Еще недавно я думал, что способен бороться с едким чувством одиночества. Начатый, но самоуверенно брошенный курс таблеток, регулярный прием у психиатра, осознанные попытки разорвать сформированную петлю прошлого существования. Представляешь, у меня даже хватало смелости выйти к ублюдкам, которых я взламывал, лично, столкнуться лицом к лицу. Попытка бороться с социофобией. Но она не самый страшный недуг. Одиночество - мой монстр. Он гораздо сильнее и больше прочих, одно только упоминание заставляет неприятно вздрагивать, чувствовать, как возвращается и натягивается плотной нитью напряжение, усиливается давление на виски. Как только появляется хотя бы часть сил, я начинаю ожесточенно бороться с ним, верить в лучшее, игнорировать темные мысли и подсознательное ожидание скрытого подвоха. Ошибки. Бага. Не бывает программ, написанных изначально идеально. Бесперебойно функционирующие алгоритмы не существуют. И когда мой личный дает сбой - я проигрываю. Одиночество сначала становится пропастью, в которую я падаю с огромного обрыва нормальной жизни, а затем обволакивает, подобно покрывалу, скручивается жгутами, пленит и душит.
Боль разодранной на безобразные куски души вперемежку с выдержанной солью слез. Да, я плачу. И в последнее время гораздо чаще. Небольшое пространство у стены между шкафом и кроватью, идеальная выемка для моего скорчившегося в конвульсиях тела. Угол-клетка. Криста знает о моих срывах, она спрашивает каждый раз. Стыдно признаваться, и в то же время отдельные мои осколки взывают к откровению. Единственное, о чем я всегда молчу - выписанные ей лекарства пылятся в тумбочке. Сколько таблеток я взял? Три или пять, не больше. Принял разом, запив стаканом воды. На мгновение стало легче. Всего каких-то полчаса, зато после... то, что вернулось, я больше видеть не хочу. Не готов. Лучше быть привычно истязаемым демонами, которые давно поселились в пораженном сознании, нежели вскармливать новых, куда более сильных и разрушительных. Мой психиатр верит, что я могу победить. Только не подобной ценой, Криста, нет. Только не ей. Мое восприятие шаткое, слишком...
Сегодня пять минут до следующего приступа. Я уже чувствую его, узнаю это стремительно скручивающееся, гнездящееся коварной змеей ощущение внутри, за решеткой ребер. Утром помогает солнечный свет и быт. Работа, коей всегда много. Разговорчивая Шейла, дружелюбный Гидеон, сочувствующая Анжела со своим надоедливым и глуповатым бойфрендом Олли, в довесок еще несколько случайных людей на пути. В начале психологического цикла они радуют, действительно являясь надеждой, якорем от моей специфической хандры. Но к середине чувство гаснет. К концу сменяется выдержанной, черной апатией, раздражением, пиком нервозности. Я готов кричать, срываться, выплескивать всё накопленное на первую попавшуюся жертву или предмет, чтобы потом, в короткий миг просветления стремительно отступить в тень. Сбежать. Спрятаться. Беспрерывно оценивать содеянное, разбирать детально, а затем за всё винить себя. Снова проиграл, поддался. Ноги сами несут домой, в квартиру. Закрыть дверь, небрежно бросить рюкзак на кровать, забиться в угол, обхватывая голову руками. Горло саднит от тяжести, дыхание рвется толчками из зажатой груди, глаза вспыхивают болью. Секунда, другая. Захожусь в беззвучных рыданиях, кусая губы и чувствуя, как влага проступает, выходит наружу. Вот она, моя мерзкая слабость. Позорная капитуляция. Помощи ждать неоткуда. Никто не спасет меня.
Становлюсь тише лишь позже, когда устаю биться в агонии. Тело не переносит истерику дольше пятнадцати минут, позже обязательно наступает перерыв. Если не прибегнуть к особенному воздействию сейчас, паника вернется заново, повторяя мои страдания. Морфин. Только он способен встряхнуть меня. Тридцать миллиграмм. Я ведь всегда слежу за дозой. Субоксон на второй кухонной полке, опасаться ломки не придется. Чистая на сто процентов таблетка превращается в порошок сериями нескольких торопливых движений. Длительная привычка - толочь, а затем высыпать на зеркальную поверхность. Выстроить две тонких полосы. Левая ноздря, затем правая. Всего два глубоких, плавных вдоха отделяют меня от спокойствия, рационального мышления, беспечного дрейфа в приглушенной реальности. Через десять минут будет хорошо...
