//try and pretend that this is normal
playlist

Сны, те, о которых говорил Сфинкс, в которые он поверил, не приходят; и Лорд думает, что ничего не было, не было никакой веры, Сфинкс просто умеет говорить так, чтобы ему верили, а Дом позволяет сказанному чему бы то ни было, казаться настоящим — или ненастоящим, но таким, что настоящим ненастоящим. Сфинкс просто позволил ему казаться в последнюю ночь хотя бы не сумасшедшим - и живым в самый последний раз.
Сойти с ума он успеет и в Наружности, незачем осквернять Дом еще и этим.
В снах не происходит ничего, что стоило бы запоминать, только то, что просыпается он лишь еще более уставшим, чем перед ними, а темные круги под глазами становятся лишь темнее. Тысячи голосов сливаются в белый шум, а если решишь прислушаться, то тишина сваливается неподъемным грузом. В снах нет ничего хорошего, но Лорд все равно уходит туда каждую ночь.
Все ненастоящее, и все сыпется раз за разом.
Все, что пытается казаться настоящим сыпется точно также.

Он отказывается выкидывать то, что надавала ему напоследок Стая. Вечером, ночью, долго теребя пуговицы жилетки, перед тем как уснуть, повесив на шею чужой амулет и сжимая его на протяжении всего дня — чужие амулеты к несчастью, но хуже уже просто не станет, никогда. Наружность не встречает огнедышащими чудовищами, ничего того, чего можно было бы бояться, она просто стирает Лорда, будто его и не было. Только у Дома получалось делать их живыми, только у Дома получалось придавать этому миру какие-то краски.
Жилетка, подаренная Табаки слишком яркая, слишком выделяется — все дары из Дома кажутся принесенными из другого мира - это так и есть, есть два мира, настоящий, в который он уже никогда не вернется и тот, где он сейчас.

Вся стая ощущается тенями — не больше, и только Волк кажется настоящим, выделяется, выделяется из толпы теней из непонятного, ничего не значащего шума, похожий на неисправный канал телевизора, в который и превращается каждый третий сон, на который похожа его жизнь — на неисправный канал телевизора.
Лорд в какой-то момент понимает, что тот отличается, что тот смотрит, неотрывно, внимательно, не превращается в теневую фигуру, расплывающуюся в никуда.
— Мы оба умерли, — говорит он он однажды
и смеется.
а потом просыпается.
И нет ни Волка, ни Дома, ничего.
Белоснежный потолок, цвет которого видно даже посреди ночи, и здесь на него не смотрит ни один Волк, ни один отголосок из исчезнувшего сна.
Лорд не двигается, даже не закрывает глаза, смотря вверх, и в какой-то момент проваливается обратно, в этот раз не выделяя уже ничего.
Днем он вспоминает об этом и на мгновение мелькает мысль, что Волк was about to answer him, и отмахивает ее в никуда.

Сны не кажутся спасением, самое большее — затянувшейся агонией, если бы он задумался, если бы ему уже не было абсолютно плевать.
Дом не отпускает и не дает жить нормальной жизнью
Может быть потому, что у Лорда ее и быть не могло.
Она закончилась в момент, когда его отвели из Могильника в спальню, чтобы он забрал свои вещи. Закончилась даже уже тогда из-за Черного, и единственное что он помнит, чувствует наиболее отчетливо, это свою ненависть.
Но Лорд даже не пытается за нее хвататься, пытаться не умереть в реальности, выжить в Наружности.
Лорд остался в Доме.
Он туда не вернется.
И нету смысла пытаться

Он делит реальность и сон, отделяет их друг от друга. Но все равно теряется на каком-то пограничном крае.

Если выбирать реальность или сны, он бы предпочел застрять в них — как накануне Могильника, когда он провел четыре месяца там. Но он видит просто сны и ничего больше. Они тают и переплетаются фоновым шумом, не всегда заботясь о декорациях — ничего посреди ничего, наполненное только красками, шумом, треском, будто за создание его снов теперь отвечает Шакал, но для него все еще слишком тихо.
Лорд зачем-то пытается уловить в своих снах отголоски Дома, отголоски-следы его жителей, хочет однажды не проснуться и остаться там — но Сфинкс ошибался, покинувшим Дом закрыта дорога обратно, кем бы он ни был — никем.
Лорд делит ночь и день, реальность и сон, отделяя одно от другого и так же не интересуясь ни тем ни другим. В спальне Четвертой нет часов, зато есть Табаки и звонки на завтрак, обед, ужин, уроки.
В своей спальне он расколачивает о стену будильник с тумбочки в первый же день ; это дань памяти. оставшаяся за порогом серого Дома далеко на окраине. Это последнее и единственное, что связывает теперь его и то, чего больше нет, не у него.

