Нарракс почти никогда не видел снов. Наибольшая их концентрация пришлась на детство, и из тех наивных цветастых картинок он помнил хорошо если две или три. Со временем и ростом его способности воспринимать Силу, по мере того, как она наполняла собой сознание, бессознательное будто бы пыталось защититься, отгородить остов личности от вечных в своем движении потоков галактической энергии, и, закрывая глаза, Нарракс уходил в темноту и забвение и проводил ночи в тишине и покое, без снов. Всевозможные видения его посещали редко, даром предсказания он и вовсе не обладал (к счастью, слишком большая это была ответственность). Иногда ему жизненно необходимо было чувствовать себя не частью Великой живой Силы, а чем-то самостоятельным, целостным, и сон отлично справлялся с этой задачей. В других же случаях Нарракс нередко предпочитал медитацию — отдых совершенно иного толка.
     Но в этот раз он… все-таки видел сон. Или то, что можно было назвать таковым. Видел себя в невесомости, будто в вакууме, и пространство вокруг, цвет которого неуловимо менялся от черного, такого сухого, что ломило зубы, до какого-то грязно-розового цвета больной обескровленной плоти. Что-то, похожее то ли на желтую дымку, то ли на клубок трупных червей, забиралось под грубую ткань мантии, липло к коже и неприятно проникало под нее, сквозь нее, наполняя собой грудную клетку. Тревога ворочалась под ребрами, настолько сильная, что только навязчивый звон в ушах удивительным образом не давал ей перерасти в настоящую панику.
     Настоящую… Настоящую ли?
     На мгновение он будто бы увидел себя со стороны: сиротливо скорчившимся на узкой больничной койке в окружении вооруженных людей в темной одежде… и странное чувство обиды, горечи, недоверия. Мгновение спустя ощутил тоску и страх, но не свои и какие-то… робкие, в ореоле мягкого теплого света. Знакомое черное, будто выжженное присутствие в Силе могущественных ситхов… с кислым оттенком бессилия, с дрожью, низкой вибрацией, как если бы кто-то стучал по стеклу и кричал, но из звуков — лишь низкий то ли гул, то ли звон, с которым это стекло гнулось, но не ломалось, не выпускало своего пленника.
     А затем все вновь погрузилось во мрак, похожий на сон весьма и весьма отдаленно.
   
     Открыл глаза Нарракс раньше, чем начал соображать, и несколько минут тупо смотрел вперед, иногда смаргивая. Затем со стоном подтянул колени груди и накрыл голову ладонью, пропуская тупые рога промеж пальцев; его мутило, сердца будто стучали в висках, отдаваясь в затылке тупой тянущей болью. Он лежал на полу, гладкая сталь неприятно холодила бок. Приподнявшись, Нарракс сел, жмурясь от яркого света… и понял, что кроме просторной белой туники, обычной для каких-нибудь клиник и лабораторий, на нем больше ничего нет. И при нем тоже ничего нет: ни датапада, ни меча, ни пояса со всякой полезной мелочью. Вокруг, в какую сторону ни глянь, от пола до потолка тянулись мутно-синие полупрозрачные силовые поля.
     Нарракс пришел себя в камере два на два метра, выбраться из которой без посторонней помощи было не под силу даже джедаю — он хорошо это знал на собственном опыте. Здесь не было даже стула, чтобы на него сесть, поджать ноги и попытаться согреться, избегая прямого контакта со стальным полом.
     Понимая, что метаться и биться в силовое поле нет никакого смысла, Нарракс задумчиво потер пальцами лоб, невольно следуя покатой линии татуировки, и попытался прикинуть, как его угораздило оказаться здесь. Думалось плохо, медленно. К нему приходил Терон за советом, и он ничем не смог ему помочь (из-за чего переживал, а потому хорошо запомнил), потом он читал, отвлекаясь на редкие переговоры с Жаком, потом снова читал… и, в общем-то, занимался этим примерно до того момента, когда Терон же и предложил всем собраться на корабле Войда — выпить и поболтать. Вышло как-то скучно и уныло, тем более что, памятуя свою выходку на Хоте (трехтысячелетней давности), Нарракс больше полутора бокалов не пил вне зависимости от того, что разливали, и он вернулся в свою башню, медитировал и снова читал. А потом… уснул. Кажется.
     И проснулся здесь.
     Подобрав под себя ноги, чтобы сидеть на полу было не так холодно, Нарракс вскинул голову и осмотрелся. За силовым полем камеры простиралась довольно просторная зала, наполовину заполненная активными и дезактивированными камерами, колбами разных размеров с какими-то жидкостями и оборудованием, о назначении которого можно было только догадываться. Стены пестрили от многочисленных панелей, голоэкранов и цветных огоньков всевозможных индикаторов, а под потолком теснились яркие белые лампы, наводящие на мысли о лечебном заведении не меньше, чем белый халат, в который невесть кто и невесть зачем решил переодеть бесчувственного джедая (ну не мог он просто спать так крепко, чтобы не проснуться от того, что кто-то забрал его световой меч и снял с него нижнее белье).

