В общем-то, Корран не преминул бы потратить те несколько часов сна на изучение корабля, который с каждым разом становился все более непонятным, но тело и разум, потрясенные этим новым миром, требовали передышки. Тем более, что поутру (если таковое можно было определить в космосе) его перехватил уже знакомый со вчерашнего доктор МакКой, между прочим, весьма талантливо поколдовавший над его ссадиной и та совершенно не волновала. Похоже, судя по неестественно ярко блестящим глазам вышеупомянутого доктора, он был в восторге от идеи сыграть в «найди 10 отличий» между людьми этой галактики и соседней. Хорн как бы и сопротивляться не стал, пусть побыть предметом исследования не входило в список его мечтаний. Однако препарирования явно не предвиделось: ну, насколько о том мог свидетельствовать крошечный след от укола на пальце. Кровь, разумеется, интересовала всех в первую очередь, в этом врачи не отличались ни здесь, ни в родных Центральных мирах. За исключением, пожалуй, того, что дома ему приходилось иметь дело в ходе столь мелких процедур все больше с медицинскими дроидами, чем с живыми медиками. Так что поглазеть было на кого и что, и он поболее крутил головой, чем следил за сторонними манипуляциями со своей рукой. Одно, правда, привлекло его внимание: не то Корран неудачно двинул рукой, не то одинокая пробирка плохо была закреплена на штативе, но это не поменяло одного - она разлетелась на осколки, окатив его руку содержимым. По ощущению - вода, которую он просто отряхнул, тотчас забыв об этом маленьком происшествии в лаборатории.

Впрочем, вернувшись в руки бортового доктора можно было забыть и не только об этом. МакКой, конечно, всего лишь ощупывал его голову и... да, это не должно было вызывать дискомфорта. Однако он был, и медленно нарастал, поселяя тревогу в самом сердце. Даже попытки воспользоваться успокаивающими техниками джедаев ни к чему не приводили. Ему становилось ощутимо жарче, наравне с желанием никуда не двигаться и дальше с этого стула. Когда врач повернулся к нему, оставив голову в покое, он некоторое мгновение смотрел на чужое лицо отчасти отрешенно, в одну точку, а потом ни с того ни с сего рассмеялся. Но нет, не искренне и отнюдь не добро. Хорн встал, не сводя по-прежнему взгляда, со стороны - будто специально медленно. Прибор, находившийся к нему ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, моргнул экраном и душераздирающим писком сообщил, что перешел на аварийное питание резервным батареями. Силе, превратившийся вокруг него в кипящее море, хватило и этого, чтобы вложить ему в руки возможность ударить. Что он и сделал: мужчина в синем приземлился на противоположную кушетку, а полки на пути чуть дрогнули и звякнули. Он навис сверху, накрыв рот тяжелой ладонью своей... жертве? Странная мысль, ему не свойственная. До этого времени.

- Вы знали, что у вас красивые глаза, доктор? - даже голос был пресыщен неестественной сладостью с пришедшей на смену смеху вкрадчивой мягкостью. Чуть склонив голову набок, с блуждающей улыбкой он погладил лежащего по лицу вдоль виска. Примерно как приласкивали долгожданную добычу. - Даже жаль, что больше никто не сможет увидеть их так, как вижу я, - на ближайшем столике призывно блестели ножницы, а человек, вжимаемый в подушку, похоже, хорошо соображал и дергался, мычанием наверняка пытаясь таким образом высказать свое мнение по поводу нависшего заостренного конца в занесенной руке. Вонзить их, правда, так и не наступил момент - спину обожгли выстрелы, впрочем, поглощенные Силой. Не растерявшийся охранник продолжал стрелять, не ведая, что тем самым добровольно отдает ему в руки инициативу в коротком бою, слишком неравном. Ножницы пришлось отложить и отступить от доктора, и молоденький парень в дверях легким движением руки повстречался прямиком с добротной металлической стенкой шкафа. Что же, говорят, женщинам нравятся свернутые носы... Его интерес всецело переключился на нового врага, выронившего фазер и не оставляющего попытком подняться навстречу Коррану, невзирая на кровоточащие раны, мешающие тому видеть.

