crossroyale |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » crossroyale » архив завершённых эпизодов » doomsday: I'm Not Afraid
- doomsday: I'm Not Afraid -
- Цель психоанализа - вывести Минотавра из лабиринта подсознания -
цель психиатрии - убить его
место:
Гелиоссюжет:
В отличии от многих остальных, Ангел ничего не обещала. Сказала - может быть получится, может быть нет. Ей нужна была тренировка, а Кригу, знаете ли, совершенно нечего терять.
Поэтому... почему нет?
Отредактировано Krieg (2016-09-23 20:12:24)
– Груз прибыл, – эти два слова, приглушенно прозвучавшие в передатчике, не стали для Ангел неожиданной новостью. Она неустанно следила за всем, что происходило на Гелиосе, стараясь не упустить из своего внимания ни одной незначительной детали, которая вполне могла стать полезной в будущем. Когда ее тело спало, набираясь жизненной энергии для еще одного дня, она сама предпочитала временно подгружаться в сеть, так как все еще оставалась Искусственным Интеллектом по сути своей и не нуждалась в отдыхе. Она редко покидала пределы своей комнаты, но большую часть времени находилась везде, подключаясь к сенсорам и камерам слежения. Так что она заранее узнала о том, что ее маленькая секретная миссия закончилась успешно, а ожидаемый груз уже ждал ее на станции. Тем не менее, только извещение заставило ее окончательно отвлечься от дел, которые вдруг перестали казаться такими уж важными.
– Чудесно, – ответила Ангел, слабо улыбаясь, хотя никто не мог увидеть эту улыбку. – Я вскоре буду на месте.
Крылья, которые по привычке были для нее более верной опорой, чем ноги, сделали один последний взмах, позволяя ей опуститься на землю. И рассеялись, ненадолго замирая в воздухе сияющими белыми точками, так похожими на многочисленные звезды за окном.
– Надеюсь, вы приняли все необходимые меры предосторожности и максимально обезопасили периметр? – тихо спросила Ангел, открывая неизменно запертые двери своей комнаты одним нажатием кнопки. Не то чтобы она не доверяла людям своего отца, которые ненадолго стали ее людьми, но следовало лишний раз убедиться в их компетентности. Малейший недосмотр мог обойтись слишком дорого, и она не могла этого допустить.
– Да, но…
Ангел незамедлительно нахмурилась, потому что вот это «но» ни капельки не понравилось ей. Ее практически беззвучные шаги тонули в тишине пустого коридора, пока она пыталась сообразить, что могло пойти не так теперь, когда все ее несложные инструкции должны были быть выполнены. Нет, она даже не хотела знать.
– Поторопитесь, – отрывисто сказала она, не позволив своему собеседнику договорить. – Не разочаровывайте меня.
Она и сама не знала, откуда взялась эта последняя фраза, которую она изначально не планировала произносить. Откуда это очевидное раздражение в ее неизменно приветливом голосе. И почему ее собеседник пробормотал нечто невразумительное в спешной попытке оправдаться, а потом и вовсе ретировался, чтобы последовать ее указаниям. Все это получалось само собой, а у Ангел не было времени задумываться об этом, потому что ее мысли были заняты другим.
Она привыкла хранить секреты, но только не ото всех сразу, без единственного исключения. Она не могла отделаться от смятения и эмоционального дискомфорта, когда думала о том, что ей придется скрывать свои планы даже от папы, ведь с ним она всегда была максимально честной. Но она заранее догадывалась, что он не будет в большом восторге, если узнает, зачем она отправляла его людей на Пандору и что именно она вознамерилась прятать прямо на Гелиосе. Ангел очень рисковала, а вероятность того, что папа вскоре самостоятельно раскроет ее секреты была слишком велика. Но пока она пыталась сделать все, чтобы никто ни о чем не узнал, не считая осторожно отобранных ею сотрудников «Гипериона», которые выполняли ее приказы. Она могла обеспечить их молчание и уже начала работать над тем, чтобы заблокировать в их сознании любые воспоминания, связанные с ее личным проектом. Она не могла стереть эти воспоминания, хоть и собиралась научиться такому трюку в будущем, но в ее силах было сделать так, чтобы эти избранные личности открывали рот и не могли сказать ни слова. Это было несложно. Это был единственный новый навык, которым она могла похвастаться после продолжительных тренировок с Майей, в ходе которых ей удалось обнаружить индивидуальные способности своего нового тела. Ангел все еще не была уверена в том, что эти способности и впрямь когда-то принадлежали сирене, чью личность она убила ради своей новой жизни. Она допускала мысль о том, что сила внутри нее развивалась на свое усмотрение, но не могла проследить это развитие даже посредством постоянного сканирования мозга изнутри. Так или иначе, она решила оставить эту загадку в покое и сосредоточиться на своих новых возможностях, которые хоть и были не так полезны, как старые, но тоже имели свое практическое применение. Их суть состояла в том, что Ангел могла пробраться в чужое сознание, осуществляя пока еще незначительные манипуляции. Ей хотелось копнуть глубже и увидеть весь масштаб своих возможностей, но это было слишком опасно. На этот раз она имела дело не с невоодушевленной техникой, а с живыми людьми, на которых было сложновато практиковаться без постоянной мысли о том, что любая лишняя манипуляция может их сломать. Людей, в отличие от техники, не всегда можно было починить. Но именно это Ангел и намеревалась сделать, чтобы испытать свои силы. Взять уже до крайности сломанный материал, чтобы разобраться в его структуре и попытаться восстановить нормальную функциональность. И если ей удастся помочь ему, то, возможно, она способна спасти их всех.
– Здравствуй, Криг, – легко было обращаться к отшибленному на всю голову психу с таким спокойствием, когда между ними был барьер из непробиваемого стекла. А сам псих был надежно заперт в почти что пустой маленькой комнатушке, из которой он ни за что не смог бы выбраться. Более того, он скорее всего не так давно пришел в себя, если учитывать дозу снотворного, которой его вырубили на расстоянии, чтобы без лишних проблем поймать и доставить на Гелиос. Если все инструкции Ангел были соблюдены правильно, то Крига продолжали накачивать этой дрянью еще и по дороге сюда, во избежание любых неприятных инцидентов. При таком раскладе он был именно грузом, а вовсе не живым человеком. Но Ангел обращалась к нему как к существу разумному, хоть и знала, что не получит от него вразумительного ответа. На Пандоре было полно таких же, как он. Но разница между ним и другими психами состояла в том, что Ангел знала его. Наблюдала за ним в своей прошлой жизни, подмечая некоторые необычные моменты в его поведении. Иногда у нее складывалось впечатление, будто Криг не безнадежно сумасшедший и где-то на самых задворках его сознания еще остались отголоски нормального человека, которым он когда-то был. А потом он начинал орать не имеющие смысла наборы слов, размахивая пилотопором. Тем не менее, Ангел держалась за свою надежду на то, что она сможет разобраться в содержимом его черепушки. Поэтому она отслеживала его, а потом послала свою команду именно за ним.
– Не бойся, ты в безопасности здесь. Никто не причинит тебе вреда, – Ангел продолжала говорить, хотя более логично было бы бояться всем остальным, а не самому Кригу. Несмотря на усиленную защиту и все меры предосторожности. Сумасшедших нельзя контролировать, а потому они опасны.
– У меня есть основания думать, что какая-то часть твоего сознания по-настоящему слышит и понимает меня. И я хочу помочь тебе. У меня есть возможность пробраться в твой разум и обнаружить там то, что делает тебя… таким. Я ничего не могу обещать, но могу попытаться. Только ты должен помочь мне. Чтобы мне легче было сделать свою работу, ты должен попытаться расслабить свой разум, если ты еще на это способен. Сам процесс может быть… – Ангел умолкла, пытаясь подобрать правильное слово, – ...неприятным. Даже болезненным, если я вдруг задену не те процессы или невольно активизирую неприятные воспоминания. И мне понадобится время. Скорее всего, довольно-таки много времени. Но я правда хочу тебе помочь. Хочу хотя бы попытаться. Ты позволишь мне?
Не было смысла спрашивать у него разрешения, если Ангел собиралась практиковать свои способности на нем в любом случае. Но она не могла прямо заявить ему, что у него даже не было выбора. Пусть он был психом, пусть даже не понимал ее слов, но он все равно оставался человеком. А ведь Ангел любила людей.
[AVA]http://funkyimg.com/i/26tn7.png[/AVA]
[STA]lies and crooked wings[/STA]
[SGN]
[/SGN]
Отредактировано Angel (2016-02-03 23:10:03)
Ненависть стекала тонкой, черноватой и едва-едва заметной струйкой от сухих и разбитых в кровь губ прямо к языку, к глотке, нутру, что из этой черноты, кажется, состояло если не полностью, то точно на немалую частицу. Безбашенный чувствовал запах лекарств и гнили, который не ощущал на этой гребанной станции больше никто. Это въедчивый запах, мутный, тонкий, который с трудом можно описать хоть как-то, не ошибившись.
Безбашенный знал этот запах слишком прекрасно, ярко, чувственно, и Криг не мог его в этом винить.
Это был запах тех людей, существ, что подарили ему жизнь.
Криг едва заметно дрожал всем телом, от плеч и до кончиков пальцев, и было не ясно, холодно ему, жарко или же переполняла это сломанное существо ненависть, злоба. Боль настолько ощутимая, что люди, заперевшие его здесь, трижды проверяли замки. Боялись, что он выберется. Страшились, что вырвется.
Он сделает это, обязательно. Они обязаны заплатить. Все, до единого. До последнего гребанного человека, до последнего вздоха.
Он позаботится об этом.
Они позаботятся об этом.
Существо, что было Кригом, оглядывалось по сторонам, искало малейшие зацепки, возможность сорвать, к примеру, плохо припаянную панель, вогнать пальцы под металл, сдирая в кровь кожу и мясо, а может и просто оценивая, можно ли при желании выбить эту чертову дверь с крепкого, нечеловеческого плеча. Безбашенный был слаб из-за чего-то, что выстрелили в него, но эта слабость была словно бы горстью соли на ране, пыткой и одновременно сладостью, и от этого злоба существа росла в геометрической прогрессии. От этого она шла паутинкой меж пальцев, мыслей, вен, что гнали кровь почти черную от грязи, злобы. Кригу впервые за очень, очень долгое время, не хотелось сдерживать Безбашенного. Вообще.
Они на Гелиосе, Криг это знал настолько же хорошо, как и то, что совершенно не разбирался в математике.
Они на Гелиосе, и впервые за чертовски долгое время жажда крови Крига вполне сравнима с ненавистью Безбашенного.
Эти скоты поймали его, и мутант не знал, когда, в какой момент, что вообще случилось и где остальные Искатели. В голове было мутно и черно, более, чем обычно, а тесные стенки камеры вызывали дрожь в позвонках, в пальцах, беглость во взгляде. Ненависть. Криг бывал в такой, о, не так, Криг был в такой. Он знал, что любят делать эти сволочи, хреновы дети, бесчестные ублюдки, марионетки Джека. Знал слишком хорошо, лучше, чем любой другой искатель хранилища.
На губах ощущался привкус железа и стали.
Безбашенный в подобной комнате родился.
