– ...блять, Поттер, перестань толкаться, мы и так еле тут помещаемся, – фыркая и едва удерживаясь от смеха, успокаивал Скорп друга. – Скажи своему отцу и дяде, нуебанныйвротАлэтомоянога, пусть сделают Мантии-невидимки размером побольше...

Идея наведаться к отцу в кабинет за бутылкой Огневиски какой-то невообразимо-долгой выдержки под одной на двоих мантией уже не казалась такой отличной после того, как они с Альбусом чуть не попались, зацепив в коридоре одного из гостей. Скорпиус почти молился, чтобы это был не мистер Поттер, но нет, слава мерлиновым трусам, поддатый мистер Тофти лишь удивленно огляделся и зашагал дальше, а мальчишки, умирая от беззвучного хохота, ввалились в пустой кабинет.

Выбравшись из-под мантии, Малфой уверенно направился к отцовскому бару. Он был слишком пьян, чтобы задуматься о том, что Драко обязательно заметит пропажу. В голове Скорпиуса искрило после кувшина пунша, который они с Поттером умудрились урвать, и того, что... В общем, Скорпу срочно надо было чем-то залить собственные странные ощущения. Он замер перед идеально-ровным рядом дорогих бутылок в муках выбора, когда у двери раздался многоголосый мужской смех и повернулась дверная ручка. Малфой захлопнул шкаф и ветром кинулся к Альбусу, в последний момент успевая скрыться под куском невидимой ткани.

Страшнее старшего из сыновей Гарри Поттера в гриффиндорской сборной не было никого. Джеймс Сириус наотрез отказался идти по стопам отца, со всем юношеским максимализмом доказывая, что он – не Мальчик-Который-Выжил, и потому пробовался в команду на любую роль, кроме ловца. Поттера взяли загонщиком, а уже со следующего матча соперники Гриффиндора взвыли: Джеймс умудрялся направлять бладжер таким образом, что ловец противника либо был вынужден от него весь матч уклоняться, либо совершал аварийную посадку на песок, а игра продолжался без него.

Скорпиус, сыгравший против старшего Поттера трижды, мог считать себя счастливчиком: в больничное крыло он загремел только в первый матч, а в третьем даже сумел поймать снитч, только Слизерин, пропустивший почти двадцать мячей, это не спасло.

– Я ненавижу твоего брата, Поттер, и всю вашу семейку, – шипел Малфой, ворочаясь с боку на бок на жесткой койке и не зная, как устроить загипсованную руку, невыносимо зудевшую под действием Костероста. – Уверен, это было специально! Скажи, пусть не попадается мне на глаза, иначе я кину в него Авадой, клянусь. Или скормлю акромантулам. Или...

Странным образом сидевшие рядом Альбус и Роза не обижались и не рвались добавить ему по лицу за оскорбление родни, а только ехидно переглядывались и сжимали его здоровую ладонь.

Тепло от плеча Поттера ощущалось даже сквозь плотную ткань парадной мантии. Они развалились на кровати Скорпиуса, лениво потягивая мастерски свистнутый из-под носа у взрослых пунш. Светский прием утомил обоих сильнее любой отработки у МакГонагалл, от алкоголя вело и тянуло на откровенности. Поэтому уже полчаса Малфой слушал, как Альбус рассказывал про один из своих школьных "опытов".

Скорпиус не был ханжой, он чуть ли не раньше Поттера осознал свою привлекательность и начал этим активно пользоваться. Несерьезные "эксперименты" прекратились, когда Скорп всерьез увлекся Розой. Не идеей пойти на Майский бал с самой интересной и неприступной девчонкой школы, а ею самой – принципиальной и уверенной в себе Розой Уизли, которую он, несмотря на годы дружбы, совсем не знал как девушку. О том, как далеко зашли их отношения, свидетельствовало уже то, что на ужин к Малфоям Уизли и Поттеры были приглашены почти в полном составе, а не имевшая к ним отношения часть гостей только и судачила шепотом, как это сынок Драко посмел сойтись...

