Неправильным, конечно же, будет сказать, что я от нее бегал. Возможно, со стороны это смотрелось именно так, но на самом деле - нет. Я просто не знал, что говорить после такого, не знал, как себя вести, да и вряд ли хоть кто-то бы знал в такой ситуации. Если честно, я сомневаюсь, что хоть кто-то, помимо меня, мог бы попасть в такую вот ситуацию, мне одному на такое везет - весело и интересно, игра для всей семьи, ммм.
Хочется разбить голову об стенку. Разбежаться хорошенько и размозжить свою идиотскую бошку о бетон, покрытый сверху легкомысленными цветами.
Я залипаю в стену.
Отпуск внезапно показался мне худшей идеей в жизни. Зачем я вообще приехал, мог бы просто вызвонить Майлза, пригласить их обоих (его одного, потому что она уже, черт возьми, совершеннолетняя) в Америку, куда-нибудь на юг, или дать ей билет в Испанию, или куда угодно, отослать куда подальше от нас с ним, в конце концов, это как-никак отдых, и я вполне могу позволить сделать любимой племяннице такой подарок.
дочери
Голова разрывается на части при попытке понять, как такое, блять, вообще возможно. Кожа головы натягивается, вспухает и рвется под раздвигающимися створками черепа. Воздух попадает в мозг, мозг перестает функционировать, мозг умирает.
Мозг умирает, я остаюсь жить, дышу, шевелюсь понемногу. Эмоции то ли задвинуты, то ли вообще исчезли, это сродни болевому шоку, только шок эмоциональный, когда не чувствуешь вообще ничего.
Ничего - переспал с племянницей, оказавшейся родной дочерью. Ничего - эта дочь от твоей же сестры. Ничего - твой муж и любимый человек во всем мире считает ее своим ребенком. Ничего - она ужасно счастлива этому факту и не видит в этом ничего плохого. Ничего. Плохого.
Люстра слишком хрупкая, чтобы на ней вешаться, хотя, на самом деле, вариант с окном рассматривается куда более пристально. Этаж не слишком высокий, есть вероятность, что я выживу и стану инвалидом; вероятность отметается как неподходящая.
Отравление тоже не вариант - нечем и негде, она почти всегда дома. Пытается поймать меня на каждом углу, уворачиваюсь как могу, получается плохо. По-прежнему просто не знаю, что ей сказать и как вести себя рядом с ней, по-прежнему не выработал никакой стратегии. Это проблема - то, что мы сделали, представляется настоящей катастрофой, которую нельзя исправить. Скрыть - разве что силиконовой накладкой, потому что любой корректор только выявит проблемное пятно. Покажет его еще в более неприятном свете, да еще и заставит дофантазировать то, чего не видно.
Я слышу какой-то шум, кашель, надрывный, надсадный. Рефлекс заставляет меня подняться и спустя мгновение оказаться на пороге ванной, рефлекс - широко распахнутые глаза и напряженные мышцы; общее выражение страха. Она смотрит на меня, видимо, откашлявшись, сидя на кафельном полу - и вместо того, чтобы сказать хоть слово, я разворачиваюсь и ухожу. Вместо хоть каких-нибудь слов поддержки или обеспокоенности.
Я боюсь ее взгляда и того, что может за ним последовать. Чем бы это ни было, я просто не хочу с ней контактировать.
Но так продолжаться больше не может.
Она блять моя дочь, и всем похуй, чувствую я это или нет. Я блять должен оберегать ее, это моя прямая обязанность. Что я блять натворил, что, что я сделал, что я натворил.
Главное, чтобы Майлз об этом не узнал. Желательно, никогда.
Хотелось бы сказать, что эта тайна умрет вместе со мной, но это тайна на двоих - а за ее язык я не могу ручаться. Как бы мне ни хотелось, даже если я попробую ей запретить, это будет бесполезно. Она достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения, и достаточно непредсказуемая, чтобы не рассказать ему обо всем в первый же день его приезда. В первый же час.
На кухне меня ждут свежеприготовленные блины, и где-то в груди очень сильно щемит от ощущения неправильности происходящего - нет ничего более неправильного, чем инцест (инцест в квадрате?), и ее забота (потому что это именно она, никак по-другому воспринимать все это не получается).
Я наливаю себе чай и сажусь за стол, уныло намазываю клубничный джем на блины. Майлз заранее озаботился там, чтобы он был в холодильнике по моему приезду, эти двое его не едят. Она, видимо, купила новую банку, когда старый кончился. Ненавижу их. Ненавижу их обоих.
Ненавижу то, что именно мне приходится разгребать все это - и себя ненавижу за то, что позволил этому случиться. Я не знаю, что он сделает, если узнает, но я точно знаю, что наши жизни при таком прежними уже никогда не станут. Он уйдет - и это будет действительно лучшим выходом из всех возможных. Гораздо лучше, чем если бы он остался, потому что я недостоин даже находиться рядом с ним, даже просто общаться. Что же я за человек такой, раз допустил это?
Чашка чая обжигает холодом руку, когда я, наконец, вспоминаю о ней. Скривившись, я выливаю остывшие остатки чая в раковину и заново ставлю чайник, когда на кухне появляется она.
- Мы в плохом положении, - смеюсь, прожигая ее глазами. - И что ты предлагаешь? Тихо-мирно обсудить все случившееся, а потом разойтись по углам?
Нет в мире эмоции хуже, чем та, которая возникает в тот момент, когда ты смотришь в глаза собственной дочери, с которой не так давно переспал. Нет в мире слов хуже тех, что застревают у меня в горле, горло сжимается спазмом, и я медленно поднимаюсь на ноги, смотря ей прямо в глаза.
- Если ты расскажешь Майлзу, я тебя убью.