Хрип подходил к горлу, и Кригу отчего-то хотелось кричать. Истошно, громко, так, чтобы на самой Пандоре услышали. Эти комнаты, правда, они чуяли и погромче, они знали слишком много криков, они прекрасно знают, все видят. Стены — самые невыносимое на Гелиосе. Стены самое порочное в нем, ибо если люди изредка и ломались, видя, что происходило с живыми существами, то стены — нет. Они жили. Наблюдали, точно тени, точно аватары самой гребанной смерти. Криг почти уверен, что вон те борозды на металле - и как вообще так можно? - от её прежнего обитателя. Существа, которому либо повезло и он умер, либо не совсем. Не совсем, и ныне он бегает по Пандоре, размахивая пилотопором. Криг почти уверен, что он не уберег ни себя, ни Безбашенного. Просто уверен, что он облажался.
А потом сквозь шумное дыхание Безбашенного он расслышал голос, детский, девичий. Мягкий, в меру нежный, полный обещания и доблести, и ярость в мужчине вскипала слишком резко, быстро, точно склянка воды рядом с разогретым атомным реактором, потому что эта девчонка, эти твари, сукины дети, мрази... они смеют обращаться к нему по-имени. Тому, что они у него фактически отобрали, вырвали из груди и мыслей, при этом смея нести чушь про то, что «никто не причинит вреда», про то, что «все будет хорошо». Ублюдки, сукины дети. Он знал, как здесь все происходит, на пропитанном гнилью Гелиосе, где сами стены пропахли запахом безумия и меди, и где, ха, «никто не причиняет вреда сотрудникам». Хреновы дети. Куски плоти на обветшалых, гнилых костях.
- Я вырежу твои веки, маленькая милая девочка. - Безбашенный говорит, шепчет, бормочет, словно выплевывая каждое слово, - и выдавлю пальцами глаза. ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ СМОТРЕТЬ. ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ ВИДЕТЬ СВЕТ. Я ВЫРВУ ТВОИ ВЕНЫ ЗУБАМИ, МАЛЕНЬКАЯ МИЛАЯ ДЕВОЧКА!
Безбашенный кричал, истерил, но, как ни странно, Криг прекрасно расслышал эту девушку, чей голос ему почему-то отдаленно был знаком. О-о, сладкие обещания, как же они часты на Гелиосе, как же они лживы, полны дерьма и несусветной ерунды. Криг хотел бы и сам приправить слова чем-то емким и отвратительным, подсказать Безбашенному пару ругательств, но вдруг, всего на секундочку, взгляд мужчины застыл на металлических бороздах. О, не подумайте, Безбашенный все еще орал и нес пургу, но все это не имело никакого значения. Криг подумал о том, что Джек не обещал ничего. Никто из тех, кто накачивали его шлаком, отходами, всем существующим мировым дерьмом, ничего ему не обещал. Просто делали это, все они, все из них. Просто, злобно, игнорируя истошные крики.
Криг подумал, что, может быть, это надежда. Глупая, не имеющая смысла. Криг посмел решить, что это - их шанс.
Если девочка не сможет им помочь, задействовав ресурсы Гелиоса, то помочь ему не сможет уже ничто.
- КРОВЬ, КРОВЬ, КРО-О-О-ОВЬ, - Безбашенный продолжал орать, и превозмогая страшные, неописуемые барьеры, Криг всего на секундочку заставил его замолчать. На малейшую, на всего лишь долю секунды. Это было сложно, невыносимо, но он знал - иначе нельзя.
Он рассказывал Безбашенному. Говорил с ним. Упрекал, клялся покончить с ними двумя. Старые методы, но на удивление действенные, дерите их черти. Эта девочка обязана была понять. Обязана была услышать то, что Криг медленно, мало-помалу, пытался сорвать с уст Безбашенного. Другого выхода не было, никак иначе не показать, что она не ошиблась в своих мыслях. Что от Крига в этом теле осталось все же... ха, достаточно.
- УБИРАЙСЯ С МОЕЙ ГОЛОВЫ. ЗАТКНИСЬ, СЛЫШИШЬ? ЗАТКНИСЬ! - не проходит и пары минут, и Криг усмехается на эти слова безумца, надеясь, что для девочки этого достаточно. Надеясь, что она поймет - да, он все еще здесь. Он все еще в этом гребанном теле, все еще в этой сучьей плоти, что некогда принадлежала ему-одному.
Он никогда не думал, что люди из «Гипериона» умеют не только создавать проблемы, но и их решать. По-честному сказать, он не верил ни единому слову.
Просто... разве у него был выбор?
Отредактировано Krieg (2016-02-28 11:28:45)
Ангел следовало испугаться. Тотчас передумать и признаться папе в своей опасной задумке, которая могла привести к самым непредсказуемым результатам для нее и ее подопытного. Для всего Гелиоса, если этот сумасшедший без капли самоконтроля каким-то образом вырвется наружу, преодолевая максимально усиленную охранную систему. Ангел должна была хотя бы рефлекторно отшатнуться назад, едва услышав истошные крики, исполненные жутких по сути своей угроз. Это была бы нормальная реакция, основанная на инстинкте выживания и банальном здравом рассудке. Это было бы трусливо с ее стороны, но вполне разумно, если учитывать, что весь этот риск и предстоящая продолжительная игра с чужим разумом могли оставить ее ни с чем. Вероятность такого неутешительного исхода превышала вероятность успеха на восемнадцать с половиной процентов.
Но Ангел так и осталась стоять на месте. Неподвижно, словно приросла подошвами к полу и не смогла бы пошевелиться, даже если бы сама захотела. В ее прямом изучающем взгляде, который был прикован к беснующемуся за стеклом Кригу, не было ни капли страха – только спокойное, почти что хладнокровное любопытство. Только ее тело напряглось на несколько мгновений, ладони непроизвольно сжались в кулаки, а на светлой коже вспыхнул слабый свет узоров. Всего лишь инстинктивная попытка защитить себя, основанная на реакциях тела, но никак не на мыслительных процессах самой Ангел. Нет, она совсем не боялась, хотя страх был бы самой нормальной из всех возможных реакций. Она так и не сдвинулась с места и не сказала ни слова, пока не поймала нужную ей реакцию в неконтролируемом и хаотичном поведении Крига. Или это ей просто показалось, что здоровая часть его сознания отреагировала на ее обращение? От этой неуверенности Ангел вдруг почувствовала себя растерянной, а потому медлила, не зная, что ей следовало сделать или сказать дальше. Она вполне могла неправильно интерпретировать поведение Крига, но ей и правда показалось, что он прекрасно понимал ее, да вот только не мог ответить ей сам. Словно их там было двое или даже несколько в одной черепной коробке, а здоровая личность не имела возможности прорваться через сумасшествие. Ангел могла ошибаться. Но она предпочла ухватиться за эту мысль, основывая на ней свои дальнейшие действия. И будь что будет.
– Спасибо, – она кивнула, едва заметно улыбаясь. Затем, недолго думая, опустилась прямиком на холодный пол, подтягивая под себя ноги и опуская ладони на колени. Рост все равно не позволял ей поддерживать зрительный контакт с Кригом на одном уровне, так что вполне можно было расположиться как можно удобнее, ведь Ангел даже не знала, как долго пробудет в этом помещении сегодня. Возможно, еще пять минут, не более. Или несколько часов, пока ее тело не устанет. Такого рода эксперименты были слишком в новинку для нее, чтобы можно было предугадать хоть что-то. Поэтому она действовала почти вслепую, ничего не планируя наперед.
Ангел не произнесла вслух больше ни единого слова. Просто смотрела на Крига, но в то же время сквозь него, как если бы он весь состоял из прозрачного стекла. Чтобы влезть в его сознание, она должна была представить, что уже находилась там. Где-то между больной и здоровой частью этого донельзя поврежденного разума – эдакий нейтральный посредник. Она должна была увидеть его глазами, прочувствовать окружающий мир с его точки зрения, ненадолго стать им. Ангел могла просто застрять там непрошенным гостем и больше никогда не выбраться обратно – она просчитала такую возможность. Но полагалась на то, что ее собственный разум – набор кодов, перемещающийся в пространстве намного легче, без проблем меняющий своего носителя. Это было ее хиленькой гарантией на свое превосходство перед поставленной задачей.
«Криг, ты слышишь меня сейчас? – мысленно обратилась она, чуть склонив голову к плечу, – Если да, то докажи это. Впусти меня дальше»
Ангел застряла в поверхностной части чужого сознания, где не было ничего, совсем ничего вразумительного. Только эти нелепые наборы слов и столько слепой агрессии. Ангел почувствовала, как эта агрессия начала собираться напряжением в ее конечностях. Пальцы словно сами по себе сжались, впиваясь короткими ногтями в кожу. Слабый свет узоров больше не был слабым, но отдавал ровным свечением средней яркости. На самом донышке голубых хрусталиков загорелись едва заметные огоньки.
«Впусти меня,» – настойчиво повторила Ангел, не зная, слышал ли ее Криг в данный момент. И мыслями потянулась дальше, не дожидаясь реакции или отдачи, потому что ей казалось, что она выбрала правильный путь. Вспыхивающие и гаснущие картинки чужой памяти, которые не содержали в себе никакой информации, потому что были изуродованы искалеченным восприятием. Смазанные лица, неразборчивая какофония голосов. Ангел показалось, что она услышала что-то отдаленно знакомое, а потому она непроизвольно переключилась на слуховое восприятие, переставая видеть и чувствовать, но утопая в звуках. Женские голоса, мужские голоса. Высокие и низкие, тихие и громкие. Некоторые надрывно кричали, некоторые тихо всхлипывали, некоторые жалобно стонали, некоторые произносили какие-то слова. Непонятный фоновой шум, оглушающий треск. Хруст, который вызывал ассоциации с ломающимися костями, хотя Ангел никогда не видела ни единого перелома собственными глазами. Она чувствовала себя оглушенной и попыталась вернуться назад, чтобы освободить свое же сознание от встревожившей ее неразберихи. Это и было сознание сумасшедшего или она просто зашла не туда, слишком торопясь в своих действиях?
Когда зрение вернулось к ней, Ангел тотчас обнаружила нарушение. Окружающие предметы выглядели такими же четкими и осязаемыми, но вдруг оказались в исключительно сером спектре. Боковое же зрение сменило свой спектр в направлении красных оттенков, заливая серые стены размытыми потоками, так похожими на кровь. Почему Ангел подумала именно о крови? И эти голоса, чертовы голоса, разве они не могли заткнуться хотя бы на несколько мгновений? Она должна была сосредоточиться.
«Впусти меня!»
Ангел не знала, что еще сказать. И понятия не имела, что собиралась сделать, если бы миновала этот этап. Вероятно, если Криг захочет впустить ее, если у него окажется достаточно власти над собственным сознанием, то Ангел должна была исследовать там все. Каждую мысль, которую сможет пропустить через себя. Каждое достаточно четкое воспоминание, помогающее воссоздать полноценную историю его травмы. Обнаружить поврежденные области мозга, проследить за активными процессами. Найти не только путь дальше, но и спасительный черный ход обратно из этого искореженного личного мирка.
«Покажи мне, что у тебя там?» – на этот раз она заговорила мягко, почти возвращаясь к своим изначальным спокойным интонациям. Словно с маленьким ребенком разговаривала – неразумным, испуганным, потерянным. Только голос чуть подрагивал от возрастающего внутри напряжения и от чужой агрессии, которая окрасила все в ярко-алый цвет. Ногти до боли вжались в кожу ладней, но Ангел ничего не чувствовала.
