Всё новое – это хорошо забытое старое. А всё старое – это прошлая жизнь, которая вот уже как два года потеряна Гербертом фон Кролоком навсегда. Подумать только, он стал бессмертным существом, стал диким кровожадным хищником, для которого время теперь ничего не значит, но в то же время он оказался ещё более зависим от времени, чем раньше. Быть может когда-нибудь привычка отсчитывать важные моменты в своей жизни и превратится в тлен, как и многое, что он оставил позади, но до этого момента было еще слишком далеко. Да и нет гарантий, что такое вообще случится. Приняв в себе сущность вампира и наслаждаясь недоступным до того обществом отца, Герберт искренне наслаждался своим положением, но было и то, что его тяготило. То, что пришлось навсегда оставить позади, там, в мире живых. Никогда больше он не увидит своих друзей, которые были ему дороги, никогда прежде до конца никому виконт не сможет довериться, после предательства любимого человека, из-за которого умер. Он верил только одному созданию во тьме – своему отцу. И, казалось бы, что еще надо для счастья? Но… нет, надо. Он был молод, амбициозен, у Герберта были великие планы, он собирался столько всего сделать, увидеть, попробовать, узнать! Но теперь он пленник своей жажды и ночной тиши. Никто не примет как друга столь кровожадное чудовище пусть и у этого чудовища ангельское красивое лицо и добрая улыбка.
Два года в замок фон Кролоков не поступало писем. Да и раньше-то не особо почтальоны наведывались в этот край, ведь виконт большую часть времени проводил вне зловещих стен замка. Люди не понимали, как он может там жить, его друзья были в ужасе от того, как гордился Герберт своим отцом и тем, кто он и где живёт. Он не боялся. Никогда. И страх в их глазах его раздражал ещё тогда.
- Мой отец замечательный. Вы же его не знаете, как вы можете так говорить? Вы слепо верите непонятным слухам лишь потому, что наш замок построен из чёрного камня, а не из белого!? – говорил он в запале и его друзья пристыженно опускали взгляды. Герберт был единственным доказательством того, что в замке не живут чудовища, ведь вот он, светлый, добродушный, дышащий жизнью, лёгкий и сверкающий в серости людей. Так было тогда. Но затем он исчез и слухи пошли разные. Ведь вампира видели в том забытом богом городке вместе с его «трупом» на руках. Вот и исчез последний луч жизни из замка, одинокого и ставшего еще более мрачным. Теперь слухи стали фактами. Но не находилось смельчаков, чтобы проверить их достоверность. А те. Что находились – не возвращались из мрачных стен замка. Живыми.
Так что же изменилось, что заставило трясущегося почтальона приехать в эти края? В этот раз встречал его Гербер. Он уже мог достаточно контролировать себя. Чтобы не бросаться на человека при одном только его виде, и, пожалуй, это было одной из самых больших ошибок, показать себя тем, кто его знал в «той» жизни.
Забрав письмо у до смерти напуганного мужчины и вручив ему полагающийся гонорар, виконт, отвернувшись, закрыл дверь, слыша за толстыми сводами дерева, как застонал с облегчением человек и поскорее поспешил покинуть ужасное место.
«Кто это может быть?» - любопытство взяло верх над манерами, и юноша быстро разорвал когтями конверт без обратного адреса, на котором был указан только тот, кому оно адресовано: ему.
Достав дорогой красивый пергамент, виконт скоро пробежался по строкам, не веря своим глазам. Дориан цу Вернер, его старый друг, тот, с кем они с самого детства учились вместе, вышел с ним наконец-то на связь, обеспокоенный пропажей Герберта и приглашал его встретиться. Название деревушки, куда зазывал его друг, было смутно знакомо и, проговорив его вслух, Герберт вспомнил, откуда он знал это место! Два года назад к ним по нелепому стечению обстоятельств забрался дурной мальчишка, который на пару с виконтом перебудил днём все владения фон Кролоков и который всё же пал от клыков Герберта, воодушевлённого опасными экспериментами. События и отец потом отвлекли его от той деревни, куда виконт хотел направиться, и он забыл про неё. А сейчас, по иронии судьбы вот, тропа зовёт его туда вновь. Кто бы знал, что Дориан там! Да Герберт давно бы уже рванул туда, не желая расставаться с последней нитью из живой жизни. Вот уж кто, а Дориан поймёт его, молодой фон Кролок был в этом уверен.
Наспех собравшись и прихватив денег, Герберт оставил своему отцу, который отправился по своим делам в город, письмо на его столе, в котором говорилось, что он будет отсутствовать один рассвет. Собственное письмо он, скомкав, бросил в холодный камин.
Строчки были столь же ветрены и доверчивы, как и сами мысли Герберта. Не ведая опасности, он перекинулся в белую летучую мышь и отправился на встречу со своим прошлым.

Лошадь виконт решил купить уже на подлёте к деревушке, правда пришлось сделать приличный крюк для этого. Но он начал свой путь только когда ночь начиналась, а зимой тьма рано опускалась на снежные горы, так что времени у Герберта было в избытке. Приобретя на ферме белого жеребчика, объясняя продавцу, что свою лошадь он легкомысленно потерял, Герберт въехал в заветную деревушку, весьма разросшуюся за последние два года. Мальчишка тогда говорил, что там всего десять-пятнадцать дворов, сейчас же это было весьма оживлённое поселение. Оживлённое и любопытное. Хоть виконт и оделся в чёрное, всё в нём выдавало аристократа, богатые ткани, изящный покрой, чёрные кружева и тонкие нити чёрного блеска, а также тяжёлый чёрный бархатный плащ, саваном опускающийся с крупа белой лошади. Впрочем, оденься Герберт в лохмотья, он всё равно бы привлёк ровно столько же внимания, благодаря своей осанки, изяществу движений и необычной внешности.
Нетерпение подстёгивало виконта поскорее найти друга. А ещё больше его подстёгивало желание слезть с коня. Вампиров лошади боялись и животное было в диком стрессе пусть в лесу Герберт и смог укротить и заставить его повиноваться, животное то и дело нервно брыкалось и норовило само скинуть поскорее спутника. Спешившись, блондин поскорее передал поводья и монету подоспевшему деревенскому мальчишке и поджав тёмные губы, контрастно выделяющиеся на его бледном, мертвенно-хищном лице, ступил в таверну с увлекательным названием «Пьяный упырь». Художник вывески постарался на славу, изобразив максимально уродливого упыря. И максимально пьяного в стельку. Вывеска криво покачивалась на холодном ветру, вызывая лишь лёгкую беззлобную улыбку, ведь в деревне близь замка, в их краях, слово «вампир» было чуть ли не под запретом. Настолько сильно деревенщины боялись нежити.
Скрипучие полы известили о прибытии нового посетителя, а в нос ударил неприятный, раздирающий горло, запах чеснока. Поморщившись и кое как сдержав аристократичный «чих», Герберт сглотнул. Хорошо, он уже знал, как действует чеснок на вампиров и в какой-то степени мог терпеть его запах. Главное не есть. А в дальнем углу сидел русый румяный мужчина, Дориан уже тогда был старше Герберта, и приветливо махал ему рукой.
- Герберт, друг мой!
Встреча с прошлым обещала быть интересной и Герберт с готовностью шагнул навстречу, готовый принять своего друга и своё прошлое обратно в свою новую жизнь.

Сутки спустя. Предрассветные сумерки.
Чем отличаются люди от чудовищ, которых они так боятся? Они думают, что многим. О нет, это лишь их эгоистичные заблуждение. Не каждый монстр будет так изощрён и жесток, как живой человек. Трудно себе представить пытку куда более страшную, чем ту, что приготовил цу Вернер своему бывшему другу.