Никто не знал, как обстояли дела в реальности, и Скорпиус с Розой не собирались разрушать всеобщее неведение. Малфой допускал, что даже его лучший друг до сих пор не в курсе. Лучший друг, который уже заебал распинаться про то, как офигенно целуется старшекурсник с... Рейвенкло? Слизерина? Скорпиус уже забыл, чтобы не злиться лишний раз при встрече.

Он потянулся за стаканом, чтобы налить Поттеру еще, и неожиданно залип на том, как шевелятся губы продолжающего рассказывать Альбуса. Такие разговоры Малфоя раздражали, только он никак не мог разобраться, почему для него так важно, чтобы Поттер перестал, наконец, говорить о других. Мерлина ради, сколько можно!.. Скорпиус качнулся вперед, мазнул губами по скуле и рухнул в горько-сладкий от пунша поцелуй.

– Я... Мне было интересно, каково это – целоваться с парнями, – пробормотал Малфой расширенным от удивления зеленым ("как у отца") глазам Поттера и, шатнувшись, поднялся с кровати.

Шикнув на Альбуса, очевидно, слишком восприимчивого к пуншу, Скорп на корточках утянул его за спинку массивного кожаного дивана. Отец с друзьями расположился у камина, распечатывая бутылку, на которую младший Малфой ошалело пялился несколько секунд назад. Адреналин моментально остудил его сознание, привел мысли в стройный, достойный слизеринца порядок. Дедушка похвалил бы его за подобное самообладание, если бы не знал, конечно, всех остальных обстоятельств происходящего. Скорпиус выглянул из-за дивана, скользя взглядом по неожиданному собранию. Мужчины – все как один с каменными, непроницаемыми лицами – не походили на тех, кто пришел в кабинет хозяина продегустировать дорогой алкоголь и поболтать о своем вдалеке от женских ушей. Больше всего Скорпа изумлял Драко – растерянный и словно разом постаревший, забывший про гордость и высокомерие. Отца словно  морально уничтожили.

– Драко, все уже давно решено, – как у себя дома устроившись в кресле, протянул мистер Нотт. – От тебя требуется не так уж много. Ты ведь не хочешь...

– Довольно! – нервно вскрикнул Малфой, и Скорпиус вздрогнул от неожиданности – отец кричал на него дома, но он даже не мог представить, чтобы манеры отказали Драко Малфою в кругу его друзей и бывших однокурсников. Отец взъерошил свои белоснежные волосы, дерганно выхватил палочку – и громкие мужские голоса превратились в едва уловимый шепот. Скорпиус нахмурился: если уж Драко использует Квиетус в собственном доме, в защищенном от шпионов кабинете, дело действительно серьезно. Скорпу было до ужаса любопытно, но здравый смысл подсказывал, что им с Алом не нужно этого знать. К тому же, их могли заметить, если они попробуют приблизиться. Мантии из магазина Уизли все-таки серьезно уступали легендарной Мантии Гарри Поттера. Самое дерьмовое – у них был ограниченный срок действия, а Скорп все еще не придумал, как им выбраться из кабинета, не привлекая внимания.

Первое, что сказал Малфой, когда они скинули мантию в его комнате, было:

– Об этом никто не должен узнать. Поклянись, Ал! – у Скорпиуса заметно дрожали руки, когда он достал палочку, чтобы наколдовать стакан воды. То, что происходило в кабинете отца, не должно было коснуться его и Поттера. Они не могли понять многого, но затевавшиеся там дела почти наверняка подрывали спокойствие в магическом мире и, несомненно, карались Азкабаном. Скорп ненавидел Драко за глупости, которыми его пичкали всю жизнь, за отсутствие нормального детства, за едва не загубленную репутацию семьи и тупую зависть к Поттеру и его друзьям, но этого было недостаточно, чтобы всерьез желать ему тюрьмы. Скорпиус был Малфоем, а Малфои не доносчики – так учил дедушка Люциус.