«Чего ты боишься? Чего ты хочешь?»
Она искала правильный вопрос так, как неопытный хакер подбирает верный пароль, боясь ошибиться и нарваться на мигающий красный свет системы безопасности. Ни просьбами, ни требованиями ничего не добьешься – надо было найти слабую точку. И когда Ангел найдет ее, то будет наносить один удар за другим, наплевав на жалость. Так много злости, так много необузданного гнева неудержимыми потоками из чужого сознания, что едва хватало места на что-то еще.
«Что от тебя осталось?»
Что останется от нее самой?
[AVA]http://funkyimg.com/i/26tn7.png[/AVA]
[STA]lies and crooked wings[/STA]
[SGN][/SGN]
Молчание. Гулкое, прерываемое разве что сипением и тихим пыхтением безумца, что скреб пальцами с треснувшими ногтями по полу в дурном жесте, наивном жесте. Поверхность не поддавалась, скрипела под кончиками твердых пальцев как-то жалко, сухо. Почти так же, как и смотрел на стенку сам псих — яростно, дурно, но пусто. Без ненависти к кому-либо конкретному. Без злобы к кому-нибудь, кто имел внешность, лицо, голос, грудь и руки. Псих ненавидел все, ненавидел просто всех, кого видел — женщин, мужчин, взрослых и совсем еще юных. Всех тех, кто породили его, приложили руку к тени, звону на периферии размытого взора. Тех, кто сделали ему больно.
Тех, кто сделали больно им.
Некоторые находили это глушащее молчание вдохновляющим. Чарующим в какой-то мере, Крига же сейчас оно нервировало. Самую малость, не больше, чем скрежет зубов — и его, и одновременно не его. Псих дышал шумно, злобно, скользя холодным языком по обломкам зубов, словно бы загнанный в клетку зверь, а самому мужчине до боли хотелось достать сигарету из картонной пачки с каким-нибудь порыжелым лого, фыркнуть сквозь зубы и пустить какую-нибудь злобную шутку в сторону сослуживцев. В сторону кого-нибудь из тех, кто ранее проливал кровь вместе с ним, помогали ему, защищали его. Давали возможность вернуться домой.
Сигарет не было, да и вряд ли безумный мальчуган, делящий с ним тело, курил. Возможно, Криг заботился о этом психе, о том, что осталось от их тела. Не меньшая вероятность и того, что мужчина просто не желал тратить остатки разума на попытку убедить психа в том, что поджечь обрубок некоторой херни, поджечь и вдохнуть, касаясь губами краешка — хорошая идея. Потому что оно таковой не было. Никогда.
Перед глазами были лица этих самых людей из прошлого, что преследовало Крига дымкой, поволокой, тишиной более тяжкой, чем любой, даже самый истошный крик. Лишь тенью, хрустом битого стекла под ногами мужчина мог вспомнить их имена, клички, но не лица.
Паркер, Локи, Мильтен, Софи, маленький ублюдок Тири-тири.
Пуля в лоб, подрыв на мине, разгерметизация скафандра, тяжелые роды после изнасилования. Последний? Криг не помнил, как он умер. Возможно, он был еще жив. Возможно, нет. Звуки почти взаправду стихают, чувства — заостряются. Он с трудом вспоминал их всех. Привычки, повадки, и с не меньшей сложностью ему было припомнить, каков на вкус сигаретный дым, каково это: держать в своих — взаправду своих — ладонях оружие, что несет смерть сукиным детям, защищает в какой-то мере тех, кто дорог тебе.
Криг почти забыл, как это — управлять собой, ощущать пальцы на руках и ногах, улыбаться.
Это было слишком сложно. Было слишком человечно. Криг больше не человек. Криг — потерянное существо, зверек, как ручная собачка, которую напичкали какой-то дрянью и пустили прогуляться перед тем, как раздавить сапогом ей голову. Милым сапогом милую головку. Правда, в отличие от собачки, безбашенный умел защитить себя.
В отличии от мелкой сучки, его клыки были остры, а желание жить — сильнее доводов морали.
Чужие лица смазывались в одну картинку, грязную, точно по воде кто-то провел рукой, и псих, внезапно дернувшись, издал какой-то нечленораздельный рев, что даже Крига оглушившил на секундочку. Такой резкий, словно бы существу было взаправду больно, и не так, как всегда, как обычно. Порой безбашенный нарывался на боль сам, желая её, жаждя точно воды, питья, но сейчас... тот сжимался. Почти скулил. Криг спрашивал его, что такое, что произошло — но не получал внятного ответа. Безбашенный сопел, едва не хрипя. Мужчина же не чувствовал ничего, даже малейшего недомогания. Все было в порядке, и это было странно.
Что могло тебя так напугать?
Обычно они разделяли хотя бы это, хотя бы отголоски боли, что притуплялось, шебуршали, точно отчеты, куча бумажек друг на дружке. Хотя бы это — маленькая солидарность, глупая схожесть. Ныне Криг не осязал ничего.
Песок меж пальцев, свет, режущий глаза, запах свежей крови, что слоями находила на невидимые пятна, что тут повсюду. Вон там — лужица крови девочки, что истекла кровью, изрезав себе вены ручкой. Вон там — немного желчи мужчины, что пальцами расцарапал себе глаза. Все смешивалось, точно краски на палитре безумного художника, обращаясь какофонией звуков во время резни, и человек, который им больше не был, закрыл глаза, силясь не дышать слишком сбито, резко.
Ему не нужно дышать. Он делает это. Боится, что стоит забыть — и все, от него не останется ничего, даже горстки пепла, дерьма в голове этого безумного сукиного сына.
Она же? Эта девочка, пообещавшая что-то, вынудившая его на секундочку поверить в чудо? О-о, она говорила. Эта малышка, эта маленькая девочка говорила, и, мать её за ногу, Криг ощущал её в себе. В начале слабо, словно холод от сквозняка, на самой коже, после — глубже. Как щекотка, как проказа. Псих начал нечленораздельно кричать, дергаться, вопить что-то про кровь, внутренности и чужих матерей. Криг не слышал психа, не разбирал слов, лишь мог ощутить его отдаленно, как какой-то шум на грани сознания после долгой-долгой работы. Бумажной, может быть. Или костяной. Костяные каркасы хрупкие. Некоторые кости можно перегрызть зубами. Это не сложно.
Ему не хочется об этом думать.
Криг чуял эту девочку как самого себя. Он видел её перед собой - кажется, даже в узнаваемом, человеческом облике... и вокруг были лица. Голоса. Шум. Жизнь. Все то, что было когда-то у него было. Силуэты, люди, идущие на работу, рождающиеся и умирающие, обращающиеся китовым воем в океане, где не видно конца и края. Женщина, что улыбается, глядя на него, держа в руках сверток с новорожденной малышкой.
Все, что у него отобрали.
Девочка переворачивала этот свет, его свет кверху тормашками, как нерадивый шериф верх дном переворачивает вещи в затхлой комнатке, пытаясь достучаться до истины, которой нет. Которой не существует, потому что убийца — дворецкий, и нет никакой загадки, есть только голые факты. Как он мог довериться ей? Как он мог поверить одной из тех, кто сделали с ним — ними? — это. Крига тошнило, и он осознавал со смешком, что девушка не видит его.
Кричит, говорит, оборачиваясь по сторонам и цепляя кадры прытким взором. Делает это, но не может заметить того, что нужно видеть. Приметить. Он провел ладонью перед её глазами с какой-то издевкой, а та даже не моргнула в ответ. Не видит. Не знает. Боль подходила и к нему. Странная, как мигрень перед грозой, как после солнечного удара — и девочка побежала, заторопилась куда-то туда, куда ей не нужно. Криг не знал, откуда ведал это. Просто знал. Просто понимал — туда нельзя. Не тебе. Никому.
Под её ногами была странная земля, словно бы усыпанная стеклом, иглами, но её ноги не поранились от этого, будто бы она ступала по песку, чистому, блестяшему. Более вокруг не было ничего, лишь картинки, обрывки, нити разорванные или целые. Воспоминания. Криг шел за ней. Криг не мог дать девушке ответов.
- Что там? - Он щурил узкие глаза, вторя и следуя за девушкой незримой тенью. Криг не знал, где они, он видел обрывки (своей?) памяти, видел кусочки того, что ранее было частью, может быть, его сознания — и улыбался. Грустно, чуть насмешливо, и в глазах его, пожалуй, была неясная туга. - Если бы я знал, маленькая fräulein. Если бы я знал.
Судя по репликам, какой-то неясной потерянности, да еще и удивительному запаху грозы, царящему в воздухе — она не видела его, не слышала, может даже не понимала, где оказалась. Это было логично, очевидно. Часть его сознания окрашена в синий — она спокойна, манерна, с лишь вкраплениями ярости, что было контролируемо, управляемо, точно маленькая лодка в темном океане цвета лазури.
Алый - почти что слишком, его много, он яркий, и Криг улыбается потресканными губами. Он поднимает ладонь, и переводя взгляд на девочку, осознает, что вряд ли она сможет его увидеть. Пожалуй, потому, что о своей внешности Криг успел позабыть и сам. Внешность осталась где-то там, далеко, где-то рядом с улыбчивой женщиной, от воспоминания о которой мужчине становилось как-то спокойно, мягко. Может, она была его женой. Может быть — сестрой. Спокойствие осталось где-то рядом с ребенком, чьи волосы - не солома, но лучики солнца, обрамляющие пухлое личико. Все осталось в прошлом, и Криг не мог вспомнить ни лиц этих женщин, ни их имен. Может, они были дороги ему. Возможно, он убил их до того, как сумел вернуть себе хотя бы эти крохи рассудка.
Девушка, ступающая по его разорванному в клочью уму, сознанию, могла быть первой, увидевшей его в прежнем облике за столько времени, столько месяцев... или лет.
Могла бы, помни Криг самого себя.
Помни он того, кем был прежде, чем Гиперион его сломал.
- Хочу? Вернуться домой, вырвать глотку парочке сукиных детей. Хочу стакан воды в старости, хотя нет, к черту воду, не отказался бы от бутылочки шнапса. А еще? О-о...
Он не знает, о чем думает, когда воображает оружие в своих пальцах. Тем не менее, оно приходит, и от этой власти хотя бы над собственным воспаленным рассудком хорошо, сладко. Сломанные люди, сломанные вещи — но он почему-то цел, почему-то иррационально здравомыслящий как для всего того, что с ним произошло. Или нет? Или он уподобился тому, кем был псих? Или он... стал психом?
В его руке был охотничий нож, почти такой же, как у того уродца с дредами. Может, этот кусочек стали был таким же нематериальным, как и его пальцы, на которых сеточка вен выделялась почти что болезненно, ярко. Может, девочка из Гипериона сумеет обернуться прежде, чем он подойдет слишком близко, вдохнет запах её волос, прикоснется к бледной щеке.
