На мировой арене политических игрищ Республика Косово была подобна насилуемой девочке, чью постель по ночам навещали и брат, и отчим. Ожесточенная, она с радостью вымещала столь заботливо влитую инертную злобу на тех, кто оказался слабее неё.
Равнодушное отношение к видовым различиям в этой войне – большая ложь, которой кормила всех желающих другая сторона конфликта. Выставленное напоказ безразличие было ничем иным, как заранее продуманной линией поведения. Холодный расчет, мерзотные мотивы, и вполне осуществимые цели.
Война стоила денег. Обеспечить бесперебойную подачу лекарств, оружия и еды для своих солдат было делом непростым и дорогим, и когда речь заходила о бойцах не самого высокого качества, разбавляющих регулярную армию в пропорциях пять-к-одному, трудно было прогнозировать собственную победу. Однако и Джим, в который раз сделал ставку на «других» (соответственная пометка о бесчеловечности* оставлена в списке его личных претензий к себе).
Если опустить общие стратегические задачи для Армии Освобождения, то главным прагматическим преимуществом для Косова стали обильные денежные вливания со стороны американских конфедератов (предположительно). Да, «на расходы» отстегивали те самые ребята, у которых открытый конфликт с Мексикой перешёл в бестолковую и кровавую войну. Независимо от наступления на континенте века просвещенной толерантности, внутри их общества (как и мира в целом) жил бесконечный разброс из диктуемых рамок морали и единственно верных курсов движения в Светлое Будущее. Находилось место и условно террористическим организациям, имеющим свой голос в Вашингтоне. Свой интерес был у всех, и было кого столкнуть лбами так, чтобы чей-нибудь обязательно треснул.
Вероятно (и Джим склонялся к этой версии) высшее командование Республики само до конца не осознавало мотивы своих заатлантических друзей, и совершенно точно не доверяло им. Это было вроде круговорота насилия в мире. Находясь под контролем Америки, албанцы искали пути если не выйти из-под их зависимости (на это не было никаких шансов), то хотя бы ослабить её.
Освободительская миссия для родной земли сняла многие моральные табу с руководящих кровавым балом лидеров. Торговля человеческими органами на чёрном рынке как способ оплатить войну – сколько уготовлено в аду за это? Целью становились в основном цыгане, пленные сербы, украинцы и русские. Не пренебрегали и своими солдатами (раненными или убитыми), если они не имели семьи или людей, которые могли поднять бы шум.
Операции по извлечению органов проводились на западе республики. У людей изымались почки и сердце. После органы уходили в Пакистан, Израиль и Турцию. Если план диктовал вырезать пленному только одну почку, то после первой операции в нём поддерживали жизнь до того момента, когда «рождался спрос» на оставшуюся. Выгода была недурная.
Джима мало волновали подробности этого грязного дела. Важно было другое. На исходе первого года случилась та история с приказом «об особых отметках» для носителей оборотнического гена. На их базе, тыловой, одной из самых незначительных, исполнение этого приказа с треском провалилось. От Савы он был в курсе, что на других базах, в чьих личных составах были вервульфы, такая поразительная наглость, как прямой саботаж приказа, не прошла. Несколько специальных отрядов из оборотней просто испарились с доски.
Нетрудно сложить два и два. Оборотни обладают способностью к регенерации. Оборотни имею сверхчеловеческую силу, слух, зрение. Они могут лечить других.
Цены на чёрном рынке сильно варьируются, но отхватить за свежую волчью почку можно было до пятисот тысяч фунтов.
Не то, чтобы эффективность такой трансплантации была доказана хоть одним серьёзным научным исследованием, или был известен хотя бы один удачный случай операции, но открытых экспериментов на эту тему просто не происходило. Негоже это, виды смешивать.
Так что, чисто теоретически, Дерек Хейл стоил больше Джима Мориарти. Хотя бы в разобранном виде.
И последнего это пугало до дрожи. После ранения Дерека, и до того момента, когда его выпустили из госпиталя, Джим ни на секунду не расслаблялся, мертвой хваткой вцепившись в начальство и военных докторов. Шантаж, ложь, деньги, личные услуги всех оттенков серого, тонкие манипуляции (нельзя, ни в коем случае нельзя показать хоть чем-то, что он в курсе реальной ситуации). В ход шло всё.
