Еще одна пауза в их дуэли. Квай-Гон не только выдержал этот яростный натиск, но и отбросил Дуку назад. Как и все его претензии.
Граф был полностью сосредоточен на ученике. И когда тот призвал его оглянуться, Дуку внезапно для себя нашел серьезный повод для удивления. Весьма неприятного удивления. Лорд ситхов оказался так увлечен их спором мечей и убеждений, что не заметил, как пустынный Джеонозис преобразился в совсем иной, до боли и холодных мурашек знакомый Мир.
Дуку оглянулся вокруг, отступая на шаг назад. Перемена, которая была очевидна и постепенна для Квай-Гона, для его учителя оказалась внезапной и неожиданной.
И, вопреки всему, кажется, Дуку был вовсе не рад этим переменам. Под ногами была “своя” почва. Но то была не своя территория, но самые потаенные закоулки сознания, хранившие в себе не силу к противостоянию, но все то, что другим видеть было не положено. Это было сугубо личное пространство, где за семью замками были похоронены все те воспоминания, о которых и сам Дуку был бы рад… нет. Не забыть. Он был бы рад, если бы этого в его жизни не было. Всех тех его страхов, ошибок, сомнений и промахов, которые и делают человека, при всех его достоинствах, обычным живым существом.
И которые неизгладимыми зарубками остаются в памяти, отражаясь, как в серебряном зеркале, во внутреннем мире. Это место не было поместьем Серенно. Это был лишь образ оного. Образ, вобравший в себя лучшее, что было в поместье и времени, проведенным в нем, и то, что делало родной Мир и дом вовсе не гостеприимным местом. Здесь не было ни одной живой души. Поместье с бескрайними зелеными холмами и парками вокруг замерло безжизненным слепком в преддверии бури. Дуку с младых ногтей запоминал плохое куда лучше хорошего. Его раннее детство прошло под звон разбивавшихся иллюзий и образов, с которыми обычно люди расстаются куда позже. Мир выворачивался для него червивой изнанкой несправедливости, порочности, неумелости и неудач тогда, когда ему пристало видеть мир на уровне немногим выше дверных кнопок, изумляться жизни вокруг, желать новых игрушек и лакомств послаще, пропуская мимо ушей споры и проблемы старших.
Даже двоюродный дед Дуку, едва ли не единственный человек, перед которым маленький наследник испытывал трепет и неподдельное уважение, запомнился будущему графу застывшим в одном дне, будто в янтаре.
Дуку тянулся к деду, всегда тянулся, несмотря на его угрюмость и вечную ворчливость. Требовательный, не терпящий промедлений или не дай Сила, ошибок, жесткий и даже жестокий, не будучи у штурвала семейных дел, тем не менее, он умудрялся держать весь дом в ежовых рукавицах. Навряд ли там что-либо делалось без его ведома или одобрения.
Высокий и сухопарый. Возраст и жизнь сказались на его некогда идеальной осанке, а шаг его был тяжел и несколько аритмичен из-за легкой хромоты. Покалеченная нога не доставляла особых проблем старику, но, когда на Серенно начинались многодневные дожди, нога давала о себе знать, что тотчас сказывалось на и без того тяжелом и непримиримом характере деда.
Но тогда, тогда был солнечный день. И Дуку, совсем еще ребенок, воодушевленный возвращением деда, увязался за ним в парк. Все же, к своему внуку старик проявлял больше терпения, чем ко всей прочей великовозрастной, но малоумной родне. Раздраженный очередным разговором с мягкотелым племянником, дед перебил Дуку, что без умолку делился с ним своими детскими новостями.
“В жизни очень много разочарований. Привыкай, - и, помолчав, старик все же добавил, - надеюсь, ты одним из них не станешь”.
Когда же пришло его время отправляться на Корускант, за окнами тоже стоял солнечный день. Проводить его собралась вся семья, но только не дед. Старик, не сказав ни слова, тем же утром отправился прочь с Серенно по своим делам. Не попрощался, не предупредил. Словно ничего и не поменялось. Будто бы Дуку не покидал дом на долгие годы. Наверное, для деда действительно ничего и не поменялось. Только вот… не стал ли Дуку для него тем самым разочарованием? Таким невыносимым, что оказался не достоин того, чтобы с ним попрощаться?
Но так или иначе, впереди его ждала новая жизнь. На новом месте. С новыми людьми. И, без предательств. Среди джедаев такого же не бывает, верно ведь?