Её кожа не ощущается. Гладкая, точно пластик. Он слышит резкий вздох - и кладет нож плоской частью к шее, запрокидывая голову брюнетки на свое плечо, прикрывая ей глаза почти нематериальной ладонью, сквозь которую, возможно, даже можно видеть небо этого безумного места. Криг не знал, что делает. Она обещала помочь. Она. Обещала. Помочь. Криг смеялся хрипло, и он знал, что девчонка его слышит. Теперь — да, никак иначе. И в придачу сейчас он слишком хорошо понимал, что эта девчонка, этот кусок лживой суки, принадлежит к Гиппериону. Возможно, она даже была одной из ведущих ученых, кто знает. Криг не ведал, сколько прошло времени с его побега. Он не знал, не мог знать, сколько времени сейчас, какой ныне год, десятилетие. Возможно — то же. Возможно, он сейчас держит нож у горла невинного ребенка.
Психа нет. Они здесь одни.
Одни в царстве воспаленного ума, где пахнет мятой, сыростью и самую малость - пеплом.
— Меня чуть больше, чем полагали вы все.
В голосе - ярость, яд, невысказанная злоба и желчь, и рука дрожит в желании вспороть девчонке глотку. Он слышит рев, но не там, снаружи, а в себе. В душе, и где-то на уровне сердца — красно, ярко, и на зубах чувствуется отчетливый, сладковато-яркий привкус меди. Слова застревают рыбной костью в глотке, и мужчине смешно от бездействия девочки. Она правда может умереть? Умереть, если он захочет? Ей страшно? Она... его... боится?
Пальцы дрожат от этой власти. Мужчине смешно от этой возможности. Отомстить. Убить. Заставить её заплатить за все.
Нет.
Он убирает кинжал, все еще держа ладонь на её глазах. В мужчине слишком много от психа. Порой ему кажется, что он сломан настолько сильно, что при всем желании, средствах и возможностях, его уже не вернуть. Никогда. Что он, человек, знающий всех тех людей, умер давным-давно, с первой иглой, вошедшей под кожу.
Когда безумие входит в тебя, ты и сам почерпаешь от него, лакаешь эту черноту, словно бы обезумевший скаг — кровь убитого зверя. В Криге слишком много от Психа. Интересно, эта вещь работает в обратном порядке? И что тогда станет с этим милейшим существом, вопящим на все и все, если у этой девочки... получится?
Он умрет?
Звук капель, разбивающихся о несуществующий пол. Чужое сбитое дыхание.
Криг со смехом думает, что мир давно обратился адом, и если рай существует, то он определенно до черта лысого прекрасен.
Он отпускает её.
- Хм. Думаю, ты знаешь, кто я. Даже не хочу спрашивать, откуда. Пожалуй, это то дерьмо, о котором мы оба знаем слишком много.
У девочки расфокусированный взгляд. Вряд ли она видит его. Но явно слышит, осязает его хрипловатый голос, может, даже чувствует его прикосновения — ведь ответила, отреагировала на явную угрозу!
Уже хорошо.
— Либо очень глупая, либо очень смелая девочка. Впрочем, одно другого не отрицает. - Его голос был терпким, точно сутки завариваемый чай, но одновременно — спокойным. Оружие выпало из рук и исчезло до того, как коснулось лезвием пола. — Прошу прощение за то, как громко ведет себя... он. То бишь я. Да, он порой бывает невыносим. За то как переедет на халявной тачке с три десятка скагов, вымазавшись позже их кишками — покорнее мыши, уверяю вас...
Девочка остановилась взглядом прямо на нем. Заметила? Или ориентируется по голосу?
- ...Возможно. По крайней мере, я не проверял.
Помещение исчезло. Не было больше защитного барьера между Ангел и ее подопытным. Не было надежной опоры в виде пола и не было стен, четко обозначающих границы. До этого момента Ангел еще могла видеть все это обрывками, когда визуальное восприятие возвращалось к ней, позволяя вспомнить, что мир быстро мелькающих и окрашенных в алый цвет картинок – не реален. Теперь не стало даже этих жалких обрывков. Она оказалась в беспросветной тьме, которая ослепила ее, не позволяя двигаться дальше. Она почему-то стояла на ногах, хотя не могла припомнить, когда это она успела подняться с пола. Таращась в темноту, Ангел вытянула руки перед собой, ожидая прикоснуться пальцами к прочному стеклу, которое разделяло ее и Крига в целях безопасности. Но там не было ничего, и она непроизвольно пошатнулась вперед, едва не упала. Не опуская рук, она сделала шаг вперед, затем еще один, но так и не наткнулась на какое бы то ни было препятствие на своем пути. Вдруг отметила про себя, что чужие эмоции покинули ее сознание, оставляя только ее собственный страх перед неизвестностью. Не было больше злости, но Ангел все равно чувствовала напряжение каждой клеточкой своего тела, потому что не могла объяснить происходящее. Не было ослепляющей ярости, от которой хотелось хищно скалить зубы, сжимать ладони в кулаки, а потом добраться до ближайшего живого существа и наносить один решительный удар за другим, превращая слабую плоть в кровавое месиво… Ангел отрицательно покачала головой, пытаясь избавиться от остатков этих образов, из-за которых кровь застывала в жилах, а на губах замирал испуганный крик. Она была только рада отделаться от них еще и потому, что их отсутствие означало начало нового этапа в ее работе. Она прорвалась через поверхностное или Криг сам впустил ее дальше, а теперь только оставалось понять, где именно она оказалась и куда ей предстояло идти. Опустив руки, она зашагала вперед, постепенно ускоряя темп своих шагов. Но тьма шла за ней по пятам.
Внезапная оглушающая тишина, которая словно забила уши Ангел ватой, постепенно наполнилась уже знакомыми звуками. Но теперь Ангел отчетливее слышала голоса, даже могла разобрать отдельные слова. Некоторые были ближе, некоторые были дальше. Некоторые переговаривались между собой, а остальные словно обращались именно к ней, пытаясь рассказать ей что-то важное. Но Ангел все равно не могла их понять. Она только использовала слуховое восприятие, чтобы найти дорогу во тьме. Если голоса становились громче и смешивались с фоновым шумом, то это означало, что она шла в нужном ей направлении. Или ей так хотелось думать, пока один из голосов не перекрыл все прочие, потому что прозвучал совсем рядом. Говорил отчетливо и разборчиво, отвечая на вопросы, которые она чуть ранее адресовала Кригу мысленными посылами в его сознание. Дрожь пробежалась вдоль позвоночника и Ангел начала постепенно замедлять шаг, пока не остановилась на месте. Да так и не смогла пошевелиться снова, словно приросла ступнями к нематериальной поверхности, которая была здесь вместо пола. Попыталась оглянуться по сторонам, бегло осматривая пространство невидящим взглядом, но тьма все еще мешала ей увидеть хоть что-то. Ангел побоялась идти дальше, опасаясь, что если сделает один неосторожный шаг не в ту сторону, то потеряет Крига. Возможно, еще и потеряется сама, навсегда застревая в бесконечном лабиринте без путеводных указателей, без стен, без света. В окружении голосов, от которых голова начинала раскалываться, боль пульсировала в висках под ускоренный ритм сердцебиения. Нет, Ангел должна была оставаться на месте. Должна была сказать хоть что-то, но в столь осязаемом чужом присутствии чувствовалась такая явная угроза, что вдруг перехотелось привлекать к себе лишнее внимание.
Это было глупо, конечно. Криг следовал за ней с самого начала, наверное. Это он привел ее сюда, а она уже было возомнила, что отыскала дорогу самостоятельно. Это его голос был громче прочих, когда она ориентировалась на звук. И он, разумеется, прекрасно знал о ее присутствии. Это было его сознание, его дом, пусть его и заперли в дальней комнате, отбирая у него ключи. Тем не менее, это все еще была его территория, на которой Ангел оказалась всего лишь неопытным туристом. И она ничего не могла сделать, когда почувствовала прикосновение холодного металла к своей шее. Только судорожно дернулась, словно собиралась отбиваться, но в последний момент передумала. Она все еще не видела, но по ощущениям догадалась, что это какая-то разновидность ножа. И несложно было додуматься, что ей хотят перерезать горло, но по какой-то причине медлят. Чувства обострились из-за невозможности видеть, а потому Ангел особенно отчетливо слышала чужой голос совсем рядом со своим ухом. Чувствовала чужое дыхание и вдруг подумала о том, что смогла бы с легкостью защитить себя одной яркой вспышкой света, спрятанного в узорах на ее коже. Но света не было. Не было ее самой, только ее присутствие в чужом сознании, а значит она не могла сделать ровным счетом ничего. Но мог ли ее собственный разум умереть таким образом? Если Криг решится и вскроет ее нематериальную глотку, то ее не станет? Останется только пустая оболочка ее тела за пределами этого места, на полу вполне реальной комнаты? Ангел не знала. Грань между иллюзорным и реальным была до того размыта, что она уже не могла отличить одно от другого. Тьма перед ее глазами начала рассеиваться, превращаясь в нечто, похожее на густой туман. Нет, не туман, а темный едкий дым, от которого глаза слезились, а дышать стало трудно. Ангел не шевелилась, потому что от одного неосторожного движения острие ножа могло впиться в ее шею, вспарывая кожу с такой легкостью, словно это была всего лишь тонкая ткань. Она не говорила ничего, потому что одно неправильное слово могло возыметь тот же эффект. Она ждала, что произойдет дальше, тяжело дыша, задыхаясь от заполнившего легкие дыма.
«Неужели ты впустил меня в свое сознание только для того, чтобы в итоге убить?»
Ей следовало предусмотреть это. Следовало предположить, что даже здоровая часть его личности могла быть заражена безумием. Капли крови выступили на светлой коже, но этого было недостаточно, чтобы причинить серьезный вред. Ангел чувствовала, как несколько маленьких капель щекотно сбежали вниз, останавливаясь на ключицах. А потом острие скользнуло по коже, но не для того, чтобы убить ее. Никакого ножа больше не было, потенциальный убийца отступил от нее. И говорил, говорил с такой четкостью, которой она еще не слышала в его голосе. И не было в его словах ни злобы, ни угрозы, словно это вовсе не он предпринял попытку убить ее. Словно все это показалось ей, но на самом деле оно было, ведь кровь еще не успела засохнуть на ее коже. Ангел поднесла ладонь к шее, размазывая капли, которым повезло не превратиться в целые потоки. Снова осмотрела по сторонам, пытаясь увидеть того, кто обращался к ней. Дым растворялся, позволяя увидеть очертания, которых вполне хватало в данный момент. Превозмогая страх и еще не утихшее беспокойство, Ангел шагнула вперед к фигуре, которую едва могла различить. Больше не было ни голосов, ни постороннего шума. Только этот дым, который был таким плотным, словно поднимался от многочисленных пожарищ. Только этот человек, которого она должна была спасти от его собственного разума. Если он привел ее сюда, то она должна была быть способна вывести его отсюда, разве нет? Ей хотелось в это верить. Она зашла слишком далеко, чтобы позволить себе усомниться.
– Ты и правда есть, – мягко произнесла Ангел, старательно фокусируя взгляд на своем собеседнике. Дым продолжал рассеиваться, позволяя ей видеть лучше и отчетливее, но только в рамках ближайшего окружения. Там дальше, за спиной Крига, он все еще клубился, превращаясь в изначальную кромешную тьму где-то в дальних углах, которые казались бездонной пропастью. Но еще немного и Ангел сможет увидеть лицо того, в чье существование так упорно верила. Он и правда был. И это значило, что он нуждался в ее помощи. По крайней мере, именно этой кажущейся нуждой Ангел оправдывала то, через что должна была провести Крига дальше.
