Our paths they did cross though I cannot say just why
We met we laughed we held on fast and then we said goodbye
And who'll hear the echoes of stories never told?
Let them ring out loud till they unfold.

---

Мерно качается море, убывая и прибывая.
Волны ласкают ступни. Она идёт прямо, уверенно, как человек, чётко видящий перед собой цель. И острая галька под ногами – не та мелочь, что может остановить.
Вокруг мало что видно: луна серебрит поверхность воды, играет бликами в белых волосах, но на большее её скудного света не хватает. Можно ориентироваться по звёздам, сегодня, кажется, особенно ярким, но это ни к чему. Слабо звенят браслеты на руках, этот тонкий звук едва уловим, его уносит дующим с гор ветром, заглушает рокотом волн. Может быть, его и вовсе не слышно - ей лишь мерещится. Какая мелочь. Какая незначительная мелочь, пока Эванджелина чувствует холодящий запястье металл. Он полон магии, отдающей в сознании мятной зеленью, и пропитан её собственной кровью, алой – странное сочетание, но дающее свой результат. По затерянным тропам, в этом месте, забытом людьми и брошенном богами, он вёл её к брату с непоколебимой точностью. Она это чувствовала.
Идти на смерть оказалось удивительно легко. Может быть из-за болезни, не оставляющей шанса на другой исход. Может из-за её жизни, долгой для их гибнущего мира, полной событий и потрясений. Может из-за того, что сама она убила стольких, что привкус тлена навсегда поселился на корне языка. Волнение её никуда не исчезло, как и страх, но он теперь был другим. Эви больше не чувствовала того липкого ужаса, сковывающего сознание, что терзал её в юности, и той отчаянной безысходности, что завладевала всем её существом всего год назад. Год назад она была в другом конце мира, в месте, что могла назвать домом, а могла и не назвать. Бывали места, где её ждут. Туда Ланзарт никогда не возвращалась.
Ветер треплет волосы, тяжёлые от пропитавшей их влаги, с озорной весёлостью, так не подходящей этому месту, пытается сорвать укрывающий плечи платок, такой же пронзительно красный, как и её глаза. Здесь пустынно. Она на секунду останавливается, раскидывая руки в стороны и прикрывая веки. Ветер уносит звуки, и можно представить, что она одна и здесь, и в целом мире. Будто остатки их цивилизации, чудом уцелевшие после катастрофы, уже сгинули. Этот путь не минует их, так почему бы не сейчас, а не через десяток другой лет? И осталась только она и природа. Но и Эван скоро не станет.
Понятно, почему брат выбрал это место. Оно создаёт потрясающую иллюзию свободы. Земля большая, а население скудное. Здесь будто край мира, покой и тишина, утешение в солёном бризе, умиротворение в шуме волн, наслаждение в печали.
Она делает шаг вперёд, снова, продолжая свой путь.
И кривит губы в презрительной усмешке.
Он спрятался. Как последний трус.
Спрятался от мира, от жизни, от судьбы. Он думал, что ему удалось ускользнуть. Но это не так. И Лина – не глупый Кай, она понимает, что все не так, как кажется. Убежать невозможно. Как убежать от жизни? Как убежать от жизни и остаться живым? Да он больший покойник, чем она сама, в которой жизнь едва теплится. Сбоку всхрапывает Юмгаста, как ещё одно подтверждение иллюзорности одиночества. Море нежно обнимает щиколотки – оно тоже здесь, и не здесь тоже, везде, где её воды касаются берегов. Просто на одном, конкретном, сегодня обещает быть чуть веселее, чем на иных.
Мир сереет в предрассветных сумерках, когда она понимает, что добралась. Эви щурит глаза, разглядывая виднеющуюся вдали лачугу. Слишком темно. Кажется, у неё даже мелко подрагивают кончики пальцев, так накатило волнение. Ланзарт скрещивает руки на груди, храбрясь, и постояв так немного, выходит на сухой берег. Её хочется встретить последний рассвет, а потому нет смысла торопиться. Лошадь покорно подставляет шею, когда в порыве эмоций её треплют по холке. Да, они добрались. И сумасбродная цель её, лишённая всякой логики и обоснований, совсем рядом. Почему-то у Эван хорошо получается думать о том, как брат убъет её – наверняка будет больно – и совсем не получается думать о нем самом. Кай Ланзарт – совсем не тот человек, которого хочется видеть в своей жизни. Он абсолютно дурной на голову, и это бесит, он перепортил ей столько нервов, что не перечесть, он трус и слабак, хотя природа щедро одарила его магией. Она ловит себя на мысли, что её желания противоречивы: в чем-то, самую капельку, хочется увидеть, как он изменился. Вдруг стал калекой или заработал шрам на все лицо? Похож на отца? Тот очаровательно бился в конвульсиях под её молниями. Но в то же время последнее, что Лина хочет, это видеть брата и снова злиться, потому что по-другому быть не может, и потому, что сейчас он кажется ещё и жалким.
Когда пламенеющий диск показывается над горизонтом, небо уже просветлело достаточно, чтобы Эви не продолжала путь в темноте, рискуя сломать ноги перед самым важным, потому что последним, событием в её жизни. Вблизи лачуга оказывается смутно знакомой, это образ на грани сознания, из тех ассоциаций, что никогда не удаётся вспомнить, но которые в любой момент могут возникнуть сами. Ладонью Ланзарт проходится по камню, который так и манит присесть на него, но идёт дальше. Врываться в чужой дом невежливо, но её это волнует в последнюю очередь.
Внутри странное чувство пропадает. Эван осматривает скромную обстановку, пробегает глазами по столу с бумагами, подобию шкафа, пустующей постели. Внутри никого нет. Это вызывает лёгкую растерянность, но браслет все так же холодит руку, почти обжигающе, словно её кожа не может согреть металл. Значит,  кровный родственник её где-то совсем близко. Первая мысль, конечно, броситься искать – Кай должен быть где-то совсем рядом. Но следом накатывает ощущение слабости, муторное, неприятное, и Эви понимает, что никуда не побежит. Все равно он вернётся в свой дом.
Она присаживается на колченогий стул, отпивает лекарство, всегда удобно размещающееся в кармашке походной сумки, и без особого интереса косится на стол. Ведёт кончиком ногтя по корешку книги, осторожно, точно та вполне может цапнуть за руку. Но не открывает, опирается локтём на стол, подпирая ладонью щеку, и просто ждёт.
Господи, которого уже давно нет, кто бы мог подумать, кто мог бы в здравом уме представить, что она тут окажется?
[AVA]http://s010.radikal.ru/i313/1508/34/d8b2c17d8f5c.png[/AVA]
[NIC]Evangeline Lanzart[/NIC]

