Хотелось бы верить.
Слишком часто его стали посещать подобные мысли и желания. Хотелось бы верить, что Уилл Грэм его поймёт. Хотелось бы верить, что Эбигейл его простит. Хотелось бы верить, что Уилл уедет с ними. Хотелось бы верить, что Эбигейл признает правоту его слов. Хотелось бы верить, что каждый шаг был верным. Хотелось бы верить, что их кровь не прольётся. Хотелось бы верить, что Эбигейл… но зачем?
Тщательно дезинфицируя и очищая инструменты, Лектер задавался одним единственным вопросом: «Зачем?» Эбигейл была ему нужна только как маяк для Уилла Грэма, приманка, на которую клюнет столь порядочный и нуждающийся в близком человеке эмпат - изначально таким был план зверя. Однако с каждым днём в этом едва ли не приходилось убеждать себя, и это было странное, непривычное чувство. Как и множество эмоций в широко распахнутых девичьих глазах казались более важными и значимыми, чем всё происходящее вокруг.
«Ты же первый причинишь ей боль»
Темнота в подвальных обустроенных помещениях была привычной и не давила на сознание. Наоборот охотник ощущал себя тут уютно, это было его маленькое (хотя, не такое уж и маленькое) логово, которое так опрометчиво обесчестила своим вторжением Беверли. За что и получила по заслугам. Живым здесь не было места, кроме одной единственной гости, которой Лектер позволил ступить в святая святых его обители.
И её слова странным отголоском всё ещё звучали в памяти:
– Сегодня. Я хочу уехать сегодня. К чему откладывать? Все равно я ничем не смогу помочь – ассистент из меня получается весьма бестолковый.
Эбигейл явно недооценивала свои «таланты». Лектер знал, что ему стоит постараться, и эта девочка станет идеальным орудием. Он даже видел картины того, как она будет помогать ему распиливать замороженное тело Беверли, как будет держать музейные стёкла, и как вместе с ним будет смотреть на результат их совместного творения. Следует лишь немного надавить, сказать правильные и нужные слова, чтобы сделать девушку послушной марионеткой вендиго.
Вода смыла кровь с перчаток, впрочем, после этого они всё равно отправились в специальный пакет, чтобы после быть уничтоженными. За годы опыта он привык не оставлять улик даже без своих особых умений.
А в памяти всё ещё была запечатлена немного безумная и полная холода улыбка Эбигейл, словно свидетельствующая о том, что девушка уже начала путь к своему «перерождению». Она почти-почти была сломана, оставалось лишь перестроить её и собрать заново. Жалости, как и сочувствию, места тут не было, значение имел лишь Уилл Грэм, который если хотел получить Эбигейл, должен был в итоге её получить. Сняв прозрачный костюм и приведя себя в порядок, Лектер неслышно прошёл в уголок Эбигейл, чтобы поторопить её в сборах.
Эбигейл что-то хаотично писала на листе бумаги. Лектер замер молчаливой тихой тенью, просто наблюдая и не смея тревожить девушку, которая пыталась понять, что происходит с миром вокруг и с ней самой. Казалось, её собственное непонимание перекликается с его непонимание своих чувств и эмоций. Как говорила Беделия? Носить маску человека, но не быть им? Как просто было бы сейчас надеть эту маску и говорить то, что должен говорить психотерапевт, ну или же «интеллигентный психопат», как окрестил его когда-то Уилл. Но он не хочет, что-то внутри протестует против очередной лжи. То ли в память о Мике, чьё имя недавно было произнесено вслух, то ли из-за хрупкой фигурки стоящей напротив.
Эбигейл была первая, кому он рассказал. Рассказал именно в таком контексте. И если ответы на свои действия он искал в Уилле, то возможно, что ответы на свои сомнения следовало искать в Эбигейл.
- Ты готова? – спросил он и неспешно приблизился, не заглядывая в написанное. Не позволяло чувство такта и уверенность в том, что девушка не совершит какую-либо глупость. – Знаешь, Эбигейл… В тот самый день, когда я позвонил твоему отцу, мне просто было интересно, чем всё закончится, если Джаред Джейкоб Хоббс выдаст себя.