Иногда ему навязчиво кажется, что Дом все равно с ним, что протяни руку, коснись пальцами и открой глаза,
что он не отказался,
что он остался с ним
Только это ложь и самообман, ничего больше.
Не будет.

Его увезли из Дома, но он все равно остался там, Лорд остался там, и все происходящее — какие-то ненастоящие декорации. Он чувствует себя не здесь, не сейчас, он не чувствует себя живым — ни во сне, ни сейчас.
Редко, очень редко, но он задумывается, видят ли его остальные состайники, раз его нет здесь, раз Дом его не отпустил — остался ли он там на самом деле. И знает, что нет. О тех, кто ушел в Наружность не вспоминают. Даже в Четвертой. какая ему теперь разница.

Лорд закрывает глаза и снова проваливается, на этот раз это коридоры Дома, но не разобрать ничего из написанного на Стене.
Сейчас здесь один из тех коридоров, по которым лучше не ходить ночами чужим — тех кто не понимает Дом; Лорд ходил, когда ему вздумается.
Дом его принимал.
Когда-то очень давно.
— Ты слишком настоящий, —
Остальная вереница серебряных фонарей исчезает, а Волк нет;
По большему счету — все равно, Лорд разворачивает коляску и коридор расплывается как не досохшая акварельная краска от неаккуратно пролитого стакана воды.
Он в Могильнике, той самой палате, как в ночь накануне.
Только вместо Сфинкса на кровати напротив сидит Волк, такой же как раньше, в той же одежде, и по нему не ползет не червяков, ни кусков засохшей земли — покойников хоронят в земле.
Лорд чувствует себя еще более неживым чем Волк и закрывает глаза во сне, растянувшись на отвратительной койке.
Последнее на то, что он улавливает, это некрасиво раскинутые на простыне ноги, но в последнюю очередь его беспокоит как он выглядит.[nic]Lord[/nic][ava]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509bf/l-1q4QJJr0A.jpg[/ava][STA]you don't care[/STA][rank]<center><a href="#" title="Лорд, 17, человек"><b>ЛОРД</b></a> <hr><small><b>the house in which</b></small></center> <hr><center> ♪ <small>серый дом;</small></center><hr>[/rank]

Отредактировано Sanji (2017-03-06 19:44:35)

we built this house
on memories

Он закрывает глаза и ничего не меняется. Не исчезает Волк, не появляется спасительная темнота и nowhere. Она вообще едва ли появляется, когда это требуется.
Он просто устает от снов, но раз за разом закрывает глаза вновь и вновь — чтобы попасть куда-то еще, чтобы хотя бы на ночь уйти от Наружности — сны это что-то третье.

Лорд распахивает глаза и смотрит долго, неотрывно, не моргая, Волк кажется другим, не отсюда. Сон его не принимает, не принимает на тот уровень, чтобы он смог с ним слиться как положенно. Волк, слишком яркий — такой же, но одновременно другие краски, другие мазки и он отличается. Кто угодно сможет это заметить. Но никого из его сна это не интересует — просто еще один неподходящий элемент.
В жизни Лорда слишком много «неподходящего».

Еще никто из его сна не выделялся сильнее, чем это необходимо.
Даже в кошмарах.
Ему толком и не снятся кошмары.
Прямо сейчас реальность выигрывает у них без малейших оговорок. Кошмарам незачем приходить.

В снах Лорд редко с кем-то разговаривает, кто-то редко разговаривает с ним.
Сны обустраивает подсознание, подсознание лучше него самого знает, что Лорду это не нужно.

— Заткнись, — перекатывается в мыслях отчетливо, сухо, лениво, Лорду, кажется, что Волк все слышит, знает и так, но тот не реагирует, он не произносит это вслух.

Лорд не чувствует ничего в ногах, ни чужого веса, ни прикосновения, только видит, что Волк поднялся и сел совсем близко, вместо того, чтобы исчезнуть. Но ноги вообще ничего не чувствуют никогда — это не поменяется в обычном сне, единственный отголосок реальности. Сны нереальны, это нереально, Волк нереален и сейчас исчезнет.
Едва-едва слышно в мыслях Лорд знает, что он этого не хочет.

