crossroyale |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » crossroyale » архив завершённых эпизодов » the silence of fireflies [h.e. part 1]
- the silence of fireflies -
участники:
Max Caulfield & Chloe Priceвремя и место:
начиная с 7 февраля 2014;
госпиталь, Аркадия Бэй в целомсюжет:
Why don't you open your blue eyes?
Your white skin, swirling fireflies.You don't remember anymore
The kisses that I stole from you.
[AVA]http://s3.uploads.ru/FG38H.jpg[/AVA][STA]we were in flames[/STA][SGN][/SGN]
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-03 15:21:43)
Макс щурится от слепящего снега вокруг, зарывается носом в шарф. В ранний час воскресенья людей на улицах катастрофически мало, и она прикрывает на несколько секунд глаза, прислушиваясь к тишине. Вставать рано уже вошло в привычку, как и ложиться как можно позже — сон означал кошмары, одни и те же воспоминания, вереницу событий перед глазами, которых не существовало. Они и сейчас в ее голове, вместе с сотней пережитых альтернатив, оставленных позади. Макс останавливается у дороги, ожидая автобус по расписанию. Раньше это незамедлительно вызывало истерику, жгучую, нестерпимую боль внутри, желание не то, что сказать — прокричать, что было на самом деле и чего это стоило, чтобы узнали правду и справедливость восторжествовала, но затем постепенно все начало затихать. Не исчезать, но быть глубже, темнее. И стало проще не выть, но беззвучно давиться слезами, держаться на людях с отрешением и неторопливо добивать себя мыслями, от которых за прошедшее время Макс не нашла спасения.[AVA]http://s3.uploads.ru/FG38H.jpg[/AVA][STA]we were in flames[/STA]
Никакого торнадо не было, но Аркадию Бэй встряхнуло чередой скандалов: младший Прескотт ранил девушку и оказался психически неуравновешенным, тело Рейчел Эмбер было найдено зарытым на свалке, Марк Джефферсон был отдан под суд за совершенные преступления. Не сразу, но город оправился от случившегося. Макс была некоторое время в центре внимания — слухи о том, что с помощью ее показаний полиция докопалась до правды, распространились молниеносно, — но затем все вернулось в круги своя. Кейт Марш не предпринимала попытки суицида, но нашла поддержку в виде Макс, которая не позволила ей сдаться и окончательно впасть в депрессию. Виктория Чейз больше не доводила ее своими нападками — по крайней мере, пока Колфилд была в зоне видимости и могла ее осадить несколькими фразами. Макс делает глубокий вдох, чувствуя, как морозный воздух наполняет легкие. Прошло уже четыре месяца, и в Аркадии Бэй было тихо, спокойно. Они же должны были спасти всех, верно?
Автобус подъезжает по расписанию. Макс занимает место в конце и прислоняется лбом к ледяному стеклу. Она вправду уберегла город от разрушения, помогла людям, что нуждались в помощи, оберегла их от глупых, непоправимых ошибок. Окружение не могло и представить, что ей пришлось пережить, чтобы в итоге как ни в чем не бывало сидеть на уроках, общаться со сверстниками, продолжать делать снимки, когда в первое время ее трясло от одного щелчка затвора, а шея отдавала фантомными болями от введенной множество раз иглы. Невозможность высказаться, очевидное понимание, что для других этого никогда не было, тяжесть воспоминаний окончательно сделали ее замкнутой, неспособной переносить шум и в тоже время боящейся оставаться наедине со своими мыслями. Макс начала понимать Девида. Она сама очутилась на грани паранойи вновь оказаться в проявочной, связанной и под наркотическим действием, видеть и слышать ненормального, восторгающегося подобным, находящим это искусством. Автобус останавливается на нужной ей остановке, и Макс торопливо выскакивает из транспорта, идет в сторону поликлиники.[SGN][/SGN]
За четыре месяца она сполна изучила это место и персонал, чтобы уже самостоятельно ориентироваться, где что находится и куда ей следует идти. Светлые коридоры навевают темные, тяжелые мысли, но она заставляет себя вести естественно, здоровается с медсестрой, давно ее знающей, и следует за ней. В помещении тепло, и она снимает с себя шарф, перчатки и куртку, делает глубокий вдох. Это стало уже традицией — появляться тут каждое воскресенье, вырываться во время праздников, спешить в любое свободное время, когда обстоятельства позволяют. Ее бы воля — находилась бы здесь вечно. Специфический запах медикаментов уже въелся в горло, легкие, и Макс слабо, доброжелательно улыбается медсестре перед тем, как пройти в палату. Свет заливает просторную комнату, и она щурится, вслушиваясь в размеренный писк приборов. Медленными шагами приближается к постели, неосознанно сжимая пальцами куртку так, что белеют костяшки. Зрение быстро привыкает к яркому освещению, и Макс, неловко повесив куртку на спинку, присаживается на сам стул, замирая — и сердце останавливается вместе с ней на мгновение, затем заходясь в тяжелом, болезненном ритме, отдающемся болью в груди.
