All Time Low - The Edge Of Tonight

Ночная мгла была такой густой, что ее можно было резать ножом, но нет - она не пробуждала в душе Тайко томных порывов торчать на какой-нибудь крыше, созерцая это небо, просто бессовестно утыканное таким количеством звезд, что хотелось посоветовать Создателям остановиться уже и начать получше заботиться о тех драгоценных камнях, которыми они успели украсить шелк для своих одежд. И климат не доставлял Селчу проблем, хотя если бы он не был так вызывающе здоров физически (то вряд ли смог стать пилотом, не правда ли?) то уже потел бы, изнемогая от нездорового жара, который возвращали перегретые за день предметы. Еще, он мог бы думать о прошлом, прокручивая в голове все то, о чем сожалел, что не подлежало восстановлению - драгоценные осколки идеальной счастливой жизни, про которую сейчас невозможно было сказать - вообразил он ее или она вправду когда-случилась с ним.
Ничего такого не тревожило Тайко этой ночью и все же он не спал, извертевшись так, что его лежбище теперь походило на неопрятное лохматое гнездо, в котором скрючился не менее лохматый и мятый пилот. Только его интуиция оставалась на страже, словно верный служака. Ее не приглушала непонятная маета, не отключала легкая усталость и сейчас она попискивала крошечным дроидом, требуя встать и идти. Куда и зачем при этом не уточнялось, на то она и интуиция, чтобы не давать покоя, при этом коварно отказываясь предупредить владельца о подробностях: стоит ли захватить запасные штанишки или лучше взять бутылку вина для обозначения приятной встречи. Интуиция, зараза такая, вообще не уважала конкретику, поэтому приходилось изворачиваться, самостоятельно определяя присутствие и степень пушистости своего индивидуального песца.
А сегодняшний случай так вообще был из ряда вон - интуиция томилась под бархатным соусом ночи, полнила подростковой тоской и требовала то ли широких подоконников и кафа, то ли брачного вопля весенних тук, отчаянно отправляемого во вселенную с ближайшего дерева.
Тайко, как и любой человек, был подвержен влиянию необъяснимого на свой организм, другое дело что до явных безумств и неопределенной чахоточной тоски до сих пор не доходило, и Селчу время от времени лишь ограничивался напеванием вполголоса глупых песенок вроде: "в жаркий месяц термидор зреет красный помидор" - они очень хорошо шли в комплекте с копошением в крестокрыле, что в совокупности невероятно прочищало мозги от всякой шелухи...
Селчу вскинулся - крестокрыл, конечно! Ну куда еще пилот пойдет в моменты радости, печали или вот такой вот лоткошачьей маеты? Ну конечно, к своему красавцу, своей гордости, крыльям и броне, что превращают мягкую человечью тушку в смертоносное оружие. Что еще может заставить пилота пыжиться от гордости или сюсюкать над каждой болячкой, словно у любимого дитятки?
Обо всем этом Тайко думал уже по пути к ангару. Эти мысли никогда не казались ему странными. Чаще именно они были спасительными, особенно в те моменты, когда мозг рисовал ему во сне кошмарные картины гибели родного мира. Он до сих пор так и не смог - да и не хотел, если честно - открыться кому-то, поделиться болью, корою таскал с собой постоянно, как ядовитый шип в самом центре сердца. Но в моменты, когда боль становилась невыносимой, так хотелось опереться хотя бы на что-то, только бы отдышаться и вернуть себе возможность ползти дальше. Именно в такие моменты смыкание транспаристилового купола над головой как никогда походило на утешительные объятия...
Мысль с оды крестокрылу плавно соскользнула, чтобы освободить место для образа, который с каждым днем, не смотря ни на что, все больше занимал Тайко, заставляя того без причины улыбаться и смотреть в одну точку, на время превращая Селчу в жалкого идиотика. Виновницей этих преображений строгого и выдержанного пилота была прекрасная Винтер.
Интуиция заурчала большим кошачьим, а губы Тайко растянула мечтательная и немного дикая улыбка - такие бывают иногда у маньяков, но чаще у безоглядно влюбленных - безобидных сумасшедших, наслаждающихся своим безумием, а зачастую и просто живых лишь потому, что однажды позволили себе полюбить так сильно.
Среди звезд Винтер не наблюдалось и Селчу, возможно впервые пожалел о том, что эту ночь (или часть ее) он проведет в кабине крестокрыла, а не с той женщиной, которая одним лишь взглядом своих невозможных глаз отменяла существование всех остальных красоток галактики. Для Тайко - точно.
Настроение незаметно сменилось с муторно-маетного на романически-сиропное - такого он не испытывал даже будучи влюбленным подростком. В то время, когда у других бушуют страсти на грани жизни и смерти, любовь Тайко была больше похожа на весенний ветер, легкий и свежий. Но этот ветер никогда не превращался в бурю с грозой, оставшись навсегда лишь легкой лаской призрачных пальчиков в его начинающих слишком рано седеть волосах. Зато с Винтер ему не грозил уютный бриз - какое там. Каждая ее улыбка, каждый жест был для Селчу спусковым крючком, чтобы еще долго потом, после встречи, даже мимолетной, его жгло неутолимым голодом и тоской, а пальцы слегка подрагивали от невозможности хотя бы вскользь прикоснуться к прекрасной коже, маскируя под дружескую симпатию и заботу сосущий голод необходимости быть с ней постоянно.
Говорят, что война спишет всё. На войне огрубевают не только руки, обветриваются на только лица - сами души и сердца людей окаменевают, всепожирающее смертельное пламя враз сдувает тонкий налет цивилизованности, который за тысячелетия так и не стал броней, защитой разумной жизни от жажды саморазрушения. И война списывала, если не всё, то многое. Зачастую мягкие и флегматичные в мирной жизни существа, подпалив шерстку, становились предельно жестокими, почти теряли облик разумного как на поле боя, так и в отношениях. К Тайко это никак не относилось: он, хоть и встал на путь насилия добровольно, все же продолжал оставаться деликатным алдераанцем и частенько жалел, что не может в полной мере дать себе волю, показать Винтер насколько глубоко она вросла в него. Глас разума, внушающий пилоту логичность сдержанности, все чаще заглушался утробным воем оголодавшего кота, который согласился бы отпустить то, что его, только вместе со своей  последней жизнью.
Погруженный в любовный дурман, Тайко становился слегка рассеян и хорошо, что он умел отделять долг от дел сердечных. Странно выглядел бы он, обстреливая машину противника и бормоча при этом (наверняка позабыв отключить громкую связь): "Я иду к тебе, дорогая!" Распрощавшись с покоем, Селчу все же не утратил разума окончательно и его поразительная реакция работала всегда, даже словно бы отдельно от размягчившейся и  насквозь прованилившейся тушки, а потому фигура у его крестокрыла, смутно различимая в полутьме ангара, заставила пилота напрячься и притормозить.
Он не занимался гаданиями по фигуркам на кафовой гуще, однако за столько-то времени научился различать соратников даже по слаборазличимым очертаниям их разномастных тушек, по походке, и даже по характерным стертостям на подошвах летных ботинок мог сказать, кто  бросил посреди раздевалки свою вонючую обувку.
И вот сейчас Тайко затруднялся сказать, кто именно обхаживает его деточку, но внутренний тревожный звонок молчал, зато расправила усы-вибриссы кошачья составляющая сущности Селчу, потянула расширенными ноздрями, впуская в себя запахи ночи, а потом распушила хвост и бодренько  поскакала вперед.
Интуиция никогда не подводила Тайко, но на такой сюрприз от миросозидателей он даже не рассчитывал. Наблюдая, как Винтер поглаживает обшивку крестокрыла, Селчу испытал приступ совсем неалдераанской жгучей ревности к собственному боевому приятелю, потому что Она должна так смотреть только на него и прикасаться так только к нему!
Винтер ощутила его взгляд и обернулась. Она улыбнулась той самой, самой лучшей своей улыбкой, от которой Тайко отключался практически полностью, переходя в блаженно-сладостный мод "миню любить тибю" и все в жизни становилось до отвращения прекрасно.
- А вдруг? - он приблизился, без зазрения совести руша ее личное пространство, его рука легла на обшивку рядом с ее пальцами.
- Он ведь такой красавчик - уведут, а я осиротею. Кто меня согреет, кто пожалеет одинокого пилота?
Глаза Тайко поблескивали в полутьме - он не мог не смотреть в это несравненное лицо, а рука, лежащая на теплом боку крестокрыла, жила какой-то своей жизнью: сначала ожил большой палец и пару раз ласково огладил руку Винтер. Затем коварная ладонь скользнула чуть в сторону и скрыла под собой изящные пальчики.
Тайко не хотел тратить время на банальности вроде вопросов "какими судьбами" и прочая - война не только срывала с людей их стыдливые покровы, она бессовестно крала время, отрывая окровавленными клыками огромные куски от их жизней. Он научился беречь время, не отвлекаться на пустяки, потому что...
Потому что, возможно уже завтра Винтер полетит дальше и все, что ему останется - память об этой ночи. Снова, на долгие месяцы без неё. и поэтому он ел её глазами, улыбался и молчал, не желая разрушать глупыми солдафонскими шуточками очарования момента.

