Так можно ли говорить о будущем вот такой вот действительности, где нет места человеческим мечтам? Люди с течением веков стали слишком прагматичными и серьезными. Они забыли, что значит  просто радоваться жизни, вдыхать полной грудью свежий лесной воздух и поддаваться мечтам. Я не хочу, что детей лишали возможности мечтать. Но также я не хочу, чтобы они отдалялись от жизни, растворяясь в мире грез. Необходимо найти идеальный баланс, который бы позволил существовать сразу обеим сторонам медали. Вопрос — как же его найти?
Сейчас я начал сомневаться в том, что мир остался прежним. Судьба сталкивает меня лицом к лицу с такими событиями, в реальность которых я просто не имею права верить. Однако я вижу перед собой неопровержимые доказательства того, что возможно все. Это заставляет меня погружаться в размышления. Я мог объяснить при помощи своего логического мышления, тесно связанного с чувственным восприятием мира, любую деталь, какая бы ни попалась на моем пути. Но когда я встретил своего отца, то понял, что не способен найти этому объяснений.
Мне уже перевалило за пятьдесят. Миновала значительная часть моей жизни (чуть меньше половины, я надеюсь). Я помню, как встретился с ним впервые больше тридцати лет назад. Я помню, как умирал рядом со мной. Я лично забрал его тело и предал огню на заросшей лесами планете на просторах галактики. И вот он появляется передо мной — молодой, в расцвете лет и сил, все еще Скайуокер, которого уже давным-давно никто не помнил. Я столкнулся с жестокой реальностью, объяснить которую не был в силах. Мне просто пришлось смириться, дав себе обещание во всем разобраться, но позднее. Миновало достаточно времени, но я все еще не мог предоставить точных ответов на вопросы, струящиеся по моему разуму словно водопад, падающий с отвесных скал.
R2 нашел меня в зале. Сколько я помню, этот дроид постоянно кому-то помогал и куда-то торопился. Я давно его не видел, поэтому теперь мне было несколько странно услышать его писк, раздающийся эхом по пустому помещению. Он принес вести от сбежавшего из-под ареста Энакина Скайуокера, которому требовалось срочно встретиться со мной по важному делу, ради чего он вернулся на Корусант и ожидал меня на границе Нижнего города. Хотел ли я встречаться с отцом? Хотел ли слушать его? Хотел ли верить ему?
Если бы он пришел ко мне лично, я бы сразу же вернул его под арест за то, что он посмел сбежать. У меня не имелось бы иного выбора, ведь я не один нахожусь здесь, я должен учитывать мнение других. Однако он поступил мудро, чего я не мог не заметить, оставшись там, где не должны найти. Он оставил себе шанс для побега. Если лишь я один узнаю о его возвращении, то я вполне могу учесть узы, связывающие нас, и не стану возвращать его в замкнутое пространство. Почему? Потому что я внезапно подумал, как поступил бы на его месте. Я ведь сам бы сбежал, пытаясь объяснить, что мог помочь людям. Я не стал бы подчиняться другим. Я не тот, кто будет сидеть и ждать, если необходимо действовать. Вопрос в том — где и кому требовалась моя помощь. Сейчас я понимал, что пришло время вновь встретиться лицом к лицу с человеком, который был моим отцом.
Я отослал R2 без лишних слов, не обещая ему ничего. Так будет лучше. Пусть дроид вернется с пустыми руками. Если его поймают по дороге, то никто никогда не узнает, что я согласился предоставить беглецу шанс убежать еще раз. Я выждал несколько часов, дабы уничтожить любые подозрения. Я не собирался никого обманывать, поэтому просто продолжал вести обычную деятельность, словно внезапно ко мне не вернулся старый друг-дроид. Никто не задавал вопросов. Я не был обязан на них отвечать.
Через три часа после визита R2 я отправился в город. Добрался до границы, а затем оставил свое средство передвижения в узкой улочке, где жили женщины с сиротами, чьи мужья погибли в войну. Я дошел до места, которое описал мне R2. Непримечательное знание. Именно в таких и должны скрываться преступники. Я мысленно одернул себя — мой отец не преступник. Он не Дарт Вейдер, он Энакин Скайуокер. Он никогда не станет тем, кто хотел убить меня, потому что он находится на стороне Света. В нем всегда было добро — я всегда в это верил и теперь не собирался колебать эту веру странными играми судьбы.
Я вошел в здание и, не обращая ни на кого внимания, направился к указанной R2 комнате. Искать долго мне не пришлось — я встретил в коридоре дроида, который стоял у двери, находясь явно в расстроенных чувствах. Вряд ли кто-то обратит здесь на меня внимание. Через подобные места проходят десятки существ, так что я лишь один из многих в глазах каждого встречного. Остановившись, я присел рядом с дроидом.