На диване неудобно, сиденье узкое. Мне необходим отдых. Не без труда поднимаясь, в пару тяжелых, медленных шагов перехожу к постели. Растянуться в полный рост, глубоко выдохнуть и ждать. Подушка мягкая, простынь постепенно нагревается. Тело наливается будто свинцом, тяжелеет до неподъемности, зато голове становится легче. Словно из-под синеющих век и с сухих губ вырываются мои фантазии, части подсознания выходят из укрытия, занимают пространство вокруг, отражаясь от стен. Я наедине с моим миром.
Привет, друг.

Знаешь, люди взаимосвязаны больше, чем могут иной раз подумать. Вспомнить, поразмышлять, принять свои истоки на осознанном уровне. Когда маленькому ребенку становится грустно или страшно, он стремится найти кого-то из родителей, чтобы встать под его защиту, перестать быть жертвой собственных неприятных мыслей. Если плохо взрослому человеку, он ищет совета и поддержки у близких или друзей, хотя бы звонит им, расслабляясь и радуясь от знакомого голоса по ту сторону телефонного провода, изливая проблемы и получая опыт с добрыми, по-настоящему нужными словами «на сдачу». Что есть у меня? Немного подумать: матери решительно всё равно, что со мной происходит; сестра отправилась путешествовать, возможно, даже в другую страну; у Анжелы своя жизнь, многочисленные обязанности менеджера и личные хлопоты. Итого, только морфин. Очередная доза, которая прямо в этот момент расползается желанным ядом по всему телу. Травит меня, искажает разум, кардинально меняет восприятие. Всё кончится завтра утром, гораздо медленнее, чем началось, однако сейчас…
Помнишь, когда я создал тебя? В один из удушливых летних дней, сидя дома, сходя с ума от скуки и болезненной маяты, мучаясь очередным приступом. Говорят, придумывать воображаемого друга – прерогатива детей, им это простительно. Но если у меня больше никого нет, то можно ли сделать исключение? Впрочем, тут уже не волнует мнение общества или той же Кристы. Главное, что ты слышишь. Видишь, чувствуешь то же, что и я. С тобой я способен говорить откровенно, советоваться, делиться впечатлениями. Ты был бы замечательным, ценным, безукоризненным во всех отношениях другом, если бы только… существовал на самом деле. К сожалению, то, что зачастую у взрослых, в отличие от детей, отсутствует или сильно повреждено – живая, еще не загубленная реальностью фантазия. Ребенок продумывает образ целиком, порой даже то, как будет выглядеть таинственный друг из головы через пять, а то и десять лет. Он неизменно верит в созданную картинку, постоянно помнит об этом и даже знакомит родителей, они, по его мнению, непременно должны знать верного товарища в несуществующее лицо. Прости, боюсь, у меня нет подходящих идей для твоего облика. Но, если честно, мне бы очень хотелось посмотреть, узнать, как ты мог выглядеть.