— Доброе утро, — ее голос уже не звенит и не дрожит от слез, и Макс уже не вглядывается в бледное, осунувшееся лицо с прежней жадностью, безмолвным требованием проснуться и ответить ей. Она все еще надеется, разумеется, все еще ждет, но давно поняла, что истерики ни к чему не приведут, поэтому лишь улыбается слабо, вымученно, скользит взглядом по теряющим синеву волосам. Воспоминания собираются в острый комок в горле, мешают нормально вдохнуть, и она сдавленно, шумно вздыхает, собираясь с мыслями. Разумеется, ей никто не ответит. Разумеется, все, что она рассказывает здесь при каждой встрече, уходит в пустоту. А еще это плохо влияет на ее психику — книги о путешествиях во времени были заменены на литературу о ПТСР, и Макс в курсе, что такое триггер и что он может спровоцировать у больного. Она все это знает — и потому вновь подает голос. Тишина помещения сменяется раскатами грома, бешеным свистом ветра. Она вновь на утесе, и торнадо вновь грозится разнести город на щепки. Она промерзла под дождем до костей, и напротив она видит ее лицо, и взгляд прикован к ее голубым глазам.
— Знаю, что ты можешь не слышать меня, не осознавать ничего, но... Только тут я могу высказаться. Только тебе это доверить, — она оправдывается, говорит одно и тоже каждый визит, но она чувствует, что если прекратит делать и это, то окончательно сойдет с ума. От всех альтернатив, временных петлей, пережитого и не случившегося, от вселенной, которая продолжает жить в прежнем ритме, как будто ни в чем не бывало, от самой себя, оказавшейся на отшибе и не знающей, что ей теперь делать. В ее голове звучит до дрожи знакомый, необходимый сейчас, в настоящем, голос, твердящий, что все эти моменты их, и что они всегда будут реальны. Макс со всей осторожностью, медленно берет чужую ладонь, сжимает в своей. Чужой-родной голос убеждает ее, что какое бы она решение ни приняла, оно будет правильным. Макс закусывает нижнюю губу — до крови. — Я выбрала спасти их, а не тебя, выбрала стереть все то, что произошло. Тот ублюдок понес наказание, я помогла всем, кроме тебя, кроме себя, — она опускает голову, касаясь губами холодной, бледной кожи, прикрывает глаза, сдерживает подступившие было слезы.
— Все хорошо, но ведь тебя нет, — тон понижается до сдавленного шепота. Макс сжимает ладонь крепче, чувствует пальцами слабый, едва ощутимый пульс. Рев торнадо не затихает в ее голове. Перед закрытыми глазами чужой образ, живой, такой настоящий — только протяни руку, только скажи, что не можешь сделать такой чудовищный выбор, не можешь позволить ей умереть. — Тебя спасли, тебя вытащили с того света, но тебя все равно нет, — и отрицание повторяется в ее голове, отдается собственным плачем — она не хотела тогда выбирать, она не могла этого сделать. Слезы катятся по щекам, остаются пятнами на белой постели, на чужой руке. Ее плечи трясутся, но она плачет беззвучно. Крик, горестной вой где-то внутри, уже не может вырваться из груди. Ее просят — умоляют никогда не забывать. И она повторяет это рвано, на выдохе. — Никогда, никогда не забуду. Ты так нужна мне, пожалуйста... — она замолкает, прижимаясь щекой к безвольной, такой слабой руке. Ответа, разумеется, нет. Сегодня ровно четыре месяца, как Хлоя Прайс впала в кому.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-03 15:22:06)
Хлоя спала неспокойно. Уже четыре месяца.
Не смотря на то, что в той прострации, в которой Прайс пребывала все это время памяти не было, она все равно не чувствовала себя хоть сколько-нибудь умиротворенной. Периодически к ней приходили мимолетные видения, которые были способны взволновать девушку и участить ритм биения сердца. Вот только проходили они столь же молниеносно, как и возникали. Ее состояние можно было бы охарактеризовать как полный штиль, если бы не одно "но" - часто в ее разум приходил шторм, который разрушал сознание, не давая вынырнуть "наружу", в мир реальный, заковывая в мире грез. Это не было каким-то конкретным видением, хоть и казалось чем-то смутно знакомым. Иногда подсознание играет с нами злую шутку, ведь ему известно куда больше, чем той части, до которой мы можем дотянуться. Сейчас же у Хлои и вовсе ничего не было. Внешний мир перестал существовать.
Хотя это не совсем было правдой.
Все эти четыре месяца Хлоя жила будто от случая к случаю. Все чаще она реагировала на присутствие других людей, улавливала разговоры и прикосновения, но когда все затихало, снова проваливалась в беспросветный штиль, в любой момент грозившийся разразиться ураганом. Ее кратковременная память, казалось, ограничивалась теперь и вовсе редкими мгновениями. Словно сон во сне. Даже с закрытыми веками она явственно видела Джойс и даже Дэвида, без устали увещевавших вернуться обратно, в мир живых, а не как сейчас существующих на грани между мирами. Она слышала их и понимала, хотела ответить что-то глупое и ироничное, но не делала ничего. А потом снова проваливалась и забывала, что что-то и вовсе пыталось тревожить ее покой. Прайс не любила покой и будь она в самом деле в сознании, сошла бы с ума от необходимости валяться овощем из месяца в месяц. Но Хлоя не понимала и этого, хотя ее мозг, безусловно, как и весь организм функционировали в штатном режиме. Что же тогда было не так?
Хлоя не могла проснуться.
