Пожалуй, никогда за те два года, что прожила она в новом для себя мире, Падме не была так тверда в своем намерении. Она должна рассказать жителям галактики, что представляет из себя демократия на самом деле и как далеки ее идеалы от политики нынешнего Главы Галактического Альянса. Уверенность в Падме лишь укрепилась после обстрела неизвестными «Тысячелетнего Сокола», вызвавшегося доставить ее с Орд-Мантелла на Корусант. Она двигалась в верном направлении, теребила больную рану на толстой шкуре Альянса и потому уже успела стать кому-то неугодной. Самодовольная хитрая улыбка тронула ее губы — так было тогда, больше 50-ти лет назад, так случилось и теперь. Ничего не меняется. Она наметила верный путь и теперь от него не отступится.
Кожа на плечах покрылась мурашками, вода в ванной стала едва теплой. За размышлениями Падме потеряла счет времени. Она так устала от всего, что ее окружало последние месяцы: бесконечный поток обездоленных и бесправных, переполненные госпитали, полнейшее безразличие к происходящему властей, а так же джедаи, темные и прочие чувствительные к Силе различных мастей и уровней сложности, с которыми, по воле случая, довелось столкнуться именно ей. Даже прекрасное розоватое двулунное небо Орд-Мантелла успело опостылеть до тошноты.
Набрав в легкие побольше воздуха, Падме согнула ноги в коленях и сползла под воду. Глухой гул заполнил уши, даже тишина здесь не была полной. Зато собственные мысли слышались еще громче. Подождала, пока рябь уляжется и открыла под водой глаза. Как во сне промелькнули события, лица и переживания последних месяцев. Теперь кошмар закончился, все осталось позади. Теперь она вновь на перепутье: она может свернуть, отказаться от задуманного и жить спокойно и дальше. Но... может ли она себе это позволить, когда вокруг все только и делают, что пытаются разобраться в происходящем, все больше и больше напоминающем бред сумасшедшего?
Она выпустила носом пузырьки воздуха. На днях с ней связывался Энакин. Он, конечно же, не в курсе всех дел и планов своей жены, да и не надо ему об этом знать, не хватало лишь еще одного выяснения отношений с детьми, которые, в свою очередь, так же не видели полной картины происходящего: у них свои дела, а у Падме свои. Правда, плачевное состояние «Сокола» все же придется как-то объяснить. Если, конечно, Хан Соло еще ее не опередил.
Падме невольно поежилась. А что, если планы Энакина изменились? Прошло уже несколько дней, а его все не было. Тоска и волнение, ставшие в последнее время такими обыденными, накатили новой волной. Нет, с ним все в порядке, она не могла объяснить каким образом, но чувствовала это. А значит, причина задержки в другом. Вскоре он сам об этом расскажет. Совсем скоро.
Она почувствовала, что задыхается. Распахнула шире глаза, пытаясь ухватиться руками за холодные борта ванной. Вынырнула и шумно вздохнула воздух, одним движением убирая липкие волосы с лица. Послышался стук в дверь.
«Что бы это могло значить?»
За время своего непродолжительного отпуска Падме уже успела столкнуться с неизвестным. Последствия этой встречи оказались печальными для незваного гостя, однако чувство тревоги с тех пор стало неотъемлемой частью ее пребывания на этой планете. Она больше не была в безопасности в этом доме. Вздрагивала от каждого шороха и вновь просыпалась по ночам от кошмаров. Все это в купе с бесконечным беспокойством за мужа, измотало ее.
Женщина наскоро вытерлась полотенцем и надела махровых халат. Нет, ей не могло показаться. Бесшумно направилась она к входной двери, предварительно выглянув из-за занавески на другом окне и никого не увидев. В ту минуту она пожалела, что так опрометчиво отдала огромный металлический меч незваного гостя соседу оружейнику. Возможно, сейчас бы он мог пригодиться. Хотя нет, все же им только детей смешить, бластер будет в разы эффективнее.
Падме чуть приоткрыла дверь и высунулась наружу. Широкая улыбка мгновенно нарисовалась на ее лице, уступая в душе место радости, возникшей на фоне глупых страхов.
– Ты все же смог вырваться! – подавив довольный смешок, воскликнула она. И, как была, мокрая и босая, с бластером в одной руке, бросилась она через порог в объятия мужа, прижимаясь всем телом, едва не сбив его с ног.
