Первая ассоциация — серость: пробирающий до дрожи дождь и затянутое тучами небо, градация темных стен зданий — и фигурка девушки на краю крыши, готовой вот-вот завершить свою жизнь, заснуть и очнуться от ужаса, что привел ее к этому состоянию. Вторая — беспомощность: принятие всех совершенных действий без возможности их исправить и взятие ответственности за их последствия, разрывающая череп боль и привкус крови вперемешку с дождем на губах. Третья — страх: незнание и неизвестность, боязнь ошибиться, не подобрать нужных слов. Четвертая — облегчение: содрогающееся от плача тело в объятиях, дрожащий, не смолкнувший голос, понимание, что все обошлось.

Макс щурится, вглядываясь в безмятежное небо — к вечеру распогодилось, словно и не было никакого дождя. Жизнь в Академии замерла — потихоньку приходит в себя: занятия отменены, вход на крышу теперь точно закрыт, Кейт Марш под опекой врачей. Макс Колфилд — герой, Нейтан Прескотт — козел отпущения. Сегодня все тихо — это завтра очнется, пойдет своим чередом, — и Макс шагает по коридору женского общежития, непривычно спокойного, взглядом кого-то выискивая среди прочих студенток, не обращая внимания на их попытки заговорить — сегодня она в их глазах не забитый задрот, но...  герой? Радостнее от понимания этого не становится. Колфилд сжимает ладони в кулаки, вся напряженная.

Она могла все предупредить и предотвратить. Она могла не дать Кейт отчаяться до такой степени, когда суицид кажется выходом. Она могла не позволять другим ее унижать, задирать — вмешаться тогда, в душевой, еще в классе Джефферсона осадить Викторию, бросившую в нее бумажку, поговорить с Кейт еще несколько раз и, самое главное, сказать, чтобы она всегда помнила, что есть люди, которым она важна, которые ее ценят. Макс прикрывает на секунду-другую глаза, привалившись плечом к стене. Осознание упущенных возможностей давит на нее, по-прежнему не отпускает. Управление временем перестает быть игрой, удобным инструментом, как расположить людей к себе.

Пусть все закончилось хорошо, пусть она справилась, но был шанс, что Марш не послушает ее, что решит, что свободное падение в несколько секунд разрешит все проблемы. И силы ее закончились именно в тот момент, когда больше всего были необходимы — а все потому, что растрачивались на всевозможные и бесполезные вещи. Макс чувствует — знает, что могла предотвратить абсолютно все, и она с трудом принимает, что уже ничего не исправит... и понимает, что единственное, что теперь может сделать — не дать повториться этому снова.

Когда она открывает глаза, взгляд ее тут же останавливается на фигуре Виктории Чейз. Макс отталкивается от стены и направляется к ней резким шагом, чувствуя, как внутри закипает злость — только определиться, на кого именно: себя или мнимую королеву Академии Блэквелл, которая устроила травлю на Марш и таким образом стала еще одной причиной, почему Кейт в итоге оказалась сегодня на крыше, готовая в любой момент сделать шаг в пустоту.

— Засняла все от и до? Довольна? — переходит к делу сразу, едва останавливается, не дает пройти дальше, и в какой-то момент Макс становится все равно, что вокруг находятся люди. Становится все равно, какие это будет иметь последствия и как больно может сделать Виктории — она тоже виновата в произошедшем, как и все те, кто унижал и обижал Кейт. Справедливая злость ломает стеснительность, мнительность — Колфилд смотрит в глаза Чейз прямо и гневно. — Мало того, что произошло? До чего ты довела Кейт? — наступает, сокращая дистанцию, подходя вплотную и взглядом исподлобья не обещая ничего хорошего. — Ты хоть понимаешь, что едва не произошло, Виктория? Ты понимаешь, что привело ее к этому?

Злость — возможность сорваться, выплеснуть эмоции, которых стало чересчур много для тщедушного подросткового тела. Капля неосознанного эгоизма — сорваться необходимо на ком-то ином, а не на себе, так же допустившей ошибки. Приправить благородными намерениями — получите нынешнюю Колфилд, выбравшую в качестве козла отпущения Викторию Чейз. Возможно, стоило начать разговор в ином месте и в ином времени, без посторонних лиц вокруг, которые своим присутствием еще больше давят на т.н. Королеву, но Макс не испытывает ни капли жалости к ней — кажется, все сострадание и сожаление ушли целиком на Кейт.

— Как и унижения, — выдавливает, выдерживая в интонации презрительные ноты, и пока гнев не отпустит, уступит место более привычной и знакомой нерешительности, злость Виктории, что была спровоцирована ею, кажется вызовом, а не предупреждением отойти в сторону. Кажется, или в понедельник, буквально сутки назад, Макс отвечала ей куда менее храбро? Тем не менее, Чейз права: если бы люди вокруг среагировали не только смехом или молчанием на происходящее, скорее всего, Кейт бы не решилась подняться сегодня на крышу. Если бы да кабы...