Было кое-что еще примечательное в ее овощном существовании. Первое время у нее было довольно много посетителей. То есть, куда больше людей пришлось увидеться с ней в таком состоянии, чем когда она была жива-здорова и бодрствовала. Что, кстати говоря, неудивительно. Все же Хлоя Прайс обладала ужасно несносным характером, что пребывая в отключке сглаживалось на корню. Сами подумайте, она не огрызалась, не бросалась оскорблениями и не посылала всех без разбора. И все бы хорошо, если и бы и человеком в полном смысле этого слова при этом не являлась. Ведь, будь Хлоя той Хлоей, какой ей положено быть, мигом бы разогнала всех этих левых чуваков (о чем непременно сообщила бы во всеуслышание, если бы только могла) и не подпустила к своей койке на расстояние пушечного выстрела. Особенно мудотчима, который зачастил наведываться в палату не подающей надежды пациентки больницы Аркадии Бэй в гордом одиночестве и время от времени пускал скупую мужскую слезу. Иногда, кстати, даже не очень скупую, что уж точно привело бы Прайс в дичайших шок, не забудь она об этом через считанные минуты. В прочем, удивительного здесь было немного. Как еще должен чувствовать себя человек, являющийся начальником охраны Академии Блэквелл, который главным своим девизом изо дня в день провозглашал, что безопасность студентов в стенах этого заведения превыше всего и он лично тому гарант. А потом не смог уберечь собственную падчерицу, ту, которая, вообще-то, имела большее значение чем все остальные студенты вместе взятые, в стенах этой самой Академии. В прочем, не сказать, что Дэвид клятву нарушил - формально Хлоя студенткой Блэквелла уже не была - вот только мужчину это ни на грамм не утешало. Что касается Джойс, она и вовсе была безутешна. Настолько, что даже сердце едва осознающей реальность Прайс порой сжималось от боли.
Но не только это заставляло Хлою чувствовать.
Самым странным во всей этой истории было бесспорное присутствие одного человека - Макс Колфилд, которой, вообще-то, по определению тут быть не могло. Смешно думать что подруга, бросившая тебя с концами на долгих пять лет, вдруг приехала в город только из-за того, что Прайс подстрелили. Здесь было что-то иное, нечто большее, но стоило в мозгу Хлои сформироваться хоть сколько-нибудь толковой мысли, как она тут же таяла, а сама девушка проваливалась в темноту, теряя связь с действительностью окончательно и бесповоротно. И только медленно утихающее учащенное сердцебиение, неизменно появляющееся каждый раз в присутствии Макс, выдавало ее с головой.
Хлоя была жива. Она была здесь.
Вот только внешне на происходящее все еще никак не реагировала.
Шли дни и, если быть откровенными, ничего не менялось. Все та же палата, та же увядающая с каждым днем все больше Хлоя, та же неизменная Макс на стуле напротив. В прочем, состояние ни одной девушки лучше не становилась, пусть и прикована к постели была лишь одна из них. Может причина в том, что вторая была прикована к больной? В прочем, рана Хлои успешно затягивалась, кровопотеря была давно и успешно восполнена и врачи недоумевали, что именно мешает Прайс прийти в себя, растерянно разводя руками на вопросы интересующихся. Одно было ясно - это все в ее голове. Именно мысли и переживания Прайс удерживали ее в этом хрупком балансе между жизнью и смертью.
Но в этом сне Хлоя чувствовала себя нужной, а в реальности - брошенной и разбитой.
Был ли для нее в самом деле возвращаться?
Здесь у нее было все - забота, уход, любовь. Джойс не чаяла души в дочери, не смея больше попрекать в бессмысленном прожигании жизни. Мэдсен - тем более. Никто не упрекал ее, лишь жалели и рассыпались в признаниях, как им не хватает Хлои и в те моменты, когда она была в состоянии осознать это, возникала лишь одна мысль - зачем мне возвращаться? А еще в этой жизни у нее была Макс, которая в той, другой, пропала на ужасно долгих и выматывающих пять лет. Оставалась лишь одна загвоздка - это была не жизнь, а лишь существование.
Говорят, люди проводят в коме и десятки лет, вот только.. Прайс столько явно не протянет. Но Хлоя слишком хочет жить. Поэтому в какой-то момент штиль затягивает дымкой, а туман проносит с собой шторм, который в этот раз выталкивает ее из затянувшейся дремы.
Седьмого февраля, спустя четыре месяца ожидания, Хлоя Прайс открывает глаза.
Девушка делает глубокий вдох, будто выныривая на поверхность из-под толщи воды. Несколько мгновений она лежит абсолютно неподвижно, щурясь из-за отвыкших от какого-либо света глаз. А после медленно поворачивает голову, потому что, если честно, это единственное, что она в состоянии сделать и то с трудом. Глаза начинают отчаянно слезиться, привыкая, вспоминая, как нужно себя вести, пока Хлоя пытается совладать сама с собой и сфокусировать взгляд на окружающей обстановке. В конце концов она сдается в попытках идентифицировать человека рядом с собой и отворачивается обратно, упираясь взглядом в потолок и пытаясь отдышаться.
- Макс Колфилд, - выдыхает она хрипло и едва слышно, потому что, кажется, связки тоже забыли как им должно функционировать. Хлоя не столько узнала Макс, сколько почувствовала или вспомнила, но, кажется, была настолько шокирована собственным пробуждением, что не знала как относиться к неожиданному появлению пропавшей старой подруги. Она лишь машинально сжала пальцы Макс, удерживающие ее ладонь. Хлое хотелось стереть с глаз накопившуюся там влагу, но пошевелить конечностями более осознанно казалось непостижимой задачей.