И то ли Вселенная, наконец, слышит меня сегодня, то ли морфин чудным способом соединился с выпитым стаканом крепкого дешевого кофе, но я… вижу тебя. Ты появляешься неподалеку, не из линий и пятен, целиком, будто бы только что перешагнул порог квартиры. Невысокий, с острой линией плеч и достаточно тонкой фигурой. Аккуратная прическа, светлые, почти пшеничного цвета волосы, яркие голубые глаза. Лицо узкое, с хитрыми, лисьими чертами, легкий прищур добавляет сосредоточенности. И этот костюм… почему именно тридцатые? Я ведь не ошибся, именно тогда такие носили? Ты говоришь «здравствуй», и я слышу голос так отчетливо, что в моем восприятии он разбивается легким эхом о тонкие старые стены. Ты настоящий только сегодня или мы сможем видеться каждый раз? К слову сказать, смотря на тебя, где-то на задворках полуспящего сознания появляется странное ощущение, будто раньше мы уже виделись. Делаю слабые попытки связать пойманный образ с деталями. Светлые волосы будто россыпь разных прядей сестры, голубые глаза как у Анжелы, изящная, почти подростковая фигура – основа ненавязчивости и значимости одновременно, пронзительный взгляд походит на тот, каким иногда смотрел на меня отец… Нет. Всего лишь доводы, неубедительные, минутный бред. Ты, конечно, уникальный человек, и, возможно, я вообще крепко заблуждаюсь. Может там, в стопроцентной реальности я слишком забылся, и надо мной сейчас стоит Шейла, взволнованная критической точкой состояния, намереваясь вызвать скорую. Я все-таки получил передозировку. Принял чуть ранее не тридцать миллиграмм, а гораздо больше.
- Ты друг? – именно поэтому я спрашиваю тебя сейчас. С большим трудом поворачиваю голову, смотрю широко раскрытыми, наверняка потемневшими глазами и терпеливо жду ответа. Мне бесконечно важно знать правду, вырвать фрагмент настоящего из моего уютного, собственноручно сотканного подпространства, проанализировать его привычным алгоритмом. Я хочу знать. Я хочу верить. – Расскажи мне… кто ты.
Могу ли я доверять тебе?

Очередной плюс приема наркотиков это то, что галлюцинации всегда разные. По крайней мере, мои. Они бывают, к примеру, болезненными или забавными. Первым становится искреннее внимание матери или чудесное воскрешение отца. Я счастлив, воистину счастлив то время, пока существует искусственно созданная реальность, однако позже... пустота и горчайшее разочарование в реальности. Со вторыми, забавными проще. Моя постель становится одним большим и мягким куском ваты, внутрь которого я проваливаюсь и не хочу тщетно барахтаться. Я готов ощущать всепоглощающую негу, благодать и спокойствие. Моя временная, несуществующая колыбель, уголок уюта. Бывают также и весёлые видения, возможные вариации моих дней. Будни с Анжелой, когда можно смотреть любимый фильм и покуривать травку. Выходные с Дарлин, которая снова за пару минут взломает сайт с доставкой пиццы и мы получим на дом сразу несколько, совершено бесплатных заказов. Мне нравится думать, что всё это могло бы быть взаправду, нравится получать хотя бы на границе с реальностью, нравится опускаться в опасно притягательное марево с головой. Всё, что у меня есть.
Но кто ты, мой друг? Нет, разумеется, я создал тебя, но почему ты выглядишь... так? Если подумать, я никогда не давал тебе точного образа и, честно говоря, о тридцатых-то знаю лишь из приукрашенных фильмов. Куда правдоподобнее выглядело бы созвездие из когда-либо увиденных постеров или картинок, услышанных песен, почувствованных запахов. Твоё имя, Люсьен, красивое и лёгкое. Оно видится мне тонким росчерком, витиеватое, с французской ноткой. Только прежде никогда и нигде я его не встречал, не могу вспомнить... как не способен найти лазейки, по которым мог бы взобраться и объяснить, наконец, самому себе твоё появление. Может, ты чужой? Друг, созданный кем-то другим, сбежавший буквально на пару минут, маячащий передо мной только за тем, чтобы показать - я, в отличие от остальных, нормальных людей, по-прежнему одинок и брошен. Но ведь такого не бывает... я хотел бы, чтобы не было. Иначе станет гораздо больнее.
Тем не менее, ты здесь, как я. Мы вместе на территории этой крохотной, прокуренной квартиры. Нужно разобраться, правда? Если ты с плохими намерениями - пожалуйста, уходи. В противном случае, придётся приложить усилия, чтобы выгнать тебя. Несёшь хорошее или не представляешь угрозы, то можешь остаться, я буду рад.
- Правду, - смиренно, достаточно громко произношу ответ, наблюдая за твоими передвижениями. - Я хочу знать правду о тебе.
