Написано совместно с Митрой. :З
После первых нескольких глотков она заходится кашлем, заставляя Аттона отставить бутылку в сторону и бережно гладить ее по коротким светлым волосам до самого конца лишающего ее последних сил приступа. Слаба словно новорожденный щенок акк-пса. Уплаченная за вторую жизнь цена была высокой, однако, ситх его подери, она стоила этого и большего.
– Не бойся, Митра. – наклонившись, Аттон прижался своей щекой к ее щеке, полуобнимая Изгнанницу. Ее близость возбуждала так, будто бы он не прикасался к ней больше трех тысяч лет, но пока с горем пополам ему все же удавалось удерживать свои желания под контролем. Для этого у них еще будет время. Очень много времени. – Спи. Я останусь рядом, обещаю.
Аттон так и не успел толком понять, что произошло, до того, как его накрыла с головой волна незнакомых видений. Он чувствовал боль от побоев. Он слышал ритмичный, сопровождающийся сдавленными женскими всхлипами, звук чужого удовольствия. Он боялся, отчаянно, до рези в крепко сцепленных челюстях. Он мечтал о силе.
– Митра, это лишь...
Отвращение. Одна эта эмоция, невыносимо яркая, невыносимо жестокая, заставила Аттона панически отшатнуться, прерывая как прикосновение, так и ментальный контакт. Тепло чужой ладони на ее бедре. Жаркое, смешанное с дешевым вином, дыхание на шее.
– Мразь!
Ладонь сжалась в кулак сама собой, и лишь острая боль от соприкосновения костяшек с металлической стенкой шаттла привела Аттона в относительное чувство.
Она больше никогда не будет чувствовать себя...так. Он позаботится об этом.
Его ярость обжигает ударом кнута. Серебристое вновь мешается с чёрным и алым.
Нет-нет!
Она не должна показывать своей слабости и того, тёмного и забытого. Она не имеет права мучить его своими ужасами и вынуждать чувствовать вину.
Митра тянется к его горячему разуму, охлаждая невесомым касанием, как тогда, не единожды, на Явине. Как на станции, где палачи Ревана могли бы учиться заново.
– Тише. Его нет. Его давно нет. Я больше не вспомню, – дыхание, её собственное, становится ровнее. Она снова раскрывает глаза, поворачивая голову так, чтобы видеть Аттона.
Что же она наделала...
– Я хочу чтобы ты был рядом, – сама затягивает узел. Не поздно передумать, отвернуться, вспомнить что все, кого она любит, все, кто близок, становятся чудовищами или погибают. Но...
Но она с усилием раскрывает кисть, в приглашающем жесте – возьми меня за руку.
– Отвези меня домой, Аттон.
Губы Митры вспоминают улыбку и даже, кажется, повторяют сложную мимику. Пока неуверенно, но она ощущает как послушно сокращаются мышцы.
Не её тело – её. Теперь – её.
Ведь, она хотела жить. Отрицая очевидное, мы лжём сами себе.
Она хочет жить, а цена уплачена – ими обоими.
Лампы уже не кажутся двумя слепящими светилами. Можно разглядеть скромную обстановку челнока и вырванный иллюминатором кусок бесконечного космоса.
– Я... слишком, – язык неохотно подчиняется. – Долго... спала.
Ее увещевания чем-то похожи на контрастный душ. Горячая струя для его ненависти, холодная – для ee прощения, но только вот в отличии от Митры Аттон никак не мог загнать чужую память подальше от собственных эмоций. Сволочь. Мразь. Он не имел права касаться своей дочери так, он не имел права оставлять на ее коже синяки. O, если бы Аттон узнал об этом раньше. Он гнал бы тварь до самого края разведанного космоса, позволяя ему на своей шкуре прочувствовать все, чему учили охотников на джедаев. Он начал бы с малого, с выдернутых ногтей и сломанных пальцев, постепенно заходя все дальше, к излюбленному ошейнику да пыточным дроидам. Когда она сидела на коленях у своего «отца», его член стоял колом от одной мысли о том, какой она станет всего через несколько лет, превращаясь из нескладного подростка в девушку. Ничего, после их с Аттоном встречи гизкиному дерьму было бы попросту нечем удовлетворять свои базовые инстинкты.
Успокоиться ему удается лишь когда он слышит ее голос. Настоящий, существующий не только внутри его головы, напоминающий, что ее жизнь сейчас всецело зависит от его самообладания и смекалки. Рука глухо ноет, однако в сложившихся обстоятельствах боль для Аттона – лучший друг и помошник. Она отвлекает его от дурных мыслей.