– Я так и не представилась. Меня зовут Ангел, – она попыталась улыбнуться, как если бы улыбка могла сделать всю эту ситуацию чуть менее странной. Если бы таким образом можно было прикинуться, что они с Кригом были обыкновенными людьми, а их общение проходило в материальном мире, а не в пределах зараженного безумием сознания.
– Спасибо, что впустил меня. Но, боюсь, это только начало. Дальше будет сложнее.
Дальше будет самый настоящий ад, но Ангел не сомневалась, что Криг добровольно последует за ней даже туда. Он и так уже был в аду. И она протянула к нему руку, осторожно обхватывая его запястье пальцами, измазанными в собственной крови. Или там уже не было никакой крови? Она смогла бы увидеть, если бы ненадолго разорвала зрительный контакт со своим собеседником. Но она не стала этого делать.
– Мне нужны твои воспоминания. Или то, что осталось от них. Я видела что-то по дороге сюда, слышала каких-то людей… Но так и ничего не поняла. Подозреваю, это случилось по той причине, что та часть твоего сознания слишком повреждена. Я не смогу извлечь из нее что бы то ни было. Мне нужна сама суть. То, что охраняется твоим сумасшествием. Ты можешь провести меня туда?
Пока Ангел придерживалась теории, что сумасшествие возникло именно на почве травмирующего опыта. У нее еще не было оснований думать иначе. Но она знала о том, что когда сознание не может справиться с происходящим, ему приходится перестраивать себя, чтобы отгородиться от того, что могло разрушить его в итоге. Человеческий разум знал толк в защитных механизмах, но не умел останавливаться и продолжал коверкать здоровые процессы, пока изуродованное когнитивное восприятие не порождало болезнь. Теперь, когда Ангел знала, что здоровая личность Крига подавляется безумной, то предположила, что псих защищает истоки безумия своим присутствием. Возможно, именно это и позволило нормальному Кригу выживать, пусть даже только на задворках сознания. Эту теорию надо было проверить. Несмотря на то, что риск из-за такой проверки был несоизмеримо большим, чем все то, что Ангел предприняла до этого момента.
– Покажи мне все, что с тобой случилось. Что сделало тебя тем, кем ты есть сейчас, – пальцы Ангел все еще лежали на запястье Крига, а она смотрела ему в глаза так прямо и открыто, словно он не мог в любой момент снова приложить нож к ее шее. Она должна была испытывать страх, который присутствовал еще несколько мгновений назад. Но страха больше не было. Только нетерпение, подгоняющее ее вперед, навстречу новым открытиям, которые не могли ждать ее вечно. Ангел не знала, надолго ли сможет задержаться в чужом разуме, потому что еще ни разу не забиралась настолько далеко. Она не чувствовала связи со своим телом, хотя такая связь могла бы подсказать ей приблизительный уровень энергии, оставшейся в ней. Тела больше не было. Было похоже на то, что Ангел снова стала искусственным интеллектом, путешествующим по весьма своеобразной информационной базе. Но в то же время это было не совсем так. Полноценное физическое восприятие происходящего осталось с ней, несмотря на то, что мир, в котором она оказалась, не существовал на самом деле.
[AVA]http://funkyimg.com/i/26tn7.png[/AVA]
[STA]lies and crooked wings[/STA]
[SGN][/SGN]
На вид ей не дать больше двадцати, да и те с натяжкой. Возможно причина в том, что взгляд у девы слишком уставший, такой, что не бывает у юных дев. Это взгляд человека, видевшего войну и смерть друзей, это взгляд существа, что умерло и каким-то лишь дьяволу известным методом умудрилось вернуться обратно. Криг не знал, откуда у него такие мысли, он смотрел на неё и желал увидеть ребенка, маленькую девочку с лишь чуть-чуть курчавыми волосами, россыпью веснушек на открытых ввиду платья плечах, но нет. Эта девушка не дитё, пускай и выглядит схоже — детали, постава, все делало её взрослой. Другой. Иной.
Её взгляд странный, знакомый. Кажется, кто-то с такими же глазами когда-то смотрел на него, заглядывал в самую душу, расслаивая её на тонкие пласты, пропитывая каждый из них отравой, точно отпетый повар коржи своим любимым кремом. Кремом с привкусом безумия, ярко, контрастно фиолетово. Кислотные цвета режут взгляд, и Криг на самую секундочку не может пошевелиться от этого — взгляд, шепотки, записи царапающей бумагу ручкой. На кончике языка - ранка, и Криг смотрел на девушку внимательно, изучающе, выходя из мгновенно находящего транса. Он слишком давно не смотрел, почти забыл, каково это — взаимодействовать с людьми. Видеть их реакцию. Не слышать вместо своих слов чужую брань.
Кончики пальцев чуть-чуть подрагивают, а в ушах - шум приборов. Под ногтями, под кожей, под мясом - боль. Гулкая, такая, что отдает привкусом меди и железа, холодом в ладони и зубы, где зажимается деревяшка. Лишь бы не откусить язык — вольная мысль, а следом за ней — тонна боли. Криг слышал её, слышал эту агонию, что доносилась к нему из-под костей, из-под самого нутра, и сейчас. Вещество, что наполняло его — кричало, вопило, шипело, точно бы свернутая в клубок змея. Криг был уверен — чувствуй он все, что осязал Безбашенный, ему бы тоже пришлось несладко.
— Порой и сам об этом забываю. — Кивал он плечами на реплику, и девушка смотрела не на него, но сквозь. На кончиках зубов, губ — привкус пепла и жаркой пустыни. Воспоминания клубятся маленьким комочком, что хранились где-то под болью, правее от сердца, где-то в месте, что три градуса холоднее всего, что вокруг. Вообще всего.
Он всегда знал, чем стал, всегда осязал кровь, что легкой патокой, паутинкой обматывала руки и сознание, щепки собственных надежд и мечтаний. Криг прошелся языком по нижней губе, словно бы слизывая что-то, может быть кровь, опуская голову. Зубы цепляют кожу, и поднимая взгляд на девушку, мужчина хмыкает, отпуская губу. Она напоминала принцессу. Маленькую-маленькую леди, что кротко вошла в клетку со львом.
— Ангел. — Он находит это имя забавным, он вторит его, словно бы раскатывая растопленный шоколад на языке. — Ангел.
У неё красивая улыбка, но фальшива она столь же, как и их видимая нормальность. Как и формальная свобода Крига в собственном разуме, когда как на самом деле все, что он может — через угрозы не давать самому себе превратить всю Пандору в фарш, сгорая от агонии.
— Не за что, принцесса. — Взгляд на самом донышке отдает сомнением, но Криг не сомневается. Он скорее отражает чужой взор - прыткий, обманчиво чистый. Он не был уверен, что его услышат, не был уверен, что его поймут верно, но сказал — спокойно, мягко, как давно, в не_этой жизни успокаивал девочку с небольшими хвостиками. Девочку, что не могла уснуть. — Не нужно бояться. В конце концов, на другой стороне от рая нет ничего, что могло бы испугать сильнее того, что каждый день мы видим на земле.
Он думает, что длительное заточение в собственной голове сделало его философом, а вынужденное молчание — треплом большим, чем Железяка. Он думает, а в следующую секунду все исчезает — его касаются, он почти взаправду это ощущает. Чужие ладони лишь чуть-чуть прохладны, они влажны от крови, которой нет. В них сила обманчивая, едва-едва заметная. Не та, что бугрится мышцами под кожей, но та, что способна убивать, бьется синим светом по венкам и артериях. Криг смотрит, и он отчаянно цепляется за это. Воспоминания — испуганные птички. Стоит приоткрыть дверцу клетки и тебе только и останется, что чуть-чуть испачканное перо.
Но что делать, если клеть раздавили вместе с птицами?
Ангел смотрела, а за тем говорила. Спрашивала, шептала, и Кригу было просто неимоверно хорошо просто от факта этого разговора. Просто от осознания того, что его видят, слышат, почти понимают. От этого хочется смеяться, кричать, вопить, расцарапывать короткими воспаленными ногтями мясо, вырывая пластинки с корнем. Во рту привкус металла, во всем теле — ломота. Вопрос звучит почти кощунством, но Криг вынуждает себя улыбнуться.
— О, был бы не против показать... это напомнило бы прогулку по картинной галерее, не думаешь? - Притворная радость в голосе столь же пронизана фальшью, как и облик. Криг давно не такой, коим видится Ангел, он может никогда таким и ни был. Может, от Крига ничего и не осталось, а то, что видит перед собой принцесса — лишь тень, обманка, фантом последних мыслей и воспаленных надежд. Он усмехался, и улыбка похожа на рваную рану, росчерком пронизывающую лицо. Ему страшно. Он не хотел сейчас узнать про то, что никогда не существовал.
Он поднимал взгляд цвета металлической стружки, усмехаясь почти искренне. Ангел смотрела на него, глядела честно и прямо. Открыто.
— Ты ведь можешь глянуть и сама, не так ли? На все. На то, что этот выродок Джек сделал со мной, на то, что вся эта гребанная корпорация!.. - Он почти срывается, почти теряет контроль, но в последний момент останавливается, словно бы огонь потух, не успев полноценно разжечься. Может, всему виной тонкие пальцы на запястье, что сжались чуть-чуть сильнее, чем ранее, а может - страх. Перед ней. Перед самим собой. Перед тем, что он сам может сделать с этой девочкой, если не сдержит себя. Демон знает в чем истинная причина, но Криг успокаивается мгновенно.
Его взгляд - патока. Вдыхая и выдыхая с привкусом горечи, он пожимал плечами.
— Попробуй, принцесса. Меня осталось слишком... мало для того, чтобы я хоть чем-то взаправду мог тебе помочь.
Когда Криг упомянул имя ее отца, Ангел непроизвольно сжала его запястье сильнее, словно безмолвно просила замолчать. Она знала, что «Гиперион» приложил руку к нынешнему состоянию этого человека, хотя детали этой причинно-следственной связи были неизвестны ей. Она была прекрасно осведомлена о том, что ее отец причинил вред столь многим людям, что их невозможно было сосчитать без предварительной систематизации базы данных. Но ведь все это было не просто так, не жестокой прихоти ради, а во имя высшей цели. Ангел верила в это. Ангел должна была верить, потому что ее нынешнее существование основывалось на мысли о том, что на самом деле ее папа – хороший человек. Герой, в котором этот мир так отчаянно нуждался. Но она не смогла бы объяснить это Кригу, даже если бы попыталась, а не продолжала молча стоять рядом в темных и пока еще не изведанных просторах его сознания. В его голосе было так много концентрированной ненависти, что Ангел попросту не смогла открыть рот и ответить ему. Только смотрела в его лицо так пристально, будто бы видела в последний раз и пыталась хорошенько запомнить. И безуспешно попыталась представить, что же надо сотворить с человеком, чтобы в нем прочно поселились такие уничтожительно мощные эмоции. Так или иначе, ей даже не надо было ничего представлять, потому что вот-вот она должна была увидеть все собственными глазами. Следовало только поторопиться и продолжить свой путь, хватаясь за надежду на то, что все будет в порядке.
– Я не могу отправиться туда одна, – Ангел отрицательно покачала головой, а в ее голосе впервые появились нотки испуга. Но она все еще не боялась, нет. Потому что плохо представляла, что ожидало ее впереди, и это ограничение спасало ее.