Еще дедушка учил не строить слишком сложные планы и не основывать их на слишком большом количестве условий, но ничего лучше Скорп придумать не успел. Он вызвал Альфреда, самого тихого из фамильных домовых эльфов, понадеявшись, что тот, как обычно, явится незаметно, и под покровом Квиетуса приказал ему принести через дверь поднос с закусками для господина Малфоя и его друзей. Стальным тоном Скорпиус велел выдать все за собственную инициативу и забыть о том, что он видел здесь наследника, иначе Альфреда ждала кровавая порка на конюшне. Домовик учтиво откланялся и сделал в точности, как было приказано, позволив мальчишкам сбежать и вызвав бурю негодования со стороны Драко. Порка Альфреду была обеспечена, но это было меньшее, что терзало сейчас младшего Малфоя.

– То, что мы там видели, должно остаться между нами, – с холодной непререкаемостью произнес Скорп. Если бы он мог, обязательно потребовал с Альбуса Непреложный обет. Малфой доверял другу, если допустить, что Малфои в принципе могут кому-то доверять, но его страх был слишком велик. – Мы не знаем, о чем шла речь, но огласка наверняка навредит моему отцу и моей семье. И еще... О том, что мы целовались. Об этом тоже не надо говорить. Такого больше не повторится. Извини.

В тот момент Скорпиус не посмел поднять на Поттера взгляд.

— Твоего отца в самом деле ничего не смущает? — негромко поинтересовался Скорпиус, задумчиво размешивая ложкой полностью растаявшее мороженое. Они вдвоем сидели на террасе кондитерской Шугарплама, через два столика от шумной компании Поттеров-Уизли. Малфой, в идеально выглаженной мантии с гербом своего Дома на кармане, методично прятался от жаркого летнего солнца под зонтиком. Каникулы были в самом разгаре, а очередная вылазка на Косую аллею в компании друзей только начиналась.

На недоумевающий взгляд Альбуса Скорп кивнул в сторону столика напротив, где громко смеялись Джеймс Поттер и Арчибальд Эндрюс. За полчаса, что Малфой наблюдал за ними, теперь уже шестикурсники ни разу не разжали рук, а на их поцелуи украдкой Скорпиус из деликатности отворачивался. Он знал, что глазеть неприлично, но парни сидели ровно в поле его зрения, а пересаживаться Скорпу было лень. Да и… Малфой никогда бы не показал, насколько ломала его представление о мире смелость старшего из сыновей Поттера и абсолютное равнодушие со стороны взрослых. Словно ничего не происходило. Словно ничто не могло поколебать репутацию Героя войны и его детей.

И в самом деле, с горечью признавал Скорпиус. О своей семье и том обществе, по законам которого его растили, он такого сказать не мог. Малфой бросил беглый взгляд на Альбуса и усмехнулся уголком губ.

Лицо Драко Малфоя, увидевшего своего сына за ручку с Поттером, наверняка было бы лучшим снимком для первой полосы «Придиры».

Свою первую поездку в Хогвартс Скорпиус в детстве представлял совсем по-другому. Рассказы родителей про школу будоражили и подстегивали воображение, но и оставлять дом и маму не хотелось тоже. Теперь же Скорп не может дождаться гудка отправления. Его угнетают теплые семейные прощания тут и там, радостный смех и заботливые возгласы. Руки мачехи суетливо поправляют ему мантию, она все болтает, не умолкая, изредка поглядывает на Драко. Присутствие Пэнси – одна из главных причин, почему Скорпиус, по сути, не говорит отцу ни слова на прощание.

Он складывает вещи в пустом купе и отправляется на поиски Гойла и Забини. Они должны быть уже в поезде, наверное, разместились где-нибудь в середине. Малфой неторопливо идет под ритмичный перестук колес, когда из внезапно распахнувшейся двери перед ним вываливается в коридор Джеймс Поттер. Старший сын Героя Войны, весь встрепанный, задыхается от хохота и держится за перекособоченный галстук. Скорпиус не ждет от него ничего хорошего.

– Смотрите-ка, сын хорька, – глумливо скалится Поттер и замирает ровно посередине, занимая собой весь проход. Если Скорп ничего не путает, Джеймс на третьем курсе, и связываться с ним – идея отвратительная.