Сколько она видела вместо него лишь синюю фигурку голограммы? То время вдруг показалось померкшим дурным сном, слава Звездам, теперь то в прошлом. Теперь он снова с ней. И словно тяжелый груз упал с плеч.
Она отстранилась, с любовью вглядываясь в дорогое лицо, пытаясь разглядеть малейшие изменения, произошедшие с ним за время разлуки. Он был все тем же, родным и самым любимым.
– Прости, что держу тебя на пороге, – она обхватила ладонями лицо Энакина, страстно поцеловав, будто боялась, что он видение и вот-вот растворится, – Я так рада видеть тебя.
Целуя его, Падме позабыла о всем том, что еще совсем недавно терзало ее душу. Она не хотела останавливаться, но, прижав пальцы к губам, отступила, пропустив мужа внутрь дома и борясь с желанием заобнимать до смети. Ее глаза светились, мысленно она благодарила проведение, что привело Энакина к ней. С ним она вновь почувствовала себя защищенной.
– А гранд-мастер в курсе, где в данный момент находится его отец? – игриво спросила она. Хотя какое это имело значение?

Отредактировано Padmé Naberrie (2016-09-02 21:34:09)

Было тяготно и неприятно сознавать, что проблемы внутри семьи никуда не делись, а напряженные отношения отца и сына со временем никак не улучшились. Падме закусила губу, поняв, что затронула больную тему, и почувствовала себя неловко и растерянно. Она многое могла бы рассказать о детях, ведь, в отличие от Энакина, провела немало времени в их окружении. Другие родители могли бы гордиться, что вырастили таких людей, но они не были родителями в полном смысле этого слова, Лею и Люка воспитали совершенно чужие люди, во многом благодаря которым близнецы и стали теми, кем являются сейчас.
– Не будем об этом, – несмело сказала она и извиняюще посмотрела на мужа.
Как и прежде, в новой жизни им доводилось видеться совсем не часто, не хотелось омрачать и без того редкие встречи упреками и тяжелыми темами для разговоров. Можно было сказать, что супруги привыкли к такой жизни, но Падме не хотела мириться со сложившемся положением вещей. Она видела, что Энакин так и не принял требования, продиктованные Новым Орденом, хоть и не противился им. Она понимала и всецело разделяла его негодование, но также понимала и мотивы Люка. Должно пройти время, и тогда все встанет на свои места. Ей очень хотелось верить в это.
Так или иначе, наконец, Энакин был рядом, а она могла позволить себе на время забыть обо всем, что окружало все эти месяцы, и просто побыть вдвоем. Видеть его, прикасаться, осыпать ласками и поцелуями, слышать его дыхание... В такие моменты не было ничего важнее, чем любовь. Иногда Падме задумывалась, какого это, быть нормальной семьей, просыпаться вместе каждое утро, встречаться по вечерам. Такая жизнь казалась чем-то нереальным и недостижимым, в то время как для кого-то счастье являлось обыденностью...
Важных дел? Здесь? Да он, верно, шутит. Проследив за взглядом Энакина, едва заметно усмехнулась, вопросительно изогнув бровь.
– Если бы ты предупредил о своем визите более точно, то, возможно, я бы и приготовилась, – солгала она, – А так, – Падме картинно вздохнула и махнула рукой в сторону, – Тебе придется довольствоваться вниманием, выделенным тебе в перерывах между моими крайне, – последнее слово она протянула, выделив интонацией, – важными делами.
Она засмеялась и посмотрела ему в глаза. Какое-то время стояли обнявшись молча, ее голова лежала на груди мужа, он обнимал ее. Было хорошо, что он здесь.
– Как же мне тебя не хватало. Соскучилась по тебе очень.
Становилось сложно сдерживаться, не таять, находясь в руках мужа и ощущать, что в состоянии этом находилась не только она. Хотя, как оказалось, Энакин соображал получше нее в тот момент. Падме захихикала еще громче, припомнив детали их последней встречи, после чего, сотрясаясь от смеха, согласно закивала в ответ на его вопрос и поцеловала мужа в щеку.
