[NIC]Evangeline Lanzart[/NIC]
Дом продавали прямо с мебелью. Что, в общем-то, не удивительно.

Эванджелина растянулась на диване, прямо поверх защитного чехла цвета влюблённой жабы - такое название цвета доказывало, что мир давно сошёл с ума, и это ей нравилось - в ожидании момента, когда новая семья въедет в её дом.

В их дом.

Солнечный свет проникал через не занавешенное окно, но лучи его не достигали колдуньи, оставляя ту в тени. Со своего места она лениво наблюдала за танцем пылинок в воздухе. Иногда, когда ей надоедало, она взмахивала рукой, свешенной с края ложа до самого пола, и вихри поднимались снова. Впрочем, ни единая частичка грязи, ни одна пылинка не осталась на белоснежной коже. Нетронутое, замершее навеки время. Холодное. Идеальное в своём безразличии.

Внести хаос в мирное течение жизни из простой прихоти – это как раз о Ланзарт. Впрочем, они в своём праве, если говорить обо всем, что происходит на этих землях. А даже если и не в своём – кого это волнует? Кто остановит? Кто скажет нет, хватит, перестаньте уже? Перестать это к людям. Как только они перестанут топтаться тут своими грязными ногами – тогда все и закончится.

По крайней мере, эта история закончится.

Но пока что, лишь перевернулась страница для новой главы.

Дом, как это и полагается их, Ланзарт, обители, утопал в тишине и спокойствии. Мнимом. Затаившемся. И даже когда земля принесла первую, отдалённую вибрацию приближающихся машин, и когда они въехали на их землю, присутствием своим заставляя подсознательно дёрнуться, завозиться на шуршавшей ткани, поскольку вторжение нарушило её хрупкое удобство и равновесие, все это было приглушено. Место скрадывало звуки, таинственным образом забирало их себе, на память, чтобы играть с этими голосами потом, в тишине ночь, в долгом одиночестве, размеренном и не тяготящем.

Семья в этот раз приехала большая: двое взрослых и двое детей, старуха с канарейкой и очаровательный пес. На последнем Эван как-то автоматически, подсознательно повесила табличку «моё». Собака не лаяла. Птица молчала. И радость людей была вежливой, сдержанной, она хорошо чувствовала их неверие, у каждого со своей примесью. И даже рабочие, носящие коробки, не ругались и работу свою делая споро. Желая их этого  места убраться. Семья не замечала. Никто не замечал.

И диван был пуст. И слой пыли на нем не тронут.

Уединенное место, таких сейчас мало, люди все больше предпочитают стайность. К нему ведет своя дорожка, не сразу заметный поворот от общей трассы. Трудности с коммуникациями. И в магазины надо ездить, детям идти до дороги, если хотят попасть на автобус в школу. Эванджелина слишком хорошо научилась понимать современную речь, пустую, лишенную смысла. Но знала. Дом продают за бесценок, по общим меркам. Надеятся получить хоть какую-то прибыль. Упорно. Раз за разом. Это началось не так давно, с очередной переменой в истории. И скоро закончится. Может на этой семье. На следующей. На тех, кто будет после?

Терпение Ланзарт особенное. Годы ничего не значат. И размен идет десятилетиями.

Хотя есть и то, что раздражает. То, из-за чего всё вообще происходит. То, что не дает сердцу смириться со скоротечностью бытия и изменением укладов.

Лесная чаща окутывает дом, защищает, она начинается как-то вдруг, стоит закончиться заднему двору, густое переплетение деревьев  вырастает вместо ограды. И тьма эта укрывает её, прячет от солнечный лучей, не сколько из надобности, сколько по привычке. Людские взгляды тоже отводит. Когда надо. Сейчас – не надо.

Улыбка у неё слабая, но нежная, ничуть не пугающая. Внушающая доверие. Как и сам её внешний вид. Эван ведь красива, знает это, видит по утрам свое замершее во времени лицо, склоняясь над водой. А красивых людей любят, им доверяют. Как полезно. Она медленно моргает, давая понять мальчишке, желтоволосому точно одуванчик, всего лет десяти на вид, что не секундное видение вовсе. Но, может, призрак? По-крайней мере, исчезает она весьма загадочно. Отправляется по своим делам.

Десять… или меньше.

В их времена – солидный возраст. Почти жених. Сейчас? Глупы. Бесполезны. Слабы. Восприимчивы.

А им самим сколько было тогда? Кто бы помнил. Но больше. Значительно больше. И совсем уж очевидно, отчего мать не спешила сводничать, не смотря на солидные лета отпрысков. Хотя глядели, ой как глядели, и руки порой тянули, и рук же этих лишались.

И не вспомнить, злило это или смешило. Все кануло в Лету, воспоминания о детстве затёрлись, потускнели, слились в один большой ком. Все, кроме одного.

Лес укрывает их обоих, точно заботливый родитель. Такой, какого в реальности у них не было.

Брату Эван улыбается по другому, кривовато, уголок губ ползёт вверх, образуя ухмылку. Никакой выверенной идеальность и от того видно, что искренне. Для неё это все игра. Очередная. И только в их силах сделать её увлекательной.

- У нас гости, - слова-магия, слова-напев. Слова-пустышка. Конечно, он знает. Лучше чем Лина знает: чувствует, ведает о каждом шаге, каждом слове. Эти оковы, цепи, незримые, тянущиеся в землю, в глубь её уходящие, они все еще здесь. Всегда здесь. И он тоже.

- Пойдешь со мной, Кай? – приглашение – ритуал. Рука скользит вдоль его щеки, в миллиметрах от касания, и, дойдя до подбородка, Эван возвращает её назад, медленно, будто тянет. Манит брата за собой. Всегда. Везде. Даже когда он не может уйти, в отличие от неё. Но это – не тот случай. И улыбка на губах становится ярче.

Боль – это боль. Отклик организма. Знак того, что ты еще жив. Еще здесь. За годы учишься ценить её. Сродняешься. И забываешь о том, что её не было.

- Кто тебе больше понравился? - пустое сотрясание воздуха. Эванджелина и сама еще не решила, не выбрала, да и выбор этот условен, можно передумать, можно поменяться, можно уступить.

Но не отпустить.
[AVA]https://i.imgur.com/D71Cxhs.png[/AVA]

Отредактировано Fueguchi Hinami (2017-12-25 00:06:56)