Пусть дед не был чувствительным к Силе, здесь, в мрачных предгрозовых лабиринтах этого Мира, сотканного из воспоминаний, Дуку в молодости не раз с ним сражался на световых мечах. Старик, болезненно похожий на самого графа, лишался своей хромоты, обретая то невероятные скорость и ловкость Йоды, то крепкие середнячковые навыки учителя. И тогда Дуку с легкостью расправлялся с ним, но так или иначе все равно оказывался вынужден слушать его речи, зачастую бьющие по самолюбию, как звонкие пощечины, лишая самообладания. Иногда с Дуку продолжала разговаривать уже отрубленная голова деда, иной раз превращавшаяся вовсе в его, Дуку, собственную.
Эти сны и образы остались далеко в прошлом, но граф был уверен, что призрак вечно недовольного и критичного предка, всякий раз готового вступить с ним в схватку, воплощая очередной тревожащий образ, до сих пор обретается где-то здесь, на темных дорожках идеального парка или в глубине поместья, лишенного дверных замков и обитателей.
Этот мир, это порождение подсознания - было мрачным зеркалом души. Не прощающего, жестокого по отношению к другим и к себе человека. В каждой тени здесь скрывались воспоминания, опасные и готовые наброситься на своего хозяина, как бешенные собаки. Где-то среди холмов блуждал многоликий Нод, могущий принять любое обличие, какое заблагорассудится, ведь всякий может предать. Каждый может оказаться Нодом.
А за дверьми без замков или в чистом колосящемся поле могли себя обнаружить луга, скованные зимой, и щедро окропленные багровой мандалорской кровью.
Пожалуй, то был последний образ, что сумел забраться столь глубоко и осесть в самых потаенных уголках души. Та битва… нет. Не битва… Бойня при Галидраане. Фатальная ошибка, которая, бывало, до сих пор напоминала о себе в редких кошмарах. Дуку не был убийцей. А тогда - стал. Он был виновен в том, что произошло, ничуть не меньше, чем прочие джедаи, что были с ним. Если не больше.
Огромное озеро, раскинувшееся по правую руку от Дуку, умело преподносить мрачные сюрпризы ничуть не хуже той суши, что его окружала. И поэтому граф старался не обращать внимания на темнеющее и неспокойное перед штормом пространство воды.
Платформа, украшенная старинной мозаикой, что возвышалась на холме перед озером, всегда была тем островком безопасности, где Дуку никогда и ничто не беспокоило. Ни одно воспоминание не подбиралось к этому холму, ни одна тревога или переживание. Здесь Дуку мог освободиться от своего прошлого, почувствовать себя в сохранности от себя самого, от того, кем он стал в реальности.
И теперь на этой сокровенной точке больше не было одиночества. Мозаичный пол с родовым гербом теперь попирал его ученик, решительно приняв классическую стойку Атару. Видимо, для этого воспоминания границ не существовало.
Но Дуку был готов доказать обратное. В первую очередь - себе.
Он слишком глубоко провалился, дотронулся в этом сне до самого дна, поддавшись эмоциям. Во сне от них ведь не может быть вреда. Но даже не причиняя вред, причинять боль они были способны абсолютно так же.
Дуку посуровел, вся ярость и возмущение, что проявились ранее, слетели, будто сухая пыль.
- Квай-Гон, я - не убийца. И не заинтересован в твоей смерти. И никогда не был, - Дуку чуть склонил голову набок, словно выражая вежливое, почти снисходительное любопытство, - тебе здесь не место.
Голос графа звучал очень ровно. Ровно, но жестко и холодно. Решительно. Это шло в дичайший контраст с легкой улыбкой, что появилась на его губах. Столь же предельно вежливой.
- Уходи. Это твой последний шанс. Сейчас выбор за тобой, а не за мной.
Мгновения медленно срывались в вечность. Ветер крепчал, а тучи в небе вились так низко, что отдельные языки свинцовых клубов едва не касались воды у горизонта.
В чем-то нужно было перестать себя винить. Дуку плавно, с грацией, никак не вязавшейся с немалым возрастом, сменил классическую стойку Макаши на оную Соресу. Граф владел всеми формами боя достойно, кроме Ваапада, но все же был печально знаменит как непревзойденный мастер именно формы Макаши. А у мастеров Макаши, помимо прочих обязательных достоинств, было прекрасно развитая способность удивлять соперника. Если ты выбрал Макаши, но не сумел избавиться от предсказуемости, твой путь очень скоро устремится в один конец. И будет быстрым, как взмах клинка. Дуку же прожил на этом свете долго. Очень долго.
Соресу предсказуема в атаке, но того же нельзя сказать о Макаши. Дуку атаковал, сплетая узор из обманных маневров и уклонений, не расщедриваясь на контратаки, втягивая ученика в бой, в котором, на первый взгляд, Джинну позволялось вести так, как он привык и любил. Постоянные, пусть и не разрешавшиеся ничем угрозы со стороны Дуку, не позволяли уйти в оборонительное “бездействие”.