В конце концов, имею право. Надеюсь, ты не собираешься истязать меня за моё любопытство, ибо место мучителя занимает сама жизнь. Тянет за поводок в ту сторону, в которую ей заблагорассудится, а затем наслаждается зрелищем, куда я попаду и что получу в итоге. Она странная, знаешь. Наделила меня способностью видеть то, что не замечают другими, неординарным умом и остротой взгляда. Я могу заблуждаться, но пока ещё не встретил никого из окружающих, кто мог бы понять меня, разделить со мной мнение насчёт всеобщей любви общества или их нынешних привычек. Для чего сей дар? Чтобы оставаться в гордом одиночестве? Тогда больше похоже на проклятие. У древних пророков оно описывалось именно так - божественное благо есть в то же время и клеймо прокаженного. Конечно, я не верю во всю эту библейскую чушь, однако порой высокохудожественные сравнения проступают сквозь невзрачные, нервные дни, и получается лишь сухо ухмыляться, находя отсылки, схождения, намёки.
Внезапно охватывает нестерпимое желание проверки ощущений. Хочется щипнуть себя как можно больнее, понадеяться на максимальный процент реальности в загрузившейся матрице. Жаль, даже руку не могу поднять. Тело словно налилось свинцом, недвижимо, неповоротливо. Почему тогда могу разговаривать вслух? Я слышу себя, улавливаю собственный голос сквозь туман перед глазами. Смотрю за тобой и каждым твоим движением. Сегодня мне особенно интересно, как работает подпространство в моей голове. Ведь никогда прежде не доводилось встречать тебя, моего таинственного, но, надеюсь, всё же друга.
- Откуда ты? Почему выглядишь именно так? Кто назвал тебя Люсьеном? - я хочу знать всё, поэтому засыпаю вопросами, как малое, не в меру любопытное дитя. Мне важно получить любую информацию, сложить воедино осколки целого, успокоиться. Понять, что я не схожу с ума в геометрической прогрессии, моя болезнь надёжно прикована к стене благоразумия. Знаешь, выведать о тебе побольше было бы честным. Тебе наверняка ведомо обо мне всё. Возможно, даже больше. Уравняем шансы?...

"Мать?" мысленно переспрашиваю, скорее, сам себя. В отличие от меня сейчас, разрозненного, растерзанного, потерянного во времени и пространстве друг полностью адекватен и мыслит здраво. В моем восприятии он едва ли не возмущается сейчас и истина про наличие ближайшего родственника кажется теперь столь очевидной, что я стыжусь своего незнания. И всё же, откуда...? Быть может, кроме желанной родственной души я создал ему и семью, и друзей? Чувство полного одиночества, холодной отрешенности знакомо мне чересчур хорошо, буквально до омерзения. И чтобы избавить от подобных переживаний человека, только что созданного внутри сознания, я придумал для него отдельный мир, из которого он иногда выходит и обращается ко мне. Слушает, сопереживает, помогает найти ответы. Это было бы идеальным вариантом, слыви я отчаянным фантазером, отпетым романтиком, упрямым мечтателем. Мой внутренний мир слишком скуден, а реальный осточертел до ощущения тошноты где-то совсем близко к горлу - мне и даром не нужен еще один, который впоследствии запросто может исказиться и прогнуться под тяжестью, жестокостью прогрессирующей ментальной болезни. Да, я определенно сумасшедший. Съехавший с катушек.
Или больной иначе? Слабый умом? Раньше я забывал о мелочах. Позже - целых событиях в своей жизни и важных обещаниях. Спустя несколько лет я начисто вытер в памяти воспоминание, что у меня была младшая сестра по имени Дарлин. Пока fsociety крепло, разрасталось в сетях мира, каждый раз, находясь в аркадном зале, я смотрел в ее глаза, изучал лицо, звал по имени и разговаривал, но ни на секунду не задумывался о единой крови. Только когда... о том вечере вспоминать особенно стыдно. Выкинуть из головы целого человека, вероломно выдрав из личных сохранений и его образ, и совместные воспоминания. Так, может, Люсьен тоже взаправду существовал? Жил или жив, имел семью, знакомства, работу и увлечения. У него действительно были пронзительно синие глаза, мягкая линия губ и приятный, вкрадчивый голос. Должно быть, мы познакомились случайно. Я стараюсь избегать подобных случаев и всегда до последнего игнорирую, но на некоторых личностей не действует ничего. Впрочем, Люсьен с тем же успехом выглядит другом детства. Кем-то, подошедшим излишне близко, сумевшим дотянуться, но... теперь забытым.