- Ты хорошо справляешься со своей работой, - проговорил я, смотря на старого друга, который никогда еще не подводил. В ответ я услышал радостный писк. Мне не хватало его. Однако стоит вспомнить о том, что R2 попал ко мне в руки совершенно случайно, изначально принадлежа другому человеку.
Я выпрямился в полный рост и, подняв руку, несколько раз постучал в дверь, после чего попробовал нажать на дверную ручку. Та не поддалась. Заперта изнутри. Это не самый хороший знак, но явно не та преграда, которая смогла его остановить. Через пару секунд послышался щелчок. Я не боялся попасть в ловушку, потому что точно знал, что это не она. Когда дверь открылась, я переступил порог помещения следом за R2.
- Ты хотел меня видеть?

Отредактировано Luke Skywalker (2016-10-22 18:01:16)

Она не могла чувствовать себя спокойно. А когда ни с чем возвратился дроид — так в особенности. Падме пыталась не маячить взад и вперед по комнате. Но всякий раз, когда забывалась, обнаруживала, что снова измеряет пространство шагами.
«Невозможно», – казалось, в помещении становилось все жарче и жарче. Женщина подходила к окну, вновь возвращалась на свое место, беспрестанно кусая губы и заламывая руки. Время словно замерло. Каждая минута тянулась будто целый день.
Женщина задавалась вопросом: отчего она так нервничала? И тут же находила десятки и сотни причин, почему она вела себя именно так и никак иначе. Ожидание убивало. Поток мыслей разного рода и содержания переполнял ее голову. Как она все объяснит? Что скажет? Как будет держаться, когда встретится с сыном, который почти вдвое старше ее самой? И не было ответов на бесконечные вопросы, появлявшиеся сами собой из воздуха.
Измученная сама собой, в итоге она рухнула на кровать и закрыла лицо руками. Она не хотела, чтобы ее видели такой — растерянной и совершенно подавленной. Падме не видела, что происходило вокруг нее, не слышала, как Арту докладывал что-то на своем писклявом языке. Все это происходило будто не с ней. Она ждала. Мучительно, долго. Все остальное не захватывало ее внимания.
– А что если он не придет? – внезапно подскочила она к Энакину и смотрела на него жалобно и умоляюще, – Ведь он придет, ведь так? Он не может не прийти, я знаю.
Раздался стук в дверь. Сердце Падме больно кольнуло. Она резко встала со своего места и незаметно переместилась в самый темный и неприметный угол комнаты. Для нее не нужно было озвучивать, кто стоит за дверью. Она знала это и без слов.
На пороге возник мужчина средних лет. Статный среднего роста сдержанный. Из своего угла Падме имела возможность хорошенько его разглядеть. Она и таращилась, практически не моргая, стараясь уловить каждый его жест, каждую тень эмоции, отображавшуюся на его лице, его интонацию, манеру говорить, – словом, все. Она смотрела на него с нескрываемым интересом, пытаясь понять, каким он стал, ребенок, которого она не знала и который не знал ее.
Энакин о чем-то рассказывал сыну, временами усердно жестикулируя, но суть его слов Падме не уловила. Она была занята другим, что было в тот момент для нее наиболее важным: она пыталась представить, как выглядел ее сын в детстве. И, улыбнувшись самой чистосердечной улыбкой на какую только способна была, женщина решила, что он непременно был самым очаровательным малышом на свете.
Падме практически насильно вырвали из ее уютного мира грез в действительность. Энакин за руку вывел женщину из ее убежища, и теперь она предстала перед сыном, мыча нечто несуразное и хлопая широко раскрытыми глазами. Она не могла поверить в реальность происходящего. Все это казалось совсем не смешным розыгрышем.
– Э...м-м-м, я, я, – хвала Звездам, Энакин снова вмешался, рассказывая про документы, что, по всей видимости, были у нее какое-то время назад, – Да, это так.
Почувствовала себя идиоткой, отпустила голову в пол и едва не разрыдалась от досады за то, что не смогла совладать с собой в нужный момент. Ее по-прежнему трясло. Дрожащими руками она взяла бумагу со стола. Замерла на время, бегая глазами по строчкам.
– Мы не знали, какого пола родится ребенок, – начала Падме, казалось бы, совершенно невпопад, – Мы хотели, чтобы это стало сюрпризом для нас обоих. Потому мы выбрали два имени. Лея — на случай, если родится девочка, и Люк — если родится мальчик, – она поочередно посмотрела на своих родных мужчин и положила бумагу на место, – Я не помню самого момента рождения. И я слабо представляю, как могла разом перешагнуть целых 50 лет. Но я рада находиться здесь и сейчас. Это удивительно видеть вас обоих в одной комнате. Когда-то я и думать не смела об этом.