В окружении сплошных форсюзеров долго прятать присутствие Митры не получилось. Первым ее почувствовал тот самый забрак, недоуменно хмурясь, ну а вслед за ним подтянулись и тортуга с человеком, начиная задавать своему гостю крайне неудобные вопросы. Например о том, почему за простым контрабандистом, спасенным с дрейфующего в открытом космосе древнего фрегата, таскается вполне себе могущественный призрак Силы.

В конце концов Аттону пришлось выложить всю офигительную историю как на духу. Об Изгнаннице и ее веселых приключениях имени Креи, о новом Ордене джедаев, возглавленном разномастной компанией покалеченных тремя войнами недоучек, о пропаже «Эбенового Ястреба» вместе с его новой хозяйкой да проклятым ведром болтов. До конца то и дело сбивающемуся на лишние детали рассказчику поверили лишь когда в монолог вмешалась Митра, подтверждая его слова. Как и раньше она могла завоевать чужое расположение одной откровенностью, лаконичностью да исходящей от нее аурой удивительной силы духа. К счастью, окрасившие ее после вспышки Аттона темные цвета быстро отступили под натиском серебра, возвращая им обоим такой необходимый баланс.

– Прости меня.

Он стоял перед ней на коленях, не решаясь встретиться с Митрой взглядом, подавляя острое желание вновь коснуться ее, чувствуя близость. После того, что он говорил, после того, что он делал, она могла без лишних угрызений совести оттолкнуть его от себя как отталкивают худших монстров. Он не имел никакого права считать ее своей собственностью. Если посмотреть правде в глаза, он не заслужил ни ее доверие, ни ее любовь.

«Все мы совершаем ошибки, Аттон.»

Тепло ее ладони поверху его волос казалось почти осязаемым, а затем хрупкая женская фигура повторила его жест, становясь вровень с ним и привлекая величайшего галактического неудачника к себе. Он прижался лбом к ее плечу, позволил своим рукам сомкнуться вокруг ее талии, боясь даже пошевелиться чтобы ненароком не разрушить светлое спокойствие этого момента.

Уже в который раз она отпустила все его грехи, сбрасывая с плеч Аттона его самую тяжелую ношу.

Возможно именно поэтому из всех обитателей древнего храма он был единственным, кто воспринял приглашение Терона на импровизированную вечеринку с удвоенным энтузиазмом. Как выяснилось в процессе, Митра никогда не напивалась до радужных глюков, подобно прочим джедаям старательно избегая спиртного. Для Аттона этот факт стал красной тряпкой, очень похожей на ту, которой тускены машут перед меланхоличными бантами чтобы раззадорить их. Разделенные на двоих узы Силы позволяли отчаянно протестующей Изгнаннице прочувствовать не только вкусовые особенности самых ядреных напитков Галактики, но и весь спектр сопровождающих алкогольную интоксикацию эмоций.

Последним относительно ярким воспоминанием Аттона стало страдальческое выражение лица забрака, тянущего его на себе в направлении импровизированного медотсека.

