Они выгнали меня. Меня. Меня, черт возьми, выгнали из этого чертового паба с их чертовым темным пивом и совершенно отвратительными посетителями. Почему я, а не они, должен был пасть жертвой моральной коррупции, почему именно меня, позорно схватив за воротник пальто, вышвыривают из насквозь пропахшего сигаретным дымом и дешевым мылом помещения, предназначенного исключительно для сборища скота, с которого стригут рабочую силу? Уж не потому ли что я провинился в чем-то, выказал случайно свою вопиющую непринадлежность к целому классу усталых работяг, изо дня в день отдающих себя в жертву великой американской машине? Вот чем занимается изо дня в день долбестная Америка - штампует новых замечательных граждан на конвейере во имя Традиций, оставляет заботливо каждому из них место на кладбище и учит в пределах этого кладбища жить - маленькая коробка, два на два метра, проведи в ней всю жизнь и получишь бонус - тебя забудут сразу же после смерти, на могиле твоей построят новенький магазин сельхозтоваров для таких же, каким ты сам был когда-то, пока не стал гниющей, смердящей массой где-то под основанием здания. Получите и распишитесь, отныне вам доступны только самые узколобые собеседники и самые обыденные идеи, каждая из которых тщательно рассмотрена и одобрена высшим судом абсолютной монархии порядка и скуки, каждую из которых вы можете лицезреть в действии, наблюдая за городом из невзрачного серого окна, обрамленного зеленоватыми грязными занавесками. Поаплодируйте себе и вздохните с облегчением, потому что ничего иного вы никогда в своей жизни не увидите.
Конечно, таким подготовленным в жизни в серости и обыденности гражданам было тяжело лицезреть меня во всей красе - скорее всего, это и стало причиной моего поспешного вышвыривания оттуда [вышвыривания меня, отнюдь не самовышвыривания - я все еще хорошо помню сильную мужскую руку на воротнике своего пальто и пинок, однозначно говорящий о том, что ко мне относятся не иначе как к надоедливому возмутителю спокойствия, собаке, которая вместо кости требует внимание зрителей]. В ответ на пафосную речь о том, что я еще вернусь сюда вне зависимости от того, будут они готовы расширить свое сознание или нет, передо мной просто захлопнули дверь.
Ну и черт с ними. Пускай подавятся своей мнимой интеллектуальностью и банальными развлечениями. А я пойду пить в другое место.
Сегодня я был один. Напускное одиночество как попытка разобраться к себе - по Рембо, чтобы извратить душу и моральные ценности, дойти до края и, перешагнув через него, получить чистейший концентрат искусства, который будет единственным, что стоит воспринимать всерьез. Но я не собирался идти проторенными путями. Мне не нужна была компания вездесущего Дэйва, и я не был уверен, что сумею отвязаться от него, если он меня найдет. Так всегда происходило: я никак не мог от него отвязаться, на протяжении нескольких лет, он преследовал и преследовал меня, куда бы я не отправился, как бы далеко я ни зашел. В конце концов, я просто пришел к мысли, что он жить без меня не может - и это породило мысль о том, что это только его проблемы. Не мои, совершенно не мои, моей главной проблемой сейчас было Новое Видение. Проблемой и жизнью.
- “Поэт превращает себя в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным “приведением в расстройство всех чувств”. Он идёт на любые формы любви, страдания, безумия. Он ищет сам себя. Он изнуряет себя всеми ядами, но всасывает их квинтэссенцию. Неизъяснимая мука, при которой он нуждается во всей своей вере, во всей сверхчеловеческой силе; он становится самым больным из всех, самым преступным, самым проклятым – и учёным из учёных! Ибо он достиг “неведомого”, - декламирую я, врываясь в первый попавшийся бар. - Тому, кто назовет автора этих строк, я оплачу пинту пива, того же, кто согласится с ними, я готов обеспечивать компанией вплоть до самого утра! Вот, допустим, вы, - подходя к стойке бара, я на одного из парней, за ней сидящих. - Опаснейший из маргиналов, в чьих глазах бурлит жажда приключений и стремление познать не себя, но мир - вот вы, хотите бесплатную пинту пива?
У меня нет сомнений в том, что он не сможет - по его лицу я вижу, что имя Артюра Рембо ему если и знакомо, то только из упоминаний о нем в чужих разговорах, который он мог слышать только проходя по улице ранним утром с головой, заполненной дымом и алкоголем. Нет у меня и сомнений в том, что хозяин сего благостного заведения отнюдь не будет рад моему монологу, но мне не могло наплевать на его мнение еще больше.