Опоить вампира оказалось не так-то и просто, и даже невозможное количество чеснока в таверне не способно было окончательно притупить чутьё вампира. Долго Дориан со своими подельниками загоняли Герберта в угол по округе, и на день блондину даже удалось спрятаться, но второй ночью удача уставшему вампиру уже не сопутствовала. Решающим в этой битве был ещё и тот неоспоримый факт, что Дориан хорошо знал Герберта, так наивно поверившего ему прошлой ночью. О да, он выжидал до рассвета, чтобы раскрыть себя и охотно делился с вампиром всякими пустяками, поддерживая светскую беседу двух старых друзей и не отпуская виконта домой.
Ещё ни разу не сталкиваясь с охотниками на вампиров, хотя какие охотники, это были скорее самодовольные зазнавшиеся люди, юноша был в ужасе. Ему было страшно, как никогда, когда он понял, что не может больше сопротивляться. Люди крепко держали дрожащие руки вампира, когда прочно связывали его тонкие запястья цепями, из какого-то особого сплава. Они были прочные и неприятно покалывающие. Ноги тоже окутал тяжёлый металл и вот его распластали на снегу лицом вниз, приковывая к деревьям. Оказавшись в своеобразном распятии, с вытянутыми вперёд и назад руками и ногами, Герберт не мог толком даже брыкаться, отплёвываясь от снега.
- Мне даже жаль тебя, упырь, - наклонившись к другу, Дориан присел на корточки и бережно провёл руками по его голове, гладя шёлк светлых волос, которые следующую секунду намотал на кулак и рывком заставил Герберта поднять голову, - не думал, что мёртвая тварь может быть так доверчива. Ты действительно дурак, Герберт, - хрипло рассмеялся он, на что виконт зло зашипел, впервые оскалившись на своего друга и угрожающе ощерив клыки в тщетной попытке укусить.
Хотя невинным в глазах Дориана он и не мог быть. Пусть охотники были полны ухищрений и смогли его поймать, но Герберт сумел вывести из строя парочку из них, даже не глотнув их крови, но растерзав из глотки когтями, когда пытался вырваться.
- Я подарил бы тебе лёгкую смерть в память о том, кем ты был. Но ты сам выбрал себе эту пытку. Наслаждайся, дружище, - и ткнув вампира мордой обратно в снег, Дориан поднялся, укрывая закованную фигуру чёрной тяжёлой тряпицей, которую услужливо привязали к звеньям цепей, чтобы коварный ветер не сорвал её и не облегчил страдания вампиру.

Спустя полчаса. Рассвет.
Что может быть прекраснее яркой оранжевой полосы утреннего солнца, когда первые лучи жадно скользят по снежным просторам, лаская своим прикосновением острые дикие горы и пробуждая в этих местах жизнь?
Это был самый сильный, неописуемый и дикий ужас из всех, что когда-либо испытывал Герберт, когда первые лучи солнца робко коснулись его фигуры, покрытой тряпкой. Его мёртвое сердце готово было выпрыгнуть из груди, а ужас завладевал разумом, понимающим, что это его конец. Когда солнце поднялось над горами, завладевая этим днём, округа была оглушена диким, полным боли и ужаса воплем, долгим и жутким, заставившим жителей деревни боязно прятаться дома даже под жаркими лучами солнца, а компанию охотников жарче прежнего праздноваться свою победу, планируя ещё более громкую охоту на неуловимого графа фон Кролока. Этот крик холодил кровь в жилах и заставлял матерей затыкать своим детям уши, чтобы они не слышали те страдания и ту боль, которую нёс в себе этот крик.
Чёрная ткань словно магнит, притягивала к себе лучи, впитывая и накаляясь под полуденным солнцем, медленно пытая вампира, скрытого под этим покрывалом, призванным служить ему саваном. Когда силы и слёзы у Герберта кончились, а агония боли была столь сильной, что он почти потерял уже восприятие действительности, он замолчал, смиренно закрыв глаза и ожидая конца этой пытки. Не было сил даже молиться Тьме, чтобы покрывало сорвалось с его обваренной спины и солнце, наконец, закончило эту пытку, уничтожив его полностью. У вампиров тоже есть сердце и оно может чувствовать. Но чувства и страдания вампира не были способны пробудить в людях в этой деревне жалость, хотя они прекрасно слышали, как мучается это существо в предсмертной агонии.

Нынешний день. Полдень.
Равнодушие – это бич общества, и чем больше оно ожесточает сердца, не важно, равнодушие ли это к чужим, к своим, ко всему, что происходит, тем больше оно делает из человека чудовище. Не того кровавого монстра, которого воспевают в страшных историях и легендах, а самого настоящего, реального, того, кто ради своей выгоды задушит чужое дитя. Или того, кто, упиваясь своей силой, обречёт на страшные пытки более слабого. Но еще страшнее жестокое равнодушие, основанное на самолюбовании. Кровожадные монстры убивают тело. Равнодушные люди – души.
Что сделал вампир своему другу? Ничего. Он открыто стремился вернуться в свою прошлую жизнь, хоть какой-то ниточкой зацепиться за мир живых, и верил, что у него есть друзья, есть те, кто несмотря на его клыки, сможет принять его таким, какой он есть. Дориана так же восхищали в детстве вампиры! Что же изменилось? Герберт знал, что вампиры ни разу не причиняли ему вреда, его семья процветала. Все были живы и здоровы и, по идее, вообще не должны были знать о существовании хищников во тьме. Герберт не представлял для него угрозы, у него и в мыслях не было охотиться на своего друга. Однако, хищник действительно оказался дураком, доверчивым и наивным, а человек оказался предателем.
Когда пытка стала столь невыносима, что Герберт не в силах был её терпеть, он погрузился в болезненные воспоминания, отвлекаясь от жгучей, сворачивающей боли, которая скручивало всё его тело. Даже под покрытием под солнцем вампирам было невыносимо мучительно находится, а когда оно медленно, просачиваясь сквозь рыхлость ткани, давит на тебя, выжигая плоть и заставляя дымится и разъедается и обугливаться ткань, терпеть становится невыносимо. Это самая страшная пытка, которую только можно представить. Самая изощрённая и жестокая.
Его детство, омрачённое отсутствием внимания отца, было не таким уж плохим. У него были друзья, он любил проводить с ними время и всегда стремился быть таким, как Дориан, смелым, независимым, весёлым. Независимым. Но в то же время была черта, которая навсегда разделяла их еще тогда: даже невзирая на отсутствие частого внимания со стороны графа, виконт обожал своего отца, он боготворил его. В то время как Дориан относился к своим родителям холодно. Мальчишки через многое прошли вместе и выросли. Так что же заставило Дориана переступить порог всех этих лет? Предвзятость? Ненависть к тем, кто сильнее тебя, выше, опаснее? Последние надежды на то, что его кто-то сможет принять таким, изменённым, рухнули окончательно. Никого, кроме его отца у юного фон Кролока не осталось.
«Папа…»
Что скажет граф, когда узнает о незавидной участи своего сына? Что почувствует? Как он справится с этой утратой? Герберт знал, что был очень дорог его мрачному суровому отцу. Порой даже казалось, что излишне. Чрезмерно дорог и тот готов на самые опрометчивые и дикие поступки ради сына, невзирая на всю свою холодность и серьёзность. Виконт помнил взгляд отца тогда, когда умирал у него на руках. Он помнил это отчаяние, и это при том, что Граф знал, что может всё исправить и помочь. Сейчас же отца рядом не было. Вновь беспечный мотылёк залетел на свет и подлетел слишком близко к огню, опалив свои крылышки. Нет, в этот раз опалив самого себя. Сердце неприятно заныло от осознания, что он причинит нестерпимую боль своему отцу. И от болезненного отчаяния, что фон Кролок не придёт на помощь. Не на кого ему надеяться и некого ждать. Герберт и не ждал. Но проваливался в беспамятство он только с мыслями об отце.