Голова болела так, будто бы он кутил добрую неделю во всех злачных заведениях Нар-Шадда одновременно. Перекатившись с живота на спину, Аттон сделал попытку сесть, невольно морщась от забившего горло комка дурноты.

– Ситхова мать... Где этот герой добыл настолько паленую бодягу?

Вместо ответа он оперативно огреб бодрящий заряд от шокера, срабатывающий куда лучше чем всякие контрастные души да волшебные настойки на сушеных гениталиях гизок. Нужно будет запомнить на будущее. Вполголоса матерясь, Аттон отыскал ладонями пол и, опираясь на руки, все же принял полувертикальное положение, осматриваясь.

– Окей, парни, это уже не смешно.

Зачем-то новые «друзья» решили посадить его в силовое поле клетки, изолировав и от незнакомого мужика, и от не менее незнакомой лаборатории за его спиной болезненным, полупрозрачным полем. Вот уж воистину – из карбонита сразу в полымя.

– Если это насчет вчерашнего, – Аттон попытался изобразить на лице что-то смутно похожее на сожаление, поднимая обе пустые ладони в примиряющем жесте, – то должен же был хоть кто-то разбавлять вашу уны...

Второй приход от шокера был куда менее приятным, заставляя его завалиться на бок и хаотично вздрагивать чуть не прикусив язык. Незнакомец по другую сторону силового поля тем временем удовлетворенно кивнул, оборачиваясь к кому-то невидимому:

– Этот пациент тоже в сознании.

– Отлично. Вас ожидают в зале для брифингов.

Возможность говорить к Аттону вернулась лишь когда за мужиком уже закрывалась металлическая переборка двери, делая весь богатый запас подготовленных ругательств по сути бесполезным. Что за херня здесь вообще происходит?

– Митра, – третья попытка привести себя в сидячее положение пусть и с трудом, но увенчалась успехом, – что случилось?

Отсутствие ответа заставило Аттона начать паниковать. Как бы он не пытался коснуться ее сквозь Силу, натянутая до предела связующая нить отзывалась одним и тем же.

Тишиной. Пустотой.

– Нет!

Не шибко думая о последствиях, Аттон впечатал кулак в силовое поле, мгновенно сгибаясь от обжигающей всю руку до самого плеча боли.

Отредактировано Atton Rand (2016-06-26 20:35:57)