Об угощении она подумала заблаговременно. Еще в то время, когда жила вместе с семьей Леи, она переняла у дочери несколько хитростей, полезных в хозяйстве. Среди подобных уловок был и рецепт пряного рулета — традиционного для кореллианцев блюда, которое на кухне Леи стало «фирменным». И пусть Кореллия так и осталась для Падме чем-то далеким и малознакомым, к семейным традициям нужно было приучаться. И начать она решила именно с ознакомления с рецептом знаменитого рулета, который готовился из прессованного фарша с обильным добавлением хлопающих семян. Сами рулеты уже были скручены и заморожены Падме заранее, сейчас оставалось лишь обжарить их на огне и подать картофельные палочки, так хорошо сочетавшиеся с мясом нерфы. Пожалуй, ей было чем удивить мужа на ужин.
Она поспешно принялась за хлопоты, стараясь как можно скорее закончить с приготовлением. Пока жарилось мясо, Падме начала очищать картофель.
– А ты быстро, – прокомментировала она возвращение Энакина. На секунду сделала вид, будто задумалась, после чего искренне улыбнулась, – Пожалуй, кое-что мне от тебя все же потребуется — твое присутствие.
Она достала из шкафа резку и поставила перед собой очищенный картофель, взявшись поочередно пропускать по одной штуке через лезвие.
– И что происходит вдали от столицы? – не отрываясь от работы, начала разговор она, – Знаешь, за последнее время я узнала много нового. Пока тебя не было, сюда заявлялся странный человек, – Падме закончила нарезку и теперь подошла к емкости с кипящим маслом, – Мне пришлось от него избавиться. Не знаю, кем он был,  он так и не сказал. У него при себе был огромный меч, какие использовались во времена Великой гиперпространственной войны, – она подняла взгляд на Энакина, – Я читала об этом, пока изучала архивы Храма. Он говорил странные вещи и упоминал названия, о которых я никогда не слышала.
Тем временем мясо на огне дошло до состояния готовности. Падме выложила рулеты на блюдо и поставила на стол.
– У меня странные мысли на этот счет. Не знаю, возможно, это звучит глупо, но раз я в этом мире должна была умереть... но я жива, может... и этот был откуда-то не отсюда?
Она перемялась с ноги на ногу, подождав, пока палочки покроются золотистой корочкой, и принялась аккуратно вынимать их из масла.
– Бред, конечно. Но слишком много совпадений и случайностей происходит в последнее время, – изобразила подобие усмешки, отпустив голову, поочередно открывая ящики с посудой.
Затем обогнула стол и поставила тарелку и приборы сначала перед Энакином, а после и на месте рядом.
– А ты знал, что в нашей родне есть кореллианец? Предлагаю отведать привычное для тех мест блюдо по рецепту дочери.

Отредактировано Padmé Naberrie (2016-09-22 21:29:47)

Падме нравилась необычность этого места, словно затерявшегося во времени. Для нее оно стало, в каком-то смысле, особенным. Жизнь здесь протекала вяло, стандартные дни тянулись бесконечно и казались длиннее, чем на любой другой планете. Теперь, все чаще находясь внутри бешеного ритма Корусанта и других центральных миров, Падме ценила и Агамар, и это поселение с его обособленной заторможенностью. Здесь она чувствовала себя по-другому, словно выпавшей из жизни всей остальной галактики. Вне забот, вне конфликтов, вне политики. На данный момент Падме не хотелось ничего менять ни в убранстве дома, ни в его функциональном наполнении. Она и не думала привносить в устоявшийся быт что-то новое. Пусть останется все так, как было с момента, как женщина впервые перешагнула порог этого дома в 34 году.
– Я не хотела, чтобы здесь было как везде, – отвечала она со стесненной улыбкой. Это место должно отличаться от других, – Дроиды не вписывались в общую атмосферу, потому я и решила от них отказаться. К тому же, раньше я справлялась и без них, – потом бросила взгляд за окно и добавила, – Но иногда дроида-парикмахера мне все же недостает, – она нахмурилась, задумавшись, – Да и один помощник с большими пушками здесь все же имеется — охраняет корабль Галактического Альянса, на котором я добиралась от столицы.
Поведение Энакина настораживало, выражение лица выдавало беспокойство. Но почему? Что пошло не так? Падме стала перебирать в памяти все сказанное, надеясь отыскать, чем могла вызвать в муже эти эмоции. Она бросила полотенце, которым вытирала только что вымытые руки, с пристальным взглядом подошла к Энакину, рывком обняла, после чего отступила.