«Прости меня, папа».
Пара лесорубов, остановившись у притихнувшего вампира, с интересом заглянули под тряпку и, махнув рукой, поспешили дальше. Упырь был еще жив и даже шевелился, что повеселило мужиков.
- Надо же, живучий какой.
- Ага, крови, видать, насосался, вот и выжидает. Ничего, солнце в зенит уйдёт, и от этого белобрысого только пепел останется.
- Я думал, что упыри чёрные все…
- Говорят, его папаша жуткий на вид, патлы чёрные, рожа бледная, клыки во, с вершок!
- Да ты шооо…
- Агась! Зуб тебе даю.
- Нагулял где-то это страховидло белое. Интересно, как так ваще…
- Слушай, думаешь придёт?
- Охотники говорят да, для чего столько осины мы настрогали-то? Вот как примочим тварину, так разбогатеем. В замок переедем, прикинь!
- Хлипкие эти упыри оказались на деле-то.
- Ну и нам же лучше.

Нынешний день. Закат.
Наверное, это было его счастье, что он не видел, на какой совершенно дикий и необдуманный поступок решился его отец. И не слышал этого дикого рева, оглушившего округу. Многие понимали, что это пришло наказание. Чудовище, обнаружившее своё дитя, жаждало мести, придя за своим сердцем даже в дневной зной.
Герберт был самой слабой стороной чёрной души фон Кролока, его самым уязвимым местом, по которому прошлись зазнавшиеся люди, искренне наслаждавшиеся своим превосходством над молодым и совершенно неопытным хищником. Не чувствовал блондин. Как бережно и крепко подняли его сильные, затянутые в чёрные перчатки, руки, не знал, как бережно опустил его отец в самый тёмный угол мельницы, пряча своего ребёнка подальше от дневных ужасов и пыток. Не знал и того как бережно граф прижимал его к себе, зловеще скрипя клыками и обнимая, в ожидании, когда тьма впитается в это измученное тело и у сына появятся силы прийти в себя.
Герберт даже не надеялся открыть глаза больше. Но еще больше он не надеялся увидеть рядом своего графа.
- Отец? – удивлённый тихий голос прозвучал слишком резко в окружавшей их тишине. Виконт еще не открыл глаза, но уже ощущал рядом родной запах, чувствовал под своей головой знакомую чёрную ткань камзола фон Кролока. А после и увидел его. Это было страшно, даже ему. Глаза графа были полны безумного гнева. Полны клокочущей ярости, хотя его лицо оставалось мертвенно холодно и безразлично. Только до тех пор, пока взгляды не столкнулись друг с другом.
Шевелиться было больно, но так хотелось удостовериться в том, что это правда, он жив его отец пришёл за ним. Спас. Обожжённая рука, с неприятными на вид подгнивающими ранами на запястье, неуверенно поднялась, касаясь холодной щеки. Настоящей. Даже чувствуется ледяное дыхание на коже.
- Обними меня, - тихо попросил Герберт, не сдерживая своих эмоций. Сейчас он особо остро нуждался в поддержке отца, не боясь показаться несамостоятельным или маленьким ребёнком. Лишь бы отец укрыл его от всей этой боли, оградил от до сих пор ощущавшихся ужасом и скрыл за своим тяжёлым плащом.

Пусть руки графа были предельно осторожны и нежны, но Герберт чувствовал в них дрожь и немыслимое напряжение, буквально разъеденной кожей ощущая, как эти руки жаждут вонзить свои когти в податливую плоть смертных и растерзать её. Впервые он видел отца таким, зло, нет, сама тьма, клокотала в нём, угрожающе тихо и опасно. Но эти смертельно опасные жестокие руки для Герберта были роднее всего на свете. Никто даже не представляет, сколь нежны и аккуратны могут быть эти пальцы, с длинными и невероятно крепкими когтями, когда отец практически невесомо обнимает своё дитя и укрывает тяжёлым плащом, словно скрывая за собой от всех бед и несчастий. Неужели сам Герберт когда-нибудь станет таким же? Он хотел в это верить, но в тоже время понимал, что ему не хватает отцовской воли и жестокости. Он слишком доверчив… Слишком.
- Спасибо тебе. Ты пришёл, - тихо прошептал юноша, прикрывая глаза и стараясь не морщиться от любого движения. Чёрный тяжёлый бархат плаща с подбоем причинял неприятную боль, касаясь обнажённых ран и обожжённых участков кожи, прилипая и мараясь в крови и сукровице. Но эта боль была столь никчёмной в сравнении с единственным желанием прижаться к отцу и спрятаться за ним. Малодушно, трусливо спрятаться за его спиной и знать, что ему больше никто не причинит той невыносимой боли.
- Мне было так страшно… - не сдержавшись, Герберт тихо всхлипнул, пытаясь самостоятельно подавить слёзы и пряча лицо на груди графа. Он был напуган, сильно напуган и еще не верил до конца в то, что пытка завершилась, людей рядом нет и есть только этот родной запах с едва уловимыми нотками тлена, тяжёлый, сильный, родной. Никто во всём мире не пах так, как пах отец. Это успокаивало, но всё тело блондина подрагивало, то ли от боли, то ли от испуга, то ли от пережитых нервов. Не будь он блондином – то на его голове точно появились бы седые волосы.
«Я рядом» - эти тихие слова вселяли надежду и были призваны успокоить напуганного вампира, но на деле заставили лишь болезненнее прижаться самому. Вернее, Герберту казалось, что он это сделал, а на деле лишь едва пошевелился под надёжным графским укрытием.
Виконт был в такой прострации и ошалел от ощущений, что даже не почувствовал ни лёгкого шевеления, ни запаха крови, осознав её вкус у себя на губах только тогда, когда ему буквально ткнули носом, поднеся прокушенное запястье ко рту. Он не ощущал и не видел, что руки Графа тоже в плачевном от солнца состоянии, хотя всё же на много лучше, чем его собственные, не видел и тяжёлого уверенного взгляда за просвечивающее закатными сумерками окно, за которым шёл густой тяжёлый снег. Сама погода сегодня сопутствовала вампиру, давя на эту деревеньку тяжёлой серостью и предвестием беды, большой беды. Сама природа замерла в округе, давая волу разгулявшемуся холодному ветру, заставлявшему стенать стены этой мельницы и домов ниже, в деревне, где в ожидании своего часа замерли люди.
Несколько больших глотков холодной, но такой родной, тяжёлой и вкусной крови не могли помочь Герберту, который увлекшись, с трудом разжал клыки. Впрочем, это больше было свидетельством его слабости, чем желания продолжить. Да, он хотел еще крови, но у него не было полноценных сил даже на то, чтоб крепко сомкнуть клыки, не говоря уже об охоте. И отец знал это, как и то, что ему предстоит оставить сына в этом месте одного.
Юный фон Кролок бросил полный тревоги и отчаяния взгляд на поднявшегося отца, но тот даже не удостоил его взглядом, и тихие слова «не уходи» так и остались безмолвно лежать на губах Герберта. Граф молча и невозмутимо шагнул в тёмный день, даже не поведя на жуткие ощущения плечом. Зато за него это сделал другой вампир, поёжившись и сильнее вжавшись в угол, чуть ли не скуля, как маленький напуганный щенок. Останавливать отца было нельзя, но меньше всего Герберт хотел сейчас остаться в одиночестве, боясь тех, кто может найти его тут.
«Не оставляй меня одного!» - отчаянно вертелось в голове вампира, но тишина и скрип мельницы были ему тяжёлым ответом. Граф вышел на охоту.

