Была ли то вина ночи, предсмертной тьмы или его собственных век, которые он более был не в силах поднять, Аситака не знал. Но тьма, пришедшая извне, окружила и поглотила, превратив его в слепца. Отныне он мог лишь чувствовать и слышать, но и это давалось ему с трудом. Ему казалось, что он слышит отдаленный звук леса, но не чувствовал его запаха. До него доносился лишь терпкий животный запах, смешанный с металлическим духом, который источало его собственное тело. Он плыл по реке, уносимый легким течением, пока не замер посреди ничего. Тело его выбросило в пустоту, холодную и молчаливую, как зеркальная гладь мертвого озера. Здесь не было ни страха, ни боли. Здесь не было ничего. Лишь бесконечная мгла и гудящая тишина.

Но затем в окружающем его мраке появился свет. Сотни и тысячи искр вспыхнули на черном полотне, засияв подобно каплям росы на рассвете. Они зазвенели, двинувшись на него откуда-то сверху, и звон их превратился в высокий гул, когда густая поволока разбилась о его лицо, дыхнув на него травянистой прохладой. И тогда он услышал стук собственного сердца. Оно билось размеренно и редко, напоминая неторопливую тяжелую поступь. Он ощутил аромат цветов, прежде чем его накрыло холодной волной тишины. Бесконечно долгой сестрой черноты, утянувшей его на холодное дно забвения...

Он не знал, когда стал различать в этом мраке проблески света. Не сразу обратил на них внимание, а лишь это произошло – мрак расступился, и свет заполонил все вокруг.

Золотистый свет пробивался сквозь густую листву. Гигантские деревья нависали над ним, шелестя листьями под гуляющим где-то наверху теплым ветром. Ощущая под пальцами бархат мха, он различал в этом шелесте пение птиц. Затем на него дохнуло ароматами леса, и лишь только после этого он услышал слабый плеск воды. Почувствовал ее прохладу на лице.

И тогда в запахах, окружающих его, он узнал обитель Лесного Бога.

«Рана?!..» — этот вопрос раскрыл ему глаза, толкнул в спину, и бросил руку на место, где пальцы так и не нашли следа от пули.

— Исчезла?! — Не поверил, но рухнул обратно, чувствуя, как силы, явившиеся из ниоткуда, стремглав унеслись обратно в никуда. Боль в теле отступила вместе со смертью, но оставила за собой смертельную слабость. За резкие движения юноша едва не поплатился потерей сознания.

«Совсем ничего не помню…»

С трудом и не сразу, но Аситака все-таки смог поднять в памяти то, что произошло, казалось, невообразимо давно. Он вспомнил, как ушел из города. Вспомнил липкий холод крови, бегущей из раны, оставленной железной пулей, и запах камней, на которых лежал, упав под ноги волкам. И девушка, волчья принцесса, которую он забрал с собой — она хотела его убить… но он все еще был жив. А его раны больше не было.

«Неужели деяние Лесного Бога?.. Выходит… он и впрямь способен даровать жизнь?..»

Юноша понимал, что должен был почувствовать облегчение, но его почему-то не было. В сердце его закралось незнакомое и неприятное чувство, которому он пока не в силах был дать ни определения, ни объяснения. Одно он знал наверняка — лесной Бог решил излечить его. Но какую цену он за это запросит?..

Сквозь закрытые веки Аситака вдруг почувствовал, как солнечные лучи, прежде падающие на лицо, что-то загородило. Открыв глаза, бывший принц эмиси не смог сдержать слабой улыбки: верный рыжий друг, его боевой товарищ, был рядом! Как же он был рад его видеть!

— Якуро…

«Я в порядке, не беспокойся за меня. Скажи спасибо Лесному Богу», — хотел бы он это ему сказать, да только язык слушался еще хуже, чем тело. Сил его хватило лишь на то, чтобы поднять руку и коснуться рыжей морды, мягко похлопать, давая понять, что все хорошо, но затем…

Пятно.

Оно было там. Выросшее, потемневшее, выглядывающее из-под ткани нарукавника, и переползшее на ладонь, оно было тенью смерти, от которой он только что сбежал. Оставленное Лесным Богом, исцелившим его рану, то ли в насмешку, то ли в назидание.

Аситака опустился на траву с шумным вздохом, так и не узнав, что за чувство сжимало его сердце прежде, потому что теперь мог назвать те, что пришли ему на смену.

Злость. Обида. И отчаяние.