Макс затыкается, так и не произнеся: «Я пыталась помочь и до этого» — интуитивно чувствует, что если начнет оправдываться, то Виктория перехватит инициативу и начнет давить уже на нее, мстя за публичный выговор. Только как бы ни переключалась Макс на вину Чейз, ее ошибки куда фатальнее: в отличие от Виктории, у нее был реальный шанс исправить каждое сказанное слово и совершенный поступок. Не исправила — благо, все закончилось хорошо. Сколько раз Кейт спрыгнула с крыши на ее глазах, прежде чем она добралась до нее?

— Зачем? — вопрос, полный непонимания и отвращения, срывается с губ мгновенно — она видела тогда Викторию, замершую с телефоном в руках, еще нескольких студентов, видимо, не воспринимавших ситуацию всерьез и потому решивших заснять еще одно видео с участием Марш. Продолжение речи так и не последовало — Виктория, видимо, решает, что разговор окончен и поворачивается к ней спиной. Макс меньше всего хочется говорить с ней и уж тем более настаивать на продолжении разговора, но кое-какие вещи она хочет прояснить раз и навсегда.

— Это вина всех, Виктория, — говорит ей в спину, обходя посторонних и поспешно нагоняя, вновь останавливается перед ней уже в безлюдной части коридора. Запаса решительности пока хватает, и Макс делает глубокий вдох. — И меньше всего я хочу, чтобы это вновь повторилось, касается ли это Кейт или других студентов, — она не хочет думать о том, сколько еще подростков могут в порыве отчаяния решить, что суицид — решение всех проблем, и слабо трясет головой, избавляясь от ненужных мыслей.

— В частности, твои задирания, — тон становится жестче. Кажется, Макс никогда не примет закономерный ход вещей, когда стоящие в школьной иерархии выше унижают аутсайдеров и лузеров, и она категорически уверена, что, окажись вдруг на верхушке социальной цепочки, не изменила бы своего мнения. — Утверждаться за счет унижения других — это низко. И у тебя достаточно ума, чтобы это понимать, как и то, насколько это может обижать людей.

Макс не в ладах с Викторией еще с первого дня поступления в Блэквелл, хоть и конкретной причины их взаимной неприязни не знает даже сама Колфилд: как говорят французы, «так исторически сложилось». Может, будь они в отношениях гораздо теплее, разговор бы проходил совсем иначе и Макс бы так не срывалась на ней, но Чейз все равно остается виновной, хоть и упирается бараном до последнего, сводя разговор на «нет». Макс лишь издает многозначительное «тц», когда слышит еще одну попытку перевести стрелки на нее, и она знает, что Виктории нужно извиняться перед Марш, а не перед ней, — но понимает, что Виктория ни за что не переборет в себе гордость, чтобы подойти к Кейт и сказать обо всем честно, без лицемерия и насмешек.

— Не он случаем накачал ее на вечеринке наркотиками? А ты сняла на видео. Попытка оправдаться провалена, — отчеканивает, но, кажется, бойцовский запал начинает сходить на «нет». Макс не судья, чтобы обвинять и выносить приговоры. В порыве эмоций накинулась на очевидную виновницу — одну из, если точнее — и теперь лишь растягивает беседу, обмениваясь колкими комментариями, но Виктория только что сделала большую ошибку, вспомнив младшего Прескотта: перед глазами Макс мелькают воспоминания падающей на пол Хлои, на белой майке которой расползается пятно крови. — Да, я обвинила Нейтана. И совершенно об этом не жалею. Это было справедливо.

Макс хочет сказать, что Виктория — бессердечная сука и что ведро с белой краской вовсе не случайно свалилось на нее вчера, но сжимает ладони в кулаки и чудом сдерживается. Ожидаемо, что разговор переходит в открытую перепалку — на что она рассчитывала с самого начала? Что Чейз раскается и начнет скулить, как ей жаль и как ей стыдно? Она прикрывает на мгновение-другое глаза, касается пальцами висков — голова все еще отдает легкой болью: она изрядно перестаралась днем с применением своих сил. Через силу заставляет себя успокоиться, и в полной мере только сейчас понимает, насколько этот день ее вымотал.

— Я не хочу повторения ситуации. Не хочу, чтобы Кейт, когда вернется, вновь подверглась насмешкам, — говорит уже тише, больше с усталостью, чем с былым раздражением. Легко взъерошивает себе волосы, вздыхает неслышно. — Я и не собиралась заводить с тобой дружбу, Виктория, хоть и признаю твой ум и талант, — слова даются легко, кажутся очевидными, хоть и Макс до сих пор не понимает, как Чейз может сочетать в себе такие способности и такое мерзкое отношение к людям. — Все, что мне нужно — чтобы ты не унижала других. Ты сама видишь, к каким последствиям это может привести.