[NIC]Alex Turner[/NIC]
[STA]broken[/STA]
[AVA]http://se.uploads.ru/t/6lTRd.png[/AVA]
[SGN] 
[/SGN]

Отредактировано Lucien Carr (2016-11-07 00:15:04)

Я старался не задумываться о том, что будет, если о том, что случилось, узнает Майлз. Я вообще старался не задумываться о том, что случилось, бодренько упаковал воспоминания в картонный пакет и упрятал его в ящик под названием "дурные сны", глупо надеясь, что это поможет. Нихрена это не помогло. пакет, как та красная верещалка из Гарри Поттера, то и дело визгливо напоминал мне о своем существовании, сколькими бы подушками я ни обложил свою голову. Я по-прежнему отказывался верить в произошедшее, я просыпался в холодном поту, пытаясь забыть вид ее тонких окровавленных ног и сумасшедшей улыбки, пытаясь забыть, что я натворил.
Чертово чудовище. Я или она? Я не знал. До того момента я и не думал, что такое может произойти, не подозревал, что могу пасть настолько низко, господи, я недостоин такого человека, как Майлз, я всего этого мира недостоин. Что я представляю из себя, стоя напротив дочери, о которой никогда не знал, и утверждая, что убью ее, не моргнув глазом, стоит ей только открыть рот?
Я чудовище - с этим сложно смириться, с этой мыслью тяжело жить. Я чудовище. Прожив столько лет, выкарабкавшись из стольких проблем, едва устроив свою жизнь так, чтобы все вокруг были счастливы, в одночасье я рушу все, что делает меня счастливым, все, что имеет хоть какое-то значение. Можно ли называть нас после этого семьей - нас троих? Имеем ли мы право вообще так называться после того, что случилось?
Господи, хоть бы Майлз не узнал. Хоть бы Майлз не узнал, пожалуйста, я никогда в тебя не верил и никогда с тобой не говорил - но теперь я даже на колени готов встать, взывая к тебе, Господи, хоть бы Майлз Кейн никогда в жизни не узнал о том, что я натворил.
Она говорит, что ничего не скажет.
Мы семья. Мы - семья, - говорит она, и мне хочется рассмеяться ей в лицо, она ведь не может говорить всерьез? Мы не можем считаться семьей после... после этого.
Конечно, мы чертова семья, и мы всегда будем стоять друг за друга - защищать друг друга от всего, бросаясь на каждого, кто может причинить кому-то из членов семьи боль.
Не я ли говорил ей только что, что убью ее?
У меня подкашиваются ноги от страха, от облегчения - я смотрю на нее как на убийцу и благодетеля. Она смотрит мне в глаза, такая спокойная, что я ей даже немного завидую. Она права.
Она считает, что она во всем виновата? Серьезно? Мы друг друга стоим, верно? Отец и дочь? Как это вообще могло произойти, какова ее природа, что творится в ее маленькой лохматой головке? Боже, она моя дочь, моя дочь, моя...
Я слабо киваю в ответ на ее слова, нужно прекращать хакдрить, нужно прекращать зацикливаться на этом, ненавидеть ее и себя, такого ведь больше никогда не произойдет, так что стоит списать это на эмоции, аффект, на что угодно, отложить в дальний ящик, уничтожить и забыть. Ничего не было. Ни-че-го-не-бы-ло.
Когда она подходит ближе и обнимает меня, я теряюсь совершенно, но черт возьми, она же совершенно права, и с этим я спорить не могу. Облегчение буквально растекается по моему телу, я закрываю, наконец, глаза, позволяя себе ненадолго окунуться в умиротворяющее небытие, и обнимаю ее в ответ.
- Прости меня, - а меня все еще пробирает смех. За что я извиняюсь? За то, что лишил ее девственности? За то, что пообещал убить ее? За то, что избегал все это время, за то, что ненавидел и отказывался принять - за что из всего этого гигантского послужного списка дяди Алекса я извиняюсь? За то, что был никудышным отцом, за то, что спал с ее матерью - моей сестрой? Блять. Блять, только я мог вляпаться в такое. А теперь это "такое" - моя жизнь.
Придется как-то с этим мириться. Придется как-то жить с этим, мне, нам обоим. И если уж она действительно отпустила то, что произошло, то почему я не могу?
Мне страшно было даже дотрагиваться до нее, но я все равно собрался и поцеловал ее в висок. Так и нужно - но никто не говорил, что будет легко, верно? Такие ситуации просто так не забываются. Но мы выстоим, мы же какая-никакая, но семья. У нас все получится. И под этим "все" я имею ввиду абсолютно нормальные семейные отношения.
Так забавно, я почти всегда сторонился ее, с самого детства. Я не стремился участвовать в ее воспитании, и эту роль на себя с радостью взял Майлз. Так забавно, я ведь никогда не вел себя по отношению к ней даже как дядя - так, какой-то мужик в гости временно зашел. Почему только так можно было вытребовать у меня семейные чувства? Что, блять, со мной не так?
[NIC]Alex Turner[/NIC]
[STA]broken[/STA]
[AVA]http://se.uploads.ru/t/6lTRd.png[/AVA]
[SGN] 
[/SGN]