Отредактировано Padmé Naberrie (2016-07-23 08:42:02)

- Да, - ответил я, продолжая наблюдать за Падме Амидалой Наберри. – И эти дети, рожденные тобой, остались без матери, будучи совсем маленькими. История снова повторяется. Видимо, нам суждено было расти без родителей. В любом времени, если их действительно существует множество. Однако это не оправдание. Даже если я предположу, что случай забросил тебя сюда из этого же времени, просто на пятьдесят пять лет вперед, ничто не изменится.
Я стоял и смотрел на мужчину и женщину. Молодых, пылающих жизнью и стремлениями изменить мир к лучшему. Но не мог понять, серьезно ли она считают, что я могу в считанные мгновения изменить по их воле свою собственную жизнь. Я не был свободен. Я был связан обязанностями и ответственностью, идти против которых мне совсем не хотелось.
«Это произошло больше пятидесяти лет назад», - подумал я, мысленно отвечая самому себе на слова женщины, которая считала себя моей матерью. Я не хотел слишком сильно ранить ее чувства. – «Я уже не мальчик с голубыми глазами. Спасибо, что моя сестра не знала сиротства. У нее были люди, которых она звала отцом и матерью. Хоть что-то было сделано правильно…»
Я не верил, что эти люди действительно надеяться, будто я в считанные минуты начну считать их родителями и заключу в объятия, приняв в семью. Они были для меня абсолютно чужими. Я не знал их. И если в то, что стоявший передо мной молодой мужчина действительно являлся Энакином Скайуокером, я действительно мог поверить, как и многие другие, то у меня не имелось ни одной причины доверять женщине, которую он привел. Да, мне до сих пор кажутся знакомыми ее глаза, однако это ничего не значит. Я не собирался называть матерью первую женщину, которую привел ко мне якобы мой отец.
Пока я рос, я задавала много вопросов о своем папе. Я мог часами выспрашивать у дяди о том, кем он был и почему его нет рядом со мной. Он отвечал с большой неохотой, но отвечал. О матери же я почти никогда не вспоминал. Она была чем-то неведомым и таинственным, о чем я старался не вспоминать. Ее образ так и не сложился в моей голове. Вероятно, мне просто он был не нужен. Тетя Беру заменила мне мать. Она пела мне песни на ночь, читала сказки, водила на прогулки, учила читать и писать – она была моим миром, но я не смог ей отплатить даже скорбью, которую променял на далекое путешествие по просторам галактики. Отец же имел в моем сознании особый статус. Лучший пилот, какой только мог бы быть, принимавший участие в войнах клонов. Механик, умеющий собирать и разбирать самые диковинные вещи. Человек, ставший отличным другом и соратником. Я идеализировал его образ. И вот он стоял передо мной, если верить тому, что происходило вокруг. Неужели именно на него я хотел быть похож? Ему не удалось стать хорошим отцом для меня и моей сестры. Ему не удалось стать тем, кто самостоятельно воспитывал своих детей. Ради чего? Я никак не мог понять, почему тогда он не остался самим собой, а перешел грань, приняв имя Дарта Вейдера? Того, кто готов был убить собственно сына по приказу императора.
- В таком случае ты должен понимать опасения других, – проговорил я, переводя взгляд на Энакина. – Ты должен понимать, что они боятся повторения истории. Если ты снова перейдешь на темную сторону, то галактика вновь погрузится в хаос. Еще не родился человек, джедай, который бы смог одолеть Дарта Вейдера, который готов был убить собственного сына в угоду императору. Ты ничего не сможешь доказать, пока будешь бегать и прятаться. Ты просто будешь лишний раз подтверждать мнение тех, кто считает тебя проблемой. Если же ты будешь мертв, то будет мертва и угроза новому миру. Вместе с тобой может возродиться империя, сам император. Они понимают это, поэтому и требуют твоего заточения. Их требование логично.
Я невольно возвращался в мир старых воспоминаний, которые, я думал, уже начали угасать в моем сознании. Те дни уже давно миновали, но теперь они нахлынули с новой силой. Впервые я начал анализировать произошедшее тридцать лет назад тогда, когда увидел отца и отправил того под арест. Я снова и снова прокручивал в голове воспоминания тех дней, словно именно они могли дать ответы на все вопросы. Однако ничего. Тело Дарта Вейдера было сожжено. Точнее, то, что от него осталось. Мой отец вернулся к Свету, когда спас мне жизнь, убив императора. Однако это не меняет всех тех приказов, которые были им отданы. Если бы не Вейдер, дядя и тетя были бы живы. Если бы не Вейдер, я не оказался бы на краю гибели. Если бы не Вейдер, Старая Республика никогда бы не была преобразована в Первую Галактическую Империю. Мы бы не стояли здесь и сейчас. Мы бы с Леей росли вместе с родителями. Если не с обоими, то точно рядом с матерью, а не порознь, словно никогда и не существовали друг для друга.