Лесной Бог не спас его от смерти.

Он обрек его на жизнь.

«Вот она, цена».
[AVA]http://s3.uploads.ru/srJli.jpg[/AVA]

Отредактировано Ashitaka (2016-02-14 22:30:36)

Бессилие, поглотившее не только его тело, но и душу, не давало мыслить здраво. Аситака чувствовал обиду и злость на Лесного Бога, и в то же время понимал, что не имеет права чувствовать подобное по отношению к нему. В конце концов, Лесной Бог сам выбирает, кому даровать жизнь, а кому нет, как и то, кого исцелять от проклятья, а кого оставить жить с ним бок о бок. И Аситака не имел права злиться на него за подобное решение, потому что, несмотря на то, что он не исцелил его от проклятья, он даровал ему жизнь. Величайший дар. Но он все равно злился. А вот причины…

Легкий шелест и тень, заставили принца эмиси поднять веки, отвлечься от тяжелых дум, вернувшись в тронутую проклятьем руку боль. Странно, но теперь, в свете дня, волчья принцесса выглядела иначе. Казалась не такой грозной, как прежде. Она выглядела более юной. И ее взгляд тоже изменился.

А Якуро, его верный рогатый друг, не подпускающий к себе врагов, охотно подставлял голову под ласки принцессы волков. А она сама знала о нем больше, чем могла.

— Откуда… ты знаешь его имя? — прошептал юноша.

Ему не хотелось ни говорить с кем-либо, ни видеть кого-либо. Ему хотелось покоя и тишины, теперь, когда предстояло понять, что ему, пришедшему в эти края за исцелением, но не нашедшему его, делать дальше. Однако мысли эти травили не хуже проклятья, и Аситака усилием воли гнал их от себя прочь.

— Лесной Дух исцелил тебя. Значит, ты должен жить.

— Меня сюда принес не Лесной Дух. Зачем ты… это сделала? — негромко спросил он у волчьей принцессы.

Еда, которую она предлагала, пахла кровью. Мясо. Пустота в животе пульсировала болью, однако он не смог бы проглотить его, даже если бы очень захотел. И не из-за собственного каприза. У него просто не было сил.

Подавившись предложенным ему куском, содрогнувшись всем телом от кашля, он выпустил его изо рта. Тот соскользнул по подбородку и исчез из поля зрения.

Запах крови пропал.
[AVA]http://s3.uploads.ru/srJli.jpg[/AVA]

Отредактировано Ashitaka (2016-02-13 21:25:13)

Доверие верного друга и боевого товарища по отношению к девушке-волчице удивило Аситаку, но не сильно. Возможно ему просто не хватало сил удивляться. Но он заметил, что это немного успокоило его.

«Если ей доверяет Якуро, то и мне стоит».

Другу он верил. А сейчас, когда его сердце сжимала животная тоска и боль, нашептывающая мрачные мысли, даже больше, чем себе.

Он пытался понять, почему волчья принцесса помогала ему, но не мог. Последнее, что он помнил, связанное с ней – ее злой волчий взгляд, и его собственный клинок в ее руках, смотрящий ему в горло. А теперь она стояла подле него на коленях, пытаясь поддержать в его ослабевшем теле жизнь, дарованную Лесным Богом. Тем, кто располагал ее уважением, тем, к кому она привела его, находящегося на пороге смерти.

Что заставило ту, что отгородила себя от людей, стала частью леса, и объявила всех людей своими врагами, помочь ему? Человеку, который был с теми, кого она ненавидела, кому желала смерти? Могла ли это быть обычная благодарность? Возможно ли, что принцесса волков смогла усмирить свой гнев, и взглянула на него глазами человека, способного быть благодарным за спасение? Ведь будь она настоящей волчицей, эти чувства были бы ей чужды. В животном мире нет места состраданию — дикий зверь не жалеет того, на кого охотится. Значит ли это, что волк в ней все-таки в чем-то, да проигрывал человеку? В конце концов, как бы эта девушка ни называла себя, как бы ни жила, она все еще была человеком. Она не могла отречься от того, что было частью ее собственной природы. Человеческой природы. А может, все было гораздо проще: жизнь за жизнь?..

«Спасла, потому что не хотела оставаться в долгу у человека?..»