From the dawn of time to the end of days
I will have to run, away
I want to feel the pain and the bitter taste
Of the blood on my lips, again

Такое странное чувство когда кажется, что конец света скоро настанет. Стоит за плечом, прячется где-то в тени и ждет своего часа, чтобы выскочить неожиданно, хлопнуть в ладоши, да и случиться.

Только вот Армагеддон, в общем-то, уже давно наступил. Может в Мегиддо или Дамаске, может в Нью-Йорке или Британии - до них доходит много названий, старых и новых, разных самых, а толку от этих слов? Кровь пролилась, все сущее разрушается, разве что к чертям не катится, потому что черти, бедняги такие, наверное, тоже вымерли, не выдержав творящегося вокруг безобразия. Только монстры остались да люди вот, их извести даже концом света не просто.

Чувство это дурное может от того взялось, что ей то уж точно сегодня придет конец? Для каждого человека мир это он сам. Её Рагнарек изволит опаздывать, и это даже смешно. Смешно и странно, потому что нельзя так долго гореть - год, пять, десять, всю свою чертову жизнь - но она пылает, со своей ненавистью, взлелеянной в душе и сердце. Потому что нельзя прийти к своей цели, к своей мечте, и не усомниться в ней в самый последний момент, когда кажется, что ещё не поздно все переиграть.