В бессилии и невозможности определиться злюсь на себя. Поджимаю губы, стараюсь зажмуриться, сосредоточенно вспоминаю. Если порой я сомневаюсь даже в собственном существовании, что говорить об окружающих людях? Этот морок, поток галлюцинаций и наполовину несуществующего мира когда-нибудь совершенно точно доведет меня до ручки. Я путаюсь, с каждой секундой всё сильнее, крепнущие узлы разодрать не получается, они сжимаются, давят. Душат. Утопия внутри собственного сознания. Ты можешь помочь мне? Выведи меня. Пожалуйста. Если ты способен сделать хоть что-нибудь с руинами моей души - я предоставлю ее тебе прямо сейчас.
Кто ты. Где мы. Ничего. Ни-че-го. Слух невовремя, нелепо улавливает сухое тиканье часов в глухой тишине комнаты. В горле сухо, сердце через раз выпускает удары, хочется обхватить голову руками, прервать накатывающую истерию. Не могу. Рассказать тебе всё, как есть? Показать мое видение? Что ж...
- Для меня ты друг, которого я создал в своей голове, - признание застревает комом, рвется наружу неравномерно. Мне ужасно неловко рассказывать такую правду, особенно лежа. Чувствую себя незащищенным. Может, попробовать снова? Совершаю над собой усилие. Еще одно. Наконец, получается. Подняться и тяжело, медленно сесть на постели, запустить пальцы в волосы. Продолжить рассказ. - Я не дал тебе имени и внешности, но допустил прямиком в свою корневую систему, нуждаясь в существе, которое сможет сохранить мои секреты, переживания, поможет победить кризис. Ты - моя последняя попытка не сойти с ума.
Люсьен. Люсьен. Люсьен. Маяком, тонкой стрелкой, циклом. Золотистым пунктиром на чистом листе моего восприятия. Слишком много вопросов и ни одного, даже самого короткого ответа. Мне нужно знать. Вспомнить. Обработать. Я заслуживаю этого. Разве нет?
- Кто ты на самом деле?

Знаешь, существует так много фильмов об измененной, искаженной реальности. Словно на ровное, приевшееся своей гладкостью и безукоризненным единым светом полотно жизни в какой-то момент выплескивают краску. Не важно, черна она как смоль или яркая, бьющая по глазам своей сочностью. Жирное, вызывающее пятно на чистой поверхности, щепоть хаоса в емкость покоя, неизвестный всепоглощающий вирус внутри отлаженных систем. Осколок, который станет трещиной на всем привычном до невозможности. Сюжет всегда один – исход разный. Как правило, хороший, но бывает ли так в жизни? Что, если моя собственная история только что пошла по накатанному сценарию, но, отягощенная реалиями, может повернуться совершенно неожиданно? Не люблю чрезвычайные ситуации. Ненавижу потребность срочно что-то менять. Это нервирует. Выбивает дух, подключая внимание, взвинченное до болезненного. Не хочу. Помнишь, как обычно бывает в фильмах, где действительность балансирует на грани с выдуманным, ирреальным миром? Всё вокруг начинает рушиться. Трястись, падать, крошиться, взлетать вихрем.
Так же, как прямо сейчас плывет моя комната. В моих глазах. Наверняка, в твоих тоже. Я не могу это контролировать, не вижу рычага или кнопки, которая выключила бы ходящие ходуном стены и грохот пола под нашими ногами. Чувство, будто вот-вот потеряю сознание, провалившись глубже. С трудом вспоминаю, что прежде принимал морфин. Начало возвращения? Слишком быстро. Маловероятно. Поиск. Баг. Где ошибка? Где системное нарушение? Ты испуган. Или кажешься таким. Еще мгновение назад я видел твои невероятно синие глаза так ясно, и теперь уже не могу различить в размытом пятне вместо твоего лица хоть что-нибудь. Не слышу голос. Не успеваю схватить. Всё кружится и дребезжит еще несколько мучительно длинных минут, пока, наконец, я не зажмуриваюсь с силой, встряхиваю головой и зажимаю себе виски. Тише. Тише. Нельзя сейчас. Не посмею причинить тебе вред. Люсьен, ты меня слышишь? Где ты? Надежно выжженная в подсознании боязнь коснуться обрывает желание в зачатке найти своей рукой твое плечо. Держись хоть за что-нибудь, только не потеряйся!