Галактика продолжала жить, не замечая того, как гибнут планеты, взрываются звезды - что ей кратковременная, как росчерк метеорита, жизнь, не говоря уж про существ, возомнивших себе, что они способны что-то в этой жизни изменить? Звезды будут сиять в безучастном небе еще бесконечно долго после того, как сгниют кости людей, топчущих эту землю. Небо, земля, близкий лес, в темноте кажущийся огромным живым монстром, орущим и воющим на разные голоса, но в общем-то добрым, если его не беспокоить, конечно - все это было сценой для двух взрослых, глупых и влюбленных людей. Сцена эта была прекрасна своим деликатным равнодушием - никто и ничто не помешает им приоткрыть друг для друга дверцы в собственные сердца, выпустить наружу чуток забивших все пространство бабочек, выгулять застоявшихся единорогов и позволить им прочихаться теми блестками, что забивают рациональное в сознании и с неосторожной равнодушной щедростью позволяют живым машинам войны становиться на время просто людьми - слабыми и уязвимыми, нуждающимися в любви и тепле.
Тайко сжал пальцы Винтер и поднес ее руку к своим губам, жадно прижался к ладошке, вдыхая едва ощутимый, но невероятно будоражащий запах парфюма, исходящий от изящного запястья.
- Увы мне, дорогая, - Селчу держал руку Винтер бережно и задыхался от восторга, которого оказалось слишком много для одного расколотого на части сердца, - Того внимания, которого я жажду, не даст мне никто, кроме...
... тебя, ты ведь понимаешь?
Он скорчил умильную морду и не удержался, снова поднес к губам ее руку, затем уткнулся носом в запястье и вдохнул ее аромат так, что закружилась голова.
- Я не очень хорош в ухаживании за женщинами, поэтому боюсь опростоволоситься.
Конечно, он лукавил и его притворная скромность была лишь неуклюжим флиртом - Тайко Селчу, галантный алдераанец составил бы счастье любой милой девице. Но какое ему было дело, если хотел Тайко лишь одну, и хорошо что именно она сейчас дразнила его, покалывая острыми иголочками слов.
Эта близость была пока еще совершенно невинной, но при этом выглядел Селчу весьма удовлетворенным, так что это было даже забавно. Хотя самому Тайко дела не было до того, как он выглядит, в том смысле, что если ей нравится, он готов спеть и сплясать, пройтись на руках и сделать ещё  кучу разных глупостей - всё только ради улыбки на лице Винтер и ради шанса задержать ее подле себя подольше.
Ощущать себя снова мальчишкой, бесшабашным и счастливым было приятно и лишь слегка больно. Тайко никогда не сравнивал Винтер ни с кем, а уж с мёртвой невестой и подавно. Не сравнивал он и своих чувств, переживая все заново и в полную силу. Голос разума был давно и прочно послан к южному полюсу, Селчу хотел пройти этот путь с Винтер, начиная с легких прикосновений к ее руке и заканчивая...
Заканчивая все это возможно где-то в далеком будущем, где он будет опять просто держать её за руку своей дряхлой старческой морщинистой лапкой. Её прекрасное лицо - вот что он хотел увидеть последним в конце своей жизни. А Винтер будет прекрасна и через тридцать, и через сорок лет - Тайко знал это, потому что влюбленные глаза видят лишь красоту в любимом существе.
Задумываться о том, что будет лет через дцать пока было рано: держаться за руки под медовой луной было делом милым и всё такое  подобное, но когда ты молод, жизнь диктует немного другие условия и предлагает больше вариантов на выбор страждущих влюбленных.
Ночь была всё так же безучастна ко всему, кроме звёздного неба, лес томился и вздыхал где-то неподалеку, и Тайко осмелел, чувствуя, что его не отвергнут. Да он и не собирался с гиканьем и молодецким посвистом нестись впереди крестокрыла - ему самому было важно, чтобы Винтер поняла его чувства, в которых не было ничего от примитивной похоти застоявшегося без определенных упражнений организма. Только тогда, когда она увидит все, что есть в его в сердце, придет время показать и кое-что другое. (Гусары, молчать!)
Он глупо разулыбался таким мыслям и всё же был рад, что не сморозил ничего такого вслух. Конечно, Винтер у него цветочек с ого-го какими шипами, но всё равно - то, что проходит в среде пилотов на гы-гы и с одобрительным похлопыванием по плечам, в общении с ней казалось неуместным. Они еще не дошли до стой стадии, когда можно безбоязненно и смачно отрыгивать после сытного обеда и почесывать голое чуть выпирающее пузцо. Хотя Тайко так в принципе не делал - просто вспомнились всё те же гусарские шутейки соратников, согревавшие свой простецкой глуповатой истиной в перерывах между вылетами и делавшие ожидание очередного свидания со смертью не такими удушающе муторными. Они пили за жизнь, мечтали о своих будущих семьях, беззлобно подкалывали друг друга, вспоминали мир. Вот это была жизнь, война же всегда оставалась лишь небытиём и красным пеплом ушедших навсегда.
- Я не снюсь тебе, - он говорил почему-то полушепотом, словно сообщал какую-то очень важную информацию, - Не знаю, как доказать, но я постараюсь.
Тайко взял Винтер уже за обе руки и положил их себе на плечи, заставил сомкнуть вокруг своей шеи, так что девушке пришлось немного потянуться вверх и прижаться к нему, отчего Селчу рвано, с тихим шипением втянул в себя воздух, на мгновение прикрыв глаза, но тут же выдохнул, расслабляясь.
Я постараюсь.
Он склонился к ней совсем близко, коснулся губами кончика её носа и задорно улыбнулся, только зубы белоснежно блеснули в сумраке ангара.
- Нет, не убедительно, ты не находишь? - эти слова он прошептал ей почти касаясь её губ своими, - Нужно стараться лучше.
И Тайко расстарался. Нет, он не всосал её в свой рот, как какой-нибудь дроид-пылесос или, упаси звёзды, герой сомнительных головидюшек определенного толка, так любимых пилотами. Поцелуй был осторожным и даже бережным - Тайко мягко пробовал вкус ее губ. Это было что-то свежее и немного сладкое, а веки его как-то странно тяжелели, глаза закрывались, он погружался в ощущение близости, пока еще балансирующее на грани невинности и от этого только более волнительное. Такое правильное. Нужное.