Волк вторгается в его личное пространство и это всегда напрягало, напрягает сейчас, особенно в сочетании того, что он давно уже не в Стае, не там где на тебя валится Табаки, проливает кофе Курильщик, иногда помогает Македонский и даже без непосредственного нарушения личного пространство — границы ощущаются иначе.

— Раздражаешь.
Они не виделись бесконечность времени, и это первое, что он говорит обращаясь. Не в воздух, неизвестность, а именно к Волку. Даже, если тот часть его сна.

Тот рядом, что протяни руку и прикоснись, и Лорд теряет момент, когда, правда, пытается. На долгое мгновение он уверен, что рука пройдет сквозь, на мгновение ему кажется, что рука начала проходить сквозь… но в следующее он уже чувствует пальцами преграду, пряди, зарывается пальцами в волосы, едва сжав.
Тонкие, бледные пальцы в темной шевелюре смотрятся слишком ярко. Взгляд задерживается, цепляется, как будто, стоит закрыть глаза второй раз — и на этот раз сон растворится. Как картина от пролитого растворителя или пролитого чего угодно, сон — это рисунок, если ты добавишь любой незначительный штрих, все может поменяться за мгновение, если ты прольешь что угодно, рисунок поплывет, исчезнет, превратится в что-то другое.

— Ты плод моего воображения, — говорит Лорд, смотрит никак, потухшими глазами, едва проглядывающиеся сквозь слой въевшейся пыли, въевшейся уже в него самого — он не смотрится в зеркала, но почти уверен, что больше не сияет. Глаза, наверное, очень хочется протереть ; не убирает руку.
Его сны слишком тусклые, чтобы в них оказался Табаки, — понимает Лорд, даже те, что слишком яркие для него самого, это все еще абсолютно ничто для Шакала. А может быть, Дом слишком сильно держится за всех, кто еще его не покинул, и не позволяет путешествовать далеко, не отпускает в чужие сны, чтобы никто в них не заблудился.
Вся стая до сих пор проглядывалась лишь тенями, не больше, отголосками голосов, которые сливались в фоновый шум, если стараться приглядеться или прислушаться. Яркое доказательство, что здесь никого не остается.
В них не может появиться никто, кто еще жив — поэтому сам того не понимая, он искал. Волк умер, Волк не считается. Он слишком сильно хотел оставить хоть какую-то нить к своим, и представляет тех, кто уже не считается до конца, кого Дом может отпустить.

Плод его воображения не исчезает, даже когда он его касается. 

— Ночь сказок в этом году уже была, — зачем-то говорит еще, он не разговаривает со своими снами, практически никогда, а сейчас он не сказал и десятка слов с момента, как покинул Дом. Лорду не - не хватает общения, он скучает по своей стае, но это просто факт, это завязка на Дом, это завязка на все то, что осталось недоступным — и ему абсолютно нормально без общения, чтобы начинать разговаривать со своим же сном.
Но он разговаривает.

Сказки в ту ночь — не те.
Сказки Волка, впрочем, тоже отличались бы от прочитанного в библиотеке.

Волк выглядит отвратительно живым и все еще мертвым. Все сразу. Волк часто сочетал несовместимое и делает это даже после своей смерти. Волк неправильный. Волк, действительно, до отвратительного, до чертовски такого настоящий.
Лорд соскальзывает рукой вниз, надавливает, заставляя вскинуть голову, подбородок выше, бледные пальцы создают контраст даже на коже. у Волка она прохладная.
Лорд сам покрыт вековой пылью, если присмотреться — прошло всего ничего, не наступили еще и полгода, но пыль уже вековая, застарелая, въевшаяся, отборная. Это как в том сне, когда за одну ночь прошли четыре месяца. Здесь за одну ночь проходит четыре года — больше.
Лорд думает, что если это его сон, то, в конце концов, появившиеся настоящие сигареты можно курить — хотя бы здесь, сейчас, теперь, но не может себя заставить отпустить Волка, не хочет себя заставлять.
Это все, наверное, странно, но сон все никак не сменит декорации, чтобы посмеяться и доказать, что это все очень глупо. Лорда окружает его же собственный сон, и он думает, что когда он уже умер, Дом остался там где остался, всем уже все равно каким он будет теперь, что случится на несколько лишним секунд. [ava]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509b8/MW5BmL2Rhco.jpg[/ava][nic]Lord[/nic][sta]it's so surreal[/sta][rank]<center><a href="#" title="Лорд, 17, человек"><b>ЛОРД</b></a> <hr><small><b>the house in which</b></small></center> <hr><center> ♪ <small>серый дом;</small></center><hr>[/rank]