Шаги, тихие, уверенные. И чьи-то стенания. Он услышал их давно, когда они только начали подходить к мельнице, служившей ненадёжным хлипким укрытием, но тут же напрягся. Инстинкты говорили о том, что это идёт отец, с добычей. А вот чувства, тело… Герберт еще помнил то, на что обрёк его друг детства и ничего не смог с собой поделать. Окровавленную добычу кинули к его ногам, но от этого грубого жеста сам виконт вжался в стену, причиняя себе тем самым боль и боясь не только человека, но и отца. Столь пугающ был его алый взгляд. Кроваво-алый. Таких глаз у отца младший фон Кролок не видел.
Но даже загнанный в угол, забитый и униженный, хищник останется хищником. Инстинкты требовали своего, а тело требовало лекарства, живительной горячей крови, способной облегчить испытываемую боль и призванную стать искуплением сегодняшней ночью.
Реки крови читались во взгляде отца. Герберт понял, что сегодня он увидит нечто, что действительно называется «монстром». И всё это – ради него.
Клыки неуверенно сомкнулись на сопротивляющейся жертве, и мужчина, вывернувшись, ловко пнул Герберта в живот, заставляя разжать слабую хватку клыков и шумно выдохнуть от боли, откашливаясь кровью этого же человека, не согласного со своей участью.
- Живучий упырь, подавись! – прошипел мужик, судорожно доставая окровавленными руками крест из-под разорванной рубашки.
Герберт болезненно зашипел, прикрывая глаза. Но вот на чёрную тень позади смельчака этот крестик не возымел никакого эффекта.
«Как он может так стойко бороться с этим?»

Гнев отца был вполне ожидаем и очевиден. На его глазах человек посмел причинить вред его сыну, такое он не мог простить каким-то жалким людям. Ни обычно, ни, тем более, сейчас. И похоже, что силы свои вампир черпал из гнева и ненависти. Если его сын вжался в стену, боязно прикрывая глаза, то черноволосый зверь лишь жестко усмехнулся, ощеривая клыки в издёвке и выхватывая из рук человека крест, как простое ненавязчивое украшение, с неприятным лязганьем выкинутое подальше. Но если жертва и не заметила этого, то Герберт успел приметить, как обожгло святое серебро ладонь графа и как тот едва уловимо поморщился. Сила воли, ненависть и ярость, вот причина этой потрясающей стойкости. Не зря говорят, что раненый зверь вдвое опаснее. А тут зверь хоть и не ранен сам, но тем и хуже для попадающихся ему под когтистую лапу людей.
Пока виконт проморгался, строптивая пища уже была немилосердно скручена и подставлена под самый нос блондина. Отец не заботился ни о чувствах, ни о состоянии жертвы, хотя нет, он думал об этом, стремясь причинить как можно больше боли человеку, перед тем, как клыки сына повторно войдут в шею, и он испьёт дёргающегося человека, захлёбывающегося в собственной крови, собственном страхе и ненависти. Но что ни говори, а ненависть вампира оказалась в разы сильнее человеческой. И переставшее трепыхаться в предсмертных конвульсиях тело было тому подтверждением. Горячая кровь, обжигающая своим вкусом как никогда прежде, придала Герберту немного сил, и он мгновенно почувствовал себя лучше. Настолько, чтобы различить приближающиеся к мельнице шаги. Это укрытие становилось для них всё более опасным и нужно было уходить отсюда. Однако солнце, как назло, излишне медленно опускалось за горизонт, словно издеваясь над детьми ночи и проверяя их выдержку, которую они оба уже сполна доказали.
Как только тьма укроет своим пологом горизонт, можно будет выбираться отсюда домой. Герберт как никогда ощутил острое желание поскорее оказаться в стенах родного мрачного замка, в тихом склепе, рядом с отцом, и чтобы больше никаких опасностей в ближайшее время. Да и с «друзьями» у него больше не возникало желания общаться и оставаться. Не осталось у него никого. Прошлое не вернуть и как бы мотылёк не стремился, умерев, он уже не вернётся к жизни. Никогда. А Герберт был мёртв, пусть и назвать его трупом было пока еще рано. Людям верить нельзя и все они будут видеть в нём только чудовище, при чём как бы он не пытался доказывать близким обратное. Да и надо ли было доказывать? Что ни говори, запах крови будоражил его и манил, ему нравилось отнимать жизнь, нравилось по капле, по глотку лишать жизни смертных, упиваясь своей вседозволенностью и могуществом. Но даже будучи молодым вампиром, Герберт был уверен в себе и своём самоконтроле: он не стал бы вонзать клыки в тех, кто был ему дорог, кого он считал «другом». Но как убедить человека смириться со смертями вокруг и объяснить, что это не просто образ жизни, что убийства для вампира – необходимы, для выживания.
«Только ли для выживания?» - при взгляде на открывающуюся ему картину, Герберт невольно задумался. Сейчас отец не нуждался в крови, но он убивал, жёстко, с садизмом, упиваясь своей силой и страхом двух простых мужиков, решивших самонадеянно проверить яркий кровавый след, тянущийся дорожкой до их скрипучего укрытия. Нет, конечно же виконта это не отталкивало, он скорее, как завороженный, наблюдал за проснувшейся силой хищика, поражаясь переменам в его отце. Каким его привык видеть Герберт? Спокойным, ледяным, иногда, когда они были наедине, насмешливым, расслабленным и даже игриво весёлым. Когда отец играл при Герберте с жертвой – весёлые искры так и сквозили в его взгляде, соперничая с ехидным предвкушением. Игра с жертвой была любимой частью охоты у графа. Сейчас же всё было наоборот, сейчас наличествовала только скорость, жестокость и жажда смерти. Не крови, а именно смерти.
Быстро разделавшись с первым человеком, граф приступил ко второй своей жертве, которая хрипло билась в его стальных когтях, раздираемая длинными клыками. Солнце, наконец-то, скрылось за горизонтом и, неуверенно поднявшись, Герберт высунулся наружу. Ему приходилось придерживаться за стены, за косяк, хоть за что-то, чтобы обессиленное обожжённое тело могло стоять, не падая. Внутренне пусть и были у него силы, на деле же физически еще нет, и те небольшие порции крови, что он получил, слишком быстро сгорели внутри, брошенные на экстренную регенерацию. Крови просто не хватило ему, и благодаря быстрому метаболизму вампира, юный фон Кролок снова ощущал голод, желая как можно скорее насытиться и залечить своё тело. Наивный юноша ещё не знал, что такие ожоги от солнца вампиры лечат не за день и не за два.
На поляне убили пару человек, а чувство что тут была убита армия, столь кровавой она стала после схватки с бессмертным злом во плоти графа фон Кролока. Тяжёлый снег так и продолжал идти не переставая, припорашивая месиво из крови, ошмётков мяса и снега ровным пушистым слоем, невинным и чистым. Но стоит только копнуть носком, как всё обнажается до отвратительной пугающей истины.
Отпустив неуверенно дверной косяк, Герберт шагнул ближе к отцу, в какой-то момент поняв, что зря остался без опоры и только было вытянул руку, чтобы придержаться за его плечо и не упасть, как ощутил резкую жгучую боль на своей груди. Всё произошло настолько быстро, что он не успел даже толком осознать, что случилось, прежде чем натолкнулся на дикий, полный неконтролируемой ярости взгляд отца, ощерившегося на него во все клыки в своих хищных инстинктах. Только после, оторвав взгляд от кровавых глаз, он проследил за рукой отца и понял, что это его когти нанесли ему такую боль, разодрав грудную клетку и ударив по саму сердцу и душе юноши.
Никогда прежде отец не поднимал на него руку. Никогда. Да, Герберт воспитывался в строгости, в дисциплине, но он никогда не ставил родителя в твое положение, чтоб на него можно было поднять руку. А сейчас… Всё случается впервые.
Большие светлые глаза удивлённо и с испугом посмотрели на отца, пока тот сам с не меньшим удивлением изучал свои окровавленные когти, несущие теперь на себе запах сына, принесшие и без того истерзанному людскими пытками виконту новые раны.