[STA]everyone leaves[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8557596.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Она ведь говорила, говорила, что не может выбрать, что это невозможно — осознанно позволить кому-то жить, а кому-то исчезнуть. Позволить самому драгоценному, самому дорогому забыть обо всем, истечь кровью на кафеле и не знать, что в пару метрах за ближайшей кабинкой, давясь в беззвучных рыданиях, сидит та, что позволила этому произойти. Но она сделала это, она сделала выбор — и расплачивается за это не горой трупов, но покореженным своим сознанием и не выходящей из комы Хлоей. Назвать бы чудом, что ее удалось спасти, что она выжила, но Макс порой кажется, что мучительное, бесконечное ожидание гораздо хуже потери. За подобные мысли было страшно, стыдно — теперь они воспринимаются с болезненным, тяжелым смирением. Невозможность ни вернуть, ни двигаться дальше — только сидеть и ждать, захлебываясь слезами и продолжая оправдываться. Макс чувствует усталость, опустошенность, но она не может отпрянуть, убрать руку от своего лица — прикосновение бледной, холодной кожи вызывает бурю эмоций, очередные воспоминания. Она не хочет, не может от них отказаться.
Беззвучные рыдания прекращаются — лишь стучит кровь в висках и щиплет глаза. Она кое-как утирает влажные дорожки с щек, шмыгая носом, на автомате роется в сумке в поисках салфеток — привычное дело таскать их с собой, когда постоянно пробивает на слезы. Выпрямляется, с такой неохотой разрывая контакт, но все еще держа за руку, подносит салфетку к лицу — замирает.
На нее смотрят голубые глаза, которые она не видела так давно.[AVA]http://s3.uploads.ru/FG38H.jpg[/AVA][STA]we were in flames[/STA][SGN][/SGN]
Макс пробует шевельнуться — не может: так и сидит, приоткрыв рот, ошарашенно смотрит на живую, очнувшуюся подругу. Не может сделать и вдох, чувствуя, как сдавливает все в груди от нехватки воздуха, и просто видит, как поворачивает голову Хлоя, слышит, как формируются, выдавливаются слова — ее имя, черт побери, ее имя! — чувствует, как еще совсем слабо сжимают чужие пальцы ее ладонь. Время, сердце замедляют ход — и вновь заходятся в бешеном темпе. Макс делает вдох — глубокий, прерывистый. Слезы опять текут по щекам, и понимание, что Хлоя очнулась, заставляет ее вскочить, сжать неосознанно, до боли ее ладонь, пытаться то ли что-то сказать, то ли просто зайтись в истерическом смехе, — но в итоге молча и потрясенно, счастливо смотреть.
Ей не верится, что это реальность — разве может быть так, чтобы спустя столько дней-- Скорее, она просто свихнулась, убедила себя, что это случилось, ведь не может же-- Макс бьет сильная дрожь, и сердцу слишком тесно в клетке из ее ребер. Ноги ее едва держат, и она садится обратно, не отрывая взгляда от чужих глаз, еще не сфокусированных, влажных от слез.
— Господи, Боже... — обессиленно шепчет, с огромным трудом подавляя в себе желание опять подскочить и сгрести Хлою в объятия — неосознанно, интуитивно понимает, что может причинить вред. Вспомнив о боли и забыв, что было, а чего никогда не было, тут же спохватывается, глотая слезы, торопливо бормочет. — Прости, Хлоя, мне так жаль, мне очень, очень жаль, — она не может выговаривать слова внятно, когда хочет столько всего сказать, вновь прижимается мокрой щекой к ладони, лишь прокручивает в голове мучительное «прости», счастливое «ты вернулась» и, наконец, очевидное, измученное, но такое теплое-- — Я так рада, так рада, что ты снова со мной--
Врачи прерывают их разговор — встречу? — и с величайшим трудом, невозможностью оторвать взгляд от девушки до последнего мига, Макс отходит, дает возможность персоналу заняться Прайс. Ее не пускают обратно сразу — не в том состоянии, в котором она находится. Слишком ярко и слишком остро — счастье доходит до эйфории, приобретает истерический тон. Успокоительное и успокаивающий тон медсестры если не приводят в порядок, то хотя бы спасают от перспективы захлебнуться в эмоциях. Острота чувств смягчилась лекарством, но она все равно испытывает жуткий страх, возвращаясь спустя некоторое время в палату, что сейчас ее вновь встретит размеренный писк приборов и безмолвная, погруженная в кому Хлоя. Она делает нервный, резкий шаг, перешагивая порог — и судорожно смотрит, вглядывается в осунувшееся, но живое лицо. Ей не чудится это, и она не сошла с ума — Хлоя вправду вернулась, и Макс снова может слышать ее, видеть ее. На негнущихся ногах она приближается к ней.
В голове все рвано, нервозно, панически и счастливо мечется, и клубок невообразимых эмоций невозможно распутать, передать на словах хоть часть. Столько всего рассказать, высказаться, наконец, будучи точно услышанной, коснуться, почувствовать тепло кожи, крепко обнять, не отпускать никуда — и только невыносимое чувство вины мешает, заставляет мешкаться, думать, как можно вообще оправдать такое — что она едва не позволила ей умереть. Сожаление сдавливает горло, мешает заговорить вновь — слова кажутся теперь бесполезными, жалкими. Она садится на стул — по-прежнему тяжело стоять, — вновь берет Хлою за руку. До сегодняшнего утра Макс была уверена, что наплакалась уже вдоволь, но слезы в очередной раз подступают к ее глазам. Она не хочет думать, что ей совсем скоро придется вновь отойти — несомненно, врачи уже звонят Джойс и Девиду, и те примчатся как можно скорее, чтобы увидеться с дочерью.