Отредактировано Sanji (2017-03-06 19:44:21)

Он смотрит отвратительно никак, только губы чуть приоткрыты, едва изогнуты в намеке на выразительное, почти привычнее «что за херню вы здесь творите», начинает и не заканчивает, он слишком мертвый для эмоций. Мертвее Волка, это иронично. Волк смеялся иначе, он не знает почему сознание подбирает не тот, не типичный смех, но не становится страшно, глупо бояться в собственном сне, глупо бояться Дома, даже если тот решит догнать тебя и стереть для того, чтобы в Наружности не было неправильного отголоска его самого. Дому это неинтересно. Лорд бы не отказался.

— Да~ ну? — рот раскрывается в усмешке, смехе, он не ждет пока Волк заткнется, растягивает почти привычно слова, почти как живой, он, правда, смеется. На глаза не наворачиваются слезы, смех не смех, а болезненный отголосок того как смеется нормальный человек, но ему смешно. Я не в доме, Волк, — это не вылетает из головы ни на минуту, даже во сне, Волк почти угадывает, с зачеркнутым, неверным «почти» – все превращается в нескончаемый кошмар. Едва ли кому-то не наплевать.
а Волк почти настоящий.
где-то далеко-далеко он почти верит. ближе, чем очень хочет.
Перестает резко, как будто кто-то переключил переключатель. Смеяться.
Как будто сон перекатывается куда-то дальше, и тогда последние фразы-действия не переносятся — иногда да, иногда нет, Лорду обычно плевать. Обычно, не сейчас. Сейчас страшно, неуловимо, но липко, легкими прикосновениями, и он бы запаниковал, не сжимая пряди волос, не удерживая Волка, будто это может что-то изменить.
Ничего не меняется, только тот говорит, еще, снова, декорации идут те же.

Волк говорит, Волк лезет сильнее в его личное пространство — Лорд начинает это сам, но в тот момент он кладет руку на волосы, а не Волк, и это разное, абсолютно разное, он ощущает почти живое желание врезать — отголосок того, что он едва ли живой. Хочется ударить больно, сильно, врезать еще и за то, что все, правда, тянется в кошмар, но Лорд не меняет ничего. Он не мешает давить чужими пальцами на свою ладонь, пальцы, чувствует пульс, смотрит почти живым взглядом, почти не мигая, почти сквозь, но видит, чувствует Волка, ему плевать, что это сон.

— Какая же ты сука, — улыбается Лорд, больно, болезненно, нехорошо, кривит губы. у него перехватывает дыхание, где-то на той грани — с отголоском невозможности, неправильности, перехватывает. перехватывает в горле, сворачивается внутри, задохнуться во сне нельзя, это сон, но дышать приходится через силу, редко, он надавливает сильнее уже сам — слабо, он может сломать, свернуть Волку шею, сейчас это ни о чем, но он знает, чувствует лучше, чем биение пульса под своими пальцами, что Волк знает, чувствует, видит. Лорд обжигается.

Лорд никогда никому не признается, что чувствует себя одиноким. Что Дома не хватает со второй минуты сильнее чем возможности дышать. Он оставляет и первое, и второе за серыми стенами. Кто-то врет ему, себе, всем, считая, что он до сих пор жив.

В Доме Лорд следил за порядком – своим, какой можно назвать порядком в Доме, Четвертой, но у него был свой порядок — порядок. на его половине, в его «личном» пространстве. он ненавидел, если в него вторгались, нарушал, мешал. Сон — это еще сильнее его пространство, и Волк — игнорирует мыслимые и немыслимые правила, наступая на них, даже не вглядываясь, не заботясь, лезет в его сон, его личное пространство, пространство, в которым Лорд может что-то менять — но прямо сейчас Лорд все это игнорирует.