- Лунный свет, - выдохнул невесомо отец и это резануло Герберта по ушам сильнее, чем если бы граф зарычал на него. Протянутая рука послужила точкой отсчёта для замершего в нерешительности времени и Герберт, не устояв на ногах, отшатнулся от графа в ужасе, решив, что тот сейчас схватит его снова, хотя по взгляду уже понимал, что отец осознал свою ошибку. Вот только… неужели граф настолько бесчувственное чудовище, что из-за запаха крови не может различить собственного сына, за которым сам же пришёл в это проклятое поселение? Нет, в это виконт верить отказывался.
Завалившись в испачканный кровью снег, Герберт болезненно выдохнул воздух из лёгких и сжал крепче клыки, чтобы не закричать от резкой боли. Она стихнет, вот-вот станет легче и сильные разодранные порезы на груди перестанут так гореть и пульсировать болью. И граф сейчас отдышится и поймёт, что ошибся, что в своей дикой жажде напал на того, кто лишь желал получить от него помощи и защиты.
- В твоём понимании я недостаточно художественно разодран? – не зло, но очень обиженно прошептал молодой вампир, злясь на новую боль и злясь скорее на самого себя, что не сдержал своего языка. Но было обидно, до глубины души обидно и… Страшно. Оставалось только надеяться, что отец сейчас не испугается себя больше, чем испугался его сын и не оставит Герберта в одиночестве. Если это случится – объяснится уже не будет возможности друг перед другом, ведь такого предательства виконт точно не простит.

Когда широка чётная тень двинулась на него, угрожающе медленно и тихо, Герберт невольно напрягся еще больше, хотя, казалось бы, куда уж больше, и судорожно выдохнул. Как же хотелось найти самому оправдание отцу за его поступок. Да оно и было: кровь. Море крови ввели его в состояние хищной эйфории, превратив в единые оголённые инстинкты. Но неужели они и правда такие чудовища? Неужели после смерти в них осталась только жажда и ничего более, и былые привязанности уже ничего не стоят? Но нет, Герберт любил своего отца, всей своей мёртвой душой и сердцем, испытывая точно такие же эмоции, как и при жизни. Значит и отец любил его. Просто он увлёкся, оказавшись как под действием наркотика. Но… а если бы он перерезал сыну глотку, что тогда? Тогда время навсегда остановилось бы для виконта, а граф остался бы в своей вечности один.
Широкая окровавленная ладонь медленно коснулась его щеки, чуть огладив холодную кожу и тем самым выводя Герберта из заторможенного ступора, в котором он не шевелясь наблюдал немигающим взглядом за отцом, пока тот бережно помог ему подняться и так невесомо обнял, словно виконт мог от любого движения вот-вот рассыпаться. Наверное, хуже сейчас было не тому, кто раны получил, а тому, кто эти самые раны нанёс. Прекрасно понимая боль отца, и представляя, что бы сам Герберт испытывал, подними он на графа руку, молодой блондин протянул вперёд обезображенные солнцем и цепями руки и сам крепко обнял отца, прижавшись к его сильной широкой груди, невзирая на неприятную боль и жжение в ранах. Всё это можно стерпеть, если есть ради чего, вернее ради кого. А Герберту фон Кролоку было ради кого терпеть подобную боль.
- Я понимаю, отец, я всё понимаю, - когда граф зашептал извинения, Герберт только лишь прикрыл глаза, прижимаясь щекой к его щеке. Эти физические прикосновения, эти холодные объятия посреди окровавленной поляны сейчас им были нужны, как никогда, чтобы доказать друг другу, что хрупкая грань доверия между ними не стёрлась и сохранилась. Да, Герберт не мог гарантировать, что он испуганно не отшатнётся от грозного вампира, если тот впадёт в подобное состояние, но что-то подсказывало в переменившемся ледяном взгляде отца, что этого не повторится, ведь из дикого инстинктивного животного он сейчас превратился в расчётливого, уверенного в своих целях убийцу, продумывающего каждый свой ход.
Всё еще двигаясь неосознанно медленно и осторожно, боясь причинить даже малейшие лишние ощущения боли, граф одел Герберта в свой тяжёлый плащ, который лёг на плечи приятной тяжестью и сокрыл блондина от всего мира, за что сын благодарно улыбнулся отцу. Пусть ткань липла к обожжённой и изодранной коже, стесняя движения, но она закрывала, надёжно и глухо, скрывая под собой и даря ощущение защиты. В основном благодаря запаху, пропитавшему чёрный бархат ткани – запаху графа фон Кролока, который успокаивал Герберта. И пока мрачный граф, облачив тонкие кисти сына в свои перчатки, повёл его за руку подальше от этого места, не торопясь и прекрасно понимая, как тяжело идти сыну и как ему нелегко и неприятно даётся сейчас каждый шаг, Герберт отвлёкся на свои воспоминания, милые и слегка наивные, когда он еще с детства всегда пытался умыкнуть красивый отцовский плащ, чтобы бегать в нём в замке Разумеется, дальше комнаты графа выйти не получалось, тот всегда был начеку, ревностно относясь к своим плащам, а сейчас в своей заботе он сам отдал ему любимую вещь в качестве извинения. Не зря же все говорят, что Герберт добивается всего, чего хочет. Рано или поздно. Вот и это «поздно» наступило.
Тёмные губы растянулись в ещё более искренней улыбке и Герберт зарылся носом в приятную ткань капюшона, осознавая свою маленькую победу. Хоть в чём-то он сегодня победил.
Идти окраиной деревни было рискованно и опасно, но сама погода служила им укрытием, загнав селян по домам и сокрыв две высокие фигуры, медленно бредущие в поисках укрытия. И упаси тьма было кому-то встать на их путь. Тот несчастный не успел бы даже понять. Что произошло, прежде чем клыки разорвали бы его глотку. Но на счастье, никто им не попался. Но даже тут, в этом маленьком сарайчике это было лишь вопросом времени. Раз уж Дориан знает, с кем имеет дело, то он подготовится, как следует. Его люди никогда уже не вернутся с разведки, а значит охотник уже предупреждён о грядущей опасности. Вот только кто окажется сильнее, вампир ли уверенный подготовленный человек? Одного взгляда на графа фон Кролока было достаточно, чтобы узнать ответ. Шансов у живых не было.
«Хотелось бы в это верить».
Опустившись на мешки с зерном, уставший блондин тоже тихо выдохнул, больше всего сейчас желая забиться в самый тёмный непроницаемый угол, свернуться там под тяжёлой тканью и отдохнуть, но было нельзя.
- Полагаю, письмо Дориана ты нашёл, - сцепив клыки, Герберт опустил голову. Да, его вина, о так доверчиво рванул вперёд, навстречу своей прошлой жизни, что совсем забыл об осторожности. Кто же знал, что, даже проверенные временем, друзья предают.
- Я и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Дориан не показал мне ни единой зацепки. Словно всё это затеяно… просто так. Для увеселения. Я не почувствовал ни мотивов, ничего. Кроме его удовлетворения. Ему просто интересно охотиться за вампирами. И пусть эти вампиры – его друзья, с к которыми он вырос… - последние слова Герберт проговорил сквозь клыки, совсем тихо и едва уловимо, с досадой сжимая затянутые в чёрные перчатки пальцы в кулаки.

Деревня. Первая половина ночи.
Люди сегодня поминали самого Дьявола, проклиная его за пособничество чудовищам, которые вырвались из надёжных тисков справедливого отмщения. Они молили Бога, усмирить бурю и помочь самоотверженным охотникам закончить начатое и избавить эти земли и всю Трансильванию от чудовищной участи, уготованной им созданиями тьмы. Весть о том, что вампир бежал, быстро расползлась ядовитым слухом по небольшой деревеньке. Однако никто не догадывался, что все эти зверские убийства были делом рук не этих клыков, а совершенно иных. Никто, кроме Дориана. Цу Вернер предполагал, что за своим отпрыском пришёл старший вампир, но никак не мог понять, как, как он это сделал при полуденном солнце.
