Император пробуждается от долгого сна, и Джудал давит в себе странную, пьянящую радость, похожую на ту, что обычно испытывают маленькие дети, когда кто-то чинит их любимую сломанную игрушку или даже покупает новую — это смотря с какой стороны посмотреть. Это маленькая победа, рождающая надежду на большее — победу над безумием, но он уже, кажется, ощущает ее сладковатый привкус, уверенный, что теперь — непременно — все снова будет как прежде. И невозможно сказать с какой-то определенностью, откуда возникло это чувство, но факт — оно есть.
Однако надежда рассыпается, разлетается мгновенно на множество бессмысленных и ничтожных осколков, не имеющих никакой ценности, в тот момент, когда безумие вновь обретает силу над Хакурю и начинает управлять им, крошить его разум. Отчаянная паника прорезается на его лице, и Джудал видит, ясно и четко, как собственную руку или постель императора, настолько, что в это невозможно не поверить, видит лишь одно — это конец. Эта мысль определенная, законченная, дальше — пропасть, пустота, ничто.
— Какие-то хреновые ты травы ему даешь, раз такие побочные эффекты, — криво усмехается Джудал и смотрит на раздираемого агонией Хакурю. И сам он, конечно, понимает — никакие это не побочные эффекты. Знахарь просто лжет.
Он испытывает то же, что и тогда, когда видел его помешательство, теперь он наконец может сказать, что в той смеси чувств было еще одно — легкий, едва заметный трепет. И если бы маги умел твердо понимать, по какой причине он испытывает то или иное чувство, то, наверное, вряд ли бы в его жизни что-то кардинально поменялось, но тогда бы он все-таки мог найти общий язык с самим собой и на вопрос «кто ты?» давать уверенный и четкий ответ, а не выдавать шаблонную реплику, за которой скрываются миллионы неуверенных мыслей, предположений, глупых и бессмысленных страхов, но ни одного настоящего ответа.
Еще какое-то время он ждет. Непонятно чего, впрочем. Еще секунда, еще минута, медленно, по кусочкам время движется, и Джудал ожидает и в то же самое время словно бы продолжает безуспешные поиски ответа — на какой вопрос? — в своем сознании, ищет, но не может найти, как то обычно и бывает. Возможно, он думает о том, что делать дальше. Или же, возможно, размышляет о том, какие еще методы лечения безумия можно использовать. Или его мысли занимают совсем иные материи — императорский сад, новое странное одеяние Кохи, ставшего еще больше похожим на девушку, время захода солнца, обилие пожелтевших листьев повсюду, оставшиеся с лета персики, пространные рассуждения Комея, понять которые не представляется возможным. Определенно — он что-то ищет в этом хаосе бесполезных и идиотских обрывков разговоров, мыслей, образов и прочего, прочего, прочего.
Ответ приходит неожиданно. И он кажется Джудалу совершенно безумным — быть может, безумие заразно? И все же по какой-то непонятной причине он думает, что это единственный выход. Единственное правильное решение. Если он поступит иначе, то это будет означать лишь одно — он проиграл. И неизвестно, кому именно — Хакурю, знахарю, кому-то из врагов императора или же самому себе. Он просто проиграет. А что же может быть страшнее проигрыша? Даже смерть ни в какое сравнение не идет с ним.
Джудал забирается на постель, садясь прямо на живот Хакурю. Его руки поначалу слегка касаются шеи императора, с некоторой долей нежности даже, но в следующую же секунду начинают ее сжимать — грубо, сильно, будто бы с какой-то ненавистью. Периферийным зрением маги видит, как лицо единственного адекватного человека в комнате перекашивается страхом — то ли он боится за жизнь Хакурю, то ли за свою, очевидно полагая, что он последует за императором. Джудал мысленно усмехается, косясь на испуганного мужчину, который, по всей видимости, никогда не становился свидетелем убийства.
— Чт… что вы творите?! — ужасается знахарь.
О, и вправду, что творит этот маги? «Делаю то, что должен», — так он может ответить. Именно в этот момент он полагает, что это то, что он обязан сделать. Осознание этого пришло словно бы из ниоткуда, но это не значит, что он должен проигнорировать этот зов. Вовсе не значит. Взгляд падает на бледное лицо Хакурю, и Джудал лишь убеждается в правильности своего решения. Хотя… возможно ли, что это вызвано не какой-то странной и иррациональной убежденностью в том, что это по-настоящему необходимо, а тем, что он просто всегда мечтал убить своего императора? Сложно сказать, но нельзя отрицать, что маги иногда думал об убийстве Хакурю — обычно перед сном или тогда, когда он бродил по саду просто потому, что ему нечего было делать. В те моменты эти ужасающие мысли действительно проскальзывали в его сознании, но никогда всерьез он их не воспринимал — ну разве кто-то думает о том, чтобы и в самом деле убить собственного короля? Не для этого же их выбирают. Или же все-таки он сделал неправильный выбор, и ему необходимо отказаться от Хакурю?.. Это тоже возможно.
— У нас ведь… нет какого-то иного выхода, верно? — говорит Джудал, сильнее сжимая горло своего императора. — Слова про побочные эффекты — не более чем обычный блеф. Незачем скрывать безвыходность положения, хотя казнить тебя действительно могут за то, что ты не в силах что-либо предпринять. Но ведь все-таки лучше сказать всю правду, пока не стало слишком поздно, верно?
Осознание — пожалуй, самое важное в жизни — вся жизнь императора теперь в руках Джудала. Он ощущает эту фактически безграничную власть над собственным королем, смакует ее, как какой-нибудь экзотический фрукт. И ведь это в некотором роде действительно экзотический фрукт — не каждому дано его вкусить, но все, кто его пробовал, теряли разум и полностью подчинялись этому безгранично фантастическому вкусу. И все-таки маги старается не думать об этом — не хочет, чтобы процесс убиения Хакурю приносил ему такое абсолютное и сладостное удовольствие. Для Джудала он значил больше, чем кто-либо другой на свете — просто потому, что никого более у него и не было, — в итоге счастье от убийства лишь обесценит все те годы, что они провели вместе, все те сражения, в которых они участвовали, все, абсолютно все, что их связывало. Этого маги допустить никак не может.
— Твои дурацкие травы не смогли даже элементарно успокоить его. Что уж тут говорить о лечении самого безумия? — продолжает он. — Единственный выход — это убить императора.
Знахарю нечего сказать. Потому что Джудал прав. Потому что Хакурю в любом случае не сможет вылечиться от безумия. Потому что враги оказались гораздо хитрее их. Потому что так действительно будет лучше для всех — в том числе и для императора. По этой причине он просто остается стоять и смотреть на то, как государя страны, в которой он живет, убивают, не пытается даже сделать вид, что останавливает маги от совершения греха. Простое ожидание и наблюдение — это лучшее, что он может сделать.