Волк отвратительно настоящий, прямо сейчас, здесь, напротив — отвратительно, раздражающе, Лорд смотрит тускло, едва прищурившись, не делая ничего, чтобы придать этому хоть какой-то порядок ; делая все, чтобы запечатлеть это в памяти. У Волка холодные руки, у Волка обжигающее дыхание, у сна не-по-настоящему настоящие ощущения.

Лорд ни на секунду не представляет себя вновь в Доме, настоящем — он не помнит когда путал сон и явь в последний раз, он никогда не делал этого теперь, в Наружности. Сон не вытягивает атмосферу, только вытягивает из сознания Лорда декорации — настоящие, с каждой минутой все более четкие, цельные, цветные: надписи на стене, затертые паршивой краской не один раз, столько же раз переписанные и проступающие старые, едва видимые, проступающие зарубки от тех, кому было куда выходить после, было к чему отсчитывать дни — Лорд остался бы даже в Могильнике, если бы это значило Дом. Может быть, поэтому Дом не предоставил ему шанс — это не то, что заложено в каждом из них, заложено Домом или людьми, но это неправильно — как бы не делились они на стаи, спальни, столы — они все единое целое, может быть, желание оставаться в Могильнике, выбивается из привычной схемы. Как Курильщик, выкинутый из Фазанов, он сам, выкинутый из Дома. За очерченными границами это не меняет ровным счетом ничего.

Сон вырисовывает детали Могильника с грацией умеющего художника — в их стае не умел почти никто, и в то же время умели все. одновременно, зависит от точки зрения. Вырисовывает лучше чем это умеет сам Могильник — когда ты там краски скорее скрываются, мажутся, подтекают и оседают едкой пылью на губах, пальцах, не отмоешься, но Лорд жалеет, что за время в Наружности с него стек даже осадок Могильника, это остается теперь только едва-едва на предметах, вещах, чужих вещах, не на самом Лорде, как если надеть обувь не своего размера, и ты чувствуешь, видишь, что это не твой. Возможно, все скатывается в Могильник, потому что рисовать Спальню было бы неправильно, она казалась бы мертвой. Могильник мертв сам по себе. Иначе чем Наружность, совершенно иначе.
Неправильно вспоминать живых, поэтому в редких снах, когда он видит Дом, он видит того пустым — наполненным шумом, гамом, не прекращающимся даже ночью, тенями, призраками мертвых или живых, но не своей стаей, никем из того, кто еще жив. Поэтому он видит Могильник, поэтому сон позволяет себе впустить в себя Волка, поэтому Волк такой настояще-живой. Последнее не вписывается в схему, нарушает, ломает, ломает логику как к всему, к чему прикасается Табаки, как часто случалось с тем, что любил Волк. Он все еще не путает времена.

Лорд не помнит когда в его голове стало так много Волка — до или после его появления напротив, отголосок логики растекается, плавится будто над свечой, но ведет к тому, что разумеется «до», что сон — это ответ, что сон — это следствие, и никак иначе. Лорд всегда мешал логику и эмоции произвольно, но сейчас это почти важно, важно вспоминать о том, что вспоминал Волка он его не больше, чем остальные — о мертвых в четвертой не говорят, о мертвых в четвертой не вспоминают. Лорду навязчиво важно и навязчиво все равно, Волк нарушает его личное пространство, и он только смотрит, смотрит — до сих пор не может наглядеться.

Не все равно только когда Волк отодвигается, но «не все равно Лорда» не ловится никак его сном, не проскальзывает, не отмечается, это далекое, мысленное, которое игнорирует он сам и прикрывает глаза, лениво выдыхая короткое — Пошел ты.

Он знает, шестым чувством улавливает, что он все еще в Могильнике, знает, что Волк сел на его ноги, что он может до него дотянуться пальцами, если захочет, если тот не исчез, но не может проверить никак, если не протянет руку и не откроет глаза.
Ноги не чувствуют ничего — это привычно, так и должно быть, не должно быть Волка, может быть уже и нет. Лорд думает о дыхании, что почему-то во сне это важно, все еще нужно, все еще иногда кажется, что задыхаешься, не хватает воздуха — не думает о том, что это несправедливо, что даже в его собственном сне, ноги не чувствуют ничего, что это не меняется даже здесь и сейчас, что навязчиво бьется, что сейчас он не чувствует и этого  н е  х в а т а е т. Не хватает Волка.