- Брось, Дориан ты накручиваешь. Белобрысый сам освободился, скорее всего.
- Надо было покрепче завязать его и не оставлять эту тряпку, - с досадой сплюнул второй сподвижник охотника.
Вернер, стоя у окна и вглядываясь в бурю, пытался высмотреть хоть что-то, но это было бесполезно, снежный шторм скрывал всё на расстоянии вытянутой руки.
- Слушай, а что тебе сделал этот упырь? Он казался рад тебя видеть, такой весь дружелюбный. Тьфу, аж противно.
- Разве того, что он – восставшее из мёртвых чудовище – не достаточно?
«Я всегда ненавидел тебя, Герберт. За то, что всё доставалось тебе, вся слава, удача. Твой проклятый папочка души не чаял в тебе, когда ты был совершенно никем! Жалкий неудачник».
Разумеется, Дориан не делился своими завистливыми мыслями с сотоварищами, которые даже и не представляли, что предавший лучшего друга однажды, он с лёгкостью предаст их всех ради своей выгоды. Зависть отравила его душу еще давно, превратив в не менее омерзительного монстра, чем Герберт.
- Он сейчас слаб. Нужно выдвигаться, пока эта тварь не набралась сил. Добьём его. Пошли, - и шумная компания, подхватив снаряжение, призванное уничтожать вампиров, уверенно двинулись в объятия снежной бури. Вперёд, навстречу со своей смертью.

Выслушав Герберта граф, казалось бы, говорил вполне понятные и очевидные вещи. И по сути виконт и так это знал. Но как же тяжело ему было смириться этим! Поживи он средь живых дольше, то может и сам бы понял, как жесток мир, и, что чаще всего, удары наносят со спины самые доверенные люди. А когда ты являешься мёртвым воплощением всех страхов этих людей – ты перестаёшь быть в безопасности. Вот почему, выходит, граф так не любил, когда Герберт покидал пределы замка. Не потому, что не верил сыну, а потому, что не верил его окружению. Но рано или поздно этой беде суждено было состояться, чтобы судьба раз и навсегда проучила мальчишку, показав жестокий урок. И если бы отец не пришёл вовремя, анализировать этот урок было бы уже не с кем.
- Все стараются уберечь себя от опасности. Однако я не представлял для него опасности! Отец, это мой друг, ну как я мог? Ты ведь... ты ведь за столько лет, пока я рос в замке, не убил меня. Не это ли значит то, что мы… не чудовища? – осознавать сей неприятный факт было тяжело для не готового еще до конца, как оказалось, Герберта, который и своей бессмертной жизнью наслаждался, не стесняясь отнимать жизнь и кровь у людей, и в тоже время наивно верил, что нельзя трогать своих людей и близких и что это и есть то, что составляет их душу. Его возмущение выглядело таким наивным и по детски умилительным. Только если не смотреть на его страшные раны и ожоги, которые он получил в ходе этого жестокого урока, от которого уже два года его пытался уберечь отец. Расстроенно посмотрев на свои тонкие пальцы, бережно затянутые в чёрную ткань перчаток графа, виконт тяжело вздохнул и получил отцовский поцелуй в лоб, как знак поддержки и внимания. Что же, он понял всё. И убедился лишь в который раз, что теперь для него изменилось всё, абсолютно. И как бы он не желал хоть раз прикоснуться к своему прошлому, оно для него похоронено, отныне и вовек. Пора было уже посмотреть правде в глаза и клыкасто улыбнуться ей, приняв себя и то, что больше нет у него сторонников, кроме детей ночи. Пока что юный вампир еще не знал, что даже среди ночных хищников могут быть враги, которые могут быть опасны. Но сейчас для него опасность представлял только один человек, смерть которого были лишь вопросом времени. Но так ли уж легко он сможет в ней участвовать? Об этом необходимо было основательно подумать, но всё же чуть позже. Усталость давно уже прибила пыльным мешком измученного вампира и вскоре он неприхотливо свернулся чуть ли не калачиком на пыльных мешках под отцовским плащом, стараясь принять наиболее безболезненную позу. Больше он не шарахался ни от когтистых рук, которые сами нанесли ему увечья по чистой случайности, ни отталкивал отца, безмолвно дожидающегося ночи и позволяющего своему сыну немного отдохнуть перед тяжёлой для них обоих ночью.

Герберт поднял голову прежде, чем отец обнаружил приближающихся гостей. Заснуть вампир не мог, понимая, что и не до этого и что граф тогда может уйти на охоту один, оставив его тут ожидать возвращения. И этого Герберт хотел меньше всего, поскольку он малодушно не хотел сталкиваться один на один со своим другом. Вернее, теперь уже, врагом. Поскольку вампир не был уверен в первую очередь в себе и своих решениях. А сейчас его мимолётная слабость или то, что он замешкается, будет стоит жизни ему и, быть может, даже графу.
- Это был лишь вопрос времени. Но они безошибочно идут сюда, - тихо проговорил Герберт, носом втягивая морозный ночной воздух и представляя, откуда и в каком направлении двигается шумная, для вампирьего чутья, группа людей. Сильная буря сменилась приятной тишиной, в которой угадывался едва заметный, но такой приятный шелест крупных снежных хлопьев, задевающий хвойные иглы, ветки, оседая на земле. Герберт любил снег и зиму, но почему-то все его неприятности тоже случались именно в это время, когда земной покров особо прекрасен в лунном свете. Как бы сейчас хотелось забыть всё, оказаться в эту прекрасную ночь  в родных владениях и поохотиться вместе с отцом в этом снегопаде. Да, их ждала охота сейчас, но иная. Сам виконт еще не подозревал, что ему предстоит увидеть, когда уверенная жёсткая рука вела его за собой. Что это, жест поддержки или проявление страха потерять его сейчас? Но вот. Его оставили в одиночестве, исчезнув в мгновение, чтобы начать представление чуть впереди, средь мрачных деревьев, где застыла компания охотников, удивлённых первым явлением вампира в их компанию.
Удары отца были точными, сильными и выверенными до миллиметра.  Он больше не впадал в дикую ярость, а действовал холодно, решительно. И явно насмехался над противниками! Нет, ну это надо было видеть их растерянные морды и полный отчаяния крик. Как он это делает? Да легко. Всего-лишь одно быстрое движение и… даже раненый, вампир мог повторить этот фокус. Просто из желания подразнить будущих жертв. Они ведь сначала подумали, что это выходки Герберта. Дориан порой так наивен и глуп. Уж он-то должен был знать, что жесткий и жестокий уже не первый десяток лет граф фон Кролок последует за своим сыном даже в ад. И сегодня он это доказал.
«Жаль, что у тебя нет такого отца, который был пришёл за тобой. Но, быть может, ты и не заслужил такого», - памятуя о том, как его друг сам отталкивал свою семью, Герберт отвел от него взгляд, вырастая тёмным силуэтом с другой стороны. Отлично, теперь Дориан догадался, что вместо одного вампира им предстоит бой с двумя. Вот только бой ли? В своей холодной ярости граф не оставлял им и шага для манёвра и хода, опережая каждого их присутствующих. И этим он просто доводил людей до исступления, столь сильным и липким был их страх. Даже Дориан боялся, что проявлялось в истеричных нотках, проскальзывающих в его голосе. И вот глухой удар, и он лежит уже без сознания. Ему повезло, что граф не убил его одним ударом. Хотя повезло ли? Что-то Герберту подсказывало, что сила была рассчитана специально и фон Кролок просто отложил его до десерта, желая расправиться со всеми остальными.