- Вдумайся в свои слова, - я смотрел на отца, но не ощущал того смирения, какое бывает, когда говоришь с родным тебе человеком. Энакин оставался чужим. Я не знал его. – Джедаи из прошлого, заброшенные на тысячи лет вперед. Я готов принять это, потому что меня учили, что многое возможно и пути судьба все равно сойдутся в единой точке, убежать от которой не суждено тем, кому заранее было предначертано в ней появиться. Но объясни мне тогда, как оказались в живых те, кому уже давно следовало находиться в могилах. Баланс Силы шатается из стороны в сторону с того момента, как был возрожден Орден. И если ты так переживаешь это, то почему ты сбежал, начал размораживать темного и слушать его истории вместо того, чтобы остаться здесь и попытаться переубедить остальных, кто не готов был тебе верить? Ты мог бы перевесить чашу весов в этот раз также легко, как это было тобой сделано в прошлый раз. А теперь вдумайся, почему тебя боятся и жаждут видеть тебя в заключении.
У меня создалось ощущение, будто воздух в помещении сгустился. Мы говорили обо всем, кроме того, что действительно волновало. Хотя я готов был предположить, что моего отца волновала лишь судьба галактики, его жена и возможность доказать свою невиновность какими-то удивительными открытиями, словно в прошлом он уже не стал легендой. Но это ведь была молодая версия Энакина Скайукера. Импульсивный, заносчивый, своенравный, упрямый. Он не знал, что значит лишиться семьи, потому что у него эта семья была. Даже сейчас я не собирался арестовывать его, ведь он мой отец. Однако я не знал, понимал ли он это.
Наш разговор прервала Падме Наберри. Она говорила искренне, я видел это в ее глазах. И снова передо мной появилась Лея, когда мы с ней прощались перед ее отлетом. Любая поездка могла стать последние, поэтому снова и снова мы прощались, будто в последний раз. Падме была неглупа. Это неудивительно, раз в историю она вошла как королева и сенатор. Она лучше моего отца понимала абсурдность сложившейся ситуации, однако я не мог при всем желании принять ее сторону. Есть вещи гораздо важнее семейных драм.
- Я не состою в конфликте со своей совестью, - ответил я, приближаясь к женщине, сидевший в кресле. – Но я отдаю себе отчет в том, что любое неверное решение способно разрушить труд долгих десятилетий. Не только мой труд, но и труд других людей, - я замолчал буквально на секунду, чтобы понять, стоит ли мне озвучивать свои мысли. Я решил, что ничего не потеряю от этого. – Ты вошла в историю как мудрая королева и сенатор, защищавший интересы Республики, как член оппозиции, выступавший против создания империи. Если ты действительно та самая женщина, то ты должна понимать, почему другие опасаются и боятся. Они не хотят повторения того, что уже было. Ты этого не помнишь и не знаешь мира, в котором тебе не пришлось жить. Но многие другие его знают. Я не стану отрицать, что сам боюсь этого. Боюсь, что однажды твой муж снова сделает выбор не в пользу света. И во второй раз это будет крах, ведь уже нет императора, которого он убьет, когда тот решит лишить жизни его сына.

Ощущала ли она свою вину? Слова Люка неприятно отозвались в Падме, он был прав — так или иначе, прыжком на 50 лет вперед она оставила своих детей сиротами. Если бы она только могла вернуться обратно, да разве по своей воле бросила бы она близнецов? Но Падме сама едва ли понимала, каким образом она могла очутиться в 34 ПБЯ, о возвращении в 19 ДБЯ она и помыслить не смела. И похолодело все внутри — Люк думает, что именно так бы она и поступила: ее не было рядом с детьми, она никогда не сможет  искупить вину перед ними. Сын не знает ее, а она может лишь догадываться, что происходило в его душе под видом внешнего спокойствия.
– Найдешь способ вернуть меня обратно — и я исчезну, – такой поворот непросто было осмыслить, еще тяжелее произнести вслух свои домыслы, – Не думай, что я оказалась здесь по своему желанию. Это не так. Произошедшее — всего лишь странное стечение обстоятельств, – которые Падме и сама не понимала, – А до тех пор знай: мы не ждем от тебя невозможного, было время, когда подобные разговоры и для меня казались сумасшествием. Однако факты подтверждают самую безумную теорию. Я не надеюсь на всепрощение или безоглядочное доверие, у тебя есть веские причины не доверять нам обоим. Но встреча с тобой — не простое испытание. Галактика огромна, мы могли бы запросто скрыться в ее пределах, но мы здесь. Ты должен был узнать, что более ранние версии твоих родителей — нравится тебе это или нет — попали в твоей мир. Ты имел право об этом узнать.