     Ничего не происходило. Минуту, две, десять… Он быстро сбился со счета, но чувствовал: это место живет. Осмотрев залу сквозь силовой барьер и так и не сумев сделать никаких внятных выводов, Нарракс прошелся из стороны в сторону, восстанавливая нарушенную координацию движений, максимально удобно расположился в самом центре своей маленькой тесной тюрьмы и погрузился в медитацию, бережно, но неуклюже (сконцентрироваться было сложно) ощупывая все, что могла показать ему Сила.
     Космический корабль… или станция. Вокруг твердой оболочки, дышащей легкими живых (удивительно немногочисленных для такого пространства), простиралась безмолвная пустота, а вот внутри суетились и скользили по подсвеченным маршрутам своей судьбы крошечные огоньки — люди или экзоты, и все примерно одинаково тусклые.
     Но беспокоили Нарракса не они и даже не то, что сам он сидел в одном только белом халате в одиночной силовой камере. Сила здесь… казалась больной и ослабленной, и порча эта пронизывала ее потоки, подобно раковой опухоли, проросшей в здоровые ткани. Он осторожно касался ее язв, пытаясь разузнать о причинах, но даже если она и отвечала ему, Нарракс не мог понять, не мог уловить и собрать обрывки полу-мыслей в целостный образ, как нельзя голыми руками поймать ветер.
     Свет и Тьма сплелись в тугой пульсирующий клубок. Нарракс чувствовал, как отчаянно эти вены-змеи пытались вырваться из плена друг друга, и чувствовал силу, что удерживала их вместе, и угрозу, что нависла над ними лезвием занесенного для удара светового меча.
     Здесь происходило что-то ужасное. Или должно было произойти? Или уже произошло в прошлом… Нарракс нахмурился, до боли в висках напрягая волю в попытках сосредоточиться, но добился только того, что его на мгновение оглушил образ-вспышка: пламя. Крики людей, жар раскаленной стали, едкий запах плавящейся оплетки и ледяной холод открытого космоса. Неотвратимая гибель станции (или корабля?), но когда и при каких обстоятельствах — неизвестно.
     Это не помогло ему понять ситуацию. Как не помог и газ, которым вдруг начала заполняться камера. Ощутив на языке мерзкий сладковатый привкус, Нарракс досадливо поджал губы. Контролю дыхания учили всех юнлингов Академии, в Храме на Тайтоне же его то и дело просили продемонстрировать этот навык — крайне полезный для любого джедая. Глубокий вдох — да, немного газа все-таки пришлось проглотить — и обратно в медитацию, туда, где Сила звучала на краю сознания тихой песней, а воздух ощущался в груди упругим комком тепла.
     Он не позволит своим пленителям отравить себя так просто. Не в этот раз. Не для того он пролежал три с половиной тысячи лет в карбоните, чтобы теперь безропотно отдаться в чьи-то руки. Легкое покалывание в кончиках пальцев и бессмертные строки Кодекса на уме — справиться с удушьем было сложно, а силы уходили быстро, но Нарракс был, во-первых, вынослив, во-вторых, упрям — как джедай и как забрак. Пусть они там повозятся, он терпелив — подождет.
     Когда дверь в ближнем углу залы с тихим шипением скрылась в многослойной переборке, Нарракс все еще медитировал: голова поднята высоко, глаза закрыты, спина выпрямлена, грудная клетка неподвижна, ладони расслабленно покоятся на коленях. Люди, не знакомые ни по лицам, ни по ощущению в Силе, вплотную подошли к клетке, вполголоса о чем-то переговариваясь; он внимательно следил за ними, приоткрыв один глаз и не видя большого смысла в том, чтобы задавать вопросы: они скоро ответят сами, не словом — так делом. Двое — в белых больничных халатах, остальные — в строгой темной форме. И все — явно недовольные тем, что пленный джедай отказался вдыхать их газ.
     Джедай, к слову, потихоньку приближался к тому, чтобы потерять сознание — то ли от удушья, то ли от изнеможения, то ли от всего сразу.
Но ждать, пока это произойдет, таинственные люди не стали. Сразу несколько из них сняли с поясов короткие орудия, похожие на гибрид бластера с духовой трубкой. Пошатываясь и с трудом подавляя рвущийся из груди кашель, Нарракс поднялся на ноги, готовый… попытаться. Пристрелить его сквозь барьер они все равно не смогут, а он успеет… успеет…
     На деле он успел только отбить один снаряд в то время, как второй воткнулся ему в плечо. На поверку снаряд оказался дротиком, который Нарракс, вяло нащупав, выдернул из себя и повертел перед глазами, после чего покачнулся и рухнул наземь. Мерзкий сладковатый привкус на языке был последним, что ему запомнилось, прежде чем сознание вновь погасло.