«Что случилось?» – крутилось на языке. Что стало причиной столь резкой перемены?
По сравнению с их прошлой встречей, Падме многое удалось припомнить. Теперь она уже не ощущала себя человеком без прошлого и будущего, у нее появилось место в этом мире и она, как могла, пыталась за него ухватиться и укрепиться в своем новом положении. Не раз она убеждалась, что галактика мало изменилась за те 50 лет, что она пропустила. Все та же возня, гонка за властью и влиянием, но было и хорошее. По-прежнему оставались те, кто умел мечтать по-настоящему и шел к своей мечте несмотря ни на что, кто хотел сделать Альянс лучше, хоть и видел все его недостатки. И это не могло не радовать.
С другой стороны, Падме ощутила, что история повторяется. Они с Энакином оказались вновь втянуты в обязательства, которые должны стать первостепенными, отодвинув их брак на второе место. И это удручало. Она вспомнила ту пустоту, что окружала ее в последние месяцы перед катастрофой, пустоту, что прочно поселилась в груди под сердцем. И она понимала, что амнезия в каком-то роде стала для нее благом. Она не хотела жить без смысла. А смысл всех ее мыслей, радикальных действий и политической игры заключался в одном — сделать мир лучше для них двоих и их детей. Для нее и Энакина.
И неведомая и малопонятная сила дала ей попытку все исправить в мире без войны, сделать как должно быть... шанс, который Падме в силу ряда причин использовала лишь отчасти. Она ощущала вину за произошедшее в прошлом: что пыталась быть образцом благоразумности, подчас отталкивая и находя более важные дела, что старалась полагаться на разум вопреки велению сердца... что тогда не сказала всего, что должна была, списав на то, что он и сам все знает. Нет, так не должно случиться вновь. Просто не может.
– Вспомнила, что готовить умею с детства, например, – Падме посмотрела на мужа с лукавством, – И наши свидания в здании Сената. Когда мы прятались в кабинете с панорамным окном, надеясь, что нас никто не увидит. Ты зажимал мне рот ладонью, чтобы на стоны не сбежалась вся охрана, – она усмехнулась и отпустила взор. Нечасто доводилось вот так делиться с кем-то воспоминаниями, – Во время, когда ты был на Корусанте, из белья на мне были только чулки с широкими резинками.
– Я люблю тебя, – произнесла она, вложив в слова все чувства, что ее переполняли.
Почувствовав тепло его губ, Падме закрыла глаза, и тепло передавалось ей, а сердце замирало. Она коснулась пальцами груди Энакина, поглаживала плечи, касаясь жестких волос.
– Я думала, ты собираешься сказать нечто ужасное, – чуть отстранившись, она вздохнула, словно не зная, что сказать, и послала мужу улыбку. 
Как она могла не хотеть детей от мужчины, который был для нее всем, без которого не умела дышать, которого хотела и ждала? Конечно, далеко не со всем в его словах женщина была согласна, она не видела смысла играть в родителей  — ведь «дети» уже давно не нуждаются в  опеке и наставлениях от людей, чей опыт вдвое меньше их собственного. И, надо сказать, многое изменилось, изменились и они сами, на то были свои причины. Но в данный момент никакие причины не имели значения. Тепло превращалось в жар, который забился внутри и собирался внизу. Каждый нерв стал чувствительным и отзывался ожиданием на любые прикосновения.
Падме положила руки на плечи мужу, после чего потянула  в сторону спальни. Глаза заблестели похотью, ее рука потянулась к его поясу. Она снимала с него одежду, целуя губы, шею и грудь. Затем откинула с кровати покрывало и, толкнув Энакина на матрац, развязала пояс и уронила халат на пол, оставшись совершенно обнаженной. Медленно присела перед ним и раздвинула его колени. Она ласкала языком промежность и яички, коснулась языком головки, потом, закрыв глаза, обхватила его губами, ритмичными движениями двигая головой вверх и вниз, втягивая и всасывая в себя любимого. Она помогала себе руками, сдавливая чуть слабее у основания и скользя в обратном направлении. Ртом, губами и языком Падме чувствовала, как нежная плоть становилась все тверже. Она возбуждалась все сильнее держа в руках и стимулируя эрегированный орган. 