Мгновение, прекрасное настолько, что его необходимо остановить. Мгновение, прекрасное тем более, что неотвратимо мимолетно. Тайко не хотел и не мог разорвать поцелуй, потому что именно там, в области соприкосновения их губ, находилась сейчас та сила, которая не позволяла вселенной распасться.
И все же, момент, прекрасный своей бесконечностью, внезапно подошел к концу, хотя Тайко уже начинало казаться, что вот-вот, еще немного и он сможет дышать лишь Винтер. Однако, видимо время для этого еще не настало и пришлось научиться заново вдыхать обычный воздух, а растворенные в нем запахи теперь казались острее до отвращения, почти вызывали тошноту своей навязчивостью. Селчу смотрел на Винтер задумчиво, облизывал губы, словно бы не хотел, чтобы хоть кроха их поцелуя попала мимо его алчущей души. Он осторожно отвел от ее лица волосы, которые мешали ему любоваться этой красотой, и все же позволил себе, не смотря на серьезный взгляд Винтер, вернуться к первоначальному шутливому тону их разговора.
- Хм. Позвольте мне подумать, леди. Так как я изначально шел пожелать доброй ночи и подоткнуть одеяло своему крестокрылу, то ничего не помешает мне, проявляя всяческое почтение к обоим, представить вас друг другу официально. Даже более того, драгоценнейшая - честь пожелать доброй ночи моему боевому товарищу сегодня предоставляется вам!
Лицо Тайко при этом было до безобразия серьезным, хотя голубые глаза так и брызгали смехом, а еще счастьем - он ничего не мог поделать с этим. Да и не хотел.
Привычно взлетев к самой открытой кабине, он галантно подал руку Винтер, позволяя ей забраться следом.
- Здесь тесновато - изначально предполагалось, что нам двоим больше никто не будет нужен.
Он вжался в кресло и притянул девушку к себе, устраивая на своих коленях. Пришлось признать, что эта возня произвела на него действие даже более убойное, чем поцелуй и теперь, ко всему прочему, ему приходилось изворачиваться, чтобы Винтер не начала задаваться вопросом о том, пришел ли он с бластером в кармане или просто так рад ее видеть.
Кое-как устроившись и устроив на себе прекрасную гостью, Тайко вернулся к тому, что старался не думать о талии Винтер, о бёдрах Винтер, о её ногах и прочих частях Винтер, которые мешали в принципе думать о чем-то другом, а потому продолжил натужно шутить, скрывая под шутовством и бравадой свои истинные чувства. Вернее, лишь чуть-чуть маскируя их. Селчу не был фаталистом, но самое главное, важное пока так и не было произнесено вслух, хотя любому дроиду уже было известно, в кого он был влюблен по самые уши. По темечко. Да что там - Тайко тонул в этой любви и его вполне устраивало то, что это чувство верно накрывало его многокилометровым слоем, защищая от всего, что беспрестанно терзало алдераанца. Из-под воды можно смотреть на солнце, которое больше не пытается выжечь глаза - и Тайко уже больше не жгло злое солнце одиночества и отчаяния. Ему было так спокойно и уютно в этом океане любви, что просто хотелось остаться там, где он был и не двигаться никуда, в надежде на то, что мироздание тоже замрет, прекратив подбрасывать на их дорогу острые камни и щепки и позволит не думать о завтрашнем, предоставив тому самостоятельно позаботиться о себе.
В кабине крестокрыла было тесно и жарко, а Тайко разрешил своим рукам быть неуклюжими - они словно невзначай касались тела девушки, скользили по ее бокам, невинно приостанавливались на бедрах или нагловато замирали почти у самой груди. Сам же Тайко кончиком носа касался выступающего позвонка у основания шеи Винтер, а ее волосы щекотали его щеки, он ловил эти пряди губами, прихватывал и легонько тянул, с удовольствием ощущая, как замершая до этого истуканчиком, девушка расслабляется и пытается ерзать едва заметно - видимо, чтобы не задеть кое-что, что уже и без того довольно ощутимо выказывало заинтересованность и общую солидарность с влюбленным мозгом Селчу.
- Итак! - Тайко откашлялся, но голос все равно остался соблазнительно-сиплым. Даже он выдавал Селчу с головой.
- Момент официального знакомства настал! Крестокрыл, это Винтер. Винтер, это мой крестокрыл. Я не предлагаю вам пожать друг другу руки, но будем считать, что знакомство состоялось. Как ты его находишь?
В голосе Тайко слышалась законная гордость за свою детку, естественно он ожидал только восторгов и похвалы. В отличие от кое-каких прочих пилотов, Селчу держал свою машину в идеальном порядке - там не было никаких фривольных наклеечек на панелях, не валялись обертки от энергетических батончиков и не пахло потом, ногами или блевотиной, только в самом углу притулился сувенирный ароматизатор с запахом океана какой-то туристической жемчужины межпланетных путешествий. Ароматизатор почти выдохся, но едва ощутимый запах свежести успел въесться в обивку кресла и теперь ненавязчиво витал в воздухе, добавляя тропической ночи новых нот.
После завершения официальной церемонии представления, Тайко вернулся к своему интересному занятию и продолжил ловить губами прядки волос девушки, а потом вдруг заявил:
- Ему необходимо личное имя, как думаешь? По-моему, он его уже заслужил.