     Снова очнулся он, уже лежа на спине и крепко-накрепко к чему-то прикованный. Слепящий белый свет резал лишенные ресниц глаза, и какое-то время Нарракс старательно жмурился, но привыкнуть к этому свету до конца так и не сумел. Твердый женский голос приказывал, мужские отвечали ему согласием. Резкий запах медикаментов, звон инструментов по чему-то стальному… Повернув голову, сквозь оставшееся после излишне яркой лампы марево Нарракс разглядел тех, кто лежал на соседних койках — Жака и Тиранниса. Оба — без чувств, но вполне живые, за них говорила Сила.
     Нокса он нашел взглядом чуть позже — сознательного, но окруженного… докторами? Учеными? Садистами? Иначе как садизмом он не мог объяснить то, что резать ситха взялись без анестезии.
— Проклятье…
     Нарракс дернулся раз, другой, но толстые плотные ремни держали крепко. Люди — а все они, как один, были люди — плотно обступили Нокса, полностью закрывая обзор, но Нарраксу не обязательно было видеть. Он не только слышал полные ненависти и боли крики — он чувствовал. И то, что он чувствовал, было хуже самой едкой брызнувшей на кожу кислоты — оно с шипением разъедало не плоть, а разум.
— Нокс! — Нарракс сам не знал, чего хотел добиться этим криком, но никто не обратил на него внимания. Он дернулся снова, напрягся так, что под натянувшейся кожей вздулись вены, но все без толку — ему изменили и силы, и Сила. В чужом страдании клокотала Темная сторона, и каждый ее всплеск резал Нарракса без ножа, заставляя до боли стискивать зубы.
     Оно должно было прекратиться. Прямо сейчас. Немедленно.
     И оно прекратилось, но вовсе не так, как ожидал Нарракс. Он, признаться, ничего толком не ожидал — весь этот кошмар смешал мысли в бесформенную серую массу. Вдруг стало тихо — слишком, невыносимо тихо — как бывает за мгновение до того, как взрывная волна сотрет спящий город в песок и пепел, а потом плотный комок темной энергии взметнулся куда-то вверх и с треском и скрежетом впился в стену. Нарракс невольно зажмурился — он лежал не так далеко от места, где осталась вмятина, и редкие осколки битого стекла долетели до его койки.
     Неизвестные засуетились, забегали, передавая друг другу какие-то указания. Все они, кажется, забыли и о Ноксе, и об остальных пленниках. Переведя дух, Нарракс закрыл глаза и вновь попытался сосредоточиться. Его трясло, на лбу выступила испарина, но, Бездна побери всю эту станцию, он не мог себе позволить просто лежать и ждать, пока какие-то извращенцы со скальпелями закончат потрошить Нокса и перейдут к нему, а затем — к Тираннису с Жаком.
     Он должен был собраться. Должен был найти силы, чтобы избавиться от пут, а потом освободить остальных. Как — дело десятое.
     И у него, кажется, даже начало получаться…
     …когда его накрыло странное ощущение тишины.
     Нарракс открыл глаза и растерянно заморгал, позабыв спрятать глаза от яркой лампы и тут же поплатившись за это — по внутренней стороне век заплясали лиловые пятна. Эта… тишина — он никогда не чувствовал ничего подобного. Как если бы мир вокруг продолжал звучать, жить, но он больше не мог его слышать, и это оглушило его, заставило чувствовать себя беспомощным.
     Что-то ушло. Пропало. Но что?..
— Не нравятся ощущения, да?
     Нарракс запрокинул голову назад, насколько того позволяли стянувший шею ремень и рога, упершиеся в твердую поверхность, и выцепил взглядом мужчину со смеющимися глазами и небольшой коробкой в руках, похожей на ящик с инструментами какого-нибудь механика.
— Так-то. Сюрпризы нам здесь больше не нужны, — мужчина прищелкнул языком и досадливо покачал головой, глядя на оставленную Ноксом вмятину на стене. Нарракс практически увидел, как умозаключения в его голове по целому ряду формул выводят небольшую, но все-таки неприятную цифру нанесенного лаборатории ущерба.
     Проверив что-то на боку коробки, мужчина поставил ее на небольшой стол примерно в центре залы, кивнул женщине, которая, судя по всему, была здесь за главную, и, вновь коротко глянув на Нарракса, таки соизволил пояснить:
— Исаламири. Милые твари, но знамениты не этим, а способностью глушить Силу. Вообще-то, нам было бы удобнее обойтись без этого, но вы не желаете вести себя хорошо, — он развел руками, пряча издевку за деланным сожалением. — Так что не пытайся.
     Так вот, значит, что замолчало — Сила… Если бы еще понимание придало Нарраксу хоть немного уверенности! С малых лет привыкший к тому, что видел и слышал чуть больше, чем остальные, теперь, лишенный своего шестого — самого сильного, обостренного — чувства, он казался сам себе маленьким, одиноким и слабым. Если с Силой у него еще был шанс вырваться из удерживавших его ремней, то без нее…
     Без нее ему оставалось только лежать и жмурить глаза от яркого света, не ощущая больше ни Нокса, ни Тиранниса, ни Жака.
     Ждать, когда подойдет его очередь угодить под скальпель этих докторов или ученых, или кем там они себя возомнили.
     Молчать, когда они, посмеиваясь над ним, заменяли окровавленные перчатки на чистые.
     Понимать, что, отрезанный от Силы, он не сумеет противостоять боли так, как это умели делать джедаи. Помнить, что боль — это широкая, окропленная слезами и кровью тропа, уводящая в пучину цепкой Тьмы.
     И терпеть.