Почему-то не удивляет, что тот до сих пор здесь — не удивило бы даже не окажись. Лорд садится рывком, почти также как прыгает — прыгал, давно, еще в Доме, это все остается там, за стеной из слуг, медсестер и ненастоящей заботы, в которую последней пытается играть его мать, но об этом можно не думать. Можно не думать хватая Волка за вырез, воротник, сжимая и дергая на себя, к себе — ближе — сжимая пальцами скомканную ткань и не собираясь отпускать.

— Не позову, — у Лорда распахнуты глаза, в них жжется что-то слишком непривычное, непривычное сейчас, после Наружности. Что-то, что сочетается с откликом от тусклой лампы, в глазах вся та же пыль, но проскальзывает, далеко, близко, где-то там, с отголоском того, что Лорд не до конца мертв.

он не уберет «не»,
он не верит в происходящее,
он помнит как дышать, он не отпускает Волка куда-то еще, плевав на желание сидеть где-то дальше. — Только попробуй не появиться в следующий раз, — время утекает сквозь пальцы, во сне не нужно закрывать глаза, чтобы чувствовать, во сне не нужно жить, чтобы ощущать, во сне может пройти три месяца и меньше суток за его границей, но это не тот сон. Ему просто кажется, что того слишком мало. Слишком много хорошего на один затянувшийся момент. Лорд сомневается, что вспомнит хоть что-то наутро.
[ava]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509b1/bBW9C4mAwNI.jpg[/ava][nic]Lord[/nic][ava]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509bf/l-1q4QJJr0A.jpg[/ava][STA]what will we do[/STA][rank]<center><a href="#" title="Лорд, 17, человек"><b>ЛОРД</b></a> <hr><small><b>the house in which</b></small></center> <hr><center> ♪ <small>серый дом;</small></center><hr>[/rank]

Отредактировано Sanji (2017-03-06 19:35:04)

Falling on my head like a new emotion
Лорд не смотрит глубже, но почти осязаемо знает, слышит, что это не все, что ему хотят сказать. Он достаточно долго был знаком с Волком. Он достаточно близко сейчас, чтобы не сомневаться.
— Я разобью тебе лицо и сверну тебе шею, — обещает Лорд и не двигается ради того, чтобы претворить сказанное в жизнь. Только еще раз повторяет одними губами «сука», дважды, трижды, болезненно кривя губы, дышит, прижимает ладонь еще ближе к шее.
горячо.

но Волк мертв,
а Лорд застрял вне Дома.

— Тебя никто в них не зовет, — выдыхает Лорд, так и не отпуская, удерживая рядом с собой, не закрывая глаз, будто достаточно их закрыть, чтобы все пропало — где-то так и есть, он уже слишком отчетливо слышит, видит, чувствует, что сон заканчивается, пусть даже ничего и не меняется. Это, в самом деле, его сон, а не что-то третье.
«Тебя никто из них не отпустит», — бьется в мыслях, и самое главное, это игнорировать вопрос, болезненно отчетливый всплывающий в тех же мыслях, а будет ли его кто спрашивать.

Лорд игнорирует прощание, пожелание сновидений, разваливающийся, растекающийся под пальцами сон и напротив, хватается сильней. Он слишком хорошо чувствует, что это не поможет, но все равно сжимает кожу, одежду, так, что наверняка останутся синяки — могли бы остаться, будь это все на полшага реальнее.
Он ничего не говорит, хотя еще можно ухватиться и успеть ответить, попрощаться, плевать.
Ему плевать насколько долго он останется живым дальше.
Он хочет видеть Волка еще. Даже Волка.

Могильник распадается, сейчас, в сравнении он кажется как никогда живым, как никогда наполненным красками — если выбирать между шансом остаться запертым в Наружности или остаток жизни провести в Могильнике, Лорд бы не задумывая предпочел последнее.
Реальность кажется как никогда тусклее, даже, если не открывать глаза.

Реальность больно бьет по глазам, занимающимся рассветом, когда ему отдергивают штору. Комната кажется слишком белоснежной, а сам Лорд, слишком пыльным, слишком неподходящим, слишком вымотанным после сна.
Позже он засыпает вновь, больше не проваливаясь вглубь Дома, вглубь Могильника, не встречая Волка. и неожиданно помнит все, постепенно вспоминая, очерчивая мелкие детали, отголоски интонаций, и не забывает даже на следующий день.
Когда во сне не оказывается больше ни Волка, ни Дома, ни . . .