Однако в планы женщины не входила скорая разрядка, ей нужно было лишь довести до нужного состояния. Тогда, напоследок поцеловав набухшую плоть, Падме поднялась с пола, посмотрела в его глаза и произнесла, осторожно устраиваясь у мужа на колени:
– Я очень хочу от тебя малыша.
Словно могло быть иначе. Как он, глупенький, мог сомневаться?

Отредактировано Padmé Naberrie (2016-10-08 07:47:16)

Она закрыла глаза, выгнулась всем телом и издала шумный вздох. Внутренние мышцы машинально сжались вокруг его члена. Она подхватила его ритм, подстроилась под его движения, встречая каждый мягкий толчок его бедер своим. Хватая ртом воздух, стеная и всхлипывая от наслаждения, она лишь сильнее прогибалась в спине, стараясь принять наиболее удобное положение. Не в состоянии лежать спокойно, она забывала дышать, извивалась под напором ласк. Перехватывало дыхание от восторга, казалось, еще немного, и она распадется на тысячи мельчайших осколков. Голова бессильно запрокидывалась, чуть поворачиваясь из стороны в сторону. Он прекрасно знал, где касаться, как дразнить и мучить, как заставить трепетать и дрожать от желания, как свести с ума. Как никогда она хотела любить и быть любимой. Напряжение внутри возрастало, становясь все сильнее и томительнее с каждым рывком. Движения Энакина возбуждали, заставляли блуждать и затеряться в лабиринте собственных желаний и эмоций, доводили до исступления. Она уткнулась лицом в подушку, пытаясь заглушить стоны, и схватила ладонь мужа, другой рукой лаская свою грудь.
Она почти перестала ощущать себя, вдруг замерла, предвкушая приближающиеся спазмы. Все ее естество яростно желало поддастся чувственности, окунуться в омут с головой, перестать соображать, но остатки разума подсказывали, что сейчас нужно сдержаться, оттянуть момент, чтобы прочувствовать его потом наиболее ярко.
Она хотела останавливаться, ей нравилось отдавать себя, делать так, чтобы и Энакин ощущал те же бесценные переливы эмоций, что дарил ей. Она хотела доставлять удовольствие.
Корпусом она обернулась к мужу, нетерпеливыми губами впившись ему рот, после чего настойчиво надавила на его плечо, заставляя тем самым откинуться на спину. Затем быстрым и ловким движением перевернулась так, что оказалась на нем верхом, сидя затылком к лицу Энакина. Она опиралась на его колени, вновь погрузив его в себя, наклонившись вперед, чтобы не дать его члену выпасть. Теперь она обладала куда большей свободой, двигаясь по кругу, привставая и вновь усаживаясь, двигаясь то всем телом, то только нижней его часть.
Словно в едином порыве они двигались вместе, в общем стремлении достичь желаемой долгожданной цели. Хотелось, чтобы этот момент не прекращался. Длился, длился и длился.
Время перестало существовать, весь осязаемый мир растворился и воспринимался фоном, сквозь призму сладостных волнений. Она словно узнавала мужа заново, все более страстно и жадно с каждым мгновением, с каждой фрикцией. Падме была готова вновь и вновь выказывать радость встречи через прикосновения, поцелуи и объятия.
А после, довольная и обессиленная, она утащила Энакина в ванную, причитая, что за ним должок за испорченное своим неожиданным визитом купание. Обвив ногами туловище мужа, прислонившись подбородком к его плечу, она сдувала с пальцев густую пену. И чувствовала себя совершенно счастливой.
– А мне везет на темных, – прикоснувшись губами к мокрой коже между лопаток Энакина, произнесла она, пытаясь хоть как-то начать разговор, – Тогрута со световым посохом и злобная девчонка... Я повстречала их во время миссии на Орд-Мантелле, – Падме вздохнула. Она не говорила о новых знакомствах во время коротких разговоров через голонет, чтобы избежать лишних поводов для волнения. Теперь, когда все уже позади, можно было и поделиться домыслами.
– В архивах Храма говорилось, что ситхов осталось крайне мало... – женщина улыбнулась и задумалась.
Зачем она говорила об этом? – Одной Силе известно. Внезапно представилось, как изменится жизнь, случись в ней малыш. Ребенок любимого человека. Прежде им с мужем не доводилось жить бок о бок на протяжении длительного времени. Что если такая жизнь окажется не для них и против их природы? Больше всего на свете Падме боялась надоесть или оказаться в тягость. Мысли подобного рода тяготили, но задуматься об этом было необходимо.