И все же одна маленькая призрачная, ускользающая надежда у меня была. Что он заинтересуется. Что ответит достойно, что мне не придется сейчас разворачиваться и продолжать свой путь по закоулкам разума и мира в одиночестве. В каждый момент времени может произойти что-то, что изменит твою жизнь и твое мировоззрение навсегда. Каждый человек, проходящий мимо, способен посеять в тебе зерно сомнения, которое потом вполне может вырасти в сорняк отрицания.

О Господи, Матерь блядская боже!
Чей-то достаточно вдохновленный обещанной пинтой пива голос взывает ко мне, называет единственно верный шифр на пути к моему сердцу - и протыкает его насквозь. Кто-то с дальнего угла барной стойки со знанием дела продолжает разговор, и разве я в том месте, которое мне показывает мое отнюдь не идеальное зрение? Разве я в баре для работяг и выпивох, где редко встретишь даже просто человеческую речь, не говоря уже о какой-нибудь достаточно осмысленной, не напоминавшей своим наречием стадо грязных баранов со свалявшейся шерстью, ожидающих своей очереди на чистку и плаху. Там из них аккуратно вынут душу, выпотрошат, повесят на просушку и, доведя до состояния полного одеревенения, примутся писать на них свои священные постулаты. И в этом месте я встречаю человека, с которым можно достойно поговорить? Я не верил своим глазам; ушам, впрочем, я не верил тоже, поэтому подлетел к говорившему мимо того, к кому обратился впервые (у меня не возникало сомнений в том, что он ничего не скажет в ответ; кажется, он даже не понял, что к нему кто-то обращался) и уселся на стул напротив.
- Люсьен Карр, - сначала говорю, и затем протягиваю руку, пожимаю мимоходом, хлопаю по плечу и переваливаюсь через стол, отыскивая глазами бармена. - Пинту пива этому джентльмену с поразительными знаниями в философии!
В мире нет ничего невозможного. Быть может, эта встреча впоследствии станет судьбоносной, быть может, это был первый и единственный шанс блеснуть знаниями, и это было случайным угадыванием, и больше он не сможет выдавить из себя ни слова - но я обязан был это проверить. Выглядел он как ирландец (всем известно, что у них лошадиные лица и бездонные желудки, когда дело касается алкоголя), но даже если он - типичный представитель рабочего класса, что с того? Неужели настоящий поэт нью-йоркских трущоб, выращенный на подножном корму Огдена Нэша и выжатого через трубочку концентрата разрешенных высочайшим судом морали и принципов поэтов, не сможет найти вдохновение в таком, казалось бы, невзрачном и ничего не стоящем человеке? Да это же настоящий вызов художнику, как сделать из ничего не значащего, невыразительного субъекта нечто, за чем пойдут миллионы, эдакое знамя для ищущих и ценителей свободы, ценителей настоящего искусства. Вечно тлеющее пламя во имя свободы от рамок, предрассудков и общепринятой морали, от всего того, что сковывает движения любого поэта, писателя, художника, скульптора, архитектора... Насколько же скучно работать и творить в пределах, навязанных обществом, как много смыслов теряется, как много идей пропадает втуе, и все ради того, чтобы ужать что-то глобальное в спичечный коробок, на который всем будет удобно смотреть.
- Рембо говорил, что мораль - это слабость мозгов, и потому каждый, кто живет в соответствии с ней, слушает свой "внутренний голос", являющийся ничем иным, как голосом прошлого поколения, голосом завистливых и жадных глупцов, которые в страхе, что их свергнут с трона, на который они с таким трудом взобрались, размахивая жирным от пива и постоянных закусок пузом, пытаются завлечь тех, кто действительно имеет талант и возможность сказать миру нечто важное, в немыслимые рамки. Рамки, которые душат творчество, а вовсе не развивают его, как принято считать.
На этом моменте моему собеседнику принесли пиво, и я на мгновение замолчал, очарованный поднимающимися ввысь по наполненному бокалу пузырьками.
- Уважаемый, повторите, пожалуйста, только на этот раз мне, - запоздало сказал я бармену. Странно, он ведь видел, что я остаюсь здесь (поразительно, даже после моей пылкой речи здесь никто не дернулся, чтобы выгнать меня; именно так я понимаю, что у бара действительно есть потенциал), мог бы и сам додуматься, что я не буду сидеть с пустыми руками. Нет, я, конечно, мог бы отнять кружку у своего собеседника, но какой в этом смысл, если он честно ее заслужил, а я в кои-то веки сдерживаю свои обещания? В конце концов, это и есть победа разума над негласными, но общепринятыми правилами - победа тела или духа, над этим стоит еще поразмыслить. Ведь все это было сказано лишь из-за одной пинты пива.