Эмоции мешали строить диалог. Падме глубоко вздохнула и посмотрела в потолок. Она вспомнила, как когда-то ее, юного законодателя Набу, учили быть бесстрастной во время переговоров. Она должна была уметь поддержать беседу, произвести приятное впечатление, но показывать истинное отношение было запрещено. Она должна была сохранять холодный рассудок, даже если предмет обсуждений вызывал в ней горячий отклик. Как не хватало ей сдержанности в этот момент!
Падме с силой впилась пальцами в подлокотник кресла. Вены выступили на руках. Ровным тоном она проговорила:
– Мы пришли сюда не за тем, чтобы читать тебе родительские наставления, Люк. Ты в них не нуждаешься и на своем веку успел повидать поболее моего. В своих пререканиях и взаимных упреках мы отошли от главного, – она постепенно сверлила его бездушным взглядом, – А теперь задумайся, если все это произошло с нами, кто еще из давних знакомых мог воспользоваться теми же путями, чтобы попасть в 34 год?
Она пыталась донести до Люка мысль, ранее пророненную в разговоре Энакином.
– Мы не враги тебе, – она чуть повернула голову в сторону и посмотрела на гранд-мастера искоса, словно присматриваясь к нему, –  Однако ты находишься не в завидном положении. Какое бы решение ни принял, ты так или иначе проиграешь. Отдав под суд Энакина, ты отвлечешь внимание общественности от более важных проблем. Ровно до тех пор, пока не станет известно о появлении других адептов, считавшихся давно умершими. Но, поступив так, ты выиграешь время. А оно ведь очень нужно тебе, не так ли? ...Теперь у тебя есть информация, и только тебе решать, как быть дальше.
Она тихо прикрыла глаза, локтем опершись о подлокотник и сложив подбородок на руку. Головная боль не отпускала, как ни пыталась Падме спрятать напоминания о ней как можно дальше. Боль не давала о себе забыть, пульсирующими волнами отзывалась в висках, ударяя по черепу. С тяжелым сердцем она слушала рассказ мужа. Она не сомневалась, что любила его, она помнила это чувство, она и теперь его ощущала. Но Падме не могла поверить в то, что ее Энакин пытался навлечь беду на их общих детей. Она скорее бы умерла, чем поверить в это.
«Это с тобой и произошло», – отвечал внутренний голос на ее опасения.
И, протянув руку, взяла его ладонь, пытаясь задержать Энакина возле себя хотя бы на несколько секунд. Она видела перед собой раскаявшегося человека. Ему самому было не просто осознавать, в каком неведении он находился столь долгое время. Падме не могла и не хотела одобрить выбранные им методы, но оттолкнуть или осудить не сумела тоже. Окажись она она его месте, Падме точно также сделала все от нее зависящее, чтобы не потерять их маленькую семью. Но обстоятельства оказались сильнее их обоих.
От деланного спокойствия не осталось и следа. На ресницах вновь заблестели слезы. Она закусила нижнюю губу, чтобы не был так заметен дрожащий подбородок. Падме едва дышала, чтобы не хлюпать носом. Она мучилась и не понимала, что происходит. Не знала, что ей нужно сделать, как поступить, чтобы разрушить непреодолимую стену, воздвигнутую возле каждого обитателя комнаты.
Последующие слова мужа возымели над ней совсем не тот эффект, на какой он рассчитывал. На Падме они подействовали как ведро холодной воды на голову. Раскрасневшимся взглядом она смотрела на Люка, все еще находившегося где-то рядом. Казалось, за всем происходящим он тоже заметил и прослеживал тревожные сигналы.
– Ты заблуждаешься, Энакин, – произнесла она, пыльной стороной ладони смахнув с щеки слезы, – Ты не мог возникнуть в этом времени сам собой. И моё пребывание здесь лишний раз подводит к мысли, что все неслучайно. Ты ведь сам такого же мнения. И кому-то мог понадобиться инструмент для манипулирования тобой. Можно ли придумать что-то лучше, чем ожившая жена? – она горько усмехнулась. В очередной раз быть пешкой в чужом четко продуманном плане ей не хотелось. Но только при таком раскладе все становилось на свои места, – Люк прав, ты опасен.
Падме должна была это сказать, как бы тяжело это ни было.