– Ты все еще слаба. Тебе нужно набираться сил, – ответная улыбка получается крайне неубедительной, – тем более мы еще не приземлились.
В аптечке определенно должен быть инъектор и ампулы со снотворным. Она пока плохо чувствует свое тело, а потому может даже и не заметить, что ему необходимо, цепляясь за сознание, как за решение всех своих проблем.
В одном она, впрочем, несомненно права. Она слишком долго была призраком.
Митра и сама не замечает, как позволяет ему решать. Сейчас она доверяет ему всё и себя. В какой-то момент хочется отдохнуть. Быть человеком и, возможно, заботы. Она всю жизнь бежала за правом быть впереди, быть сильной, бороться, пока не выбьют дух. Она запрещала себе малейшие слабости. Наверное, что-то сломалось. Или она просто устала быть одна, слушать тишину и далёкий рёв волн Силы.
Когда Крея видела прошлое Изгнанницы она вновь повторилась о том, что сильных лишения делают ещё сильнее. Кто из них ошибался сегодня, сейчас, разбираться не хотелось, но погасить пламя Аттона – да.
– Мы не допустим повторения. Чудовищ станет меньше, у нас обоих, я обещаю.
Послушно позволив сделать себе инъекцию снотворного, смежила веки. Его поцелуй, короткий, но в сознании куда более ощутимый, как глоток воды. И та же жадность, желание распробовать ещё. Его запаха, вкуса губ и тепла. Жара. Но сменой приходят объятия сна, на этот раз действительно мягкие и ласковые. Без единого видения, без образов, но и без тяжёлого чёрного полога.
Приземления не чувствует. Просто приходит осознание отдыха. Воздух больше не душит, биение сердца не вызывает охоту вырвать ломающий рёбра камень, а свет не грозит выжечь глаза. Только невыносимо хочется подняться. Испробовать пока немощные ноги и гравитацию – их неравную борьбу.
Облизывает губы.
И пить.
Ремни всё ещё стягивают тело. Митра пытается найти присутствие Аттона, но корабль пуст. Испугу она предпочитает думать. И смотерть не слабым зрением человека.
Вокруг всё теплится жизнью. Ярко, оглушающе. Слышен ветер, как в норы пробиваются маленькие, неказистые грызуны Чандрилы. Мерный рокот ветряных энергосборников. Ритм человеческих вдохов.
Среди мягких переливов миллиардов нитей, есть и его.
Они...
Дома.
Разум подсказывает секунды, чтобы начать отсчёт до возвращения того, с кем так крепко связаны Узы.
Чьи мысли сейчас – щелчки гипердрайва. И карты. Шорох пластиковых табличек.
Аттон...
Планетарная система безопасности засекла их едва шаттл начал заходить на посадку, услужливо выплюнув на голодисплей стандартную приветственную информацию и регистрационную форму. Бла-бла-бла, муниципалитет Чандрилы, бла-бла-бла, идентификационные карты, бла-бла-бла, таможенная декларация. Удивительно, как мало изменилось за три с лишком тысячи лет. Взломать это детище суллустанских говнокодеров могла даже вооруженная магнитной отверткой гизка, а потому Аттон не стал мудрствовать лукаво, пометив их с Митрой венценосной четой с Альдераана и обеспечив полным набором дипломатических неприкосновенностей. С таким уровнем автоматизации процесса подвох местные блюстители порядка заметят далеко не сразу, а если и заменят, то наверняка спишут на очередной коварный баг.
К тому моменту у гостей Чандрилы уже будет куда более удобоваримая история для прикрытия.
Лихачествовать идя сквозь атмосферу Аттон не стал, заботясь в первую очередь о все еще закрепленной ремнями Митре. Когда он возвращался к креслу пилота, она мирно спала, склонив голову на бок. Абсолютно беззащитная. Свободная от привычных обетов джедаев. Он не мог стереть из ее памяти ужасы покалеченного детства или Мандалорских Войн, но он мог дать ей другую жизнь. Жизнь, о которой девчонка с нижних уровней Тариса могла лишь мечтать.
Она заслужила право на дом.
