Совместно с Чужеземкой.
И вновь его удар встретило лезвие одного из мечей Чужеземки. Недурно. Арканн увеличил нажим, сжав рукоять второй рукой, однако прежде чем он успел выбить клинок из ее пальцев, его оттолкнула назад покорная воле «Героини» Сила. Этого, увы, было недостаточно для того, чтобы заставить его потерять баланс. Впрочем, хоть что-то Чужеземке все же удалось. Она выиграла драгоценные секунды чтобы опять сгруппироваться, в мановение ока оказываясь на ногах. Пока ничего неожиданного. Арканн внимательно изучил все доступные голозаписи со своим новым врагом, подмечая мельчайшие детали ее стиля боя.
Например, досадную привычку предпочитать слова делу. Она действительно даже не пыталась понять, что движет противником, цепляясь за самое очевидное и простое. То, что нашептывал ей отец. То, что лежало на самой поверхности, а не под дюросталевой маской. Она ни чем не лучше ни Арканна, ни Вейлин, ни уж тем более Тексана. Она просто еще одна удобная марионетка.
Слепо поверившая патологическому эгоиститу и лжецу.
С этой игрой было самое время заканчивать. Поудобней перехватив свое оружие, Арканн сделал еще один рывок, сначала нанося удар справа, а затем резко меняя траекторию движения клинка так, чтобы атака приходилась на открытые ноги Чужеземки.
Но это Арканн считал, что поединок следует завершить как можно скорее. Для Джины же в этом была возможность узнать о враге больше - и речь шла не только о его стиле боя. Она достаточно наслушалась о нынешнем Императоре от Ланы, Сеньи, Валкориона и насмотрелась сама в тот роковой день, когда двое пленников предстали перед Вечным Троном.
Она считала, что увиденное вполне складывается в цельную картину.
Арканн ненавидел ее за то, что его отец выбрал ее и при ее согласии поделился с ней силой, захотел поставить ее во главе всех.
Он не понимал, что у нее попросту не было выбора, кроме как покориться. Ей повезло, что после всего, что было ранее, Император был заинтересован видеть джедайку живой.
Ненависть Арканна она чувствовала вокруг себя обжигающим пламенем. Слушать ее он и не собирался, но это не значит, что она не может выговориться.
Говорить было о чем.
Злиться было на что.
Боевая ярость - отличное топливо в сражении, которое открывает второе дыхание. Джина всегда контролировала и тщательно выверяла каждый свой шаг, каждое движение, каждый бросок и удар, за годы научившись подчинять свое тело суровой необходимости. Когда мечи загорались в руках, не могло быть места для сомнений, боязни и спонтанности.
- Как же вы меня достали - вы, темные, алчущие власти, готовые переступить через любого, не ставящие ни во что самую жизнь. Из-за вас галактика все время на грани - а вам лишь бы потешить свое самолюбие. Вы не видите ничего и никого, кроме себя, забывая, что без этого вас не будет. Ты можешь мнить себя великим бойцом и непревзойденным правителем - но знаешь, кого ты в себе никогда не убьешь? Задвинутого в угол мальчишку, которому вся вселенная - недоставшаяся игрушка! Ты ничем не лучше своего отца, убившего две планеты, чтобы стать богом. Что в тебе было хорошего, чего ты не унаследовал от него? Ты такой же тиран и убийца, и все доброе, что могло в тебе быть, ты давно убил собственными же руками!
Поток бесполезных, беспомощных обвинений вплетался в танец мечей, идеально совпадая с его ритмом. Выпад, едва не пробивший поставленный Арканном блок. Выплюнутое в лицо обвинение в слепой жажде власти. Широкая желтая дуга, заставляющая «Героиню» отпрыгнуть в сторону, избегая соприкосновения с лезвием чужого оружия. Новая издевка, называющая его обиженным мальчишкой, играющим судьбой Галактики во имя собственной прихоти. Вихрь так и не достигших цели ударов. Упоминание отцовского наследства, отдающегося во рту постоянным привкусом паленого мяса. Бог. Тиран. Убийца. Разделенные ими на двоих имена, которые по сути являются лишь пустым сотрясением воздуха. Чужеземка никогда не поймет, что, пока Валкорион был жив, его дети не имели ни малейшего шанса на свободу. Вейлин, лишенная личности просто потому, что отец счел ее талант недостойным даже секунды внимания. Сам Арканн, положивший на алтарь императорского одобрения не только руку, но и свою жизнь. И Тексан...
...все доброе, что было во мне.
Отец. Ненависть перелилась через край, затопляя собой пустоту смотровой площадки. Он знал, на какую рану надавить так, чтобы едва заживший рубец вновь начал сочиться сукровицей. Арканн помнил вес безжизненного тела брата в его руках, тишину там, где всего секунду тому назад была успокаивающая рациональность чужого разума. Он позволил своему клинку нанести фатальный удар. Он позволил своей ярости взять верх над осторожностью.
Точно так же, как позволял и сейчас. Течение дуэли изменилось в мановение ока. Теперь за каждой атакой Арканна стояла сила, противостоять которой не сумели бы даже самые опытные мастера фехтования любого из орденов. Таким он был на Коррибане, когда что-то темное в сердцевине планеты позвало его, попадая в безупречный резонанс со спрятанным под мнимым спокойствием гневом.
Если ты слышишь меня, отец, знай – его смерть на твоих руках!
Чужеземка была загнана в угол. Чужеземка была обречена.
Это – лишь сотая доля моей боли!
Желтый клинок вошел в тело «Героини» немногим пониже грудной клетки, обжигая плоть, заставляя ткань ее куртки тлеть. Месть. Только она имела сейчас хоть какое-то значение, отметая горящий Эзайлум, Вейлин и даже Вечный Трон в сторону.
Когда пальцы Тексана, держащиеся за его запястье, разжались, Арканн увидел в глазах брата смерть. Как и все остальное, разделенную на двоих.