– Ты веришь ему? – обратилась она к сыну, – Я люблю его и не могу не верить, – Падме бросила беспомощный взгляд на мужа. У него был усталый вид, – Но он не перейдет на Темную сторону, – резко отозвалась женщина, – Мы не позволим этому случиться. Здесь тебе придется поверить мне на слово.
И она просто не сможет жить без своего Энакина. С другой стороны, ей не хотелось быть ему в тягость, не хотелось, чтобы из-за нее он чувствовал себя обремененным. Она должна будет найти свою дорогу в новых обстоятельствах.
Она улыбнулась вымученной улыбкой.
– Люк, я хочу попросить тебя об услуге. Я пойму, если ты откажешь. Мне нужен доступ к архиву в вашем храме. Я слишком многое пропустила.

Я отдавал себе отчет в том, что мое окружение разделится на два лагеря – одни будут считать вновь вернувшегося Дарта Вейдера в его истиной ипостаси Энакина Скайуокера угрозой для Галактики, другие же поверять в его возвращение к Светлой стороне и станут возлагать на него надежды по изменению будущего в лучшую сторону. Если признаваться честно и откровенно, насколько в данный момент подобное возможно, то хочу сказать, что мне не нравился ни один из предложенных вариантов. Необходимо всегда и во всем придерживаться трезвых и разумных рассуждений. Возвращение Энакина Скайуокера и его жены будет иметь как множество негативных, так и положительных последствий. Вопрос в том, как именно они реализуются в условиях той современности, где ни один из них никогда не жил и не понимал.
Мне хотелось остро ответить на слова отца о том, что я потакаю ему, так как он является частью моей семьи. Мне действительно жаль, но он не прав. Он никогда не был частью моей семьи, за которую я сражался и готов был умереть. Да, я верил в его Светлую сторону, скрывавшуюся на протяжении долгих лет под личиной темного воина, однако это автоматически не сделало его близким для меня человеком. Я не знал его. И не уверен, что хотел бы узнать. Возможно, мне действительно выпал уникальный шанс, о котором многие только и мечтают, - познакомиться с родителями. Только вот мне не десять, не пятнадцать, не двадцать и даже не тридцать лет, чтобы не понимать – мы разные и живем в разных мирах, которые столкнулись по счастливой случайности. Они теперь находятся сами по себе и им никогда не стать чем-то большим, чем просто повторением старых историй. Да, раньше эти истории вызывали неподдельный интерес, потому что мне казалось, что я должен знать историю своих родителей. Теперь же есть вещи более важные, которые интересуют меня гораздо больше, чем оправдания двух людей касательно того, как жестоко поступила с ними судьба.
- То, что я не отдам тебя под суд, не значит, что с тебя сняты все запреты, - проговорил я, делая вид, будто не заметил предыдущих слов, дабы еще сильнее не распалять семейную драму, которая уже успела выйти из-под контроля. – Орден готов принять в свои ряды каждого, но я сомневаюсь, что ты там станешь желанным гостем. По крайней мере, сейчас. Однако и разгуливать самостоятельно по Галактике я тебе не могу позволить.
Люди действительно не должны знать, что сенатор Амидала вернулась. Это может вызвать много вопросов, от которых лучше избавиться заранее. У нее все еще могли иметься родственники, а это означало, что они окажутся под угрозой. Некоторые могут начать искать информацию в архивах – кто знает, какие данные попадут им в руки. Нельзя доверять никому и ничему в мире, где все еще идет война с оплотами прошлого. Наверное, моя сестра лучше справится с тем, чтобы помочь Падме придумать новую личину, но ее пока что нет в столице. И я не знаю точно, когда именно она вернется, дабы помочь скрыть внезапно открывшуюся правду.
Я смотрел на невысокого роста женщину и не понимал, как она могла стать причиной стольких бед и несчастий? Подумать только! Она ведь могла вновь стать этой же самой причиной, только уже более суровых бед, которые в любой момент обрушатся на всех нас, стоит кому-то чужому узнать правду. А это действительно заманчивая правда, которой нельзя не воспользоваться, если у тебя имеются враги, требующие того, чтобы их убрали с дороги.
- Если я не буду доверять всем своим последователям, то каким же я буду учителем? – задал я встречный вопрос бывшему сенатору, но не стал даже ждать ответа, потому что он мне не требовался. – Они джедаи. Они знают, что гнев приводит к темной стороне, поэтому учатся избегать его присутствия. Ни один из верных принципам Ордена не станет устраивать самосуд, так как это прямой путь туда, откуда не каждому суждено вернуться, - я покачал головой. – Вы слишком много думаете о себе, забывая о том, что есть люди вокруг. Иногда есть смысл поступиться собственными чувствами и страхами ради спасения сотен жизней, разве нет? Если мне не изменяет память, то в прошлый раз именно эгоистичность сгубила Галактику.