У Эван было время подумать. Она думала, покидая дом, она думала, измеряя шагами сотни дорог, она думает сидя в тиши и тьме покосившейся лачуги - проклятый круг мыслей все не заканчивается. Думает вовсе не о своей смерти, потому что все бури, в конце концов, затихают. Её мысли обращены к пламени и пахнут кострами и одиночеством.

Её ненависть к Каю это константа, неизменная величина, Солнце, что вставало сначала на западе, а теперь на востоке, но так и не исчезло. Эванджелина желала его смерти и, откровенно говоря, все еще могла попытаться стать последней Ланзарт на земле. Эви вспоминает детство и мусолит свои чувства как вишневую косточку, катая их на языке от щеки к щеке. Раньше все казалось ей правильным и нормальным, но теперь что-то не давало покоя. Это еще даже не мысль, только ощущение, легкое словно перышко. Оно раздражает, щекочет и хочется или понять, или выкинуть его уже навсегда.

Эван думает, и едва не откидывается назад, чтобы покачнуться на стуле – давняя глупая привычка, подцепленная еще от шута-Ниэлла – но ловит себя на мысли, что тот вполне может развалиться от подобного вопиющего пренебрежения к его колченогой особе. Секундная заминка позволяет ей отвлечься и, чтобы снова не увязнуть в этом болоте, она оглядывается по сторонам. Взору даже не за что зацепиться. Как можно жить в подобном месте, Лина не представляла. Зачем – тоже. Можно построить стены и отгородиться потолком, но небо как было над головой, так там и останется. Мир за стенами не изменится и человек внутри них тоже.

Кай появляется в дверном проеме как-то естественно и незаметно – на секунду все в ней замирает от страха. А в следующую секунду предвкушение чего-то особенного прокатывается волной вниз по спине, и сердце начинает биться быстрее, яростнее. Эванджелина слушает его голос: звуки складываются в слова, слова в предложение, но суть всего между ними передает именно голос. Она всматривается в его лицо, прячущееся в глубоких тенях и полутьме комнаты, и видит уставшего, потрепанного жизнью мужчину. Эван и сама такая, другая, обессилившая женщина с косым шрамом на щеке. Поменялись они, но не их чувства.

Если бы взглядом можно было убивать… Кай, безусловно, уже исполнил бы ее мечту.

- Брат мой,- Эванджелина дарит Каю самую паскудную улыбку из своего арсенала, больше похожую на волчий оскал. Говорили, после неё желание съездить в зубы наглой девице становится почти нестерпимым. Пусть. Так и надо. И она продолжает голосом лишенным всякой иронии или трагичности, таким тоном можно говорить о погоде,- решила зайти в гости, пока ещё не поздно, знаешь ли.

У неё в голове зреет ещё около десятка ехидных фраз и вопросов сверх этого, начиная от комментариев к внешнему виду и заканчивая горькой иронией по поводу одиночества и интереса к водной стихии, но Эви не произносит ничего из этого. Вместо этого она решает брать быка за рога или змею за хвост – за чешуйки? – не суть важно кого и за что.

- У нас осталось одно не решенное дело, верно?- она зло сверкает прищуренными глазами, явно намекая на желание каждого остаться последним в своем роде, вылившееся в ту схватку десять лет назад, приведшую к смерти многих людей, но никого из Ланзартов. По таким делам срока давности не бывает. Лина разминает руки и хрустит пальцами, будто собирается пустить их в ход,- я хочу поставить точку в этом вопросе. Сегодня.

Она выпрямляет спину… и складывает руки на коленях, точно примерная девочка, да еще и голову на бок наклоняет, волосы скользят по плечу назад, открывая шею. Всем своим видом показывала бы, мол, вот она, я, совсем не сопротивляющаяся, только огонь в глазах все горит. Даже когда она прикрывает их на миг, а потом снова открывает и смотрит на Кая решительно и прямо, в них не появляется ни тени жертвенности или смирения.