— Ты представляешь, какого это было? Стоять в пару метрах от нее и понимать, что одно неверное слово — и... все? — она запинается на последнем слове, нервозно поводит плечами — она уже давно не на крыше и не под дождем, но ей вдруг становится до дрожи холодно, страшно — фантом пережитых ощущений. — Думать обо всем сделанном, правильном и не правильном, что в итоге привело ее к краю? — голос ее предательски дрожит. В ее планах не было говорить подобного Чейз — она бы доверила это Хлое, но никак не Виктории, упрямо переводящей стрелки на любого, лишь бы не обвинять себя. — Я не хочу увидеть ее там еще раз. Никого другого тоже, — подходит вплотную — в глазах застывает мешанина эмоций, смесь болезненных воспоминаний и остатков отчаянной храбрости.

— Если ты тронешь ее еще раз, — шепчет, сжимает опять кулаки, но смотрит прямо, пронзительно, ловя любые эмоции — настоящие, не продиктованные социальным статусом, — ты пожалеешь об этом, — сжимает губы в тонкую полосу, выдерживая паузу и добавляет чуть громче, уверенно. — Я обещаю, Виктория, — и делает шаг назад, разрывая дистанцию, опускает взгляд — злость успела дойти до своей кульминации, затихает, уступая место усталости.

Отредактировано Max Caulfield (2016-02-21 20:46:39)

Макс хочет сказать, что драгоценный друг Чейз причастен, судя по всему, к куда большему дерьму, чем она может себе вообразить, но вовремя прикусывает язык — нельзя, не тот человек и не то время, чтобы о подобном говорить. С Прескоттом у Колфилд еще вчера началась маленькая, но полномасштабная война, о причинах которой другим не следует знать — кроме Хлои, конечно, потому что она напрямую со всем этим связана. Настраивать против себя Викторию, которая хорошо ладит с Нейтаном, определенно не лучшая идея, но и резко менять тон беседы на примирительный Макс не хочет, вспоминая, как вела себя Чейз по отношению что лично к ней, что к остальным.

— Я докопаюсь до правды, — отзывается мрачно, твердо. Это только начало пути, цепочки, по которой она с Прайс придет к ней, составит общую и правдивую картину произошедшего, и случай с Кейт еще одно звено, маленький кусочек пазла.

— Я сужу людей по поступкам, Виктория, — и не думает скрыть скептицизм в интонации. Впрочем, касается это не только Виктории — почти смешно наблюдать, как люди, до того преисполненные безразличия или насмешки, теперь тревожатся за судьбу Кейт, заполняют сообщениями страницу в сети и шлют открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления — где вы были до этого? И сама себя колет мыслью: а где была ты, Колфилд? — потому замолкает, не продолжает вновь обвинения.

— Люди могут быть слабее тебя, но это не значит, что из-за этого их следует унижать. Это не делает тебя сильной, Виктория, — гнев окончательно испаряется, оставляя за собой эмоциональное опустошение. Макс делает несколько шагов в сторону и прислоняется спиной к стене. Откидывает голову назад, упираясь затылком в импровизированную и такую нужную сейчас опору для уставшего тела, прикрывает глаза. Коридор теперь полностью открыт для Чейз, и если ей захочется сбежать во второй раз, то теперь она сможет это сделать с постыдным успехом. — Наоборот--

Она вдруг замолкает и открывает глаза. Макс смотрит на Чейз спокойным, но цепким взглядом — так, как обычно выискивают, выбирают лучший ракурс для фотографии. Детали ее образа, все воспоминания встреч с ней переплетаются в единую картину, приводят ее ко вдруг совершенно очевидному, простому выводу — Колфилд несколько растерянно моргает, ловит взглядом скрываемое напряжение в чужой позе. Ожидание. Опасение. Бронза последних лучей освещает полумрак коридора, и Макс сдерживает порыв достать из сумки фотоаппарат.

— Мне жаль, что ты выбрала такой способ защиты, — Макс не задумывается, имеет ли в виду теперешний разговор или поведение Виктории в принципе, но подбирает слова с необыкновенной тщательностью: ей кажется, что она затрагивает сейчас нечто, доселе незнакомое ей и слишком личное для собеседницы, и инстинктивно не хочет перегибать палку. Уголки губ вздрагивают в слабой улыбке, взгляд ясных глаз останавливается на чужом лице. — Может быть, в другое время, мы могли бы найти общий язык.

Она отталкивается от стены и делает шаг в сторону. Смутное, не до конца еще четкое понимание вдруг открывшегося стирает всякий намек на агрессию — кажется, впервые за этот день Макс чувствует себя по-настоящему... спокойно? Она задумчиво смотрит на Чейз, уже не горя желанием что-либо ей объяснять, доказывать, тыкать носом, словно котенка, в сделанные ошибки. Смесь эмоций, ею тщательно скрываемых, отчасти даже завораживает Макс — что, если узнать подноготную-- отдергивает саму себя — слишком рано.

— Удачи, Виктория, — только и произносит тихо, все еще слабо улыбаясь, и сама поворачивается к ней спиной — идет прочь, заканчивая таким образом разговор. Позже она все еще раз обдумает, а пока Макс хочет просто уснуть и забыть обо всем произошедшем сегодня на крыше школьного здания. С нее достаточно на сегодня событий и... открытий.