Когда неизвестное явление утихает, оставляет в покое мою мизерную, захламленную квартиру, удается хотя бы выдохнуть. Медленно разомкнуть веки, проморгаться и найти взглядом друга. Он всё еще здесь. Неужели хотя бы на часть, но настоящий?
- Ты из снов, - начинаю я хрипло, неуверенно, повторяя узнанное. – Но смог коснуться реальности. Раньше не был способен. А что есть реальность для тебя? Мы видим и чувствуем ее одинаково? Что важного ты оставил здесь, в материальном мире?
- Не знаю насчет него, а ты только что вытряс себе мозги в материальном мире, - слышится ироничное и вполне себе отчетливое где-то рядом, буквально над ухом. Мистер Робот. Он всегда появляется тогда, когда хочет. Комментирует, надоедает присутствием, заморачивает мне голову и сводит с ума. Сегодня доведет до апогея… А ведь это еще одна причина, по которой ты, мой друг, так остро мне нужен.
- Симпатичный парнишка, - беспечно бросает назойливая галлюцинация, прохаживаясь мимо нас из стороны в сторону. – Неровен час, ты сможешь собирать компашку из выдуманных друзей у костра. Травить байки. Например, о том, какой я плохой, мучаю тебя целыми сутками. Актуальная тема, правда, Эллиот?
Я не смотрю на него, впериваясь взглядом в тебя. Ищу поддержки, зная, что больше всего смятения именно в твоей голове. Не понимаешь? Честно говоря, я тоже. Не помню, не могу узнать, когда и как именно он появился, но теперь это мой неизлечимый бич. Раковая опухоль. Половина, которую я рад бы выдрать и выкинуть… если бы только сумел.
- Люсьен, это…
- Его вторая сущность. Привет, - самовольно заканчивает Мистер Робот и хитрый взгляд внимательных глаз обследует тебя с ног до головы. Он так знакомится. Анализирует. Еще немного, и начнет делать оценку потенциальной выгоды. Угрозы, конечно же, тоже. Насколько ты можешь быть опасен для нас. Но я хочу сказать тебе правду: это он опасен. Для тебя и меня.
…Жаль лишь, что не могу вытянуть из себя ни единого внятного слова. Всё теряется, растворяется, исчезает на половине пути. Должно быть, я напугал тебя. Ты не примешь меня. Сбежишь вот-вот, я знаю, как это работает. Как действует его появление. Это наш конец, Люсьен? Впрочем, сбежав отсюда, прочь от меня, ты спасешь себя от его нападок и попыток использовать. Если я не могу вытащить самого себя, то уберечь тебя обязан. Ведь я всё еще думаю, что ты… мог быть моим созданием.

Видишь? Едва ли я могу противостоять ему. Если бы можно было контролировать Мистера Робота хотя бы наполовину, быть способным нейтрализовывать его в особенно опасные, критические для меня моменты… думаю, я избежал бы многих плохих событий в моей жизни. Более того, она стала бы гораздо легче. Потому, что стоит ему занять хотя бы часть моего разума и выйти ближе к нашей границе, общей «поверхности» – я перестаю принадлежать самому себе. Стал бы я добровольно связываться с Темной Армией, обрекая свою сестру на смертельную опасность? Созывал бы хакерскую группировку, действительно способную обрушить мировую экономику всего лишь в несколько этапов слаженной, продуманной работы? Встал бы у руля революции во всём мире? Нет. Я хотел справедливости. Возмездия Корпорации Зла. Выкорчевать её, обесточить других, таких же, и всё. Мир стал бы лучше, гораздо ярче и приятнее для меня. Я не тот человек, что хватает с неба звезды, самозабвенно складывая их к себе в карман, однако он… Он именно такой. На редкость способный, беспардонный, пробивной и целеустремленный. Не останавливается ни перед чем, достигая намеченных целей с воистину завидным упорством. Попробуй взбунтовать, и он либо грубо поступит с тобой, надолго выводя из игры, либо построит переговоры так, что ты поверишь. Поддашься. Станешь мыслить, как он, считая его высказывания единственно правильными. И ему даже не нужно быть гипнотизером, чтобы подчинять себе людей. Знаешь, я действительно хочу считать его всего лишь галлюцинацией. Но Мистер Робот гораздо, гораздо больше и сильнее миража.