Наверное Тайко так много думал о Винтер, что мысленно сказал ей почти все, что хотел. И, наверное, это было не совсем то, чего бы она от него хотела, однако как еще объяснить тот факт, что все связные разумные и красивые слова, их сочетания, предложения совершенно не шли на ум пилоту. А может быть, дело было в том, что попросту не было слов для этой любви. Новых пока не придумали, а старые не могли выразить всего того, в чем варился Селчу.
Каким бы находчивым он ни был, однако любовь такой силы для Тайко оказалась такой же неожиданной и новой, как и ощущения с ней связанные. Он сам себе казался неуклюжим гаморреанцем, танцующим на цветущей поляне. Зрелище, должно быть, еще то, но что поделать, если представления редко совпадают с действительностью, а Селчу хотелось... чего-то большего. Возможно, всего и сразу и не по одному разу. Он давно не был мальчишкой и прекрасно понимал, что это только в голодрамах главные герои быстро ладят между собой, вместе побеждают общих врагов, после чего улетают в закат, видимо наслаждаться заслуженным покоем и обществом друг друга. Хотел бы он, чтобы и в жизни было всё так просто, хотя бы отчасти, но жить как в голодраме? Нет, он не хотел бы так, ведь это значило бы лишиться хаттовой доли того, что он испытывал ежедневно, только лишь думая о Винтер.
Жизнь определенно была прекрасна такой, как есть, даже с учетом всего того, что выпало на долю им обоим. Хотя это, в определенной мере, их объединяло - ровно настолько, чтобы им было с чего начинать. Сам Тайко не любил говорить о том, что потерял, предпочитая прятать свою боль за ста семью замками, поэтому мог лишь представить, как это болит для Винтер, тем более, что не только общее происхождение и общая же трагедия являлись для них главным объединяющим фактором. Так уж сложилось, что для Тайко Винтер стала именно той, единственной, предназначенной изначально. А то, что путь к ней оказался так тяжел и тернист, так это уже фантазия и вина миросозидателей и, если подумать, ничьей более какой-то особой заслуги в этом нет, как нет и полновесной вины - они просто должны были встретиться и они встретились - вот так. А что до боли - Тайко и не собирался её ни с кем делить, потому что любовь к Винтер приносила ему столько счастья, что перед этим чувством все остальные теряли свою остроту.
О, она была идеальна! Предназначена именно для него - Селчу не сомневался в этом. Какая бы другая на ее месте, понимая, какой жизнью живет пилот, как ходит каждый раз по краю пропасти, стала тратить свое время - по-настоящему, не пытаясь лишь заполнить свой свободный вечер с симпатичным парнем, голодным до женской ласки и простого человеческого тепла?
Винтер не играла с ним - Тайко не верил, нет - он знал это. Откуда? Объяснить бы он вряд ли смог - знал и всё. По тому, как она смотрит, как улыбается, как понимает. Вот, даже приняла его одержимость крылатой железкой и даже имя придумала.
"Ммм... хорошее имя..."
Вслух он этого не сказал, так как был был слегка занят. Нет, очень и очень занят продолжением исследования губ Винтер на податливость - пришло время углубить изыскания и Тайко скользнул языком по зубам девушки, слегка нажал, словно спрашивая таким образом разрешений зайти на этот раз чуть-чуть дальше, но ждать ответа не стал. Как только Винтер неосознанно поддалась, приоткрывая рот, язык пилота скользнул внутрь, огладил этот её острый язычок - как часто ему приходилось выковыривать из своей толстой шкуры шипы, которые красотка метала весьма прицельно. Затем пощекотал нёбо и удовлетворенно уркнул, чувствуя отклик на свои действия, снова вернулся к языку Винтер - теперь втягивая в свой рот и тем самым словно говоря - так он пристроен гораздо лучше, маленькая ехидная кошка.
Слишком занятый поцелуем, Тайко не замечал, что уже почти дымится - или это в крестокрыле становилось жарче? Дайсон явно смущался и Селчу мысленно его успокоил:
"Привыкай видеть не только смерть, малыш."

Где-то, по правую руку (крыло) от Дайсона, пронзительно блипнул астормех и тут же забубнил смутно знакомый голос - кто-то из механиков. Селчу недовольно фыркнул - возню могли заметить. Он не стыдился того, чем занимался посреди ночи в своем крестокрыле, просто не хотел делать это предметом насмешек. Тайко сдвинулся вниз, насколько уж мог, утягивая за собой и Винтер. Это не особенно ему и удалось, потому что было похоже на то, как дети прячутся, прикрывая ладошками глаза в полной уверенности, что их не найдут.
И все же, с угла зрения приземистого дроида (почти все из них отличались довольно противным характером и исключительно болтливостью, особенно не по делу) крестокрыл был скорее пуст, а человек (или  сколько их там) был слишком занят обсуждением с невидимым собеседником какого-то мудака Дики, который обещал привезти из отпуска выпивку, а привез, как всегда, голомагнитики.

А удивленное личико Винтер теперь розовело щечками и припухшими влажными губами так близко и лежала она на пилоте так ладно, что не воспользоваться этим было бы просто преступлением, ведь так удобно переплестись в тесном пространстве - редкая удача, которую вряд ли когда получится повторить. Именно поэтому, совершенно не дожидаясь, пока страдалец, лишенный мудаком Дики обещанного пойла, уберется от крестокрыла куда подальше, Тайко снова вернулся к своему приятному занятию - теперь ему было доступно для поцелуев только лицо девушки, но этого пилоту вполне хватало - его губы скользили по гладкой коже, прихватывали и нежили, а язык касался так нежно, едва ощутимо: глаза, лоб, нос, губы, снова щеки, глаза...
Как можно от этого устать?