Сны, будто издеваясь, не подсовывают ни одной тщательно прорисованной комнаты / коридора / двора Дома. Короткие упоминания — как самый максимум, на который его хватает, короткие упоминания, проскальзывающие пеплом сигарет Волка сквозь пальцы, и раз за разом хочется курить лишь сильнее. Хочется еще сильнее видеть Волка.
Лорд еще не решает готов ли он признаться в этом самому себе.

Лорд почему-то ждет, что Волк должен появится вместе с Домом, что Волк и Дом завязаны на чем-то неотрывном, что раз тот не приходит раньше, то это неизменная, взаимосвязанная константа. Но Волк всегда любил игнорировать чужие ожидания и появляется еще до того как проявляются любые декорации, зависнув посреди nowhere, слишком яркий, слишком громкий, слишком настоящий, опять.
Волк появляется вместе с желанием заехать ему кулаком по лицу, вместе с каким-то умиротворением, вместе с длинным перечнем эмоций, сменяющий одну другую по кривому алфавиту.

Лорд до сих пор не знает снится ли ему Волк или… снится ли ему настоящий Волк. Волк появляется тогда, когда появляются сомнения что что-то вообще случалось. — Какая жалость, — сочувствует Лорд и понимает Македонского, жалеет Македонского, если тому приходится выслушивать Волка в самом деле,
завидует по тому же самому поводу.

Лорд вздыхает, громко, набирает дыхание, прикусывает губу, улыбается слишком криво и не говорит ничего. Лорд помнит, что это его сон
и на этот раз прощупывает границы возможного, вероятного. Он закрывает глаза и открывает, зная, что не двигался ни он, ни Волк, но сейчас он впивается в запястье его правой руки ногтями и смотрит снизу вверх, почти не удивленный. У Лорда распахнуты глаза, слегка рассфокусирован взгляд и он почти забывает, что должен моргать.

— Для того, кто не хотел приходить — ты слишком рад.
Лорд вскидывает фразу вверх, лениво, зло, пусто. скидывает наугад, он давно не считывал Волка, давно не общался с кем-либо вообще, и он вполне допускает, где-то краем, едва уловимо, что Волку могло это не сдаться. Вряд ли, но имеет право.

Если верить.

Он недостаточно хорошо знает-л Волка, он слишком давно о нем не вспоминал, чтобы сон циклился именно о нем, даже когда он думает непрерывно о нем все эти дни.

Лорду слишком не нравится идея признавать себя окончательно поехавшим и зацикленным на Волке.
поэтому на этот раз верит.

— Ты слишком свихнулся, раз шастаешь по чужим снам и до сих пор считаешь себя живым, — дергает краем губ Лорд и верит, соглашается с Македонским. Они оба свихнулись раз путешествуют таким образом по снам, раз видят Дом только во сне — он видит Дом только во сне, раз верит в живого Волка, раз верит в то, от чего правильнее крутить пальцем у виска и обращаться к психиатру.

Лорд разглядывает Волка и тянет пачку сигарет, даже не спрашивая. Почти забавляют условности его же сна, когда он не может найти сигареты сам и они появляются лишь как неотъемлемая часть Дома, неотъемлемая часть Волка. Дом понемногу проявляется вместе с сигаретами, вместе с Волком, лениво, еще размазанными, еще слишком серыми мазками, будто почти сливаясь, перемешиваясь с пустотой, с которой все начинается, будто стараясь не отвлекать внимание.
Почти и не отвлекает.
Не сейчас.

Лорд вытаскивает сигарету из пачки и кидает ту на кровать, старый цветастый матрас, с потрескавшимися рисунками, ржавеющими, проглядывающими пружинами; обхватывает сигарету пальцами и отводит чуть в сторону, коротко мазнув взглядом по лицу Волка, едва приподнимая бровь, и коротким полушагом к обычному Лорду, которому должны.
волк, все, зажигалку, сигареты.

[rank]<center><a href="#" title="Лорд, 17, человек"><b>ЛОРД</b></a> <hr><small><b>the house in which</b></small></center> <hr><center> ♪ <small>серый дом;</small></center><hr>[/rank] [ava]https://pp.vk.me/c626521/v626521758/509bf/l-1q4QJJr0A.jpg[/ava][nic]Lord[/nic][sta]stil living[/sta]