- Именно поэтому я сдаюсь.

Все на милость победителя. Не особо интересуясь его желанием и мнением.

[AVA]http://s010.radikal.ru/i313/1508/34/d8b2c17d8f5c.png[/AVA]
[NIC]Evangeline Lanzart[/NIC]

The stars are not wanted now: put out every one
Pack up the moon and dismantle the sun:
Pour away the ocean and sweep up the wood;
For nothing now can ever come to any good.

Эван помнит, как она уходила из ордена, ставшего её пристанищем на несколько не самых плохих, стоит признать, лет. Всем, конечно, плевать на правила, они независимые творцы, господа этого подыхающего мира, но была вещь, которую все исправно выполняли. Если ты уходишь, неважно почему - уходишь, а не твой труп остается гнить на солнцепеке до заказа, когда выйдут трапезничать монстры – ты должен привести преемника. Потому что нельзя играть в общество, не передавая знания другим, не расширяясь. Она знала, что это бесполезно, но привела.

Инги могла силой своей магии вывернуть существо наизнанку, заставить шматы мяса отваливаться от костей, кожу шелушиться и облазить пергаментными пластами, мышцы и сухожилия изгибаться пол неведомыми углами. Может в компенсацию, а может просто потому, что все они мутанты и доживают последние года – у нее всегда облазила кожа, особенно на руках. Инги на дух не переносила прикосновений людей, предметов, одежды, даже воздуха. Они причиняли ей боль. Однажды она сказала, что вся её непобедимость заключается в том, что она не чувствует "безопасного пространства".

Эван не понимала её, потому что не испытывала проблем с тактильными контактами, потому что любила жизнь, хотя само по себе ее существование приняло боль. Лина чувствовала себя уютно в этом мире и думала, что их отличие заключается именно в этом. Сейчас она подумала о том, что разница вовсе не в этом. Просто Инги еще была готова побороться за свою жизнь. Ланзарт причисляла себя к покойникам и мир был её последней колыбелью.

Их мир очень прост и очень жесток, он учит всегда, во что бы то ни стало — не показывать вид, что тебе плохо. Не открывать слабых мест, никогда. Она чувствует недоброжелательность вокруг и улыбается еще более дерзко. Она хочет ссутулиться от усталости или вовсе сжаться в комок, но расправляет плечи. Она хочет обнять себя за плечи, потому что не чувствует себя сильной, но ладони расслабленно лежат на коленях.

Она хочет пригнуться и вздрогнуть, когда около её лица проносится чертова чашка, но издает короткий смешок и с кривой ухмылкой слушает, как Кая "прорывает". Эванджелина не уверена, но возможно эту тираду стоит считать одной из самых длинных в истории их отношений.

— Хочешь поставить точку в этом вопросе — помоги себе сама

В этот момент ей хочется ударить его. Даже не магией или кинжалом, а рукой по лицу, залепить звонкую пощечину, чтобы голова его дернулась и в уголке губы заалела кровь. Абсолютно иррациональное желание, с учетом того, что он ей ничего не должен, и уж тем более ничего и никогда не обещал.

Все, что с ней случалось, она принимала и шла дальше или же изменяла. Эви разрушительна в каждом своём действии. Она небо с землёй сведёт, лишь бы всё было так, как ей хочется, Солнце погасит и заставит вместо него светить Юпитер. Эванджелина не умеет делать на половину, Эванджелине Ланзарт не знакома с таким понятием, как "полумеры".

И если она пришла сюда, чтобы умереть от рук брата, даже если это самое идиотское решение в её жизни - так и будет.

Эван встает так стремительно, что мир вокруг кружится, но не ждет, когда карусель успокоится. За два размашистых шага она становится прямо напротив него, слишком близко, но некому здесь напоминать о приличиях. Близко, но не касаясь, между ними остается тонкая полоса воздуха и знакомая бездна отчуждения и непонимания.