Он размышлял под едва различимый шум собственного дыхания. Но вдруг почувствовал на своем лице тень, а когда открыл глаза, едва успел удивиться, как почувствовал касание чужих губ к своим. Не успел смутиться, встретившись с темными и серьезными глазами девушки-волка, как зажмурился, ощутив неприятный вкус сырого мяса на языке, чуть теплого и мягкого после чужих зубов. С трудом, но принял его. Проглотил склизкий комок, и поморщился от странного послевкусия. От пряного воздуха неприятный привкус на языке сделался сильнее. Вскоре он стал практически невыносимым. Но пустота в животе исчезла.

— Я вернула тебе долг, мы в расчете.

«Значит, так и есть…»

Никогда прежде Аситака не ощущал себя таким беспомощным.

Волчья принцесса помогала ему, потому что так завещал Лесной Бог. Но в чем заключался смысл такого поступка? Сохранить жизнь, но оставить проклятье — действительно ли Лесной Бог решил оставить все так, как было, чтобы наказать? Не его самого, а человека, как такового? Через него показать, насколько могуча та сила, против которой человек пытается идти?

Если так, то это было жестоко. Ведь его смерть ничего не изменит — ни для жителей леса, ни для людей, живущих за его пределами. Наказав его, хозяин леса ничего не добьется. Выходит, что он и не стремился наказать тех, кто был виновен в бедах этого края, он стремился просто наказать, и не так важно, кого? Как и не важно, будет ли в этом хоть какой-то смысл? Каков бы ни был ответ, одно было ясно: его оставили жить и мучиться. Гнить, страдать от зубов проклятья, вгрызающихся ему в кости и яда ненависти, поражающего его разум. А с другой стороны, стоило ли ожидать чего-то иного? Лесной Бог не снял проклятье с кабана, пришедшего в его родные края, который был жителем этого леса, так почему Аситака решил, что Бог смилостивится над ним, человеком, который этому лесу даже не принадлежит?..

— Спасибо... за то, что помогла.

«Выходит, так мне и жить? Доживать остаток своих дней, мучаясь от боли и страшась приближающегося конца? Такова теперь моя судьба?..»

Горечь, наполнявшая его сердце, пролилась на траву одинокой слезой, проступившей сквозь опущенные ресницы.
[AVA]http://s3.uploads.ru/srJli.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]

Отредактировано Ashitaka (2016-02-13 23:32:40)

Жалость к себе – одно из худших чувств. А отчаяние и подавно. Прежде Аситака никогда не позволял себе подобного. Он должен был стать предводителем для всего племени, вождем, тем, кто должен вести за собой людей. Его растили и воспитывали в соответствии с этим. Но… тогда он и не был человеком, которого коснулось проклятье лесного божества. И не был человеком, которого это божество выдернуло из лап смерти, чтобы он жил только для того, чтобы встретить медленную и мучительную смерть.

Аситака понимал, что, сколько бы он ни сожалел, содеянного уже не изменить. Лесной Бог принял решение, дал свой ответ. Ему — простому человеку — остается лишь смириться с этим. Принять это. И продолжать жить.

«Жизнь полна страданий, мир проклят, но всегда найдутся причины, чтобы жить», — вспомнил он слова человека, лицо которого так и не увидел за грязными лоскутами ткани, пропитанными кровью и гноем. Если даже этот человек, мучающийся от боли и проклинающий весь мир за нее, говорил подобное — как мог он, Аситака, отчаиваться уже сейчас? Сколько людей молило о лишнем дне, который можно было бы провести под солнцем? И сколько людей умерло, так и не увидев рассвета?..

«Негоже молить о смерти, когда тебе подарили жизнь», — эта мысль заставила его открыть глаза, и найти взглядом стоящую неподалеку девушку.

Аситака не знал законов этого леса, поэтому, когда она сказала, что им необходимо уходить, он лишь предпринял попытки подняться. Не хотел быть проблемой. Но сил в его теле не хватило даже на то, чтобы сесть. Он рухнул обратно на мягкий мох, подняв его влажный дух. Девушка не собиралась его ждать, он видел это, поэтому вскоре предпринял повторную попытку. Сжимая зубы до боли в челюсти, поджимая губы и упираясь в мох ослабшими руками, скользящими по нему, он почувствовал, как на лице проступила испарина. Тело совсем его не слушалось. Сердце, которое совсем недавно должно было замереть навечно, быстро, но сбивчиво забилось в груди.

Помощь пришла со стороны. Верный друг, «красный олень», как его называли в этих краях, подтолкнул в спину, надавил, и помог сесть. Аситака не смог сдержать благодарной улыбки.