Джедай не чувствовал боли. Джедаю вообще многое не должно быть свойственно и позволено, если опираться на старые традиции. И не только на старые - Новый Орден во многом остался верен истинам столь же древним, сколько существовала галактика, цивилизации и необходимость в поддержании мира. Нанесение столь тяжкого вреда, если то не было вызвано необходимостью защитить и защищаться, не говоря уже об умышленном убийстве, вовсе не умещалось ни в какие рамки допустимого. Расходуя и преобразовывая энергию выстрелов в Силу, обычно Коррану недоступную в столь чистом виде, он с азартом ударял юношу о полки.  Учитывая, что ему не доводилось тренироваться и упражняться в подобном, получалось весьма неаккуратно, и содержимое шкафа то и дело задевал, осыпая на пол посуду дождем стеклянных осколков. Лицу охранника все же везло меньше всего, и нос почти наверняка превратился в однородную кровоточащую массу под кривую, злую ухмылку мучителя. Обычно, когда требовалось прибегать к помощи сверхъестественной, невидимой сущности, каждый следил еще и за угрозами извне, но поглощенный монотонный избиением парнишки, больше ныне напоминавшего обвисшую куклу, Хорн не совершенно выпустил из внимания окружающий мир. Всякое невнимание подобного рода могло стать смертельно опасным, причем и ему это было известно как никому другому, однако сейчас ему было совершенно не до этого. Сходят с ума действительно по одиночке. Что вообще за сит этот Авиценна?..

Это и стало бы для него роковым, возьмись доктор МакКой за валявшийся на полу фазер. Но взялся только за книжку, знатно приложив увесистый том о затылок, чем оглушил его на какие-то мгновения, достаточные для быстрого и отточенного укола в шею. Корран, пожалуй, сравнил бы его с ведром ледяной воды, которой окатили человека в лихорадке; он глотнул воздуха сжавшимся в спазме горлом, оседая на пол, потеряв прежнее напряжение в мышцах. Силу он растратил, не в силах уже даже поддержать и воспротивиться, так что и без того не сопротивлялся рукам, поднявшим его с пола. Успокоительное расслабляло не только тело, но и рассудок, подергивая его какой-то туманной пеленой, притупляя ясность ума. Когда прозрачность мышления снова к нему вернулась вкупе с неуравновешенностью сознания и кипящей вокруг Силой, тревожащей и сменяющей эмоции быстрее перчаток, он обнаружил себя привязанным к кушетке. Запястья, лодыжки, грудь, даже голова - все было стянуто не то ремнями, не то эластичными лентами, тем не менее не дающими шанса сдвинуться при кажущейся их непрочности. Несколько раз вернувшись и поняв бессмысленность подобных действий, пока поблизости нет достаточно мощного источника энергии, Корран огляделся. На лицо доктора с теми самыми красивыми глазами он натолкнулся взглядом совершенно случайно, и вновь повел себя самым непредсказуемым образом, заплакав столь же внезапно, как и засмеялся, пройдясь аккурат по границе истерики.

- Вы! Вы! Купленные убийцы! Я знаю, что вы спрячете и сгноите меня в своих застенках! - он взвыл, срываясь на хриплый крик и рыдания. Хорн дернул рукой сильнее, и ремни болезненно врезались в кожу, распаляя нервную систему еще больше. Он рванул второй рукой, ногами, а мотание головой зацепило свежие струпья на ссадины, от чего он чувствовал себя одним большим клубком болящих нервных окончаний. Да и видел вокруг себя совсем не медицинский блок, а тюремные коридоры и надзирателей, нависших над его телом подобно падальщикам - подсознание услужливо подкидывало картинки, соединяя воспоминания давно минувших лет и воспаленное воображение. Не то трясло, не то он так рьяно пытался вырваться из оков, однако он точно знал, что ему как никогда требовалось вдохнуть как можно больше Силы, дабы вырваться на свободу из этих уз. Другое дело, что не о тех оковах он думал, ведя себя словно сумасшедший наркоман и вглядываясь черными провалами расширенных зрачков во врачей, будто бы не он это с полчаса назад был тем вежливым и учтивым пассажиром Энтерпрайза.