Кусая в задумчивости губы, она спросила:
– Что ты собираешься делать дальше?

Ну, если не считать простреленного плеча и разодранного до кости бедра, ничего серьезного с Падме не произошло. Да и нельзя сказать, что полученные увечья случились по вине темных — как раз наоборот, это она выловила и опоила тогруту и его приятеля, это она заставила обоих следовать его плану, не спросив согласия особо важных участников операции. Теперь, когда от дырки и порезов ничего не осталось, произошедшее вспоминалось как приключение, хотя на деле оно имело все шансы закончиться далеко не так удачно. Но рассказывать Энакину о штурме лаборатории, о подробностях задержания и транспортировки адепта с большим Темным потенциалом, ровно как и еще о десятке происшествий, случившихся с ней за время благотворительной миссии от Службы межпланетной реабилитации, Падме не собиралась. Хотя, Энакин, наверное, оценил бы ее изобретательность в ряде случаев.
Женщина посмотрела в потолок и причмокнула губами. Конечно же она будет стараться не пересекаться с всякими там ситхами и им подобными, в особенности с теми, кого сама сдала Храму. Было бы глупо надеяться на лояльность и адекватность таких товарищей, окажись она с ними в одном помещении.
– Да, конечно, – без особого энтузиазма протянула она, совсем как это делают дети, когда их отчитывают строгие наставники и родители.
Последняя реплика буквально взбесила женщину.
– Что?! – воскликнула она, состроив выражение замешательства на лице, – Да иди ты в Бездну, Скайуокер! И ситхов своих с собой забери!
Падме оттолкнула от себя мужа, резко и бесцеремонно высвободившись из его объятий. Она была раздосадована и даже не пыталась этого скрывать.
– Так вот значит как! – причитала она, вставая и перешагивая бортик ванной, – Сначала ты лепечешь сказки о ребенке, а сам темнишь и собираешь провернуть черт знает что за моей спиной и вне ведения ордена? Нет, милый мой, так не пойдет.
Она была зла и чувствовала обиду, оказавшись в какой-то мере обманутой. Снова.
«Я устала быть на вторых ролях. Всегда было и есть что-то важнее меня, наших отношений и нашей общей семьи».
Иногда она задумывалась, как сложилась бы их судьба, не будь вечных войн и долга, связывавшего по рукам и ногам, иной раз хватавшего за горло. Что было бы, если бы их связь не порицалась тогда, много лет назад? И было больно осознавать, что без всего этого антуража их история закончилась бы куда раньше, чем это случилось на самом деле. Но ведь с тех пор многое изменилось, Энакин изменился, да и она сама по-другому смотрит на многие вещи... И все же нет. В прошлой жизни было оправдание, почему происходит так, а не иначе, в то время как сейчас они продолжают жить по инерции, следуя заученным правилам.
– А я, идиотка, еще и верила тебе! Верила, что нужна тебе! – в сердцах завопила Падме, швырнув полотенце в лицо мужу, – Пойми же ты, наконец, я не кукла и не зверушка, которая будет дожидаться, когда ты соскучишься. Я люблю тебя, и я живой человек, и мне больно видеть, куда мы снова катимся! Все это уже было!
В другое время она бы смолчала. Или нет. Изображать вечное блаженство при отсутствии каких-либо вопросов и планов на общее будущее она не могла. Женщина развернулась и, опустив плечи, поплелась с соседнюю комнату. Ее трясло.
– Если вероятность свернуть себе шею в драке с каким-то ситхом для тебя так важна, уходи. Время и ошибки учат далеко не всех, а жаль.
Быть может Люк был в чем-то и прав, оттого и становилось еще более тошно. Всегда тяжело признавать чужую правоту, особенно правоту джедая, который предостерегал, не проронив ни слова.
– Да будь проклята ваша Сила! – буркнула себе под нос Падме и хлопнула дверью.
Она могла бы найти сотни причин и важных дел, чтобы не прилетать на Агамар. Тогда бы всего этого не случилось. И она все же здесь, не зная, что делать дальше.
«Бежать!» – молнией в голове пролетела мысль. Но разве можно убежать от собственных мыслей?