– Я точно не знаю, как это работает, потому что еще ни разу не заходила так далеко в чужом разуме. Но есть вероятность, что я попросту потеряюсь и не найду выход обратно. Поэтому мне нужен ты, Криг. Даже если ты не можешь провести меня к своим воспоминаниям, просто сопровождай меня. Все же это твое сознание, пусть ты и потерял над ним контроль. Это твой мир, а я здесь – чужая. Ты уже должен был заметить, что мне здесь не рады.
Ангел натянуто улыбнулась. Чужаков не любили нигде, а особенно в собственной голове. Она уже знала, как разум сопротивляется постороннему присутствию, принимая все возможные меры для того, чтобы остановить вторжение и выгнать нарушителя. А если не получится выгнать, то непременно уничтожить, чтобы ничто не тревожило привычные процессы. Простейшая защитная реакция, которая могла привести к самым непростым последствиям. Из-за этого Ангел даже не спрашивала Крига о том, хотел ли он сопровождать ее по пути в самую болезненную часть своего сознания. Она просто поставила его перед фактом.
– Пойдем, – кивнула она, а ее пальцы соскользнули с чужого запястья к ладони. И она повела Крига за собой, хоть и не знала наверняка, в каком направлении ей следовало держать путь. Она просто шла, чтобы не стоять на месте, а под ее ногами хрустело разбитое стекло, которое почему-то было не в силах пронзить тонкие подошвы ее обуви своими острыми краями. Темнота клубилась впереди, заслоняя собой горизонт, но рассеивалась по мере того, как Ангел ускоряла темп своих шагов. Вокруг было так тихо, что эта внезапно воцарившаяся тишина казалась противоестественной. Особенно если вспомнить какофонию из самых разнообразных звуков, которая сопровождала ее по пути сюда.
– Все это слишком… спокойно, – прокомментировала Ангел, обращаясь скорее к себе самой, чем к Кригу. Всякое отсутствие сопротивления со стороны чужого разума могло означать либо то, что она шла не в том направлении, либо то, что за следующим поворотом притаилась опасность. О, человеческое сознание любило расставлять разномастные ловушки, Ангел уже убеждалась в этом не раз. А потому замедлила шаг, прислушиваясь. Уловив приглушенный и едва слышный шум справа от себя, она резко изменила свое направление. Пыталась прислушаться, но чем отчетливее становился этот шум, тем больше он напоминал неразборчивый механический гул.
– Что это там? – Ангел нахмурилась и повернулась к Кригу, но рядом с ней не было никого. Еще мгновение тому назад она крепко сжимала чужую ладонь, боясь отпустить или хотя бы ослабить хватку, а теперь ее пальцы беспомощно хватались за пустоту. Она не знала, как это произошло, но она осталась совершенно одна.
– Криг? – негромко позвала она, осматриваясь по сторонам и тщетно вглядываясь в темноту дальних углов. Но ответа не было. Был только гул, который становился все громче и громче, хотя Ангел больше не приближалась к нему, а стояла на месте.
– Криг! Где ты? – она позвала громче, почти срываясь на крик, но к ней только вернулось эхо ее собственных слов, будто бы злая насмешка.
– Ай! – она переступила с ноги на ногу и что-то острое больно впилось в пятку левой ноги. Стекло, точно. Скривившись, Ангел приподняла ступню и наклонилась вперед, чтобы вытащить крупный осколок. Но когда правая нога стала ее единственной опорой, держащей на себе вес тела, десятки мелких осколков с легкостью пронзили подошву, защищавшую вторую ступню.
– Ах ты ж…! – ругательства, которые ей ни в коем случае нельзя было использовать в своей речи, так и остались непроизнесенными. Ангел пошатнулась, да так и не смогла удержать равновесие, приземляясь на пол спиной. Она на ходу попыталась облегчить это приземление, падая на локти, но из-за этого стекло зашло под самую кожу рук, от запястий до предплечий. Ангел закричала. И чужое сознание ответило ей десятками других криков, исполненных такой муки, что ее собственная боль не шла ни в какое сравнение. Хотелось закрыть уши ладонями, чтобы не слышать, но Ангел боялась пошевелиться, чтобы не пораниться еще больше. Она повторяла себе, что все это – ненастоящее. Только игра разума, в которой ей непременно надо выиграть, чтобы добиться своей цели. И она закрыла глаза, пытаясь представить, что никакого стекла не было. И криков тоже не было. А Криг никуда не исчез, он где-то рядом, просто его не видно в непроглядной темноте. Ангел знала, что сила мысли была самым мощным оружием в этом месте, да вот только у нее не получалось этим оружием воспользоваться. Стекло только больнее впивалось в кожу, а к чужим крикам примешался звук смеха – звонкого и насмешливого, словно полубезумного. Ангел вздрогнула от ужаса, когда осознала, что этот смех принадлежал ее отцу.
– И это все? – выкрикнула она в пустоту, приподнимаясь выше на локтях и стараясь игнорировать жуткую колюще-режущую боль. – Хочешь запугать меня, поиздеваться надо мной, заставить меня убежать? Хочешь загнать меня в ловушку, а?
Каждое слово произносилось сквозь стиснутые зубы, но Ангел пыталась вложить как можно больше злости в свой голос, чтобы эта злость пересилила боль. Она вспомнила, как чужая ярость накатывала на нее безудержными волнами. Вспомнила пульсирующий красный цвет, хруст костей, непобедимое желание разрушать. И она ухватилась за эти картинки, как утопающий хватается за протянутую ему руку. Превозмогая боль, она поднялась на ноги, едва удерживаясь на израненных ступнях и пошатываясь на месте. Отряхнула мелкие осколки с одежды, невольно задевая крупные, которые вошли так глубоко, что страшно было вытаскивать их. Кровь струилась по обнаженным участкам кожи, пропитала темную ткань одежды. Вкус крови чувствовался во рту.
– Хочешь напугать меня? – повторила Ангел с отчаянным вызовом в голосе. Она хотела сказать что-то еще, но вдруг закашлялась так сильно, что была вынуждена склониться вперед, закрывая рот ладонью. Было такое ощущение, словно острые ножи кромсали ее горло, стремясь вскрыть ей глотку изнутри. Когда кашель утих, она снова смогла выпрямиться и обнаружила в своей ладони горсть окровавленных осколков. Выдохнула, сплюнула кровь и оглянулась вокруг, будто бы пытаясь найти кого-то, кого можно было бы обвинить в происходящем. Но никого не было.
– А мне все еще не страшно, – прошипела она, а ее голос так и сочился злостью, которая принадлежала не ей. – Неужели это все, что ты можешь мне подсунуть? В таком случае, не суждено тебе выиграть звание самого пугающего сознания.
Крики стихли. Не стало и смеха, осталась просто тишина, которая не предвещала ничего хорошего. Ангел снова ощутила болезненный спазм в горле, но на этот раз кашля не было, словно ее тело внезапно передумало.
– Ну же, – проговорила она с нажимом, дрожа от боли. Было такое чувство, будто осколки сами по себе пробирались все глубже под кожу, стремясь искромсать Ангел на маленькие кусочки. – Покажи мне все, что у тебя есть. Напугай меня.
Ей не пришлось просить дважды. Тысячи картинок в одно мгновение пронеслись перед ее глазами, ослепляя, сбивая с толку, заставляя попятиться. Она видела выжженную землю Пандоры. Чувствовала, как песок скрипел на ее зубах. Слышала незнакомые голоса, которые больше не сбивались в одну неразборчивую какофонию, а вели вполне осмысленные беседы, смеялись, спорили, ругались. Она держала маленькую девочку на руках, осторожно отводя ее светлые пряди со лба, а в следующий момент крепко сжимала оружие. Она убегала, задыхаясь от недостатка сил, но в то же время продолжала оставаться на месте. Картинки мелькали, мелькали, не просто рассказывая историю, но и заставляя Ангел поучаствовать в происходящем. Она видела Крига, но в то же время была им, и больше не могла провести границу между его воспоминаниями и своими собственными. Но все эти образы были такими дефективными и расплывчатыми, словно поврежденная видеозапись. Чего-то не хватало, что-то обрывалось в процессе развития, что-то неразборчиво мельтешило. А потом красный цвет залил все. Боль, подобной которой Ангел еще не испытывала, пронзила все тело, заставляя снова пошатнуться и рухнуть на колени. Ангел закричала, но это был нее крик. Кто-то приближался к ней, а она наверняка знала, что эти люди хотели причинить ей еще больше боли. Они смотрели на нее пустыми глазами, в которых не было места состраданию. Они тянули к ней руки, а у нее не было возможности отбиться или хотя бы отползти от них в дальний угол, в спасительную темноту. На их форменной одежде были нашивки «Гипериона», но они не собирались подчиняться ей, потому что она больше не была Ангел. Она была никем. Она была зверем, попавшимся в ловушку охотника и готовым отгрызть собственную конечность, чтобы вырваться. Чтобы умыться в крови чертовых ублюдков, которые сделали ее никем. Ей так хотелось, чтобы они все сдохли, сдохли, а потом сдохла она сама, и все это прекратилось. А потом она снова услышала смех… своего отца? Нет, Красавчика Джека. Героя? Скорее гребаного монстра, который без спроса влез в ее жизнь, в ее голову, одним махом лишая ее всего, что имело хоть какую-то ценность. И ему было так весело… Он все смеялся и хохотал, словно истинный безумец, упиваясь своей силой, своим превосходством. А потом Ангел снова стала собой. И увидела, как чья-то фигура приближалась к ней из темноты, но не разглядела лица.
– Папа?
Она и сама не знала, почему в первую очередь подумала о том, что это, наверное, Джек. Вернее, ее отец. Он шел, чтобы причинить ей еще большую боль или вовсе добить ее окончательно, а ей было некуда бежать. И не было сил оказывать серьезное сопротивление.
– Нет, – заскулила она, почти плача. Отталкиваясь от пола израненными руками в попытке отползти подальше. Было странно помнить о том, что она любила этого человека больше всех на свете, но в то же время испытывать по отношению к нему такой всепоглощающий ужас, что хотелось умереть раньше, чем он настигнет ее.
– Уходи, уходи, уходи! – выкрикнула она и сорвалась на хрип. Понимание того, что этот мир не существовал на самом деле, рассеялось вместе с картинками чужих воспоминаний. Теперь Ангел даже не знала, где находилась. Но хотела выбраться отсюда больше всего на свете.
[AVA]http://funkyimg.com/i/26tn7.png[/AVA]
[STA]lies and crooked wings[/STA]
[SGN][/SGN]
Y entre más aprendo, es peor
Menos saber, menos dolor
Криг ощущал на языке привкус желчи кислой и лишь чуточку тошнотворной — такой гадкой, что бывает после долгого-долгого сна, и ему от этого ни капельку не было противно.
Сия девочка, маленькая девочка была здесь, и он не мог смириться с этой думой. До черта лысого Криг, сжимаясь в отведенном ему уголке, привык к осознанию того, что один. Одинок, точно последний воин посреди поля брани с гниющими солдатами, человек на острове без даже капли пресной воды. Никто не верил, что за тем Безбашенным, парнем с пилотопором наперевес и руганью про мамок на губах, было что-то... еще. Нечто большее, возможно.