Первым укатился ехидный астродроид - у него, как и у людей, было время до утра на свои жестяночные проблемы вроде диагностики и подзарядки. От этих маленьких безобразников довольно многое зависело: в их цепких манипуляторах были не только технические вопросы, но и - без преувеличения - жизни пилотов. Именно поэтому забавные вёдрышки часто становились настоящими приятелями для своих хозяев и всегда - незаменимыми членами команды. Тайко тоже испытывал к ним определенную симпатию, только не сейчас - так пусть уже катится по своим неотложным делам.
Обиженный мудаком Дики человек бубнил еще некоторое время, зудел где-то на краю сознания, так что Селчу тоже успел слегка возненавидеть этого незнакомого ему Дики: если бы не он, беспокойный механик сейчас тихо-мирно бухал бы, один или в приятной компании, вместо того, чтобы слоняться среди ночи, не ведая сна и покоя, и жаловаться кому попало на свою печальную судьбу вынужденного трезвенника.
Наконец поток брани иссяк и человек ушел, скорее всего, искать утешения где-нибудь у хлебосольных приятелей, которые угостят и нальют, а заодно и в сотый раз выслушают печальную историю про неблагодарного жмота Дики.
Еще минуту назад ангар жил полусонной ночной жизнью, но внезапно прикорнул, затих на пару часов. Даже аварийное освещение вроде как стало чуть-чуть более тусклым, а тени - глубже и гуще. В этих тенях не таилось зла, они словно укутывали боевые машины, позволяя им обрести покой, отрешиться от тех кошмаров и смертей, свидетелями которых они бывали не единожды.
Крепкие запахи масел и прочих технических жидкостей причудливо мешались с ароматами цветущих джунглей - странный коктейль, не особенно приятный, но такой привычный для тех, кто проводит здесь каждый день.
База никогда не погружалась в сонное состояние полностью, но были несколько часов - между полуночью и ранним утром - самые тихие, самые умиротворяющие. Тайко иногда думал, что не прав был тот, кто назвал ночь временем зла. Для него наступление утра не так уж часто несло с собой предвкушение нового дня. Чаще это был вопрос: а увижу ли закат этим вечером? Но человек привыкает ко всему, даже жить вот так: от утра и до вечера и снова до утра, от вылета до вылета, надеясь на лучшее и при этом ожидая самого худшего. От этого безумия Тайко спасался когда созерцанием красоты, но чаще алкоголем. И в этом поиске спасения ему несказанно повезло, потому что Винтер объединяла в себе всё то, что всегда было бальзамом для его измученной души: невероятная красота, как внутренняя так и внешняя, и конечно же, она  пьянила его, как хороший виски. Иначе отчего сейчас так ведет, а внутри пузырится безбашенная радость и разудалый задор, так и подмывающий совершить что-то безумное, вот например: скинуть верхнюю часть одежды и позволить тонким пальцам пройтись по торсу, затем поймать руку Винтер, поцеловать в центр ладони, прижать ее к левой части груди, туда, где заполошно бьется сердце. Прижать так крепко, чтобы почувствовать, что ноготки девушки слегка впиваются в кожу. Не больно и очень приятно. Затем, все так же крепко удерживая, провести по своей коже этими восхитительными коготками - ощущение, от которого не удержать тихий стон. Провести от груди по животу, до пояса брюк и... отпустить, вместо этого прижать ее к себе, всю, пусть даже через одежду ощутить жар ее тела. Почувствовать, так быстро и тяжело она дышит - словно долго куда-то бежала, как бьется сердце-птичка, почувствовать и не удержать улыбки.
Она и не должна была ему говорить ничего, просто потому, что не сказала бы ничего такого, чего он уже не знал. Есть множество способов сказать "я люблю тебя", но ничего не будет таким искренним, как неугасимый жар жаждущих тел. Этот жар не имеет ничего общего с примитивным желанием, которое очень просто утолить. Для утоления такого чувства не нужно много времени. Это-то что-то вроде голода или жажды - естественно, приятно, приносит удовольствие и... не более. Человек, съевший вкусный бутерброд, не будет помнить его всю свою жизнь, потому что знает - впереди его ждет еще тысяча более вкусных, и более того - в желудке уже ничего не бурчит, не тянет, не сосет, а значит, можно жить дальше и заниматься чем-то более важным.
Любовь это не тот голод, который возможно утолить простым слиянием тел. Это не то чувство, которое приходит и уходит. Обманываются те, кто считает, что любовь может умереть. Она может родиться, измениться, но вот умереть - никогда. Для любви не достаточно только хотеть кого-то, любовь похожа на воздух. Зачастую она совершенно незаметна так же, как акт дыхания. Люди замечают, что дышат лишь когда воздуха катастрофически не хватает. Так же может не хватать и человека - тогда разум влюбленного пытается возместить нехватку жизненно важного - через мысли, мечты, воспоминания и даже не всегда приличные воздыхания на украденные у предмета обожания детали гардероба. Тайко думал, что спер бы у Винтер что-нибудь на память, но совесть не позволяла, да и воспитание, и теперь оп старался надышаться ароматом ее кожи впрок, впитать тепло ее тела ладонями, запомнить, как это - держать ее в своих руках и как великолепно ощущение вжатой в его тело груди любимой.

На эти короткие предутренние часы Винтер стала для него всем миром, его богиней, его смыслом жизни, его огнём, соблазном, воздухом, пищей, искушением, его безумием, его фундаментом, якорем и крыльями одновременно. Она была криком и песней, и каждое прикосновение ее было слишком. Слишком желанно, необходимо и прекрасно, так, что Тайко едва мог выдержать. Именно поэтому расстегнутые брюки стали немалым облегчением для страждущего пилота.
Его прекрасная искусительница осмелела, что само по себе не могло не радовать Тайко, однако же руку ее он отвел, снова вернув себе на грудь, не желая терять ни капли ее ласки и в то же время, боясь опростоволоситься от одного единственного прикосновения Винтер. Ведь красавица уже не просто касалась его, она сама - сплошной соблазн - сняла свою майку и этого тоже оказалось неожиданно много - Тайко в какой уже раз был вынужден замереть и перевести дыхание. Что же она творила, что делала с ним? И как, как у нее это выходило? Только взглядом, прикосновением губ к пылающей коже, совершенно невинными исследованиями, которые Селчу позволял с большим удовольствием - и все, он уже готов взорваться от восторга и остаться здесь навечно.

Издавна так повелось, что для мужчины признание в своей несдержанности было чем-то вроде подтверждения собственной слабости. Тайко избегал непосредственного участия в разговорах на тему: а я могу час, а я два, да вы слабаки, я вот всю ночь могу, хоть и находил их забавными, не понимая, какая разница, кто сколько может, ведь важнее, чтобы партнерша в это время все еще продолжала хотеть. Он посмеивался и держал свои мысли при себе, не стремясь никому ничего доказывать, сберегая эти самые доказательства до того случая и для того человека, которой всё в жизни пилота было подчинении и на которой всё сосредотачивалось.