– Пропусти, – холодно цедит Малфой, нащупывая под мантией новенькую палочку. Она не сильно ему поможет, Скорпиус не знает ни одного боевого заклинания, но теплый ясень под пальцами придает ему уверенности. Поттер в ответ только ухмыляется еще шире.

– А волшебное слово, Малфой? Или твой неудачник-папашка даже обычному этикету тебя не смог научить? Ой, слизеринское отродье ведь может только пресмыкаться перед сильными! – рядом с Джеймсом уже собираются зеваки, и над последней фразой хохочет почти половина вагона, а Скорп моментально заводится от обиды. Какими бы ни были их отношения с отцом, никто не имеет права оскорблять Малфоев. Из ближайшего купе на шум выглядывают ровесники Скорпиуса, их опознать не составляет труда – девчонку он уже видел на платформе с Уизли, а Альбус Поттер ужасно похож на своего старшего брата. Кажется, Альбус Северус – отец несколько раз упоминал это имя, нервно смеясь, Скорп так и не понял, почему. Он выхватывает палочку, надеясь, что его рука не дрожит, и почти упирается ею в грудь Джеймса.

– Посмотрим, как ты заговоришь, когда твой братец окажется за нашим столом. С его-то именем есть все шансы, – Скорп хмыкает и не двигается с места, когда разозленный Поттер кидается к нему, напарываясь на палочку. – Хочешь волшебное слово? Держи. Импе-

– Так, что здесь происходит? – толпу раздвигает старшекурсник со значком старосты на лацкане, и Скорпиус поспешно убирает руки за спину. Он в любом случае не смог бы наколдовать Непростительное, но даже намека на него достаточно, чтобы заставить всех трусливых поджать хвосты и отшатнуться. Правда, своей маленькой победой Скорп упивается недолго.

– Малфой хотел использовать на Джеймса Непростительное заклинание! – докладывает девчонка Уизли, полыхая от несправедливости и нарушения правил. Старшекурсник удивленно смеряет Скорпиуса взглядом, крепко берет за плечо и уводит за собой, велев всем разойтись по местам. Его сажают в купе рядом со старостами и предупреждают, что в школе после распределения он получит наказание от своего декана. Всю оставшуюся дорогу Скорп обиженно думает, что, будь он кем угодно, но не Малфоем, ему бы все сошло с рук. Мало ли заклинаний, которые начинаются похоже? Откуда их вообще знать 11-летнему пацану?

Но его первая неделя в Хогвартсе действительно дополняется штрафными часами в подземельях, под конец которых в гостиной Гриффиндора находят крысу с биркой "стукачка Уизли".

***

На первых занятиях по Заклинаниям Скорпиус откровенно скучает. Заклинание левитации и прочие, с которых начинается знакомство первокурсников с управляемой магией, он разучил еще в прошлом году вместе с дедом. Перо Скорпа взмывает в воздух, безупречно подвластное движениям его палочки. Писклявый Флитвик радостно рассыпается в похвалах и призывах смотреть, как делает "мистер Малфой". Слизерин зарабатывает десять баллов, а Скорп довольно ухмыляется, перехватывая полный злости взгляд со стороны гриффиндорского стола. Перо Грейнджер-Уизли парит в воздухе не менее элегантно, чем его, просто проблема в том, что она сидит на две парты дальше. Малфой догадывался, что дочка заучки Грейнджер не переживет конкуренции, и оказывается приятно прав.

Тем веселее наблюдать, как на Защите от Темных искусств – предмете, который весь курс неизменно ждет с трепетом, – рука Розы почти не опускается, а в вызубренных строчках она разве что запятые не озвучивает. Пока же Уизли распинается перед профессором Финниганом, Скорпиус понемногу, дюйм за дюймом, подтягивает к краю ее чернильницу. Чего он точно не ожидает – так это того, что свою чернильницу гриффиндорка успеет поймать, а вот он свой учебник, с грохотом рухнувший на пол с противоположного края стола, – нет.