Немного резко, но я не мог смотреть на их душевные излияния, которые заставляли в моей душе рождаться гнев и злость. Эти люди были еще слишком молоды и юны, чтобы понимать всю ту ответственность, что легла на их плечи. Я готов был согласиться с трезвостью некоторых рассуждений Падме, так как в прошлом она считалась отличным политиком. Но и здесь я все-таки  джедай, а не политический деятель или же дипломат. Я просто знаю, что есть вещи, ради которых иногда приходится чем-то жертвовать. Но мои родители, если они действительно ими были, не собирались идти на уступки вселенной – вот от чего теперь нам приходилось заново выстраивать некогда потерянную жизнь. Они не готовы пожертвовать друг другом, собой или своими отношениями ради мира и процветания, ради благополучия граждан и планет, ради безоблачного будущего для их детей, внуков и правнуков. Так было в прошлом. Так будет и в настоящем. Я не мог доверять ни одному из них, потому что вместе они представляли собой угрозу не только для Альянса.
- Это понимание ты не докажешь ни чем, кроме своих поступков, - ответил я, смотря на отца в два раза моложе меня самого. – А пока ты этого не сделаешь, никто не признает тебя снова тем человеком, каким ты когда-то был. Тебе на пользу сейчас играет тот факт, что не осталось свидетелей твоего падения, а количество тех, кто видел то, что ты творил в галактике на протяжении более двадцати лет, значительно уменьшилось после многочисленных войн. Если ты этим не воспользуешься, то вряд ли мою веру в тебя можно будет считать оправданной.
Я сделал два шага назад, понимая, что наш разговор практически подошел к концу, так как мне на данном этапе более нечего сказать ни одному, ни второму. Нужно подумать. Взвесить все доказательства и аргументы. Решить, как поступить. Рассказать обо всем сестре. Я даже не уверен, стоит ли кому-то знать обо всем помимо нас двоих.
– В таком случае пока что ты остаешься со мной, - я повернулся к молодой женщине. – Подождешь возвращения моей сестры под моим присмотром. Пока ты под защитой джедаев - никто не тронет тебя без ведомых на то причин.

Я возвращался в Храм джедаев с тяжелым сердцем. Душа моя была неспокойна. Я с трудом признавал правоту слов Энакина, потому что не верил, что мои ученики могут предать меня. Знаю, это звучит глупо, когда тебе уже столько лет и ты уже не раз видел, как джедаи покидали сторону Света, устремляясь эгоистичными порывами себялюбия во мрак и темноту. Я не верил, что хотя бы один из них решит совершить самосуд. Я не верил, что они решат отдать вернувшегося из мертвых джедая на растерзание кровожадной толпе. А мой отец мог себе представить это отчетливо и ясно. Он боялся. Страх. Именно из-за страха джедаи покидали Светлую сторону. Я закрыл глаза, вспоминая последние минуты своего пребывания в обществе людей, которые называли себя моими родителями.
Я ощущал горечь в эмоциях другого Скайуокера. Она распространялась по атмосфере помещения, сгущая ее, делая тягучей и липкой, неприятной. Мы так ни к чему и не пришли. Каждый остался при своем. Я не желал повторения прошлых ошибок. Было бы намного проще посадить Энакина под замок. Проще, но правильно ли? Он не мог понять меня, потому что находился на своем месте, а не на моем. Может быть, ему и довелось прожить долгую жизнь, однако сейчас я видел перед собой не того человека, с которым фактически впервые познакомился на орбите Эндора. К сожалению, теперь я не был уверен, что он сможет пожертвовать своей жизнью ради моей, как это случилось тогда. Весь мир моего отца вращался вокруг жены. Он не хотел видеть ничего более. Он не доверял Судьбе, хотя в прошлый раз сам же и исполнил ее предзнаменования.
Мне было нечего говорить ни ему, ни Падме. Наш разговор зашел в тупик, оставляя после себя неприятный след, который больно сжимал все мои ощущения. Но я даже не старался спрятать их, потому что Энакин вряд ли смог бы пробиться сквозь мою защиту. Он был чересчур чужим и далеким. Как и его жена. Они существовали в своем мире. И никто более им не нужен. Вот ошибка. Еще одна ошибка, совершенная ими в прошлом и повторяющаяся теперь. Но если Падме я мог простить в этом, то отца – нет. Стать джедаем  - значит принести жертву во благо других. Сейчас я сомневался, что находящийся неподалеку от меня человек мог пожертвовать хоть чем-то ради общего блага.