— Хлоя, — голос дрожит уже не от слез, но от переполняемых чувств. Макс делает сдавленный вдох, чтобы продолжить, но вдруг останавливается и замолкает. Неприятное, горькое осознание заставляет ее притихнуть: она ничего не знает. Хлоя, которая сейчас лежит в больничной кровати, не помнит пережитой ими недели. Как не помнит никто другой. Колфилд закусывает губу, на мгновение опуская взгляд, преисполненный затаенной, глухой боли. Эмоции, которые ее переполняют сейчас, слишком насыщенны, слишком глубоки для подруги, которая не общалась с Прайс целых пять лет. Макс будто снова перенеслась в понедельник, когда после стычки с Нейтаном сбежала со школьной парковки на машине Хлои. Тот разговор, то обвинение, ее нелепые оправдания. Хлоя ничего не знает, и, скорее всего, кома была для нее лишь мимолетным сном. Внутри Макс поднимается протест, нежелание выслушивать справедливый укор опять — лишь чудом сдерживается, чтобы не сорваться и не вывалить на подругу все. Макс закусывает губу сильнее — ранка вновь раздирается до крови.
— Хлоя, — вновь повторяет, собираясь с мыслями, остатками сил и нервов. Прикрывает на несколько секунд уставшие, болящие глаза, делает глубокий вдох. Она не может сделать это сейчас, поступить опрометчиво. Хлоя только очнулась от четырехмесячной комы, все, что она помнит — это разборки с Нейтаном и, возможно, выстрел, но не более того. Макс вновь поднимает взгляд на девушку и думает о том, что ей стоит умерить-- Господи, Хлоя смотрит на нее, она жива-- Колфилд не знает, куда ей деть, спрятать чувства и сдается, смотря на Прайс со всем теплом и бесконечной радостью. Измученная, Макс впервые чувствует себя настолько живой и счастливой. — Я так счастлива, что ты очнулась. Я так долго ждала этого момента, — она уже когда-то сидела так подле нее, обездвиженной, прикованной к больничной постели, и Макс поспешно, панически отмахивается от этих воспоминаний — все совершенно иначе, Хлоя не умирает, Хлоя жива, и Макс ни за что никогда не позволит ей уйти вновь. Не вспоминая, что уже один раз позволила этому произойти.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-04 01:15:04)
Хлоя не совсем понимает, что происходит, так что разобраться во всем этом дерьме теперь ее первостепенная задача. Единственное, что Прайс понимает наверняка - она в больнице, а дальше - пустота. Хлоя силится вернуться мысленно к последнему воспоминанию, надеясь найти там ответ почему не чувствует всего тела так, будто пролежала в этой койке недели, а то и месяцы. А, главное, какого хера здесь делает Макс, пропадающая в Сиэтле вот уже как пять лет? Она возвращается мыслями к гребанному толчку и проклятому Прескотту, который едва не убил ее! В прочем, в тот момент Хлоя была уверена, что все таки убил, но действительность указывает на обратное.
Она не может и дальше игнорировать присутствие бывшей (?) подруги, поэтому поворачивается к ней обратно. Смотрит пристально, потому что, на самом деле, это единственное, что Прайс может сейчас сделать, не чувствуя себя способной на большее. Даже если бы она хотела обнять человека, по которому годами скучала так сильно, то не смогла бы это сделать. Но она и не хочет. Слишком велико недоверие, что с каждой секундой лишь растет, так что она сначала лишь хмурится, а после недоуменно приподнимает брови, замечая струящиеся по лицу Макс слезы. Все это время Хлоя была уверена, что безразлична ей, а тут на те вам! Какого хрена ты ревешь, Колфилд?
Хлоя хочет бросить в лицо подружки упрек, но не может. В горле ужасно пересохло и кроме имени единственного присутствующего здесь вместе с ней человека, с ее губ не срывается больше ни звука. Да у нее в горле блядская Сахара! Прайс смотрит по сторонам, думая, как бы намекнуть Макс или попытаться задействовать голос снова, но и эта необходимость отпадает. Их прерывают врачи и медсестры, нестройным рядом влетающие в палату больной и оттесняющие Колфилд от нее. Как бы Хлоя не была зла, в душе что-то больно колет, когда им приходится разорвать прикосновение. В голове отчаянно бьется "Только не исчезай снова" и Прайс неосознанно тянется к девушке, но врачи мягко и настойчиво укладывают ее обратно, окончательно заслоняя собой образ Макс Колфилд. И Хлоя тут же перестает быть уверенной, что ей она вовсе не почудилась и вся эта больница и медицинский персонал лишь очередной бред ее воспаленного под действием наркотиков разума.