Извиняться перед преподавателем под перекрестным огнем слизеринско-гриффиндорских взглядов – удовольствие ниже среднего. Пунцовеющий ушами Скорп мысленно обещает девчонке Уизли, что эта война будет суровой и беспощадной, и уже прикидывает следующий шаг, когда Дрейк толкает его под локоть и подсовывает кусок пергамента. Скорпиус хмурит брови: расшифровать корявый почерк Забини, еще и с такой прорвой ошибок, под силу только профессорам. Кое-как разобравшись, Малфой оборачивается с недоумевающим видом, быстро черкает пером "После уроков в туалете" и возвращает записку.

То, что ему на два голоса вещают Гойл и Забини в перерыве, удивляет Скорпа дважды – самой идеей и тем, что это было придумано без него. Мысль устроить "обряд посвящения" для Поттера граничит с гениальностью, которой Скорпиус за друзьями никогда не замечал, а вот методы своей тупостью и жестокостью вполне соответствуют ожиданиям.

– А почему мне раньше не сказали? – холодно интересуется он, и по потупленным взглядам Дрейка и Винсента догадывается, что дело нечисто.

– Потому что это придумал Пьюси, – одной фамилией все, в общем-то, исчерпывается. Из-за чего отец умудрился разругаться с Пьюси-старшим, Скорп понятия не имел, зато один из результатов прекрасно чувствовал на себе: Эдриан Пьюси был тем редким слизеринцем, который не стеснялся полоскать Малфоев при каждом удобном случае. Зачем Скорпиус понадобился ему сейчас, тоже понятно, как и то, что Эдриан скорее бы удавился, чем лично его попросил. Отказываться от авантюры глупо, но и прыгать под чужую палочку Скорп не намерен. Идеи рождаются сами собой, когда перед ужином он сталкивается в холле с Поттером и Уизли.

– Приглядывай за своим братишкой получше, а то он совсем страдает без твоей опеки, – насмешливо бросает Малфой прямо Розе в лицо, практически игнорируя знаменитого однокурсника. – Можешь даже за стол его усадить к себе, никто не заметит подвоха.

Не слышать возмущенную ругань в спину так просто, когда несколько лет игнорируешь крики отца.

По ощущениям, наградам Хогвартса конца и края нет. Некоторые из них выглядят так, словно все эти столетия ждали только наследника Малфоев, который бы стряхнул с них огромной толщины слой пыли и паутины. От однообразных движений у Скорпиуса болят плечи и ноют мозоли на руках, изредка сводит шею. Он уже четырежды сходил за водой, а кубки и медали даже не думают заканчиваться. Скорп уже не смотрит на надписи и даты – он сдался на восемнадцатом столетии, превратившись в машину для уборки вековой грязи. Макгонагалл была чудовищно жестока, обрекая его на недельное рабство в Зале почета в наказание за похабные надписи на кубке по квиддичу, доставшемся в том году Гриффиндору. В какой-то момент Малфой даже жалеет, что не выдал Альбуса – вдвоем было бы хоть не так скучно.

Гребанный Поттер будто только этой мысли и дожидался – вваливается в зал с учебными сумками наперевес, встрепанный и раскрасневшийся. Скорп пялится на него со смесью радости и недоумения – у студентов свободное время, а у них на завтра домашки – гиппогриф не топтался, что Поттер здесь забыл?

– Тебе что, без меня и родные подземелья не милы? – Малфой по привычке ехидничает, но он настолько рад видеть Альбуса, что даже не особо пытается это скрыть. Тем более, тот поражает его до глубины души, выуживая из сумки малфоевские конспекты и еще один сверток в пару к своему. У них среди заданий – очередное эссе из разряда "мое представление о...", и оказывается, что нести чушь и одновременно натирать потускневший от времени позолоченный бок очень даже сподручно. Скорп пишет только несколько первых предложений, а дальше Ал, высунув язык от усердия, под диктовку копирует его буквы. У него получается настолько хорошо, что в конечном результате даже Малфой не сразу бы распознал подделку.