В данную же минуту для Тайко всё сосредоточилось на обнажившейся груди Винтер - он не смог сдержать восхищенного вздоха: как она может быть такой совершенной, как ей удается оставаться настолько прекрасной даже находясь в дурацкой позе, буквально зажатой в кабине крестокрыла между стеной и возбужденным потным мужиком? И как мог сам Тайко отказать себе в удовольствии потянуться губами к одному из открывшихся сосков, вобрать его в рот, осторожно прикусить и почувствовав, как от всего этого напрягается маленькая нежная горошинка, возбудиться еще больше. Хотя больше уже казалось невозможно, потому что больше принесло с собой легкую боль и желание освобождения. Но Тайко всё равно не спешил - он отчаянно пытался продлить мгновения их близости хотя бы на вздох, на прикосновение, на нежную ласку, которая лишь обозначала страсть, но не давала понять, насколько эта страсть велика.
Широкие ладони пилота легли на шелковистую теплую кожу спины Винтер, огладили неспеша, пальцы с ощутимыми мозолями  обрисовывали контур лопаток, проследили путь позвоночника от изящной шеи до соблазнительной впадинки, за которой еще оставалось довольно восхитительного неисследованного, что не давало покоя и будоражило воображение.
Как ни удобна (относительно!) была их теперешняя поза, Селчу всё же пришлось осторожно извернуться ещё раз, давая простор своей правой руке и одновременно попытаться устроить Винтер так, чтобы получить наилучший доступ везде, куда ему хотелось добраться. При этом девушка оказалась еще больше зажата, а в ее ногу упиралось определенное и внушительное свидетельство наилучших чувств Селчу. В таком положении Винтер только  и могла, что обнимать его за шею одной своей свободной рукой, но казалось, что Тайко очень доволен таким раскладом. Он снова поцеловал девушку, долго и неторопливо и прошептал ей, жарко, требовательно:
- Я хочу узнать тебя всю. Не сразу, не так и не здесь, но прошу, дай мне немного себя, иначе я взорвусь.
Тайко пристально смотрел возлюбленной в глаза, изучал её лицо, эмоции, что постепенно проявлялись на нем и были следствием его ласк и касаний: грудь, сначала одна, затем другая, живот, который слегка поджимался от поглаживаний - уже этого было достаточно, чтобы у Селчу из глаз сыпались искры, пупочек, а ниже - брюки - препятствие так себе, но пилот скрипнул зубами, ненавидя ни в чем неповинный предмет одежды за то, что тот слишком туго облегает эти прекрасные бёдра, за то, что не поддается манипуляциям дрожащих пальцев и мешает прикоснуться к вожделенной тайне.
Но чтобы он и не справился с такой мелочью? И вот уже подрагивающие от возбуждения пальцы пилота добираются до желанной цели, оглаживают влажную плоть - пока что медленно, изучая и наслаждаясь ощущением горячего шелка.
Глаза Тайко ни на мгновение не оставляли лица Винтер. В полумгле ангара оно казалось словно прикрытым туманной вуалью, но пилоту жизненно необходимо было видеть каждую эмоцию, что отражалась на нём. То, как она прикрывает глаза, или как вздыхает и пытается отвернуться. Или вот она прикусила губу, отчего? Неприятно ли ей или... нет, вот она вздрогнула и судорожно вздохнула, сильнее сжала бёдрами его руку, словно требуя больше контакта, именно такого. И Тайко даёт, усиливая ласки, ускоряя движения пальцев. Он настолько сосредоточен на том, что переживает сейчас Винтер, что совершенно забывает о себе, не обращая внимания ни на что: ни на то, что тело стремительно немеет от неудобства позы и даже на то, что сейчас он совершенно бесстыдно трётся о ногу девушки.

Тайко приходилось признать - он видел в своей жизни много вещей, бесспорно прекрасных и вызывающих восхищение своей утонченностью, но ничего не могло сравниться с выражением лица Винтер в те моменты, когда он ласкал её.
Была ли необходимость в том, чем они занимались сейчас в тесноте кабины крестокрыла? Логически - нет. Селчу был достаточно сдержанным, чтобы свести всё лишь к красивым словам, чтению стихов и произнесению утончённых комплиментов. Он оставил бы лишь для себя свои низменные порывы и Винтер в который раз увидела бы только галантного алдераанца. И ничего более. Дело в том, что Тайко этого не хотел. Он слишком любил ее, слишком желал, чтобы продолжать оставаться для девушки всего навсего изысканным джентльменом.
Тайко мог бы спросить Винтер напрямую: доверяет ли она ему и насколько далеко это доверие простирается. И он не сомневался в положительном ответе, однако знать и чувствовать - не одно и то же. Лишь поэтому пилот позволил себе переступить границу личного пространства любимой женщины достаточно грубо, чтобы нарушить ее покой, лишить ее комфорта, сделать беспомощной, подчинить её себе, пусть и ненадолго. И он почувствовал, как тело Винтер на его действия отзывается безотчетным страхом - такое невозможно не ощутить, когда полностью сосредоточен лишь на том, как реагирует желанное тело, как оно вздрагивает, как ускоряется пульс и дыхание Винтер. Все ресурсы незаурядного ума пилота были направлены лишь на это одно.

Она не была для него ещё одной машиной, которую необходимо осмотреть, ощупать, обнюхать и облизать перед боевым вылетом, чтобы в самый ответственный момент не пришлось платить за легкомыслие. Чувства к Винтер, обуревавшие Тайко не шли в сравнение ни с чем, что было известно ему ранее. Пилот буквально захлебывался от восторга, когда почувствовал, как девушка отдается его рукам, как подчиняется ему, наслаждаясь его действиями. Правда, теперь ему придётся возвращаться назад, скрывая внушительное влажное пятно на брюках (хорошо, что они достаточно темные, хорошо, что встречные будут достаточно сонными - значит, возможно, ему вполне удастся избежать насмешек на этот раз). Если начистоту, то испачканная одежда Тайко беспокоила постольку поскольку - какое может до этого дело, если к тебе прижимается сногсшибательная и самое главное - любимая женщина, томно вздыхает, прикрывая свои невероятно красивые глаза и сжимает бедрами твою руку (о звезды - он теперь сгорит сверхновой или будет постоянно носить одежду размера на три больше, чем нужно, чтобы скрыть последствия того, о чем будет вспоминать буквально всегда, даже в самые неподходящие моменты).
Чтобы он отнял сейчас свою руку? Да ни за что! И Тайко продолжал легко касаться, едва ощутимо оглаживать теперь заметно припухшую плоть, и старался не сойти с ума от того, насколько великолепно это отдавалось в его собственном теле.