— Спасибо, Якку.

— Ты идешь? — В поле зрения появилась рука. Худая ладонь с пальцами, на которых виднелись коричневые пятна подсохшей крови и зеленые, но уже от листвы. Загрубевшие от тяжелой жизни и древка копья, эти руки не походили даже на руки женщин, работающих в поле в его родной деревне.

Принц эмиси понимал, что без помощи сейчас мало на что годится. Но он видел, как тяжело дается волчьей принцессе помощь такому как он. И решил, что постарается справиться своими силами.

— Спасибо, — тем не менее, поблагодарил он, голосом, который стал звучать громче, но все еще больше походил на шепот, — я… постараюсь сам.

Якуро быстро понял, чего хочет от него ослабленный хозяин. Он опустился на колени, позволив юноше лечь на себя и перекинуть ногу через рыжую спину, и только когда тот обмотал поводья вокруг ладоней, сжав те покрепче, насколько позволяли силы, гордый зверь поднялся.

— И что бы я делал без тебя? — благодарно проговорил принц эмиси, похлопав друга по шее, когда тот ободряюще фыркнул, да помотал головой. Не нашедший в себе сил выпрямиться на рыжей спине, он мысленно пожалел, что не было седла, за луку которого он мог бы взяться. Запоздало вспомнил, что многие его вещи остались в городе Эбоси.

Но это не помешало им двинуться в путь, хоть он и дался юноше тяжело. Аситака не знал, сколько времени заняла дорога, так как довольно скоро его охватила дрема — он потратил слишком много сил. Сознания его хватало только для того, чтобы держаться за поводья, и стараться не соскальзывать со спины, и без того неторопливо идущего друга.

И то, как он держался, боялся упасть, стало для него ответом. Даже отмеченный проклятьем… он все еще хотел жить. И цеплялся за жизнь.

В конце концов, он сам сказал когда-то: жизнь — бесценна.

Из объятий дремы, подсоленной тревожными видениями и шумами, то и дело вырывала непростая дорога. Аситака каждый раз, как первый, открывал глаза, чувствуя запах свежей травы, влажной земли, и верного Якуро, в чью шею утыкался щекой. Чувствовал и иной запах — свой собственный — уже далеко не такой приятный. Жар плавильни, напоминающий о себе запахом пота, дорожная пыль и собственная кровь — они впитались в одежду, заставляя страдать даже его нос, привыкший и к более тяжелому духу, с которым ему довелось познакомиться в этом долгом пути на запад. Но тогда он был здоров и находил в себе силы дышать полной грудью, а сейчас, когда даже дыхание отбирало их, и без того малочисленные, эти запахи лишь причиняли дополнительные неудобства.

Но они были меньшей из двух зол. Дорога шла в гору, и каждый прыжок верного друга, чья спина стала принцу эмиси опорой, отдавался болью во всем теле, что еще не свыклось с тем, что смертельная опасность ушла. Место, куда попала пуля, стонало, как после соприкосновения с конским копытом. Но больше всего страдала рука. С момента, когда они покинули обитель Лесного Бога, она словно тяжелела с каждым десятым шагом красного оленя. Сжимать поводья, и стискивать ногами его бока вскоре стало так сложно, что на лбу проступила испарина, а дрема и вовсе ушла прочь, оставив место лишь для тревожного бодрствования на грани с ней. Но Якуро был хорошим другом, и отличным ездовым животным. Он знал, как необходимо двигаться, чтобы ездок оставался на своем месте, и, чувствуя слабость юноши на его спине, выбирал путь с менее крутыми восходами, где было легче пройти, не отрываясь от земли слишком высоко.

Однако когда движение замедлилось, одежда Аситаки уже прилипла к влажному телу, а рука отяжелела настолько, что притянула его к земле, едва Якуро остановился. Он медленно соскользнул с его рыжей спины, не в силах больше держать поводья, и с глухим стуком повалился на твердую землю, укрытую зеленым ковром невысокой травы. Удар выбил из его груди остатки воздуха, заставил поморщиться и мысленно проклясть и без того проклятую руку, пульсация в которой к этому моменту стала почти невыносимой. Здоровая рука со всеми имеющимися в ней силами стиснула запястье своей сестры, хоть это и не могло унять боли.

Зажмурив глаза, Аситака почувствовал, как земля уходит у него из-под спины, и потерял связь с миром, когда тело его полетело куда-то вниз, в пустоту, а сам он лишился сознания.