Если Джим и ждал пробуждения (в чём, впрочем, ещё никому не удавалось его уличить), то точно не такого. И дело даже не в зловонии, окружившем, окутавшем его, словно саваном, и отравившем молодого человека с первым вдохом, но в неумолимой ясности ума, лишавшей возможности действительно воротить нос от такой реальности, а не только делать вид, что он ещё не до конца собрался с мыслями. В этом отношении ему оставалось только лелеять зависть к своим товарищам по убогим пародиям крестовых походов на аскетичность и снобизм, доставшихся им от предыдущих поколений. Исключительно удовлетворения минутных слабостей ради — зависть по определению оставалась чуждой химерой для Джима Мориарти, не говоря уже о предмете недоступных ему «простых радостей жизни».

Он просыпается в чужом доме и помнит, как он сюда попал и зачем пришёл. Покрытый чужой (и, вероятнее всего, собственной) блевотой, он с трудом поднимается на ноги из-под чужих тел и конечностей. Он может назвать поимённого каждого присутствующего «отсутствующего» и тех, кто находится в соседних комнатах. Зарядка для ума, в котором уже плещется яд, готовый к извержению по первой же собственной команде, готовый затопить и это утро, и новоиспечённого посягателя на это сонное царство, роющегося в чужих карманах в поисках спичек и сигарет. Сделав первую затяжку, парень снова оглядывает мирно спящих товарищей.

Нет, это определённо не золотая молодёжь, хотя они из кожи вон лезут, чтобы казаться таковыми. По-цыплячьи тянут шеи, но всё, чего им удаётся в конечном счёте – собрать вокруг себя единомышленников, и тогда уже идея фикс выходит на новый уровень, заставляющий ненавидеть и зловещую дистанцию, имеющую непозволительно много общего с непреодолимым барьером, и собственную зацикленность, и её безрадостные альтернативы. Оттого и сборища эти всегда имели хищную подоплёку, лицезреть которую во всей красе и являлся Джим. Их веселье – настоящий шабаш, и он чувствовал себя званным и желанным гостем на этом празднике ненависти и отчаяния. Однако теперь, на рассвете, он был чужд им как никто другой. Они алкали его безумных кампаний, потому что и сами оставляли содержимое своей черепной коробки пылиться на книжной полке. В новом же дне им предстояло отыскать дорогу домой, и в этом Мориарти уже был им не помощник. Его не тянуло назад, у него имелась стойкая непереносимость пережитого. Попадая в некое подобие цикла, он чувствовал себя больным в том смысле, который горчил на языке и пробирался под шкуру.

Совсем как сейчас.

Добравшись до лестничной площадки, юноша делает над собой усилие, чтобы перебороть желание скатиться до первого этажа кубарем, вслушиваясь в звучный хруст каждой кости. Это не мысль о подобающем его стилю уходе, но одна из шести невозможных вещей перед завтраком. На улице его сразу же проглатывает вечно куда-то спешащий поток безнадёжных случаев, выплёвывая только у самой набережной. Может быть, ему и стоило вернуться к себе, но разве это не может подождать ещё какое-то неисчисляемое количество времени? Разве он не заслужил права потеряться в этот неопознанный день неопознанного месяца? Редкие в этот час в этой части города прохожие спешили обойти Джима стороной, и он не мог винить их за столь явное пренебрежение его смердящей фигурой. В какой-то мере он сторонился их в ответ, и это опять же имело своё обоснование, о котором ему, вероятно, никогда не придётся распинаться. Вдобавок к этому имелась ещё одна причина столь вызывающей тактики поведения с учётом того, что по всем признакам ему стоило бы прятаться и скрываться где-то среди этой мнимо безликой серой массы. Молодой человек с глазами и зарождающимися повадками старца не хотел прятаться, предпочитая выявлять угрозу до того, как сочинять достойный план рокировки будет уже слишком поздно.

Тем не менее через каких-то полтора часа Джим уже обнаружил себя в самом центре города, где видимость насыщенной жизни поддерживалась с особым рвением, словно ещё было перед кем щеголять своим предсмертным оптимизмом. Перед слоняющимся вдоль улицы бездельником, роль которого примерил на себя ирландец, из кожи вон лезть точно не стоило; ему это было нужно ещё меньше. Что завладело его вниманием по-настоящему, так это паб, расположенный на другой стороне улицы. Паб – для Нью-Йорка не новость, но вот мало-мальское достойное этого звания заведение – уже совсем другой разговор. Стремительным шагом пересекая уже нагревающуюся под неумолимыми солнечными лучами дорогу, Джимми появляется на пороге интересующего его заведения с такой небрежной улыбкой, словно его привела сюда не воля случая, но персональное приглашение, которое, впрочем, может запросто найтись где-то в бумажных завалах его настоящего жилища. Его не могут ждать в конкретном месте, ведь их поле боя – весь мир.

– Джентльмен угостит старого друга? – он садится напротив мистера Харта с таким видом, словно намеренно опоздал на встречу по крайней мере на полчаса. В какой-то мере так оно и есть. Он знает, что достоин презрения за свой вид и выбор манеры держаться, но мистер Харт – не тот человек, с которым подобные выходки срабатывают с безупречной предсказуемостью. – Что угодно, любое приветствие на ваш выбор.[NIC]Jim Moriarty[/NIC][AVA]http://imgdepo.com/id/i9240859[/AVA][STA]poor soul[/STA]