Сегодня над западным материком висели низкие, до краев наполненные дождем, тучи. Пробив их плоским пузом, шаттл ненадолго завис на месте, позволяя Аттону осмотреться. Все те же зеленые поля от горизонта до горизонта. Все те же редкие точки ферм да немногочисленные города, образовавшиеся вокруг торговых космопортов. Аграрная идиллия, планета, на которой никогда ничего не происходит, «лучшее место в Галактике». Шестнадцатилетний Аттон был знатным мастером сарказма, не видящим ничего дальше острой необходимости найти приключения на свою малолетнюю задницу.
Подходящую ферму он выбрал скорее наобум, чем руководствуясь особым велением Силы. Из прочих кандидатов ее выгодно выделяло очень отдаленное даже по меркам Чандрилы местоположение да красота добротно возведенного из пластиковых щитов дома. Кем бы ни были хозяева, строились они явно с расчетом на большую семью и максимальный комфорт. Для проформы сделав еще круг, Аттон выпустил шасси, бережно опуская шаттл прямо на краю одного из засеянных незнакомым злаком поля.
Самым сложным оказалось заставить себя оставить Митру одну. Ей было совершенно ни к чему знать что он задумал, а потому на помощь как всегда пришел старый-добрый пазаак, надежно отгораживая ослабшую Изгнанницу от его разума. Она поймет. Она простит.
Однажды.
– Мы почти дома. – его ладонь машинально коснулась светлых волос. – Потерпи еще немного.
Игла инъектора вошла под ее кожу во второй раз, разгоняя по телу вместе с кровью новую порцию снотворного. Поправив сползшее термопокрывало, Аттон шагнул к шлюзу и вбил в расположенную подле консоль команду опустить трап. Это – последняя жертва и последний компромисс.
Хозяин ждал незваного гостя на веранде, однако в его руках не было ничего даже отдаленно похожего на оружие. Типичная Чандрила. На секунду Аттон почувствовал укол совести, тут же отметая его в сторону и напоминая себе о том, ради кого он здесь. Митра. Клон казался куда младше женщины, встреченной им в темнице Перагуса-4. Клон не видел кошмаров, которые видел оригинал. Клон – будущее, на которое у нее никогда не было шанса.
Но будет сейчас.
– Незнакомец, – на поверку мужчина оказался забраком, чем-то неуловимо напоминающим Аттону его недавнего соседа по несчастью, – что привело тебя на нашу землю?
– Необходимость.
Дотянуться до его сознания сквозь Силу оказалось легче легкого. Подчинить его своей воле – и того проще. Мысли забрака были простыми и умиротворенными, заполняя Аттона до краев чужими воспоминаниями. Молодая девушка с синей кожей и покрытыми белыми татуировками лекку улыбается ему, подперев подбородок кулаком. Младенец мирно посапывает в колыбели, крепко ухватившись ладошкой за большой палец матери. Аэрокар плывет над полями пока двое детей, мальчик и девочка, восторженно тянут руки к солнцу.
– Мне очень жаль.
Мужчина не слышит его, полностью поглощенный новой, доведенной до навязчивости, идеей.
– У моей супруги в Эмите есть сестра. Мы давно не проведывали ее...
В конце концов все четверо обитателей фермы понемногу начинают верить в одинаковую ложь. Им лучше перебраться в город, оставив ферму на попечении старого друга. Им лучше жить поближе к родне. Аттон старается быть деликатным, особенно с детьми, вытравливая из их памяти только самое необходимое. Отец сам подводит к нему девочку с таким же как и у матери цветом кожи, и она послушно смотрит ему в глаза до тех пор, пока в зрительном контакте больше нет нужды. Мальчик плачет, цепляясь за ладонь сестры. Новая память пугает его своей чужеродностью. Он чувствует, что что-то не так, как может чувствовать только ребенок.
Ничего. Со временем он окончательно забудет и этот дом, и эту встречу.
Когда они улетают на семейном аэрокаре, Аттон прижимается спиной к перилам веранды, чувствуя себя абсолютно истощенным. Соблазн поддаться усталости велик, однако пока он не может позволить себе расслабиться, методично собирая по дому самые очевидные следы чужой жизни. Детскую он просто закрывает, пряча карту-ключ в нагрудный карман куртки. Митра все равно еще слишком слаба для того, чтобы перемещаться между комнатами самостоятельно, а значит он еще успеет избавиться от разномастных игрушек да маленьких кроватей.
– Как ты себя чувствуешь?
Вернувшись на шаттл Аттон первым делом расстегивает ремни и кутает все еще находящуюся в полусне Изгнанницу в термопокрывало, осторожно поднимая ее.