А тем временем доктора все также настойчиво требуют ее внимания и только сейчас Прайс замечает, что вся обвешена проводками и трубочками, которые подключены к аппаратам, о предназначении которых остается только догадываться. Не удивительно, что Макс даже не пришлось никого информировать о том, что Хлоя пришла в себя, должно быть вся эта навороченная аппаратура и без ведома Прайс информирует кого надо о любом изменении в ее состоянии. А еще это значит, что она, должно быть, в самом деле спала чертовски долго и.. умирала? Одна хорошая новость - кислородной маски на лице не было, значит, хотя бы дышать самостоятельно Хлоя была в состоянии. Последующие несколько минут Прайс вяло отвечает на вопросы врачей о своем состоянии, позволяя ощупывать все участки тела, а сама украдкой поглядывает на дверь. И все же, ей не могло показаться, прикосновение Макс было чертовски* реальным. Она была здесь! И, возможно, сейчас ожидает за дверью.
Хлою отвлекает стандартная и, как правило, заключительная реплика доктора о том, что пациентка нуждается в отдыхе и Прайс с ужасом осознает перспективу, что ее сейчас накачают снотворным. Что-что, а спать ей хотелось меньше всего. Более того, она шестым чувством понимала, что проспала более чем достаточно и отрубиться сейчас будет худшей из возможных перспектив. Она даже не успевает возразить, когда ее переводят в сидячее положение, приподнимая спинку кровати, и суют в рот трубочку, торчащую из стакана с водой. Наконец поступившая в организм живительная влага на время отвлекает от мрачных мыслей, а после воцаряется тишина, нарушаемая лишь мерным попискиванием приборов, фиксирующих состояние ее организма. Врачи да медсестры исчезают так же стремительно, как и появились, оставляя Хлою один на один со своими мыслями и страхами. Она недоверчиво косится на свежую капельницу, гадая, что такое вводят в ее организм и не лучше ли избавиться от трубки прямо сейчас, пока не стало поздно и она не погрузилась в сон, но ее снова отвлекает скрип двери.
Это и правда не было сном или наркотическим бредом, теперь Хлоя уверена в этом. Макс неуверенно заходит в палату и опускается на тот же стул. Берет за руку, а Прайс невольно дергается, вроде как намереваясь вырвать руку, но останавливает себя. После пробуждения она слишком чувствительна или.. или дело все же в Колфилд? Хлоя вздыхает, когда с губ Макс срывает ее имя. А потом еще раз, так болезненно и надрывно, что даже Прайс передаются ее эмоции. Или это ее собственные? Приносящие невыносимую боль и непередаваемое счастье одновременно. В какой-то момент она забывает о собственном состоянии, о том, где они находятся и что явилось тому причиной. Хлоя думает, вспоминает, как долго мечтала об этой встрече и как представляла ее себе. И, наверно, не существует ни одной реальности, где все бы произошло именно так, как того хотелось Прайс. И эта не исключение.
- Как долго? Что со мной произошло? - произносит Хлоя, чувствуя себя героиней дешевой мелодрамы. Ведь именно об этом в первую очередь спрашивают герои, едва придя в себя в больнице. В прочем, это вопрос вполне резонный и естественный, теперь Прайс признает это, - воу, воу, Макс, полегче! Я начинаю думать, что меня память подводит и это ты прострелила мне брюхо, а не Прескотт. Это ведь не так, верно? - Прайс кривит губы в подобии ухмылки, пытаясь выдать все за шутку, когда по позвоночнику пробегает толпа мурашек. Она уверена в том, что помнит все верно, но противный червяк сомнения не дает просто принять реальность как данность. Ведь, кто знает, может у нее и в голове что-то повредилось от встречи с кафельным полом. Ведь за что-то же немногим ранее Макс так настойчиво просила прощение? Уж неужели за то, что проебывалась целых пять лет? Едва ли, это было не в ее духе. Не совсем.
- Что ты вообще здесь делаешь? - игнорируя слова о том, как Макс рада ее видеть недоверчиво произносит Хлоя, сводит брови и не прерывает зрительного контакта с Колфилд. Кажется, ничто на свете не способно сейчас отвлечь ее от созерцания столь близких сердцу, но почти забытых черт. Макс изменилась так сильно, хотя выглядит все той же задроткой. А еще она выглядит искренне несчастной, произнося эти слова. Прайс почти верит ей. Почти, - окей, подруга, выкладывай. Что происходит между нами? Потому что я чувствую себя идиоткой, будто не знаю чего-то, что знаешь ты, - может в любой другой ситуации Хлоя и нашла бы время предаться ностальгии и объясниться друг с другом, но жопой чувствовала неладное. Благо, голос восстановился почти в полное мере, пусть и звучал все еще с хрипотцой, чего не скажешь о других осязаемых частях тела. Ноги же Прайс не чувствовала вообще, благо хоть руками пошевелить кое-как могла. Это пугало Хлою, но она пыталась не придавать этому значение. Все таки, если бы ее дело было трубой, врачи ведь сообщили бы об этом. Верно? Она снова сжимает ладонь девушки в своей, будто намереваясь удержать, если Макс вдруг вздумается уйти, и нервно кусает губы в ожидании ответа.