«Ты красивый, придурок, а не твое ранение». Этого он вслух уже не произносит, отмахиваясь, отбрасывая от себя теплую, сухую ладонь Дерека. В его действиях нет особой нужды, но ему просто необходимо прикоснуться к Хейлу сейчас, почувствовать, что он здесь и он жив.
«Это мой оборотень, ублюдки. И только я могу решать, что с ним, блядь, будет».
Этого, перед теми, кому слова адресованы, он вслух тоже не произносит. А перед Хейлом слова не нужны.
2017, шрам
После инцидента с поездкой в аэропорт он взведён достаточно, чтобы позволить части своих реальных чувств прорваться через привычную маску непринужденности. Ему чертовски важно контролировать ситуацию, держать ее в руках, не позволять чужим людям и ситуациям путать карты. Он знает реальную цену Хейлу, чтобы не бояться доверять ему власть сейчас.
Он спокоен относительно действий Дерека, тревожит вещь куда более прозаичная – банальная боль. Боль, причинённая ему кем-то извне. Он никогда не испытывал подобного. Никогда, никогда в своей жизни другой человек не причинял ему физической боли. Его кожа была идеально гладкой, без следов, отметин и шрамов. И он точно знал - подобное его не заводит. Но сделать это было необходимо.
Железный ледяной стул плохо контрастирует с горячим телом. Джим обнимает спинку, сжимая пальцы на грубых прутьях. Ему холодно.
Дерек совсем не спешит. Он долго моет руки, пытается снова его отговорить, долго решается. Джим успокаивает его, произнося гипнотические речи с патетическим паттерном, и плотнее прижимается к спинке, чтобы не дернуться в процессе. Готовится.
Когда Дерек крепко сжимает левой ладонью его плечо, Джим облегченно вздыхает. Можно не волноваться, что «отметина» смажется.
Перед первым прикосновением когтя к коже Джим чувствует еле уловимое тепло от руки Дерека. Потом приходит боль. Коготь с лёгкостью вспарывает кожу, и это, первое движение, чувствуется ослепляющее остро. Боль, сконцентрировавшись на плече, пронзает его насквозь. Джим вздрагивает, напрягаясь всем телом, и делает над собой усилие, чтобы не дернуться, не скинуть с себя руки, не закричать и не вскочить со стула. Крик застревает в горле, оседая в гортани тугим комом. Джим остаётся на месте. Ладонь Хейла на его плече напрягается, сжимая сильнее. Дерек выводит спираль до конца.
Он чувствует, как его спину пересекает первая струйка крови.
«Альфа».
Половина от «пиздец, как больно» это сколько? Дерек, его Дерек, делил с ним пополам и это. Брал на себя и половину боли, и бесконечное напряжение, и важность момента. Такой умный домашний волк.
И такое хрупкое равновесие. Возьми Дерек чуть меньше – и Джим потеряет сознание, пропустит «этот» момент. Возьми Дерек чуть больше – а он может, вот же, уже в его руках, даже тянуться не надо – и это сломает его самого.
На грани. Происходящее с ними, и между ними, было чем-то на грани. И, строго говоря, эта грань поистерлась уже довольно давно. Происходящее – лишнее доказательство очевидного.
В левую руку начинает отдавать тупой болью. Основной же болевой очаг на спине расползается, охватывая всё больший участок тела. Через некоторое время он уже не совсем уверен, где именно Дерек пропорол ему плоть. Будто там, на спине, рана жива, и она двигается, а Дерек ловит её кончиком когтя, вгоняя глубже в его тело. Туда, в самую глубину, где эта боль уже никогда не покинет его. Никогда не заживёт.
Струйки крови, будто соревнуясь, сбегают вниз наперегонки, а после тонут в грубой ткани армейских брюк. Джим почти не чувствует - вплоть до поясницы, будто верхнюю часть его спины сковывает анестезией.
Всего лишь иллюзия. Боль от вырезания следующей спирали ощущается так же остро, как и от первой. Теперь нервные окончания борются между собой, тревожно посылая скомканные сигналы в мозг. Боль теперь мерцает. Джиму начинает казаться, что он чувствует привкус собственной крови во рту. Вязкой, солёной, металлической крови. Джим лишь глухо мычит, скомкано стонет от боли в свою ладонь.