Человек, например, что некогда жил подобно им всем, а ныне доживает остатки дней — минут? Секунд? - пленником в собственной голове. Уголки губ дрожали в немой истерии, а взгляд девчонки с темными, точно смоль волосами — слишком уверенный, возможно, он видел эти глаза когда-то раньше. Этот же прищур, схожее пятнышко на радужке почти что у точки зрачка. Возможно, видел.
Вероятно, в тот момент в глазах было слишком много ненависти, дабы мог их запомнить.
- Что же, - он силится не усмехаться так сухо и пусто, придать себе хоть немного той бодрости, что была раньше. Слова девушки имеют смысл, пускай часть из них он и не понимает — забыл? Никогда не знал? - Раз так, то сочту за честь, принцесса.
Почему-то её хотелось такой называть. Не Ангелом, дочерью Божества из плоти и крови, но принцессой — девочкой, живой, такой же, как и остальные искатели. Возможно от того, что в груди билось вторым пульсом — принцессу можно убить, Ангела — нет; а может от того, что ему хотелось надеяться. Глупо, как в юношестве. Как когда-то.
- Надеюсь, эта идея на деле лучше, чем звучит.
Вокруг темнота, но он слышит её отголоски. Звуки громких шагов по коридору, луну шума под губами, немного бежевого на палитре чувств. Шаги девчонки незнакомые, собственные шаги же стали для Крига звуком наподобие дыхания или моргания — неощутимым, привычным и знакомым. Он закрываел глаза в этом переходе лишь однажды, на саму секундочку, просто чтобы вдохнуть. Просто потому, что иначе легко заблудиться в собственных мыслях, потерять самого себя.
Дыши, Криг, дыши глубоко затхлым и нечеловеческим воздухом, полным пыли и осколков металла, что дерут горло. Ощути, как сей аромат наполняет тебя — ты не мертв, Криг, слышишь? Ты все еще жив.
Тебе все еще есть ради чего жить и во славу чего умирать.
Девушка пошла чуть быстрее, и мужчина с непривычки едва за ней поспевал. Чужие шаги казались единственным звуком в возникшей тишине — пустой, точно вакуум — и это не казалось Кригу хорошим знаком. Совершенно.
Воспоминания отдавали гулкой пенкой на утреннем кофе — такой, что исчезает быстро и скоро, оставляя странное послевкусие. Тишина чередовалась с шумом, хрустом костей и стекла под ногами, эхом криков и странных картин — красный, синий и бежевый. Красный, синий и бежевый — именно в таком порядке, именно в таком костяном порядке. Это было странно, очень странно, Криг никогда не заходил так глубоко в себя. Возможно боялся увидеть пустоту, возможно...
- Твою мать.
Он только и смог, что прошипеть подобно змее ругань, когда что-то словно бы откинуло его назад. Ладонь прошлась бестелесным призраком через пальцы Ангел, и Криг понял — нельзя. Что-то отбросило его, не дало идти дальше — Безбашенный, безумие, шум золотой и белесый на крае взора. Его отбросило, точно бдительный защитник порядка от пули — что-то, кто-то. Возможно, это нечто защищало его, не давало ему исчезнуть, узнать правду, сойти с ума окончательно.
Девочка шла дальше. Нельзя. Красного становилось слишком много, бежевый дополнял его.
Синего не было совсем.
- Ангел! - Он рынулся вперед, и боль пронзила каждую клеточку его тела, стоило сделать хотя бы пару шагов вслед за ошалевшей девочкой, заметившей его пропажу. Боль знакомая, и Криг закусывал с горести губу, стараясь отогнать наваждение, согнать его подобно надоедливой мошке. Девушка звала его, но не видела. Возможно, слышала. Возможно она поймет, куда зашла. - Убирайся оттуда. Ты меня слышишь? Любви Господней ради, убирайся!
Девушка не слышала его, и от сего хотелось выть подобно волку на луну. Пульс ложный, скорее памятный, чем настоящий, ощущался где-то под горлом, и Криг хотел вывести её. Ради себя, ради неё — не ходи, там слишком опасно. Там слишком больно.
- Ангел, мать твою!
Захлебываясь кровью черной, точно смола, Криг вспомнил глупо и лениво, почему никогда не заходил дальше поверхности, не решался проводя ладонью по грани своей памяти нырять рукой глубже, касаться подводных камней. Те были остры, точно бритва — и чужой крик, надрывный и тонкий, в единое мгновение, в одну секунду стал словно отрезвляющим маневром.
- Отпусти её, - он говорит это и себе, и не себе, - я знаю, выродок, что ты это можешь. Я знаю. Она не сделала ни тебе, ни мне ничего плохого. Нам, ты слышишь?
Сознание билось загнанной лаской, не зная, кому отвечать — зову защиты, что велело убрать нарушителя, стереть его кости в песок, или же невольному главе воспаленных частей мысли, сетки адекватности на бьющейся в конвульсиях рыбе. Решетка чужих воспоминаний захлопнулась со скрипом, подобно ловушке, капкану — Криг понял, что не может дышать. Задыхается, подобно висельнику на гнилой веревке, что не сломила позвоночника, заставила задыхаться, а после висеть в собственной моче и дерьме.
Когда организм чувствует болезнь, вирус - он его уничтожает.
- Даже не вздумай. - Скорее хрип умирающего, чем истинный приказ. Криг пытался развязать ментальный узел на шее, оттащить кричащую девушку оттуда, но не мог. Не мог.
Через мгновение, всего-навсего секунду, он видел собственные ладони, кровоточащие и истекающие сукровицей. Пальцы тонкие и красивые, худые запястья — незнакомо, больно, и он силился избежать боли. Чем больше попыток — тем больше стекла; чем больше движений, тем меньше остается от него.
- Ты не убьешь её, - Криг слышал свой голос, но ему было слишком больно, дабы понять, когда он успевает говорить, - только со мной, дружище. Только со мной.
Девичий крик становился его собственным. Но мысли — нет, они отдельные. Сестры, но не близнецы, воспаленные и нет, чистые и грязные, полные гнили и дурных веществ.
- Покажи нам все.
Он слышит голос Ангел, что смогла увидеть лежащее на поверхности. Ненависть яркую и стылую, что выбивается из кокона подобно лаве из тысячи вулканов. Ей мало, она хочет знать правду, истину, желает услышать крик костей, вопль внутренностей и истину, что записана на кишках и лёгких. Что же, Криг мог это устроить. Еще мог.
- Немедленно.
Воспоминания — это почти слишком, это огонь, что мог как греть, так и сжечь тебя к чертовой матери. Он осторожен, он хотел быть осторожен, но касаясь пламени слишком легко обжечься, вода слишком скоро может перейти от омовения до разрезания тебя, сбивания со скользких камней прямиком в бездну. Обезумев от мыслей, опьянев от воспоминаний, Криг не знал, как это прекратить, если на то будет нужда. Он был с Ангел — он был ею — и пытался сделать... что-то. Часть боли — на себя, потому что был обязан, часть привкуса крови — себе, процентов так шестьдесят, потому что ему терять уже нечего. Ангел может потерять слишком много, и он не мог сего допустить. Отвернуться в момент, когда знакомому рядовому взрывом оторвало ногу; не глядеть в секунду, когда иглы качали зелье прямо в нутро, в душу, мысли. Это его забота. Его обязанность.
Невозможно остаться самим собой после того, что с тобой сотворил Джек, не правда ли? - мысли не его, чужие. Словно бы в их с Безбашенным теле было что-то еще, что-то воспаленное и гадкое, не позволяющее безумию захватить все без остатка, но и не дающее разуму возобладать над полоумием. Возможно это было взаправду так, возможно нет, но чужой смех — игла без спирта под воспаленную, опухшую и блестящую в свете ламп кожу. Крик сходил на нет, но боль — нет. Криг ощущал её, вновь и вновь, вновь и вновь, Ангел же — лишь отголоски. Невыносимые, болезненные, но отголоски.
Он слышит голос сей девчонки — наглый, гордый. Свой. Он узнавал в чужих словах себя — такого бесстыдного, такого надменного, и от сего осознания хотелось сдохнуть. Когда-то он верил, что сможет сбежать. Когда-то он был собой.
Больше — нет.
Все смешалось, точно кровь и песок, стеклянная крошка. Джек, Джек, пара дней на Пандоре вольным наймитом. Вот он разбирал бумаги, а вот — перезаряжал винтовку, крича кому-то, дабы тот убирался к сучьей матери с линии огня, потому что ебанные снайперы не знают, что такое отдых и покой. Вот он гладил женщину с приятными чертами лица по затылку, целуя в лоб, а вот — молит, дабы она убиралась как можно, блять, дальше отсюда, от ебанной Пандоры, ебанного Гипериона и ебанного Джека.
Не получилось. Это был один из рычажков — знаешь, что они у нас, Криг? О-о, определенно. Ты же будешь хорошим мальчиком, не так ли? Ты же не хочешь, дабы твоим милым дамам было б о л ь н о?
Джек-Джек-Джек. Он повторял это как мантру, полную ненависти и треска костей на зубах, показывая самому небу и проклятому безумному богу, что он — не никто. Он всегда был кем-то. Парнем, что влюбился без памяти. Парнем с обручальным кольцом, что понимал — кинуть в бокал с шампанским слишком глупо, но других идей у него нет.
Шум становился почти что невыносимым, горьким, отдающим миндалём и запахом мирта.
Всего пару лет назад он был парнем с винтовкой и гордым взглядом. Тем, что имел двух старших братьев и младшую сестру, которая была той еще непоседой и любила распевать похабные песенки на семейных праздниках. Он был сильным, гордым и глупым. Он был собой.
Он ненавидел.
Падать на пол почти обидно и больно, но вдохнув и выдохнув, он осознал, что все вроде как в порядке. От сего фильма — нет, воспоминаний, Криг, это то, кем ты есть, то, кем ты был - становилось лишь чуть дурно. Сознание, видимо, послушалось его. Послушалось, ибо чужой тихий вздох — знакомый. Ангел жива.
Она, возможно, даже в полном порядке.
Воспаленное, больное сознание ничего не смогло сделать с ней. Ранить — да. Но не убить.
Выдыхая сухо какое-то ругательство и поднимаясь, Криг чувствовал облегчение. Что же, это было то еще дерьмо, а идея как казалось хреновой, так таковой и оказалась. Шаги отдавали гулко, и преграды более не было. Видимо, сознание успокоилось. Возможно, посчитало Ангел гостьей... просто потому, что Криг оную так назвал, показав это, защитив её.
Что же... прогресс. Небольшой, но все же.
- Давай как в следующий раз будем устраивать экскурсию по моим ебанутым мыслям, я, э-э... пойду вперед?
Ангел смотрела на него, не слыша пронизанных смешком слов, и во взгляде девичьем — паника, страх.
Кажется, он-прошлый только что взглянул в зеркало. Кажется, разум все же его не послушал. Уебка кусок.
- Хей, - он садился рядом без какого-либо намёка на угрозу, спокойно глядя и стараясь понять, что именно вынудило столь гордую особу... скажем так, запаниковать. Свет касался грубых черт лица скоро, но увы, они размыты — нет возможности разглядеть подробностей, - тише, принцесса, тише. Все дерьмо позади. Что бы мы не видели, оно позади. Слышишь меня?