Я отвернулся и подошел к своему старому другу. Р2. Он все время наблюдал за нашей встречей. Готов поспорить, записывал ее. Если подумать, то в памяти этого дроида хранилась целая история, которая началась задолго до моего рождения. Присев рядом с ним на корточки, я положил механическую руку на вращающийся купол дроида. Единственный «глаз» повернулся ко мне и замигал красным.
- Я полагаюсь на тебя, Р2, - проговорил я, отвечая на тихую трель дроида. – Ты знаешь, как со мной можно связаться. Только лучше не используй каналы Ордена, договорились? Либо используй шифр, который мало кому известен, - в ответ мне прозвучал недовольный сигнал. Я улыбнулся дроиду. – Я помню, ты все знаешь сам. Дай мне знать, если что-то пойдет не так. И… - я на секунду заколебался. – Попытайся увести его отсюда до того, как рассветет, - дроид отпустил короткую трель.
Я поднялся и подошел к двери, минуя дроида, который начал вращать своим куполом и передвигаться, словно он вышел из транса. Я и сам собирался уйти, когда Энакин решил самостоятельно выставить меня. Я в последний раз за этот вечер посмотрел на него, но не увидел ничего, что заставило бы меня изменить ход своих мыслей. Он слишком молод и самонадеян. Он забыл о том, чему его учили. Не мудрено, ведь прошло так много десятилетий. Я все еще чувствовал в нем касание темной стороны. Сейчас это действительно казалось лишь прикосновением, но раньше вся его душа была полна темноты, от которой лично я содрогался. Я не уверен, что однажды он сможет полностью вернуться на Светлую сторону Силы. Возможно, ему суждено снова пасть. Я не знаю. Мне не дано знать настолько глубокое будущее. Да я бы и не хотел, потому что тогда передо мной появился новый вопрос – а стоит ли это пытаться изменить? И если бы я не попытался изменить, то потом стал бы во всем винить себя.
Я мысленно прекратил поток хаотичных мыслей и одернул себя. Однажды очень близкий мне человек сказал, что нельзя брать на себя ответственность на судьбы Галактики. Необходимо уметь соглашаться с чужими решениями. Сегодня с чувством полного опустошения я покидал Энакина Скайуокера, незримо соглашаясь с его выбором, изменить который мне не удалось.
- Не переживай, я уже ухожу, - проговорил я, ощущая негативные эмоции, резко забравшие на себя контроль. Больше мне было нечего сказать своему отцу. Я открыл дверь, собираясь уйти, когда остановился и повернулся к окну, у которого стояла Падме. Я чувствовал в ней сомнение. Она не боялась, но опасалась того, что только может в будущем произойти. Бедная женщина, вошедшая в историю как мудрый политик и правитель, не смогла уберечь свою собственную семью от распада. Женщина, ставшая причиной многих бед, смертей и многолетних терзаний народов Галактики. Ей я сейчас сочувствовал гораздо больше, чем своему отцу. Почему? Потому что она была просто человеком, который никогда не должен был становиться тем, кто готов принести жертву во благо общества. Хотя именно она смогла бы это сделать. По крайней мере, до встречи с моим отцом.
- Я встречу тебя завтра после полудня, Падме, - проговорил я, обращаясь к одинокой фигуре, стоявшей у окна. – Буду ждать тебя внизу, у входа. До встречи, - я перевел взгляд на Энакина, делая вид, будто не замечаю его эмоций. – Да прибудет с тобой Сила.
Стоило мне покинуть помещение, как я понял, что на мои плечи свалился тяжкий груз. Груз эмоций, которые вдавливали меня в землю. Я ощущал смятение в собственной душе. И немного злости, которую распознать мог лишь тот, кто действительно хорошо меня знает. Я не должен был судить. Этому учил магистр Йода. Суждения приводят к заблуждению, но даже теперь, спустя столько лет, я продолжал совершать одни и те же ошибки. Я должен сразу понять, что эти люди никогда не были и никогда не станут моей семьей. Они живут в своем собственном мире. Я осознавал это, но где-то в глубине души, где все еще существовал ребенок, жаждавший родительской любви, я испытал настоящее разочарование от сегодняшней встречи.
Я несколько часов добирался до Храма. Мои легкие вдыхали холодный воздух столицы. Я пытался привести свои мысли и чувства порядок. Если бы не обещания вернуться и помочь Падме, я бы еще до рассвета покинул планету и отправился на Оссус. Там спокойнее. Там нет тьмы, нет злости, нет агрессии.
«На пути воина-джедая ничто не должно связывать…» - пронеслось эхом у меня в голове воспоминание из прошлого. К сожалению, Энакин Скайуокер был связан по рукам и ногам. Он сам выбрал это путь, а мне остается лишь смириться и идти своей дорогой.

Отредактировано Luke Skywalker (2016-08-29 01:17:42)