Бывший Гнев Императора флегматично смотрел на газ, медленно вытекавший из вентиляции. Намного тяжелее воздуха, он словно жидкость сползал вниз по стене, сгущался на полу и лишь тогда, рассеиваясь, поднимался вверх.
Бежать было некуда. Задерживать дыхание – бесполезно.
Тираннис присел на корточки, плавными движениями разогнал газ в разные стороны, словно играя с плотными клубами мутного воздуха. А затем сделал вдох. Голова закружилась, веки потяжелели, пол резко поднялся и ударил мародера по лицу. Как в старом анекдоте. Только почему-то было совсем не смешно.

Некогда лучший мечник Империи не мог сказать, сколько времени прошло, прежде чем он смог открыть глаза. Пробуждению явно способствовал укол, пришедшийся в левую руку. Сколько именно времени прошло, Тирос не знал. Но вряд ли много. Скорее всего немного. Его усыпили лишь для того, чтобы безопасно транспортировать на этот стол.

Стол. Игнорируя воткнутую возле левого локтя иглу, воин медленно ознакомился со своим незавидным положением. Ремни перехватывали запястья, предплечья, щиколотки, бедра, грудь, шею, тем самым полностью исключая возможность каких-либо движений. Тот, кто придумывал эти путы, отлично знал, что человек с телосложением Тиранниса мог хорошо поставленным коротким рывком разорвать наручники, надетые разом на кисти и локти, даже не прибегая к Силе. Поэтому не дал ему возможность этот рывок совершить.

Очень, очень неприятно.
Тираннис открыл глаза. Нависший над ним человек в белой форме, державший в руках какой-то шприц, на секунду замер. А затем воткнул иглу во вторую руку воина.
Боль. Будто подобной болью можно кого-то удивить. Это была не пытка. Это было исследование. В голову Тираннису пришла мысль, что в галактике явно могли найтись существа, которые заинтересовались бы выдающимися форсюзерами прошлого. Ожидаемо.

Воин закрыл глаза, вздохнул настолько глубоко, насколько позволяли ремни, и обратился к Силе. Его взор был сильно затуманен, очевидно тот газ был и частично наркотиком, не позволявшим ему достичь достаточной концентрации, чтобы воспользоваться Силой в полной мере. Похитители были достаточно грамотны, чтобы понимать, на что способен форсюзер с такой связью с Силой, даже будучи в путах. Жаль.

Ещё один вдох. Тираннис ощутил ярость и боль Каллига, его словно захлестнуло волной какой-то затуманенной тьмы. Нарракс и некто Жак, оказавшийся вчера вместе с ними, тоже были рядом. И живы. А затем всё исчезло. Тираннис, насколько возможно, повернул голову, но ответ донесся сам. Некие исала-кто-то там. Очевидно, в ящике сидели твари, способные глушить Силу. Теперь он не ощущал ни гнева Нокса, ни растерянности Нарракса. Тишина. Для форсюзера лишиться связи с Силой словно потерять один из органов чувств. Но ведь люди живут и глухими, и слепыми.

Несколько игл, крови у него, наверное, забрали уже со стакан. Иглы подлиннее явно для анализов более интересных частей.
Гнев закрыл глаза и обратился внутрь себя. Он был воином, с самых ранних лет его готовили лишь для одной цели – сражаться и побеждать. Неважно, с помощью Силы или без неё. Он знал как вести поединок и с завязанными глазами, и с голыми руками, и не прибегая к Силе. И сейчас он обратился внутрь себя, в состояние сродни медитации. Человек может отрешиться от физической боли, обмануть свой мозг. Любой хороший воин это может. Получить пулю в руку и продолжить сражаться. И трещины в ребрах не причина падать и звать медика. Так суть воина, варлорда.

