iamx // scars

У Итачи было много дел: нужно было придумать и разыграть убедительные причины по которым он не собирается сейчас преследовать свою цель — джинчуурики девятихвостого, следить за Кисамэ, чтобы тот не увлекался чрезмерно убийствами, помогать ему искать его цель и пытаться не умереть в процессе передвижения между деревнями. У Итачи было много дел, чтобы отвлекаться на менее важные, но это не терпело отлагательств. Поэтому он оставляет Кисамэ в недорогой придорожной гостинице и уходит, пообещав вернуться к закату. Семейные дела — коротко объясняет перед уходом Итачи, посчитав, что этого будет достаточно. Благодаря почти трехлетнему происшествию Кисамэ в курсе, что "семейные дела" касаются Итачи и его младшего брата, и однажды, совсем скоро, будут использованы для обозначения скорой кончины старшего Учихи, в которую Кисамэ еще не верит и даже не знает, а сам Итачи только подразумевает и не произносит вслух.   

Найти убежище было сложно, но тем не менее — возможно. Можно было спросить у Сасори — у него были свои "пташки", доносившие вести со всех уголков различных деревень шиноби, но у Итачи его пташки были настоящими, с черными перьями и острыми когтями, способные доклеваться до самой сути, но разговаривающие только на своем, птичьем языке, в связи с чем полезные только для Итачи, который учился их понимать со своих четырех лет. Одна из этих черных пташек ведет его сейчас хитросплетением коридоров змеиного логова, к каморке ослабевшего зверя. Случайные звуки отдают громким эхом, но никто не появляется. Наверное, Орочимару был самодостаточен, не позволяя себе мысли о том, что сюда заберется кто-то, предоставляющий для него угрозу. Или же он просто развлекался, затаившись где-то в абстрактных кустах и выжидая, когда можно будет отомстить за свою отрубленную несколько лет назад руку — надеяться на то, что белый змей оставит свое логово без оповещательных техник было глупо. Итачи не скрывается, чеканит шаг еще громче — цель его жизни совсем иная, не та, каковой может показаться на первый взгляд.

Раскатистый звук живет еще секунду после того, как они замирают и больше не двигаются. Они встречаются в большом просторном зале, наверное, специально рассчитанным для таких встреч с непрошеными гостями. Давно не виделись, хочет произнести Итачи, но вместо этого только поджимает губы, чтобы ничего лишнего не породило новые звуки. Последняя их встреча состоялась почти три года назад, когда они с Кисамэ предприняли попытку похитить Наруто / когда Итачи приходил напомнить Данзо, что все еще жив и все так же наблюдает из тени. Саске почти догнал его в росте и, может быть, приблизился к тому уровню силы, когда проигнорировать и сломать руку с Чидори уже не так просто. Вместе с тем Саске выглядит жалко. Кашляет в кулак, пытается скрыть влажные капли на коже ладони, забывая об испарине на лбу. В помещении горит приглушенный свет расставленных свечей; Итачи терпеливо ждет, когда Саске бросит случайный взгляд на его указательный палец или взглянет в шаринган, который сейчас гораздо сильнее, чтобы иллюзией опустить это помещение в непроглядную густую темноту, в которой только и будет видно, что собственные руки и стоящего напротив ненавистного старшего брата. Состояние Саске Итачи знакомо, ему остается только надеяться на то, что в отличие от своего старшего брата, Саске болезнь не запускает, а прилежно лечит.

Когда Итачи болел в своем детстве, его хоронили под холмом теплых одеял, чтобы вместе с потом изгнать болезнь, поили горячим чаем на лечебных травах и лишали книг, чтобы все силы были сконцентрированы на лечении. Когда болел Саске, Итачи пропускал весь его процесс выздоровления на миссиях вне деревни, лишь один или два раза смог провести вечер возле болеющего брата, читая ему сказки или рассказывая истории, которые приключились с ним на заданиях. Взрослый Итачи пренебрегает всеми правилами лечения, употребляет лечебные травы совершенно другого эффекта и концентрирует все силы на взращивании ненависти к себе в душе Саске. Для взрослого болеющего младшего брата Итачи нашел время в своем перегруженном делами графике и пришел прочитать ему новую сказку о том, как он слаб и как ему не хватает ненависти. Ими сам рассказчик сыт по горло, скулы сводит, а на языке появляется отвратительный металлический привкус. Но Саске эту сказку любит, и всегда слушает ее со всей внимательностью и желанием прирезать старшего брата, поэтому Итачи не может отказать ему в этом.

— Никто, — незамедлительно отвечает на вопрос Итачи, по губам расползается трещина въедливой ухмылки. Возможно, температура Саске позволит ему воспринять старшего брата как несчастную иллюзию, порожденную больным, воспаленным разумом. Итачи и был таковым — больным и воспаленным, нуждающимся в смерти, как в избавлении и в превосходящим по силе Саске, как в мессии для себя. И все же, сегодня Итачи не настроен на драку, поломанные кости и кровопускание во имя еще большей ненависти, только гендзюцу и слова, несущие эхо той самой въедливой ухмылки. — Здесь никого нет, только ты и твоя слабая ненависть.

Больные дети не должны покидать свою постель до тех пор, пока полностью не оправятся. Заботливому старшему брату надлежит немедленно вернуть младшего под теплое одеяло и напоить горячим молоком с мёдом. Вот только заботливого старшего брата здесь нет. Есть только Итачи, который гладит черные перья одного из своих воронов, прежде чем отозвать его — на всякий случай — подальше отсюда.

— Дети должны находиться в постели, — озвучивает свои мысли Итачи и наставляет на Саске указательный палец. — Или ты нуждаешься в сказке на ночь, Саске?