Винтер была прекрасна сейчас, как никогда. Возможно, Тайко казалось так потому, что ему не приходилось видеть её такой. Нет, великолепно идеальна она бывала всегда, только иначе - иногда он видел это искусственное совершенство, от которого захватывало дух не меньше, но которое было предназначено для других, для её дел и задач и вызывало в пилоте, наравне со сладким законным восхищением, легчайшую горчинку ревности - ведь так хотелось этого ангела лишь для себя, чтобы ничего не стояло между ними.

Так что, сейчас желание Тайко сбылось? В какой-то мере. До полноты было еще очень и очень и далеко. Можно сказать, что этой ночью Тайко пожадничал, как ребенок, которому велели не трогать пирога до ужина. Дитятко редко удержится от того, чтобы не оставить на десерте следов своих маленьких зубок. Вот и пилот не удержался - просто не смог отказать себе в том, чтобы не оставить след собственных зубов на своём же именинном пироге.

Винтер была совершенно права: они заслужили намного больше, чем сеанс быстрого и неуклюжего удовлетворения в тесной кабине крестокрыла.  Это нельзя было считать даже первым разом. Действительно, лишь украденный кусочек сладости. Но об этой краже Селчу не жалел. Он всмотрелся в лицо Винтер, чтобы понять - как она? Вдруг он, стремясь побыстрее стереть границы между ними, чем-то ее разочаровал? Но страх пилота оказался напрасным: лицо любимой выражало лишь расслабленность, истому и... ожидание? Надежду? Желание большего?
Любовь, огромная, больше галактики, сжала своей большой мягкой лапой сердце Селчу так, что он задохнулся и был вынужден зажмуриться, чтобы капли слёз не коснулись его щёк - слишком много было в душе, не удержать. Чем он заслужил это счастье, этот невероятный подарок? Тайко не знал и не решался предполагать, но испытывал безмерную благодарность судьбе за то, что у него появился шанс прожить свою прекрасную жизнь, а только лишь защищать другие.

Он поглаживал волосы Винтер, которые укладывались в совершенстве даже тогда, когда она спутывала их всё больше и больше, наслаждался их шелковистостью и тем, как приятно они щекотали пальцы.
Он улыбался тихо и чуть печально, хотя в душе бушевал ураган из любви и страсти.
Он вздохнул и кивнул, хотя она не могла этого видеть, так как сопела сосредоточенно ему куда-то в шею. Но это было не важно, потому что через секунду он заговорил:
- Конечно не так, дорогая. Я украл у тебя немного тебя, ты ведь простишь?
Она подняла глаза и задала вопрос, от которого Селчу крупно вздрогнул, преисполненный надежды и восторга:
- Не остановимся, звезда моя. Мы пойдем дальше и, если позволишь, не остановимся никогда.

Когда лишаешься чего-то важного - не важно чего - всё, что остается, так это философия во всех её видах и формах. Уж что-что, а философию алдераанцы постигали в совершенстве. Но из Тайко как раз мыслитель был не очень, особенно в момент, когда так сводит ногу, что хочется взвыть, как противовоздушная тревога и одновременно оторвать болящую конечность - всё легче, чем так. И хорошо, что ангар был достаточно тёмен в этот час, и тьма эта милосердно скрывала от любимой женщины перекошенное лицо страдающего пилота и закушенную губу. Тут уж не до философии, право слово.

Тайко осторожно задергался, стараясь незаметно размять мышцы и одновременно распутать тот замысловатый клубок, в который превратились их конечности, с огромным сожалением высвободил и руку, хотя предпочел бы полностью быть и оставаться там, в Винтер. Однако, представив себе, что их найдут на утро в кабине крестокрыла, расхристанных и онемевших намертво, истерично и едва слышно хрюкнул - положение достойное подростков, но никак не людей с именем и положением в Сопротивлении. А говоря проще - глупо и стыдно, и - права была любимая - не так, как должно быть между ними. Селчу с самого первого раза, как увидел Винтер, знал, что не хочет с ней дорожный роман длиною в одну ночь. Слишком уж она была хороша для этого, слишком неповторима. Поэтому он просто позволил себе поднести руку к своему лицу и вдохнуть едва ощутимый аромат страсти, заставивший его снова возбудиться, отчего Селчу не удержался и облизал пальцы, желая большего и как можно скорее.

Как бы это ни было тяжело, Тайко наконец кое-как смог собрать себя и со страдальческим стоном потянулся, приводя в порядок затекшие мышцы. Футболку искать Селчу даже не стал - торопливо вывалился из машины, скрывая своё состояние, и только чудом удержался ногах. Последствия судороги, чтоб их.
Пилот надеялся, что его страдания останутся незамеченными - он уже сполна заплатил за свою несдержанность, но не капли не жалел о том, поэтому считал ноющие мышцы лишь досадной помехой, отвлекающей от более важного и, несомненно, более существенного, глупые судороги.

- Мы просто утомили Дайсона, дорогая. Думаю, он любит моменты тишины не меньше, чем кто-то ещё.
Тайко говорил, вскинув голову к кабине и пытаясь рассмотреть Винтер - он опасался, что девушке тоже пришлось несладко и ощущал свою вину, ведь самое последнее, о чём он думал, лаская ее, так это о том, что может причинить ей не просто неудобства, но самую что ни на есть настоящую боль.
Селчу громко сглотнул пересохшим горлом, подошел чуть ближе к борту крестокрыла и протянул руки:
- Иди ко мне, счастье мое, оставим нашего крылатого друга наслаждаться этой ночью. Я так не хочу расставаться с тобой. Не сейчас. И никогда.
Он смотрел вверх и ждал, пока Винтер разберется с одеждой и, может быть, даже отыщет его футболку, которая теперь была неизвестно где. Но думал Селчу не совсем об этом и даже совсем не. Улыбку на его лице вызывала мысль о том, что теперь кабина его крестокрыла пахнет любовью и парфюмом Винтер и что теперь каждый раз, до тех пор, пока аромат не выветриться, он будет дышать этим драгоценным воздухом. Будет пить его, вспоминая всё то, что случилось сегодня. Ведь отныне жизнь Тайко изменилась: теперь всё, о чём он мог только мечтать, стало для него реальностью. Об этом говорил запах, оставшийся в кабине и на его пальцах, об этом же твердило и сердце пилота. И было Тайко от этих мыслей невероятно тепло, даже жарко и радостно. Так, что казалось, будто снова оказался в беззаботном детстве и скоро-скоро случится какой-нибудь невероятно замечательный праздник, которого ждешь целый год с нетерпением. А восторг в сердце от этого ожидания такой большой, что весь ты как воздушный шарик - того и гляди взмоешь в небеса и там лопнешь от переполняющих чувств, просыплешься вниз, на землю, дождём из яркого конфетти, а уже там, на земле, снова станешь стать собой-воздушным шариком, готовым раз за разом взмывать в небеса от восторга. И вот в такой момент, при таком настроении все мелкие неприятности - вроде той же болящей ноги - постепенно отступают, давая простор солнечной радости, так и рвущейся наружу смехом при виде Винтер, забавно возящейся в кабине крестокрыла.