Оказавшись без лидера, люди запаниковали, доставая трясущимися руками последние крохи надежды в виде кольев и прочей атрибутики. Серьёзных противников взял на себя отец, сын же избрал жертву полегче, легко вырастая за его спиной с обворожительной клыкастой улыбкой.
- Ку-ку, давно не виделись, - при всём своём нежелании находиться здесь, Герберт старался выглядеть как можно уверенней и раскованней, следуя примеру отца. Да и запах крови будоражил инстинкты призывая как можно быстрее восполнить потери и набраться сил. И для этого нужно было убить. Проскользнуло ли что-то в сознании Герберта, когда он вонзал клыки в одного из своих мучителей? Нет. Тот не успел даже отреагировать своим жалким колышком, ведь в этой встрече вампир был готов к ударам и действовал так же безжалостно, как поступили с ним. Скрываясь вместе со своей жертвой в тени деревьев, Герберт утолил свой голод, ощущая, как перестают дрожать руки. Раны, к сожалению, у него не быстро затягивались, но хотя бы он уже мог стоять на ногах не боясь, что свалится от дуновения ветра или неуверенного собственного шага.
И когда виконт вновь вышел в лунный свет, откинув со светлых грязных волос капюшон, граф уже закончил зачистку, вдоволь наигравшись с охотниками и, что удивительно, кусая то там, то там, не выпивая их. Словно храня аппетит до следующей охоты. Деревня. Цель графа читалась в его горящих красных глазах. Сегодня он отправится туда и вкусит её жителей, не оставляя никого в живых. Что же, Герберт пойдёт следом.
- Здесь всё? – оглядываясь, виконт утёр край губ, измазанный в крови. Хотя учитывая его общий вид, это было бесполезно. Перемазан в своей собственной крови, грязи и крови жертв он был буквально с ног до головы. Но сейчас это его не волновало. Куда больше его волновал зашевелившийся под деревом человек.
- Дориан, - молодой вампир сам от себя не ожидал столь угрожающего, тихого и злого рыка, которым пропитал всё имя своего бывшего друга. И повинуясь твёрдому приглашающему жесту отца, который велел сыну расправиться самостоятельно с главным обидчиком, медленно подошёл к нему, опускаясь на колени рядом с ним.
- Я верил тебе, - без малейшего оскала прошептал виконт, глядя прямо в глаза человеку. Цу Вернер был по одну сторону жизни, он был в ярком дне, а склонившийся над ним беловолосый вампир был по другую сторону, в вечной ночи. И сама природа распорядилась так, что не было ничего, что способно связать эти две грани.
- Гадёныш, ты лишь жалкая тварь!
Это было очень смело и глупо, поскольку всему есть предел и Герберт устал доказывать, что он хороший и добрый. Он устал выслушивать эти оскорбления и терпеть боль. С глухим рыком вампир схватил бывшего друга за глотку и рывком поднял его, ударяя спиной о дерево и вжимая в него с силой.
Вот он уже ощерил клыки, придвинулся к своей жертве вплотную, даже зажмурился, чтоб не видеть этих глаз, которые сопровождали его на протяжении всей жизни.
Мгновение, одно, второе…
- Я не могу… - Герберт с таким отчаянием простонал это, безвольно разжимая острые когти и на шаг отходя от своей несостоявшейся жертвы, что готов был провалиться под землю от своей слабости и нерешительности. Не смог. Он просто не мог вонзить клыки в того, с кем его столько связывало. И он уже ожидал громкой бури гнева и злости от своего отца, тут же вспоминая его дикие глаза там, перед мельницей, когда он располосовал сыну грудь в порыве злобы. Сейчас же он располосует его в порыве ненависти. Так же? Или нет.
Не привыкший прятаться за своими слабостями, виконт поднял взгляд на отца и поймал лишь тяжёлый сосредоточенный взгляд. Осуждающий, но понимающий.
И даже сейчас графа ждало удивление. Поскольку в следующую минуту губы его сына растянулись в лёгкой хитрой улыбке. Этот беловолосый демон что-то придумал.
- Я не могу убить его собственными клыками, но это не значит, что я готов простить его. Нет, я желаю ему той же самой участи, на которую он обрёк меня, - уверенный голос Герберта не дрогнул ни разу, а взгляд, посланный скрючившемуся человеку был полон решимости и предвкушения сладкой мести, - Обрати его. Пусть он познает все чувства от солнца сполна. Привяжем его под лучами, и он умрёт от собственноручно выдуманной казни. Это то, чего он действительно заслуживает, - если Дориан и надеялся на наивную глупость Герберта, то зря. Виконт был истинным приемником своего отца. А жестокости он мог поучиться у бывшего друга.

Видеть изумление на лице сильного вампира, полностью отданного сегодня охоте и мести, было непередаваемо. Даже в столь сложной, страшной и кровавой ситуации Герберт мог удивить отца своей выходкой. Самодовольно улыбнувшись в ответ на несколько изумлённый взгляд, блондин не без удовольствия проследил за тем, как граф сначала медленно подступает к обречённой на страшные муки жертве, а затем, когда осталось совсем немного расстояния, преодолевает его одним рывком, как истинный хищник. Эта картина завораживала, и виконт чуть ли не сам чувствовал на своих клыках вкус мести, с коим граф впился в Дориана.
Восхищение отца, брошенное им во взгляде на юного фон Кролока только утвердило в том, что Герберт решил правильно и сейчас вампир как никогда получал истинное удовольствие от смерти.
«Смерти своего друга». И что самое забавное: он ничего не чувствовал при этой мысли. Ничего, кроме того, что так и должно было быть. Каждый на своём месте, а это значит, что он пытался убежать от неизбежности. А раз так, стоит ли чахнуть над прошлым, когда впереди открываются новые горизонты будущего? И он сегодня чуть не положил свою жизнь зазря, променяв её на то, что давно потеряло ценность – дружбу. В день своей истинной смерти, еще будучи человеком, он ведь утвердился в этом, так что же сподвигло Герберта наступить на эти же грабли повторно? Глупость. И желание что-то изменить в неизменяемом порядке вещей, желание доказать, что возможно всё иначе. Но нет, невозможно. И обмякшее полностью безжизненное тело тому подтверждение. Вот и всё, эта история закончилась вместе с последним криком человека, раздавшимся в этой снежной глуши. На рассвете солнце лишь закончит начатое. 
Всё еще находясь в некоем ступоре наслаждения местью и прощания со своей прошлой жизнью, Герберт как во сне наблюдал, как пренебрежительно граф волочит мёртвое тело к дереву, как ищет у убитых охотников крепкие верёвки и как спокойно начинает приматывать обескровленное тело, исполняя весьма жестокое желание сына. Что же, у Герберта было право на эту жестокость, особенно когда сам отец её одобрял, поощряя и наслаждаясь тем, кого сам породил.
Истинное чудовище… не только к Дориану относилось это. Все они тут были чудовищами, в своей манере. Только настоящие чудовища имели понятие о важных ценностях и дорожили самым дорогим, что друг у друга было – семьёй. Этому же некогда человеческому созданию этого никогда уже не понять. Да и не понял бы этого Дориан.
- Я так и не спросил у него, зачем он так поступил. И почему, - помогая завязывать в тугой узел верёвку, Герберт наконец подал голос.
- Хотя не уверен, что хотел бы слышать ответ, - поджав губы, он со смесью огорчения и боли посмотрел на тело Дориана. Обида всё еще плескалась в нём, но не сожаление о содеянном. Этот человек получил по заслугам. У Герберта был ещё шанс задать ему этот вопрос перед рассветом, когда они уже будут смотреть друг на друга на равных как чудовище на чудовище, но молодой вампир понимал, что не задаст этот вопрос. Не потому, что боится ещё больше разочароваться, а потому, что это больше не имеет никакого значения.