«Хотя бы попытаться».
Женщина шмыгнула носом и рванула к шкафу, на ходу захватывая комлинк и набирая команду для дроида о подготовке двигателей корабля к запуску.

Отредактировано Padmé Naberrie (2016-12-13 10:51:28)

Когда-то давно, когда Амидала едва вступила на престол Набу, Падме и все дворцовые служанки, обучались распознавать эмоции на лицах разумных существ, с которыми королева могла иметь дело в будущем. Этот навык не раз пригодился ей и в последующей жизни. Не нужно было быть чувствительной, чтобы увидеть на лице Энакина испуг, сожаление, твердость — да какие угодно оттенки эмоций, но только не серьезности.
В качестве ответной реакции, когда-то заученной и в последствии ставшей такой привычной, Падме мгновенно приняла выражения непробиваемого равнодушия и собранности. Казалось, даже осанка и манера держать голову изменились в тот же миг. Ей явно не пришлось по нраву, как бесцеремонно расправились с вещью, принадлежащей ей, и явно все решили за нее заранее. Женщина обожгла его — самого дорогого и важного в своей жизни человека — холодным взглядом, поверхностным и безучастным.
– Раз так, скажи мне, как ты себе представляешь нашу совместную жизнь? Ты видишь себя в роли отца? – Падме отрицательно качнула головой и на долю секунды опустила уголки губ, потеряв самообладание, но тут же поправилась и вернула их в положение плотно сжатой линии, – Чем ты будешь заниматься? Все так же исследовать глубины галактики в поисках приключений на свое выдающееся место?
И услышала поток общих фраз в качестве отговорок, которые она слышала и раньше. Ей было совершенно наплевать на его таланты и возможности, ей хотелось видеть рядом человека, а не набор боевых навыков и умений. Иначе зачем все это? Зачем заглядывать в будущее и верить, что впереди обязательно ждет что-то хорошее и общее? К чему заводить разговор о детях, когда ничего другого, кроме роли любовницы, он предложить ей не может?
– Когда ты, наконец, наиграешься? – с явно прозвучавшей ноткой разочарования в голосе спросила женщина, упрямо скрестив руки на груди, – Может быть ты в самом деле не способен... – она проглотила последние слова, не завершив начатое предложение. Махнула рукой и отвернулась, пряча заблестевшие от слез глаза. Как и много лет назад, она все также теряется и не может проявить выдержку, глядя в глаза Энакину, – Не важно. Все это уже не имеет ровным счетом никакого значения.
Она не сопротивлялась объятиям, не прятала губы от настойчивых поцелуев – она просто не могла отыскать в себе силы, чтобы противиться. Но напоминала скорее неживую куклу, не способную ответить взаимностью. А может просто не хотела.
Падме продолжила застегивать верхние пуговицы платья, выскользнув из цепких рук и теперь глядя в свое отражение в зеркале. Она взяла с туалетного столика расческу и несколько раз быстрыми движениями провела ею по волосам. Белила, румяна, помада, кисти — это нужно будет взять с собой, если она не хочет, чтобы ее заплаканный вид вызывал ненужные вопросы. Женщина выставила их в самом центре столика.
– Мы уже не в 19 дбя, ты больше не джедай, а я не сенатор. И не существует причин, которые подвигли нас заключить брак тогда, – глядя на Энакина через зеркало, печально заключила она.
Она не верила в происходящее. С ужасом переводила она взгляд со своего отражения на отражение мужа. Глаза цвета неба. Падме зажмурилась. Нельзя плакать, хоть и рвалась душа на куски. Казалось, болело все тело, внутри словно оборвалось и разбилось что-то.
– Иногда одной любви недостаточно, – протянула она, – Кроме нее должно быть что-то еще, чего нет у нас. Ты не обязан связывать со мной жизнь.
Мысли, что обычно так складно превращались в слова, резко перемешались и слились в сплошное неразборчивое месиво. Она одним рывком смахнула все предметы с туалетного столика. К горлу подкатил горький и удушающий ком. Руки накрыли лицо. Внутри царили противоречивые эмоции, а плечи тряслись из-за рыданий. Падме боролась и собой и не могла справиться. Она выставила руки перед собой, как щит. Будто пытаясь предупредить возражения, словно сказав: «Не надо. Прошу тебя».