– О, обласкал меня в кои-то веки, – вдруг отзывается вторая сущность, словно услышав меня. Он улыбается гадко, оскалом, горделиво ведет головой, вздергивая вверх подбородок, и обращается к тебе:
– Даже если не знаю, это стадия «пока что». Потом он или расскажет сам, или я выбью из него всё необходимое. Как будто это когда-то было проблемой.
Буднично поведав исход действий, он продолжает безмятежно прогуливаться вдоль комнаты, позже потянувшись рукой до нагрудного кармана старой джинсовой куртки. Выудив сигарету, он поджигает ее тонкой металлической зажигалкой, добытой оттуда же, неторопливо, глубоко затягивается и с облегчением выдыхает. Как изредка бывает в моменты подобных «приступов», я всё же обретаю частичный контроль, и между моих пальцев также оказывается зажата сигарета. Та же самая. Мне легче бороться с мистером Роботом, когда я под морфином. Борьба идет легче и начальные неудачи не расстраивают меня так сильно, как если разум чист. Без препаратов, тонущий в своей неадекватности и слабости я ненавижу себя.
Теперь мы оба смотрим на тебя. Думаем, пытаемся воспринять окружающую обстановку, словно два терминала со списком активных процессов. Любопытствующие машины.
– Я не монстр, кстати, – вдруг нарушает нездоровую тишину «галлюцинация», обращаясь, скорее, к тебе, чем напоминая мне об этой мысли. – Вот, держи.
Он достает еще одну сигарету, протягивая ее тебе, и небрежным жестом предлагает поджечь с моих рук, ведь они единственные реальные здесь. Или же нет?... Мне всё еще невероятно сложно ориентироваться. Сегодня он добр или же в хорошем расположении духа. Готов рассказывать и слушать, что при его обычном нетерпении, пожалуй, происходит крайне редко. Впрочем, Мистер Робот может и хитро обманывать. Ему на руку практически всё происходящее, он может развернуть в свою сторону любую ситуацию. Проклятый морок.
– Что, может, расскажешь мне удивительную сказку о своем возникновении? Вообще и тут в частности. Я знаю, мальчишка способный, – Мистер Робот кивает на меня, – Но сколько видел его попыток защититься, такой ни разу не замечал. Или ты обособленный объект? Кто ты? И, знаешь, «из снов» звучит, конечно, красиво, но мне ты напоминаешь разновидность его многочисленных ментальных болячек. Что странно – с лицом.
Последнее звучит с нажимом. Даже если он не нервничает, напряжение возникает и бьет отголоском по мне. Ему не нравится делиться моим состоянием с кем-то еще. Моим телом и мыслями. Изнанкой сознания. Скорее всего, он будет бороться, как только узнает достаточно. И пусть это отнимет у Мистера Робота много или большую часть сил, пусть он выдохнется, пусть перепсихует несколько дней, с каждым разом после назойливая сущность будет добиваться своего яростнее. Безудержно.
Я стараюсь отгородиться от него потоком мыслей и настроиться на тебя. Смотрю в твои глаза, изучаю лицо, полностью игнорируя его голос и образ. Мне нужно сказать тебе кое-что, Люсьен. Что-то простое, но очень и очень важное. Я хотел бы, чтобы в эту секунду он нас не слышал. Пытаюсь предупредить тебя.
«Пожалуйста, будь осторожен».