Они примерно одного роста, до идиотизма высокие и может оттого смотрящие на всё и всех вокруг сверху вниз пока не становится поздно. На Кая, к сожалению, приходится смотреть почти ровно, рубиново-красный против змеиного золота.

- Черта с два я уйду отсюда,- тихо, на грани с шипением, Эви четко проговаривает каждое слово. Эта констатация факта. Ланзарт всегда получает то, что хочет, даже если это её собственная смерть.

Едва ли ей понадобится много времени, чтобы довести его. Кай хочет выиграть, выиграть не так, как предлагает она, и он будет сдерживаться. Как долго? В её распоряжении не так много времени, да и в его, откровенно говоря, тоже. Вблизи это хорошо видно, они одинаково покойники. К вечеру, крайний срок к завтрашнему утру, их ненависть перевесит глас разума. Не только его, её, скорее всего, тоже. Это, наверное, будет похоже на безобразную драку, на которые они были горазды в далеком и очень юном детстве, но никак не на убийство.

Вывод из представившейся картины напрашивается сам собой – если что-то неизбежно, можно это приблизить. Её чертового «безопасного пространства» в конце концов, давно не существует, как и страха смерти.

- Я могу,- кончики ее пальцев упираются ему в грудь,- убить тебя сама. Уверенна, твое гнилое сердце остановится даже от маленького разряда. Ты сдохнешь. Я, правда, тоже. Но ты, ты будешь первым. И от моей руки.

В её улыбке есть что-то восторженное. И маниакальное.

- Как тебе такой вариант, Кай?

[AVA]http://s010.radikal.ru/i313/1508/34/d8b2c17d8f5c.png[/AVA]
[NIC]Evangeline Lanzart[/NIC]

Things not what they used to be
Missing one inside of me
Deathly lost, this can't be real
Cannot stand this hell I feel

Эван пропускает едкое замечание Кая мимо ушей - они в жизни друг другу доброго слова не говорили, так что нет в нем ничего удивительного. Как нет и ничего лживого, она знает, что на этой грани бытия её удерживает лишь чудо. Точно так же, как и его. Хотя нет, мысленно смеется она, пока Кай кашляет прямо перед её лицом. Он куда как более мертв, это по глазам видно. Если бы это было возможно, Эванджелина хотела бы жить несмотря ни на что, вот в чем их разница. Но это невозможно.

- Оно и видно, что ты не оживший труп,- фыркает она по инерции, голосом подчеркивая слово "оживший".

Жить для них невозможно. Лина знает. Лина стоит с прямой спиной, сама себе сила и единственная опора, пока Кай сплевывает кровью, и боль танцует у неё на костях, и в самих них, кажется, тоже. Эту боль не убить, от неё не сбежать, она молча сжирает живьем, оплетает собой каждую жилу, проникает в каждую клетку. Она тленным дыханием смерти прячется в сердце и вокруг витает, но всё не забирает. Остается жить с ней и танцевать с нею вместе, как будто еще живет. Очаровательная иллюзия.
То, чего хочет Эван в данный момент - чтобы он перестал улыбаться. Ну, помимо того, чтобы перестал упрямиться и убил её уже, наконец. Только брат, как это всегда бывает, поступает вопреки её желаниям.

- Тогда это будет означать, что я победил.

Младшая Ланзарт стоит прямо перед ним, и Кай словами своими и всем внешним видом, этой паскудно-безумной улыбкой, этим хаосом на дне зрачков говорит – убей же меня. А Эван… Эван кажется, что все это уже было.