Среди последних на сегодня артефактов – кубок Гарри Поттера по квиддичу. То есть, конечно, не персонально его, а всей гриффиндорской команды, но первый, который они взяли с Мальчиком-Который-Выжил в качестве ловца, более древний двойник того, что Малфой мечтает однажды поднять над своей головой. Скорп протирает его с неожиданной тщательностью и умудряется задуматься, глядя на идеально ровные буквы, так что Альбусу приходится его окликать и требовать продолжения мысли. Как будто Скорп ее помнит. Он почтительно ставит кубок на место, заглядывает в свиток через плечо Ала и продолжает говорить.

Очень скоро это станет их регулярной практикой, а почерки – совершенно неотличимыми друг от друга. Еще через пару лет у Поттера каждый раз будут гореть губы от малфоевских благодарностей.

Скорпиусу было четыре, когда теплое древко маленькой метлы впервые мягко скользнуло в его ладошку, послушное шепелявой детской команде. Тренер одобрительно похлопал его по плечу, устало предвосхищая волну бешеного восторга, а Скорп уже рванул с места и счастливой сиреной помчался к сидящей в саду матери.

– Ты видела, ты видела?! – ласковые руки трепали его отросшие локоны, Скорпиус, смеясь, усердно выворачивался, уже слишком взрослый для этих глупостей. – Надо папе показать!

Мама не успела его перехватить и удержать, Скорп унесся в дом, позабыв про все манеры, взлетел на второй этаж особняка и остановился только у кабинета отца. Он все же решил не врываться без стука, мялся под дверью нетерпеливо, положив метлу рядом с собой на полу, чтобы сразу показать, чтобы папа увидел вживую!..

– Ох, Мерлин, Скорпиус! Мне некогда! В другой раз расскажешь. Астория, забери его! – Скорп не успел и рта раскрыть, как тяжелая дверь захлопнулась прямо перед носом, пряча за собой опять чем-то недовольного отца. Мама тут же подхватила его на руки и крепко обняла, тихо уговаривая не обижаться на папу, ведь он много работает, сильно устает, Скорпиус большой мальчик и должен понимать.

И он правда понимает, поэтому больше не подходит к кабинету ни с радостями, ни с обидами, ни с просьбами, ни даже с самым необъятным на свете горем. Смерть Астории оставшиеся Малфои переживают каждый по отдельности. Люциус еще больше мрачнеет и слабеет здоровьем, Драко не выходит из своих комнат и, по-видимому, надеется утопить боль в бренди, по крайней мере, домовики шепчутся, что "хозяин уж больно много пьет". Над Скорпиусом вьются гувернантки, эльфы безуспешно стараются его накормить, и от этого тошнотворного суетливого квохтанья Скорп сбегает в самые дальние, поросшие диким кустарником уголки поместья.

На пышной церемонии он держится подальше от осунувшегося, потерянного отца. На сером лице Драко выделяются только воспаленные глаза. Он изо всех сил старается держать лицо и вместо воя кусает губы, не замечая крови. Скорпиус жмется к тете Дафне, прячется за ее широкой юбкой. Его плечо изредка сжимает тонкая ладошка кузена Айвана, солнечного, как ангел, даже несмотря на темный костюм и скорбную мину, и это хоть как-то помогает оставаться на месте и не крушить все вокруг вышедшей из-под контроля магией, как это было дома. Скорп не представляет, как останется один на один с отцом, когда Дафна и Айван уедут обратно к себе в Америку.

Драко тоже плохо понимает, что ему делать с восьмилетним ребенком. Он не хочет быть с ним слишком жестким и в то же время боится вырастить избалованного засранца. Драко не знает, как быть хорошим отцом: он то перегибает палку с наказаниями, то заметно пугается детских слез и злости, то делает слишком корявые, неловкие попытки сблизиться с сыном, в результате только его отталкивая. Без Астории, всегда мягко направлявшей его, Малфой похож на блуждающий в тумане корабль, постоянно рискующий сесть на мель. По-хорошему то, к чему они приходят в конце концов, называется бегством от обязанностей, но у Драко нет других вариантов. Он нанимает для Скорпиуса всевозможных учителей, с чрезмерным энтузиазмом реагируя на любой интерес ребенка, так что очень быстро у Скорпа не остается свободного времени. Стремясь дать сыну все самое лучшее и полезное, Драко забывает вписать в его расписание главное – часы на детство.