«Бета».
Только спустя какое-то время до него доходит, что кровь во рту реальна так же, как и всё остальное.
Когда Дерек врезает в него последнюю спираль, у него начинает темнеть в глазах. Цвета в комнате кажутся инфернальными. Джим прикрывает глаза, сосредоточенно всматриваясь в темноту под веками. Сглатывает кровь, набежавшую из прокушенной губы, выдыхает и просто чувствует.
Контролируемый ущерб, приобретение сомнительной ценности, бессловесные клятвы.
В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, жил-был вектор без направления. Он мог бы стать чумой, а мог и крутить планеты по своим внеземным планам, но ничего этого с ним не произошло.
Джим открывает глаза. Пытка, на которой он настоял сам, длится целую вечность. Он не чувствует текущей по спине крови, почти не чувствует своей левой руки. Зато угол, на который все это время был устремлён взгляд Джима, пульсирует в ритм дробному биению сердца, меняет оттенки, шалит с очертаниями.
«Омега».
Дерек заканчивает, доводя линию до конца, и Джим, наконец, начинает слышать его дыхание.
Дерек слизывает кровь с раны.
Джим вздрагивает. Это закончилось.
Он не позволяет Дереку убрать руку, которая наверняка оставила уже синяки, со своего плеча. Он удерживает её за запястье на месте и прижимается лбом к нагретому железу стула.
Джим тяжело дышит, прикрыв глаза. Вдыхать глубоко не получается.
Это закончилось.
Это никогда не закончится.
2017, аэропорт
– Да ну нахер.
Они останавливаются на въезде в аэропорт. Мотор напряженно тарахтит, пока им навстречу идет советский солдат. Выражение его глаз, лучащихся подозрительностью и «инструкциями», к которым эти ребята так же внимательны, как католики к заповедям, не сулит теплого приема. Джим кладёт автомат рядом с собой и тихо, подчёркнуто обходительно обращается к Дереку:
– Солнышко, включи заднюю передачу, пожалуйста.
Около самолета союзников мирно выжидает БТР. Полируют они его, что ли? Связываться с русскими с их раскладом - пустое дело.
Дерек нежно отпускает рычаг вниз, но хрен там был. Дрогнув, капризная машина глохнет на месте.
Солдат подходит к ним со стороны водителя.
Джим бросает на Дерека выразительный взгляд и перегибается через него, опуская стекло.
– Добрый вечер, офицер!
Жизнерадостное радио скрадывает ответное бу-бу-бу.
Джим так и лучится добродушием, улыбаясь солдату, пока Дерек пытается завестись. Солдат интересуется целью визита. Джим улыбается ещё милее.
– А мы тут бортовое питание везём, – он бы и кирзачами в воздухе поболтал для большего эффекта, позволяй его поза такие излишества.
Несговорчивая машина, наконец, поддаётся уговорам Дерека и заводится. «У-у-умница» - облегченно тянет Джимми, чуть повернув голову назад. Одновременно с этим солдат, почуяв неладное, направляет в их сторону автомат. Джим материться сквозь зубы, цепляет автомат за ствол и дёргает – резко, на себя, а потом сразу отталкивает. Русский получает ощутимый удар прикладом в плечо. Мгновения его промедления Джимми использует, чтобы за тот же автомат притянуть его на себя и схватить за грудки. Дерек жмет на газ. Машина трогается с места, а с ними волочется по земле и русский, в которого крепко вцепился Джим.
Они доезжают до перекрестка, и Джим с усилием отталкивает от себя гонца.
– Мудак, блять, стрелять в меня он решил.
Джим переползает на свою часть сидения, отрубая по дороге радио. Измученно трёт лицо ладонями, смахивая лишние эмоции.
Тяжелый ЗИЛ разворачивается.
Они проезжают какой-то смешной отрезок пути, проходит всего каких-то минут десять, как машина недовольно давится своей старостью, усталостью, (нежеланием участвовать в провалившемся рейде, возможно), и замолкает навечно.
Может, ей просто не нравятся оборотни? Стоит поразмыслить об этом на досуге.
Джем стучится в стенку между кабиной и кузовом: «Приехали, братцы. Всё, поезд дальше не идет, просьба покинуть вагоны».
Они выбираются на улицу. В принципе, время у них ещё есть. Немного. Исчисляется минутами.