Улыбка Кая бесит её до дрожи. Пальцы судорожно сжимаются, хватая воздух. Воздух вместо его горла, лица, глаза, чего угодно, но чтобы больно, чтобы губы кривились, а не тянулись от одного уха к другому. Где-то в Эван все еще горел огонь. За стенами начинается дождь, и можно было бы вызвать молнию с неба, как когда-то давно, когда силой было полно тело. Пламень небес превратит в ничто и этот дом, и их тела. Но разум судорожно отметает все варианты с членовредительством и убийством, в голове вторится часть фразы, сказанной братом: "продолжай то, что начала". Конечно, он не это имел ввиду, не то, что она вспомнила.

Она не будет его атаковать. Не дождется. В этой жизни Лина была сама себе всем, потому что не оставалось никого другого вокруг. Была силой, надеждой и разочарованием, щитом в одной руке и мечом в другой, сама себя она хранила и сама себя не берегла, друг и враг себе, горечь и жизнь. И сама себе будет смерть тогда, да только не так, как Каю хочется.

Кто бы знал, как она устала делать все и всегда одна.

– Раздражаю я тебя, да? – говорит Эван уже не зло, но улыбается - точно зеркало отражает. Это выходит как-то само собой и стоит осознать - тут не нравится. Зеркалом ей быть надоело.

Мысль кружится в голове с самого его появления в этих ветхих стенах и Ланзарт решает - а почему бы и да? Завтра для неё уже не будет в любом случае. Но она намерена добиться своего.

- Ты горел, а потом превратился в лёд,- выходит тихо, на грани с шепотом, но они стоят близко, смотря друг другу в глаза. Эванджелина ищет слова в себе, выворачивая душу наизнанку. В ней живет молния так же, как в нем огонь, умереть это может только вместе с ними.

- А чего ты желал, скажи? И куда должны были привести пути? О чем ты мечтал? А потом пожелал лишить своё сердце того, что ты не смог найти.

Её ответы на эти вопросы несут только боль - остается надеяться, что Каю не лучше. Они всегда мало понимали друг друга. Вполне возможно, что в его-то душе все умерло, отжило, и она ошибается, или сердца у него о чем-то страдающем никогда не было. Вполне возможно, она оказывается так же далеко от брата, как и всегда, на другом конце бездны.

Ошибиться не страшно. Ей просто надо дотянуться до него. Эван перестает понимать, чего хочет и о чем думает.

Она просто наклоняется вперед и касается своими губами сухих растрескавшихся губ Кая. Лина знает, как бывать нежной и это, конечно же, не их случай. То, что она чувствует – кровь и тлен.
[AVA]http://s010.radikal.ru/i313/1508/34/d8b2c17d8f5c.png[/AVA]
[NIC]Evangeline Lanzart[/NIC]

[AVA]http://s010.radikal.ru/i313/1508/34/d8b2c17d8f5c.png[/AVA]
A thousand silhouettes dancing on my chest,
No matter where I sleep, you are haunting me,
But I'm already there,
I'm already there.
[NIC]Evangeline Lanzart[/NIC]
Их мир давно забыл слово невозможно - в самых мрачных оттенках этого слова забыл. Всё с ума сошло, но Эван, которой здравый смысл самой давно отказал, думала, что знает место, в котором живет. По крайней мере, потратила много времени на то, чтобы понять. И вот, в самом конце, он открывает ей новую грань безумия. Кай ей отвечает.

С первыми словами брата приходит удивление и раздражение, но слова льются дальше и Эванджелине остается - не впервые ли в жизни? - согласиться с ним. Она настолько слепая, что не совершает чудовищные ошибки только тогда, когда ее ведут за руку. Клинок, заточенная сталь, которая ранит, не слыша стонов, которая покрыта кровью и ржавчиной.

Лина выбирала собственные пути, они её вперёд вели, и под отзвуками шагов крошились будто песок. А здесь стоит только лишь потому, что ее лицом к верной дороге развернули, в спину толкнули, иди же, давай. Путь, что избран был ей, вечно ведёт к концу. Тот, что указан - не вечно, короче он многих прочих.

Кто бы мог подумать, что она увидит и услышит подобное. Эви изнутри прикусывает щеку. Солоно.