И сейчас Лорд Тирос сумел заглушить терзающую его боль, концентрируясь на своих мыслях. Впрочем, был у него ещё один инструмент - идеальное спокойствие, которому он научился, когда стал изучать Светлую Сторону. Интересное чувство – совершенно спокойно желать убивать. Не пытать, не мучать, просто быстро и решительно лишить жизни всех, кто сейчас в этой комнате мог стоять на своих ногах.

Именно так себя сейчас чувствовал Тираннис Гудериан. И, когда очередная игла, казалось, вонзилась в кость, он открыл глаза, но ни одна мышца не дрогнула на его лице. Боль пронеслась жаркой волной по всему телу. Мародер посмотрел на человека, державшего в руках непонятный инструмент жутковатого вида, посмотрел совершенно невозмутимо, будто его результаты экспериментов интересовали не меньше, чем мучителей. И совершенно буднично, тихо произнес:
- Ты ведь знаешь, что скоро умрешь?
Человек посмотрел на ящик с блокирующими силу ящерками. Лорд Тирос проследил за его взглядом и со вздохом, который должен был унять пульсирующую боль в висках, продолжил таким тоном, словно общался с детьми в младшей школе.
- Вы переоцениваете Силу. Она мне не нужна, чтобы владеть подобными знаниями.
Где-то сбоку раздался пронзительный крик, связанный с гизкиным дерьмом и кем-то очень цепким. Губы Тироса невольно тронула ухмылка.

Отредактировано Emperor's Wrath (2016-07-30 15:22:17)

Третье по счету, если учитывать последствия зажигательной вечеринки имени Терона, погружение во тьму прошло относительно гладко. Не было ни разрывающей черепную коробку изнутри боли, ни тошноты, оставляющей во рту противный привкус блевотины. Что-то металлическое на языке Аттон, впрочем, таки почувствовал, запоздало вспоминая, как его зубы сомкнулись на чужой руке. Так мудакам в белых халатах и надо. Увы, судя по тому, что он опять имел сомнительное удовольствие находиться внутри силового поля, диверсия не помогла ни одному из других пленников вырваться на свободу.

Все, кого Аттон встретил на Явине, так или иначе были особенными. У большинства из них аура в Силе по яркости не уступала митриной, ну а те, кому генетика решила не отсыпать заветных мидихлориан в количестве, демонтировали чудеса гениальности во взломе, пилотировании и прочих, особо важных для комфортной жизни в галактике, навыков. На контрасте с ними успешный недоджедай выглядел особенно жалко, вызывая что-то похожее на интерес исключительно давностью своей заморозки да витающим где-то неподалеку призраком Изгнанницы.

Если даже эти вундеркинды не сумели превозмочь связавшие их путы, то дело действительно отчетливо пахло пиздецом.

Жопа, дамы и господа, черная и глубокая как пасть сарлака.

В довесок ко всем несчастьям Митра как и раньше молчала.

На пол клетки Аттон опустился крайне медленно, борясь с появившимся будто бы из ниоткуда задорным головокружением. Любопытно. На этот раз он мотал срок не в гордом одиночестве, однако свернувшийся подобием эмбриона Терон не подавал особых признаков жизни. То, что парень явно притащил своих многочисленных друзяшек прямиком в жаркие объятия белохалатных ребят не по собственной воле, было так же очевидно, как и длинна суточного цикла Кореллии, однако, в отличии от остальных вынужденных гостей гребаной лаборатории, он мог знать что-то действительно важное.

Что-то, что поможет им сбежать.

– Эй, парень. – до своей новой цели Аттон дополз на четвереньках, то и дело встряхивая головой в тщетных попытках отогнать настырно затягивающую глаза зыбкую пелену. – Эй, я к тебе обращаюсь!

Для полноты эффекта он опять плюхнулся на видавшую лучшие дни задницу, хлопая Терона по плечу правой ладонью.