Джим залезает под капот, обжигается, пачкается в масле, колдует и уговаривает. У него настоящий дар в общении и наладки техники, но ничего этого сейчас не помогает.
Чуда не происходит. Своенравная машина остаётся при своём желании закончить путешествие под названием «жизнь» именно здесь, и именно сейчас.
А заодно и прихватить с собой своих товарищей, чтобы не скучать в одиночестве. Время на исходе.
«— Валим?» «— Валим».
Они строят солдат, и выгребают из машины всё, что только можно с собой прихватить, когда на горизонте становятся видны подъезжающие русские.
Их план сейчас – рассредоточиться, оставаясь в зоне видимости друг для друга, и скрыться в лесополосе. Есть ещё призрачный шанс на то, что русские не станут преследовать их в лесу.
2020, постоперация
Дорога обратно занимает будто бы меньше времени. Джим садится назад, к Дереку, и весь путь до Базы не поднимает головы от смартфона, сосредоточенно печатая сообщения нужным людям. Только прижимается украдкой к плечу рядом. В переводе на человеческий это значит «ты всё сделал правильно», «я рядом» и «ты не один».
На Базе он переодевается в привычный, болезненно безупречный костюм, и даёт отмашку команде. Людвиг выглядит откровенно прискорбно, и на какую-то долю секунды в мыслях Джима проскальзывает сожаление, что Сава оказался слишком глуп, чтобы иметь желание жить. Нет, правда, жаль. Мог бы пригодиться их беззубому волчонку сейчас.
Возможность скрыться от посторонних и снять с Дерека обязательство «держать лицо» была куда более ценна, нежели условная безопасность закрытой складской территории. Джим назначает смену на охрану дома, и выуживает ключи от Камаро из ящика рабочего стола, и сам садится за руль. Слишком редко им выпадает возможность воспользоваться тачкой, и это ещё одно промелькнувшее «жаль» между строк.
Дома всё ощущается иначе. Дома сейчас – минимум персонала, и только те люди, что могут и будут нужны под рукой в этот момент. У него давно уже есть большой кабинет в противоположной от их комнат стороне дома. Достаточно далеко, чтобы даже чуткому волчьему слуху не доносилось звуков со злосчастной записи. Джим всё равно проматывает её в наушниках, чтобы исключить саму возможность быть услышанным.
Впрочем, через пару часов она всё равно охватит весь интернет, пространство всех либеральных СМИ захватят повторяющиеся раз за разом кадры бесконечного и кровавого насилия. Так есть ли разница? Для Джима она была.
Бесконечно долго и невыносимо быстро течёт время. Скрупулёзный, месяцами выверенный до самых мелких деталей план исполняется точно и без осечек.
На записи не приходится ничего вырезать. Сайт с сентиментальным названием THEHEARTOFBRITISHNATION начинает работать точно в срок. Видео разлетается мгновенно, сервера с запасом выдерживают нагрузку. Десятки «зеркал» заготовлены и ждут своей очереди на разные случаи.
Всё проходит хорошо.
И Джим уходит при первой же возможности оставить пламя возгораться самому.
«Первая возможность», впрочем, приходит вместе с глухими вечерними сумерками.
Неосвещённые коридоры дома абсурдно искажают формы. Во всём доме неприятно ти-хо. Скрадываемые мягкими коврами шаги утопают в искусственной тишине. Будто отдельно взятый коридор второго этажа замер в безвременье.
Джим находит Дерека у себя в комнате. Кажется, здесь он и провёл весь день.
Не стоит назначать массовые убийства на утро. Первые шаги революции смазывают весь оставшийся день в маркое и гадкое «ничто». Стоит запомнить на будущее.
А Джим просто садится рядом на его постель. Откладывает сковывающий пиджак рядом.
И обнимает.
«Ты всё сделал правильно»
*В виде дополнительной причины к Революции стоит упомянуть и эту: в языке отсутствует само понятие, которое обозначало бы проникновенное отношение, доброту, любовь и уважение к личности человеческого и человекоподобного разумного существа.
Впрочем, отсутствует и понятие, объединяющее вервульфа и человека в один вид.[AVA]http://funkyimg.com/i/28mfB.png[/AVA][STA]власть[/STA][SGN]
[/SGN]