В этом мужском мире, она никогда не хотела оказаться одним из них, её все устраивало. Но странно осознавать, что все могло бы сложиться по другому, появись в семье маленький мальчик - он, который не она, был бы кому-то нужен с самого начала. И мир у их ног не так важен, как этот факт. Эванджелина училась любить слишком долго, но теперь знала, чего не получила в детстве. Её семьей, которую она потеряла, была команда, а не полоумные родители.

Кровь и тлен. Бездна неожиданно становится меньше. Физическое расстоятие - вовсе почти отсутствует.

Эван ожидает удара, но его не следует. Кай реагирует на её действия ровным счетом никак.

Вообще ничего не происходит, не смотря на абсурдность ситуации. Или, может, ей только кажется, что ничего. Ведь откуда-то же взялось это чувство, странное, слов для которого у Эван нет, будто бы что-то сдвинулось, изменилось.

- Я не пустая, - запоздало отвечает и совсем невпопад. Мертвая, но не пустая, и по земле еще ходит. Забавно. Неправильно. Но возможно. И в общем-то не жалко быть мертвым, если успел побывать живым. Воспоминания приносят тепло, жаль что лишь душевное. Холод въедается в кожу, и стала она ледяной и хрупкой. Тепло особенно нужно в этой холодной израненной вечности.

Прикосновения к волосам не принесли боли, как и легшие на плечи руки. Для нее они тяжелы и на месте держат надежно. Злость ушла, унеся с собой силы.

Звук собственного имени царапает изнутри.

- И то, и другое? - нервы и сердце по швам трещат, - тысячи исхоженных миль окрест, сотни пролёгших под нами дорог... Ты видишь нас - если б могли просто взять и уйти, то давно уже были бы там.

Эван смотрит на Кая. И слушает его тоже - вопрос звучит на редкость просто. Она не отстраняется, только поворачивает голову, пытаясь увидеть источник шума. Шума, который она не слышит. И не видит. Сначала. Но стоит снова взглянуть на брата, и сквозь стук капель начинает проникать новый звук. Младшая Ланзарт за свои годы видела вывернутых наизнанку людей и съеденные крысами лица детей, но жутко ей стало именно сейчас.

- Отвратительно,- соглашается она, кривя губы. Лачуга вдруг кажется такой, какой она в общем-то всегда и была - крохотной. Тесной. Деревянной. Как гроб. Редкого богача сейчас так хоронили, не все могут позволить. А она позволять не хотела.

Эви вздрагивает, ей на макушку падает капля дождя. Оцепенение спадает.

- Она мне не нравится,- а так же Эванджелина вполне хорошо знает, что ей нравится и что не пугает. Главное – не оборачиваться и игнорировать взгляд в спину. Она берет ладонь Кая со своего плеча и настойчиво тянет к двери. Может это и галлюцинация, но страх сил дает не меньше, чем злость.

Падающая с неба вода мгновенно обнимает тело, словно море вознамерилось забрать себе все пространство до облаков. Ветер бросает капли в лицо, небо вдали сверкает молниями. При виде молний сердце у нее пропускает удар, а то и целых два, но приходится сдерживать себя, стоять и так тяжело, руки мелко дрожат. Краткий миг восторга не прогонит слабости, поселившейся в груди.

- Куда ни беги – везде остаешься чужой. Это не плохо, но и не хорошо.

Особенно длинная волна стелется прямо к их ногам, обдавая пеной и брызгами, и назад откатывается. Если молчать всегда – под пальцами стынет мир. Их хоть немного оттаял и кому-то это определенно нравится.
Перед глазами пляшут черные круги, чуть пошатывает.

– Знаешь… – она просто поворачивается и смотрит прямо, пронзительно-проницательно, и в темноте её глаза блестят как у вампира из сказок. – я устала бежать.

Линзарт слышит её пение, едва слышное, ласковое, звенящее.

Отредактировано Fueguchi Hinami (2016-08-30 19:53:58)