[STA]everyone leaves[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8557596.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Тогда ведь все тоже произошло по вине Макс: точно так же хотела исправить все, сделать лучше, спасти чью-то жизнь и, разумеется, сделать Хлою счастливой — и в итоге увидела ее в инвалидном кресле, парализованной, медленно умирающей, смирившейся со своей судьбой. Колфилд стоило уже давно задуматься, что всякая ее инициатива, особенно касающаяся временных петлей, заканчивается тем, что кто-то страдает, вне зависимости от ее изначальных намерений. Хотела спасти Хлою от пули — появился торнадо, грозящий стереть город с лица земли. Хотела уберечь ее отца от аварии — Хлоя сама травмировалась. Сейчас она пожертвовала Прайс, чтобы спасти Аркадию Бэй — и вот, она снова в больничной койке. Макс готова молиться, чтобы с ней все было в порядке — она не выдержит, если что-то снова пойдет не так. Своими способностями Колфилд зареклась пользоваться — только в крайнем, критическом случае. Если они у нее вообще остались — головные боли и носовое кровотечение ее не беспокоили с октября. Она медлит с ответом, подбирая слова — ей кажется, что врачи лучше справляются с объяснениями пациентам, что с ними произошло, — а голове бьется мысль-вопрос, почему все просто не может быть хорошо.[AVA]http://s3.uploads.ru/FG38H.jpg[/AVA]
— Четыре месяца, — выговаривает, словно не верит сама: казалось, только дни еле-еле тянулись, полные напряжения, бесполезного ожидания, а сейчас, как ни в чем не бывало, она говорит с Хлоей и чувствует на себе ее взгляд, сама изучает, ловит эмоции. Макс закусывает многострадальную губу еще раз — правдиво, но неуместно будет сейчас говорить, что это Колфилд обрекла ее если не на смерть, то на тяжелое ранение и кому. Может быть, Нейтан сделал тогда выстрел, но у Макс ощущение, будто она навела оружие на девушку, нажала на курок. — Прескотт тебя ранил, но врачи вытащили тебя с того света. Ты выжила, но впала в кому, — иногда она представляла себе, что говорила бы Хлое, если бы та очнулась, но даже отрепетированные, прокрученные множество раз в голове фразы даются с трудом, непередаваемой, неразделенной тяжестью, ломкостью в голосе. Принятое успокоительное остудило голову, и Макс начинает соображать яснее, спокойнее — начала было, когда слышит полушутливый комментарий подруги и мысленно едва не заходится в очередной истерике. «Да, это сделала я. Я виновата!» — едва не срывается криком, но искусанные губы растягиваются в легкой, несмелой улыбке, и вместо этого Макс говорит негромко. — Разумеется, это не так. И Нейтан получил по заслугам, — она не решается уточнить, что дело не только в ранении Прайс.[STA]we were in flames[/STA][SGN][/SGN]
Следующий вопрос отдается неприятным, острым чувством обиды, но она заставляет себя подавить это, затоптать вместе с прочими, ненужными и неуместными в этой временной петле эмоциями. Здравый рассудок начинает брать верх над истерикой, и Макс стискивает челюсти — рано, еще рано. Если вообще будет нужно однажды быть произнесенным вслух — для Хлои она отсутствовала долгие пять лет, неудивительно, что она относится ко всему с таким скептицизмом. Взгляд скользит по лицу — недовольное, хмурое, так легко отражающее все эмоции девушки, по привычке ожидающей сейчас подвоха — и останавливается на губах. Легкое прикосновение, поцелуй ранним утром далекого вторника — спонтанно, на спор, едва не смеясь с реакции Прайс, — и на злосчастном утесе на фоне торнадо, стремительно приближающегося к Аркадии Бэй, холодный, прощально жадный. Макс фокусирует взгляд, выныривая из воспоминаний, этому времени не принадлежащих. Не смотря на покрасневшие глаза и следы слез на щеках, выглядит она уже собраннее, сосредоточеннее. — Я навещала тебя, — объясняет, оставляя невысказанным то, сколько часов провела в этой палате рядом с ней, все не приходящей в сознание, сколько раз появлялась на пороге поликлиники, едва выдавалось свободное время.
Ей хочется рассмеяться, но она лишь улыбается робко, отводя взгляд — радость, эйфория встречи смешивается с невысказанной горечью. В этой временной петле между ними не происходит ровным счетом ничего: пять лет не виделись, затем Хлоя впала в кому еще на четыре месяца, а Макс, слишком поздно решившись с ней поговорить, была вынуждена все это время ждать, когда девушка придет в себя. Ничего необычного: никаких расследований, жонглирования временем, никаких стрельбищ на свалке с фатальным исходом, спасением из-под колес поезда, лежания с раздробленным после встречи с пулей черепом на могиле подруги, которую так тщетно искали все эти дни. Никакого бессмысленного, отвратительного, банального выбора, кто пойдет на убой: одна девчонка или целый город. Все хорошо. — Много событий произошло в городе, — с личного «мы» она переходит на обобщенное. Хлое должно быть интересно, что она пропустила. Макс вспоминает о Рейчел, и цепной реакцией в голове проносятся ассоциации: трупный запах, жжение иглы под кожей, щелчки фотоаппарата, светлый пол и темные стены проявочной. Макс сдерживает приступ тошноты и приходит к выводу, что сообщать Хлое сразу же обо всем будет не лучшей затеей. В ушах Колфилд звенит ее плач — и она сжимает чужую ладонь в ответ.