- Каждому будет дано по его вере, верно? – выдержав на себе испытывающий внимательный взгляд, которым граф буквально просканировал сына на наличие новых повреждение, младший фон Кролок послушно пошёл следом за отцом, ступая не так мягко и бесшумно, как чёрный вампир, ввиду своего состояния и потрясения. Но скрываться сейчас и не было смысла, люди и так знали, что они придут.
Дорога до деревни вниз вдоль ручья, через окровавленную мельницу и широкое поле показалась бесконечно долгой и тяжёлой. Сама природа замерла над их головами, вкушая холодную жажду мести старого вампира. Эти люди сами подписали себе приговор, кто специально, а кто лишь только своим присутствием тут. Они ведь знали, с кем сталкиваются, и кто живёт за лесом. Мрачные слухи и очевидные факты давно заставляли людей обходить чёрный замок стороной. Но жители этой деревни, благодаря Дориану, сами пригласили к себе в гости графа фон Кролока, выступившего по их тела и души.
И как же забавляли люди, которые наивно полагали, что вязанка чеснока спасёт их от кровожадного монстра. Нет, ну серьёзно, это было забавно. Да, чеснок неприятен, но… что, они не обойдут злосчастные ворота?
Наверное, людям было очень страшно, сидеть в своих хлипких домиках, молясь и надеясь на чудо, но ожидая беды. Окажись в такой ситуации Герберт… да, он бы испугался. Но не так сильно, как он испугался сегодня на пригорке под солнцем. Смерть от когтей и клыков не столь страшна, уж он-то это знал. Их страх уже ощущался, хотя они никого ещё не видели и…  только ли страх людской?
Изумлённо подняв брови, Герберт с нескрываемым удивлением посмотрел в серьёзные глаза отца. Настала его очередь удивлять сына. Граф переживал, что Герберт его не поймёт и не примет? Разве после всего, на что отец пошёл ради него и сделал, Герберт мог осудить его? Никогда.
Мягко взяв его за руку и уверенно сжав, весь грязный, мокрый и пожамканный, виконт притянул к себе отца и крепко обнял его, прижимаясь рваными ранами от когтей к его груди, точно так же, как там, на поляне, пытаясь передать этим жестом всю свою поддержку и веру в отца.
- Мне страшно от того, что ты задумал. Не потому, что я боюсь увидеть то, чего еще не видел. А потому, что я боюсь за тебя, - тихо выдохнул Герберт, закрывая глаза на короткий миг, - я сегодня достаточно напугался. И теперь боюсь, что с тобой могут сотворить нечто похожее. Но я же ошибаюсь, верно? Ты можешь сейчас назвать меня глупым, но прошу, не теряй голову. А я последую за тобой и помогу всем, чем смогу. Закончим здесь и забудем об этом. Навсегда, - конечно, ему было не по себе от предвкушения грядущей картины. Он ещё не видел столько смертей за раз. А вот обезумевшего графа он уже видел.
- Только не теряй себя, - прижавшись на миг щекой к щеке, Герберт неловко отстранился, застеснявшись своих проявлений чувств и переживаний, которыми посмел поделиться вслух.

Тьма всегда была их убежищем, их силой и их слабостью. Тьма вокруг и тьма внутри них. Вампиры это знали, понимали и, что самое главное, принимали. Но этой тьмы никогда не было между отношениями отца и сына. Быть может это из-за внутреннего света Герберта, неунывающего и стремящегося к жизни даже после смерти, быть может из-за сильной и нерушимой любви отца к своему отпрыску, но, чтобы между ними не происходило, тьма не просачивалась в это таинство отношений. И сегодня Граф чуть было не переступил эту черту, окрасив алым их сохранившийся свет. И сейчас Герберт тенью шёл за отцом только для того, чтобы не дать тому превратиться в то чудовище, что предстало перед ним на поляне. Чудовище, которое описывают люди, говоря, что в таком нет ничего живого и настоящего. Но Герберт-то уж знал, что внутри его отца и каков он на самом деле! И любил его за это. И сейчас эта любовь графу нужна была как никогда, чтобы удержать его на том краю пропасти, над котором висел разъярённый хищник.
Измученный пытками, солнцем, уставший и обескровленный, сам Герберт желал как можно скорее оказаться в стенах замка, в родном уюте и тепле. Он настолько устал, что уже даже не жаждал смерти тех, кто был причастен к его мучениям, хотя в то же время не мог не признать, что где-то внутри него ворочается удовлетворённое чувство мести и ему нестерпимо нравится, что за него отец не погнушиться убрать целую деревню, в назидание будущим смельчакам. Ради сына. Приятно не правда ли? Главное, чтоб и самого сына не убрал.
- Я люблю тебя, отец. Спасибо… - когда чёрной тенью их высокие фигуры двинулись вперёд, к цели, мягко прошептал Герберт вслед, подбадривая отца и показывая, что самое главное у него за спиной. А не там, впереди, где в ужасе людишки сжались в своих коморках. Их страх, липкий, вязкий и неописуемо дикий липко висел в воздухе и разносился ароматом крови на мили вокруг. Первый дом, второй, третий. Присоединиться Герберт не спешил, чтобы не помешать графу спустить пар и дать вызвериться на тех, кто причинил вред его сыну. Вампир заходил в дома и после там всё стихало, даже утихали крики младенцев, чья жизнь была так же безжалостно оборвана, как и жизнь родителей. Они это заслужили. Но всё же виконту было не по себе. Ещё два года назад Герберт не мог и представить, что вот такие убийства возможны и даже более того, он не то, что будет к ним причастен, он сам будет убивать. Нет, внутри это не вызывало отвращения или неодобрения, да и что говорить, когда в тебе просыпаются инстинкты хищника, это начинает даже нравиться, доставлять ни с чем несравнимое удовольствие, когда под твоими клыками угасает жизнь. И всё же… он не смог присоединиться, оставшись в стороне. Лишь раз он вонзил свои клыки в жертву, когда мальчишка лет 16 выскочил из дома, напуганный и окровавленный. Герберт не сдержался и тенью юркнул за ним, вонзаясь в плоть так глубоко и сильно, как и мог. Жажда, требующая восстановления сил, с подвигла его быстро осушить этот вкусный сосуд и даже промелькнула мысль в этом поучаствовать. В следующий дом вампиры зашли вместе, и Герберт уже не отставал от отца, отбросив назад все свои сомнения и тревоги. В этот раз виконт насытился вдоволь и даже просто насладился вседозволенностью. Да, эта ночь сегодня для них была полна вседозволенности и восторга, окрашенного кровью, как их, так и их жертв. Она останется в памяти надолго, для каждого при своём свете. Для Герберта это был хороший урок: «никому не верь». Никому, никогда и ни при каких обстоятельствах. Никогда не доверяй людям, они низки и подлы.  А для Графа это было уроком того, что нельзя терять над собой контроль.
Как всё же прекрасен снег под луной, когда кровавые следы зияют на белом полотне чёрными провалами, источая сладкий аромат жизни и смерти. Виконт залюбовался этим зрелищем, пока отец уничтожал очередной дом и безмолвно вышел наружу. Впереди стояла церквушка. Там сокрылись самые умные и самые трусливые, те, кто надеялся, что их спасёт их вера и их бог.
- Сегодня здесь правит только один бог, тёмный. Верно? – не оборачиваясь, тихо сказал юноша, втягивая ноздрями свежий морозный воздух, приправленный сладким запахом смерти. В отцовском плаще со спины он казался еще более высоким, чем был на самом деле, и на этом пейзаже смотрелся более чем гармонично. Когда-нибудь и он станет графом, но это будет очень нескоро. И быть может когда-нибудь, и он будет оставлять после себя реки крови в желании заглушить свою боль и жажду мести. Но сегодня это пир отца.
- Как ты проберёшься туда?