Чужая истерика, тонкая точно оконное стекло... она знакомая, нотки в голосе — тоже. Возможно когда-то ему был нужен человек, что сможет выслушать, успокоить, сказать, что все выродки, повинные в этом — умрут. Умрут такой смертью, что мучения над жертвой покажутся детской игрой, смешной потехой мальчишек с пластиковыми куклами солдат.
Возможно, ему этого как раз таки не хватало.
Возможно это то, что нужно принцессе.
Объятья кажутся почти что грубыми, но Криг иначе не умел. Просто обнял дрожащую девчонку за плечи, легко проведя пальцами по чужим волосам, вторя как мантру — все в порядке, слышишь меня? Все хорошо. Теперь все будет хорошо.
Папа — слово отголоском перерезало что-то в нем, но он не реагировал. Сказанное ранее пугало, увиденное — не меньше. Но была надежда. Определенно была.
Иначе зачем это все?
- Его тут нет, принцесса. - Ему не нужно более слов, дабы понять, кто перед ним. Кого девушка назвала отцом, потому что в этом аду есть только одна тварь, которую все, даже дети, скаги и отпетые психи боятся настолько сильно, что едва в штаны не срутся. В этом круге единый дьявол. - Если бы был, пожалуй, я бы это заметил.
Чужой смешок тихий, и это — победа. Небольшой выигрыш в проигранной войне, и он успокаивал девочку может минуту, а может — несколько часов к ряду. В этом свете время шло слишком неясно, слишком трудно давалось осознание: прошло три секунды или три года?
Возможно, это в какой-то мере спасало ему жизнь.
- Безбашенный хотел убить тебя. - Осознание и слова приходили как-то до смешного легко. Воспаленная часть пыталась помочь, пыталась отгородить Крига от угрозы, ибо там, куда шла Ангел — зёрнышко, крупица от того, что было Кригом. Что было его естеством, сознанием, что от него осталось. - Он думал, что ты хочешь прикончить меня.
Собственный смешок кажется почти грубым и темным.
- Пытался защитить меня.
Ангел глядела на него, и опешив, Криг чуть отвернулся, размышляя. Чужое дыхание все еще было сбито, и он понимал, что на сегодня, пожалуй, достаточно... но почему-то мысль вошла тонкой нитью под разум и мысли. Пожав плечами, он выдохнул, надеясь, что не выглядит слишком уж умоляющим — нужно же хоть как-то придерживаться имиджа безумного парня, ха?
- Выродок вообще без разума, это очевидно, но он любит меня. - Криг и сам пытался беречь Безбашенного как мог — подсказывал ему более безопасные пути, пытался спрятать от угрозы... Но был ли в этом смысл? Пожалуй, даже сами боги не смогли бы дать ему ответа.
- Не убивай его, ладно? - Зыркнув на девушку, он понимал, что скорее всего просит невозможного. Либо он, либо Криг — но, может, как-то можно их попросту поменять местами? - Может, я до черта лысого сентиментальный сукин сын, но я ему, вроде как, обязан.
We want the truth... until we actually get it.
Понимание происходящего постепенно возвращалось к Ангел. В то же время, все вокруг нее менялось, словно перестраиваясь в совершенно другую реальность. Не было больше непроглядной темноты, которая поглощала все за пределами ближайших пару шагов. Но был свет – ослепительно белый и настолько яркий, что от одной попытки осмотреться вокруг больно резало глаза. Не было острых осколков стекла, потому что они вдруг рассыпались в песок или даже пепел, больше не представляя никакой угрозы. Вместе осколками исчезла и боль, которую они причинили, словно не осталось даже глубоких ран и мелких порезов на коже Ангел. Она хотела проверить, так ли оно было на самом деле, но вместо этого крепко зажмурила глаза. Слушала успокаивающий голос Крига, цепляясь за его присутствие, как за доброе предзнаменование. Спряталась в его объятиях, как в неожиданном укрытии, уткнувшись носом в его плечо. Если он и правда снова был здесь, если это не была очередная издевка чужого сознания, то Ангел справилась со своей задачей. Успешно миновала охранную систему, а значит ее больше не попытаются вытравить отсюда, и она сможет продолжить испытание собственных способностей. Более того, она узнала все то, что ей было необходимо узнать для дальнейшей работы с безумием Крига. И даже больше, потому что некоторые части новой информации она охотно выбросила бы из своей памяти, ведь причиняемая ими боль была куда сильнее и опаснее, чем глубокие порезы на коже. Она все еще не могла полностью отделить свое восприятие от чужого, но подозревала, что этот побочный эффект непременно закончится, когда она вернется в собственную голову. Или некоторое время спустя. Оставалось только найти отсюда выход, пока она не израсходовала все свои силы.
– Я… я не стану убивать твоего безбашенного, можешь не беспокоиться о нем, – Ангел казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она смогла это сказать. Вечность, на протяжении которой она просто молчала, обдумывая все то, что увидела. Пытаясь сообразить, как ей следовало использовать новую информацию дальше, но неизменно возвращаясь к одному и тому же камню преткновения, когда смех ее отца эхом повторялся в голове. Его больше не было здесь, в чужом сознании, но он вместе с сопутствующими ему картинками остался с ней, в ее собственной памяти. И Ангел непроизвольно вздрагивала каждый раз, когда ей казалось, что она снова услышала его.
– Насколько мне удалось понять, безумие давно перестало быть защитным механизмом, превращаясь в неотъемлемую часть твоего сознания. Если я попытаюсь избавиться от него, то запросто могу уничтожить и тебя. Это… слишком сложно. Поэтому мне придется искать другие пути, чтобы вернуть тебе контроль в собственном разуме и в то же время не навредить… безбашенному, да. Похоже, это все немного сложнее, чем мне казалось изначально. И нам с тобой понадобится больше времени и усилий. Но это твой единственный шанс.
«И мой тоже. Мой шанс доказать, что я могу не только причинять вред, но и приносить пользу. Мой шанс исправить то, что с тобой сделал папа…»
Ангел осторожно отстранилась, разрывая объятия, которые в данный момент были единственным источником успокоения. Она провела ладонями по своим предплечьям, наконец-то убеждаясь в том, что никаких ран больше не было. Окровавленные осколки больше не торчали из ее кожи, словно их там и не было никогда. Но они были, потому что Ангел однажды почувствовала причиненную ими боль, а память плохо умела проводить грань между иллюзорным и реальным.
– Криг… Прежде чем мы с тобой продолжим работать над твоим сознанием, я должна рассказать тебе кое-что. Возможно, мне не следует этого говорить ради твоего же спокойствия, но это было бы нечестно. Ты имеешь право знать, что тот самый человек, который сделал тебя таким, он… – Ангел запнулась, потому что слова так и застряли в ее горле болезненным комом, так напоминавшим те самые стеклышки, которыми она совсем недавно откашливалась. Но она действительно должна была сказать. Ну же! – …он мой отец. Красавчик Джек – мой отец.
То, что в иных обстоятельствах она произнесла бы с гордостью, прозвучало так безнадежно. Словно она сказала «Я смертельно больна». Вот и вся ее правда. Она на всякий случай отодвинулась дальше, но при этом не смотрела на Крига, устремив взгляд куда-то в сторону. Она говорила себе, что рассказала ему правду во вред своим планам, но на самом деле это было не так. Она наверняка не рассказала бы ему ничего, если бы он не впустил ее в свое сознание добровольно. Теперь он никак не мог передумать на этот счет, даже если бы захотел. Даже если бы у него было достаточно власти, чтобы перекрыть ей все ходы. Нет, теперь Ангел могла свободно продолжать свою работу, а он не мог сделать ничего. Он мог только возненавидеть ее. Так же сильно, как ненавидел ее отца – и разве нельзя было сказать, что она это заслужила?
– Я знала, что ему приходится делать действительно страшные вещи ради высших целей, но… я и не думала, что он получает от этого удовольствие. Что он, возможно, разрушает не для того, чтобы построить что-то новое и лучшее, а просто потому что ему так хочется. И я не знаю, что пугает меня больше сейчас – мой родной отец или сам факт того, что такие люди существуют. Но я точно знаю, что то, через что тебя заставили пройти – неправильно. Никто такого не заслуживает, никакие высшие цели не могут этого оправдать… Господи, мне так жаль. Мне так жаль, Криг, если бы ты только знал.
Ангел хотела сказать что-то еще. Ангел хотела задать множество вопросов, даже если Криг не хотел не них отвечать. Но прежде чем она успела снова открыть рот, свет ослепил ее, на мгновение лишая ее возможности видеть. И она опустила веки, чтобы избавиться от этой рези в глазах. А когда открыла глаза снова, то Криг вдруг оказался за преградой из непробиваемого стекла. И это уже был не совсем Криг, а сумасшедшая версия его, с которой не то что поговорить – оказаться в одном помещении было бы крайне глупо. Где-то там, на самых задворках его сознания все еще был человек, который обнимал Ангел, когда ей было страшно. Но он уже не ответит ей. Не сейчас, когда она исчерпала свою энергию, а теперь просто сидела на холодном полу, будучи не в силах подняться сразу. Узоры на ее коже потухли, не подавая никаких признаков жизни. Все тело онемело и не сразу отозвалось на мысленные посылы, словно погрузилось в глубокий и крепкий сон. Ангел уже давно не чувствовала себя такой чужой в собственной физической оболочке.
– Криг? – негромко позвала она, надеясь хоть на какую-то вразумительную реакцию, а не на очередной поток громкой ругани. Она все же поднялась на ноги и голова у нее закружилась от этого движения. Пришлось задержаться на месте, чтобы не потерять равновесие.
– Я не могу вернуть тебе все то, чего тебя лишили, – продолжала говорить она, полагаясь на то, что ее в любом случае услышат. – Но я сделаю все, что в моих силах. Обещаю. Даже если теперь ты не хочешь, чтобы я тебе помогала.
Ангел горько усмехнулась и отвела взгляд. Странно было смотреть на окружавшие ее стены, которые почему-то не казались до конца реальными. Наверное, ничто не было реальным, только эта сильнейшая усталость, которая призывала ее поскорее вернуться в свою комнату и восстановить хотя бы часть утраченных сил.
– До встречи, – на прощание бросила она, еще точно не зная, когда эта встреча состоится. Наверняка очень скоро, потому что ни в коем случае нельзя было терять время, пока этот маленький проект оставался тайной. Теперь мысль о том, что папа может обо всем узнать в любой момент, была действительно пугающей. До мелкой дрожи во всем теле.
«Но это не мои эмоции,» – Ангел попыталась убедить себя в этом, пока шагала прочь от комнаты Крига. Но слишком много сомнения было в ее мыслях, слишком много своего собственного страха, который нельзя было вытравить ничем. И вдруг боль пронзила ее горло изнутри, заставляя остановиться и согнуться пополам. Ангел судорожно закашлялась, прикрывая рот ладонью в попытке заглушить звук кашля. И не могла подавить этот приступ, пока он сам не сошел на нет, оставляя ее с неровным дыханием и болью в горле. Отняв руку от губ, Ангел обнаружила на своей ладони маленькое острое стеклышко с каплями крови по краям.
[AVA]http://funkyimg.com/i/26tn7.png[/AVA]
[STA]lies and crooked wings[/STA]
[SGN][/SGN]
Отредактировано Angel (2016-05-04 16:36:16)
Вы здесь » crossroyale » архив завершённых эпизодов » doomsday: I'm Not Afraid