Тайко хотел бы сказать ей, что желал бы, чтобы она не надевала свою майку - ведь так сладко и волнительно было бы снова ощутить её кожу своей. Но он не решился демонстрировать свое нетерпение ещё раз, ведь это грозило вылиться в то, что они так никуда и не дойдут и в этот раз, и их всё-таки застанут вездесущие механики или шумливые дроиды. Так что Селчу утешил себя мысленным обещанием предстоящего долгого и вдумчивого общения со своим ангелом, что в данный момент, вздыхая и поёживаясь, готовился расправить свои крылья и спикировать прямо на истомившегося ожиданием пилота.

Хорошо, что высота от кабины до земли была всего ничего, иначе... Иначе у них ничего могло и не выйти. Одно успокаивало в любом случае - из Тайко вышел бы несколько жестковатый, но довольно надежный матрасик, так что Винтер ни при каком раскладе не пострадает.

Тайко не мог бы быть счастливее, чем был сейчас. Иногда, думая о Винтер, он невольно прихватывал нить прошлого и она оплетала чёрной каймой этот светлый образ, а голоса мертвецов искушали страшными вопросами, непременно желая знать, обменял бы он на них свою любовь, принял бы шанс вернуть их, утратив шанс быть? Селчу давил приглушенные рыдания, умолял о прощении и каждый раз отказывался. Постепенно мёртвые отступали, их костлявые пальцы больше не сжимали так сильно изболевшееся сердце, почти не причиняя страданий безжалостной памятью. Тайко любил их всех. Каждого из них. И ещё - он не собирался ни на что обменивать и дня из своей теперешней жизни. Пусть в ней было гораздо больше трудностей, чем он желал бы лично для себя. Пусть в ней была война - этот бессмертный монстр, который после собственной гибели возрождался снова, более сильным и злобным, и требовал больше жертв. Больше, чем они уже принесли и больше, чем они хотели бы отдать. Но здесь у него была Винтер и это всё меняло. И сам Тайко менялся от прикосновений её губ, от ощущения веса тела на своих руках - так хотелось прижать её к себе посильнее и никогда, никогда больше не отпускать.
Да, для Селчу снова обрели смысл амбициозные понятия вроде всегда и навечно. Он снова дышал полной грудью и его ноздри вновь забивал аромат алдераанских цветов, согревшихся теплом сияющей кожи Винтер.
А еще она так ладно устроилась на его руках, что невольно вспоминались слова про две половинки целого, которые до сих пор вызывали у Селчу лишь печальную улыбку. Подумать только, совсем недавно Тайко был искренне уверен, что целым его не сможет сделать уже ничего. И никто. Монахом Тайко не был и время от времени общался с милыми леди, но итогом этого общения было лишь - как бы лучше описать это состояние - чувство вежливой скуки, скрасить которое для не могли ни попытки флирта, которые Селчу почему-то находил насквозь фальшивыми, ни преувеличенная грубоватая прямота, присущая, по мнению Тайко, более мужчинам и делающая грубых женщин неинтересными для пилота.
А Винтер он мог петь дифирамбы часами. Каждой чёрточке её характера, каждому пальчику на её руках, каждой ресничке, потому что Винтер была совершенством. Абсолютно женственная, от  ноготков на ногах до блестящих живых локонов ароматных волос, нежная и чувственная, она в то же время имела в себе самый прочный стержень из доброй супрастали и это заставляло восхищаться ею ещё больше. Хотя Тайко и так восхищался возлюбленной, со всем жаром, присущим влюбленному сердцу.

Тайко был счастлив, как  никогда не бывал до сих пор, и сердце его пело от любви и от каждого поцелуя, что дарила ему Винтер. Он улыбался, наблюдая, как в полумраке ангара порхает этот алдераанский мотылёк и пытался привести в порядок свою измятую одежду и как нибудь замаскировать следы катастрофы на своих бугрящихся штанах. Шарфик Винтер забавно щекотал его шею и щедро дарил аромат дома, от которого сердце готово было разорваться, а на глаза наворачивались слёзы.
Эта ночь не могла бы быть лучше - так Тайко думал до тех пор, пока с губ любимой женщины не сорвалось одно-единственное слово, которое, (в какой уже раз за сегодня) свежим ветром пронеслось по душе, сметая всё унылое и наносное, оставляя лишь эйфорию чистой любви. О такой любви уже невозможно говорить, можно только петь, и Тайко опять подхватил взвизгнувшую девушку на руки - это действо успело полюбиться Селчу - он закружил её по сонному ангару под молчаливое одобрение Дайсона.
- Oh, my love, my darling
I've hungered for your touch
A long, lonely time...
Голос Тайко был негромким, но достаточно мелодичным и приятным, чтобы не испортить впечатления от этой старой песни о бесконечной любви. Как ему удавалось вальсировать по ангару в темноте и при этом не впечататься в соседние крестокрылы, ящики с инструментами и приставные лесенки, оставалось загадкой даже для Дайсона, который с рождения был снабжен отличнейшими навигационными приборами. Но что крестокрылу, пусть даже и с личным именем, дано знать об окрыляющей любви? Возможно, он завидовал своему человеку, самую капельку, но свой механический покой он любил всё же больше, чем все эти странные и прекрасные человеческие душевные бури. Был бы он дроидом - обворчал бы сейчас неугомонную парочку, что оттоптала ему все рычаги.
- I need your love,
I need your love,
God speed your love to me.

Сколько бы еще продолжались эти ритуальные танцы везучих дикарей, знали разве что звёзды, но в отдалённом углу ангара внезапно кто-то что-то уронил и звук был какой, словно в ночи выстрелили из пушки. Тайко замер настороженным лот-котом и осторожно поставил девушку на пол. Однако Винтер была нетерпелива и уже совершенно не разделяла порывов Селчу затаиться где-нибудь. Он безропотно принял её руку и повёл к выходу из ангара. В конце концов - он терпел достаточно насмешек и поводы для них были совершенно разными, так что еще пару-тройку дружеских подколов его шкура выдержит. Но упаси звёзды таких шутников пройтись по Винтер...

И звёзды вняли угрозе Селчу - ни один из потенциальных сплетников не попался им на пути в каморку Тайко, куда пилот, слегка стесняясь сбитой в ком постели и чисто мужского беспорядка, сдобренного запахом пота и любимого одеколона пилота, привёл свою девушку.
- Добро пожаловать... эм... домой, дорогая.
Алдераанец галантно пропустил даму в своё царство бардака и плотно прикрыл за ними обоими дверь, отрезая от всей галактики до самого утра.