Внезапное откровение несколько непроизвольно сорвалось с его губ. Сев на кровать, Лектер закинул ногу на ногу и посмотрел вдаль тёмного подвала, словно не хотел или не мог смотреть сейчас на девушку. А возможно он выискивал в темноте призраков прошлого, которые всегда были где-то здесь, где-то рядом, ожидая своего часа, когда можно будет свершить отмщение. Очень давно одна дорогая Ганнибалу женщина сказала: «Что осталось в тебе, чтобы любить?» Возможно, что ответ на этот вопрос он искал до сих пор.
- В тот самый момент, когда твоя кровь окропила кухню, я даже и не думал предпринимать каких-либо попыток тебя спасти, - честно продолжил он. - И только наблюдая за Уиллом, я принял такое решение: спасти тебя для него. Но чем дольше я держал ладонь на твоей ране, чем больше времени проводил в больнице рядом с тобой, тем сильнее что-то менялось. Я не убил тебя, когда ты узнала мой голос, не убил тебя тогда на кухне, когда ты сбежала от Уилла, не убил и сейчас. А правда в том, что я не хочу причинять тебе вред, Эбигейл, - его взгляд наконец-то был устремлён на девушку. – Всё, что ты переживаешь здесь – необходимость для лучшего будущего. Я не могу оставить ни тебя, ни Уилла. Мы уедем. Начнём новую жизнь. Тебе больше не нужно будет прятаться, ты сможешь учиться. Ты будешь свободна. А то, что ты переживаешь и видишь – станет незаменимым опытом на случай, если придётся защитить себя. Я учу тебя тому, что умею сам – выживать. Выживать в этом мире, где до нас никому нет дела. Поверь, я тоже когда-то был юн, как и ты, и мне пришлось выживать. Мир был полон фашистов и мародёров, предателей, а полицию интересовали лишь те, кто взялся за оружие в отчаянной попытке отстоять своё право на жизнь. Потерпи ещё немного, скоро всё закончится.
Дворец Памяти любезно подбрасывал ему образы тех дней, когда он, будучи подростком, жил во Франции вместе с мадам Мурасаки. Инспектор Попиль по пятам преследовал его, будучи уверенным, что именно Ганнибал убил мясника Поля. Конечно, это было так, ровно как и то, что все в деревне были рады его смерти, как и то, что из-за Поля скончался Роберт Лектер - единственный и последний родственник Ганнибала.
Где-то в глубине души билось осознание, что всё может закончиться более трагично: как бы кровь Эбигей Хоббс, его суррогатной дочери, не оказалась на его же руках. Он не хотел этого, отчаянно не хотел, ведь тех, кто хоть что-то для него значил, было так мало на этом свете. Мадам Мурасаки. Чио. Алана. Уилл. Эбигейл. Со временем ему стал близок и дорог даже Джек, чьи прошлые циничные поступки всё же были сильнее этой привязанности. Но с Эбигейл всё было по-другому.
Зачем он сейчас пустился в эти откровения? Была ли это ревность к симпатии Эбигейл к Уиллу или же простое желание выразить свои чувства и объяснить действия? После множества психологических манипуляций Ганнибал наконец-то позволил себе проявить чувства, пусть даже многое ставя на кон.
- Я не должен был тебя спасать, это было не моё дело, - добавил он. Я никогда никого не спасал добровольно. – Но теперь я никому не дам тебя в обиду, Эбигейл. – Ты мне дорога, Эбигейл. Но эта фраза никогда не будет сказан вслух.
С самим собой словно наступает перемирие от осознания, что он и правда полюбил эту девочку, как дочь. Зверь оберегает то, что принадлежит ему. Зверь защищает это до самого конца. Только зверь очень странно чувствует и проявляет любовь.
[AVA]http://2.firepic.org/2/images/2015-10/16/97jf6xzjs6fz.jpg[/AVA]