— Прости, что не давала о себе знать так долго, — она сдерживает порыв вновь прикоснуться губами к бледной коже, смотрит в глаза девушке твердо, серьезно. Это то, с чем стоит разобраться сразу же, как бы ни было трудно это сделать с озлобленной на весь мир Прайс — озлобленной, в частности, из-за того, что ее лучшая подруга детства поступила, как полный мудак. — Я знаю, что тебе пришлось трудно и что меня не было рядом, что я этого не исправлю, — Макс предпочитает не думать, насколько же ироничны два последних произнесенных слова, — но сейчас я здесь и хочу тебя поддержать, — никаких оправданий, отмазок, никакого перевода стрелок в виде «ты тоже мне ничего не писала». Принять как факт, извиниться, намереваться исправить — вот, что делает Колфилд. — Я знаю, что это только слова, а словам ты меньше всего доверяешь, но ты не будешь больше одна, — какой бы вспыльчивой, резкой, эгоистичной ни была Хлоя, она оставалась обыкновенным человеком, который всегда хотел лучшей жизни, но не получал ничего хорошего. И Макс, которая выбрала, чтобы именно она пошла на убой, обязана сделать жизнь девушки лучше, светлее. Это все моя вина, моя. Мрачная решительность видна во всем ее виде — столь непривычная, редкая для прежней забитой, тихой и неприметной Макс. — Я обещаю, Хлоя.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-05 19:25:37)
Недоверие Хлои растет лишь больше. Не только к Макс, ко всему миру, но к несчастью последней, концентрировать его она в состоянии только на одном человеке, присутствующем здесь. И Колфилд лишь дает лишний повод делать это, увиливая от прямых ответов на поставленные вопросы. Вот только Хлоя будет не Хлоей, если сдастся так просто. Ей не нужна тактичность, не нужна забота о ее чувствах. То, к чему Хлоя теперь стремится - это правда. Которой в ее жизни было не так много и та исключительно "горькая", но Прайс больше не позволит себе врать. Не смотря на то, что жизненные перепитии почти сломали ее, но и укрепили дух тоже. Хлоя никогда не была запуганной девочкой, которая боится собственной тени. Скорее безрассудной, бросающейся из огня да в полымя, жаждущей приключений. Прайс ненавидела быть прикованной к одному месту и единственное, что способно было удержать ее - это любовь. Ради людей, которых она любила отчаянно и беззаветно, Хлоя была готова на все, в том числе и пожертвовать собственными принципами. Если только эти любимые не воткнут ей нож в спину. Когда-то Прайс была уверена, что отправилась бы за Макс, которую любила всепоглощающе, хоть не край света, но.. она не просто уехала из города, кинула свою лучшую подружку на века и целых пять лет даже не вспоминала о ее существовании. Таких вещей не прощают, но, если быть откровенным, каждое мгновение из прошедших в разлуке лет Хлоя была готова простить, стоило Макс только протянуть ей руку. Но Колфилд этого не делала. Очевидно, у нее были причины, возможно, она когда-то сообщит о них Хлое, но этот день наступит явно не сегодня.
Синеволосая понимает это с такой ясностью, что невольно сжимает свободной рукой простынь под ней в кулак, пусть в лице никак не меняется.
- Четыре месяца, - как-то отстранено отзывает она, не в силах поверить. Целых четыре месяца, треть года (!) она лежала на этой самой койке без сознания. Наверно, много кто уже успел мысленно похоронить девушку, только не Джойс. Как бы Хлоя не злилась на нее, сколько бы она не ссорились, Прайс знала, как сильно мать любит свое единственное чадо. И даже если представился случай, точно предпочла бы Дэвиду ее. Если только это будет более веский повод, чем подростковый максимализм Хлои, который та все не может перерасти. В этот момент Хлоя даже почти прощает мать за то, что смирилась со смертью Уилльяма и живет дальше, но, зная ее, это состояние продлится недолго. Прайс кивает на слова о том, что ублюдок Прескотт получил по заслугам, хотя, как на ее вкус, едва ли это возможно. Максимум, что ему светит за почти убийство - это заключение в комфортабельной тюрьме с каким-нибудь смехотворным сроком, который в итоге закончится "освобождением за примерное поведение", потому что купающиеся в деньгах Прескотты своего выродка на произвол судьбы уж точно не бросят. Хлоя более чем уверена, что агенты отца Нейтана уже пытались подкупить или даже надавить на Джойс и к Прайс бы доебывались, будь она в сознании, но не тут-то было. На мгновение Хлоя даже порадовалась тому, что рядом с матерью оказался такой человек, как Дэвид Мэдсен. Пусть он и конченный параноик, но от него, определенно, была польза, - ясно. Надеюсь, твое "по заслугам" действительно значит то, что значит. Охуеть, - Хлоя мысленно возвращается в тот злосчастный понедельник. Хорошо, что никто кроме них двоих не мог знать наверняка, что произошло в уборной, потому что, на самом деле, Прайс было нечем гордиться. Она спровоцировала Нейтана, бесспорно, но уж пулю в живот из-за этого словить точно не заслужила. Да кто бы вообще заслужил подохнуть с продырявленным пузом на грязном полу в толчке академии, из которой тебя с треском выгнали? В прочем, может, Прескотт был лишь пешкой, а на самом деле Хлою карма настигла? Думать об этом не хотелось, как и считать себя дрянью последней, которая в самом деле заслужила такую судьбу. Разве и без того она мало дерьма хлебнула?
На глаза наворачивают злые слезы обиды и Хлоя резко отворачивается, крепко стискивая челюсти. Делает несколько глубоких вдохов и усилием воли заставляет глубокую складку на лбу разгладиться, немногим смягчая выражение отчаяния на лице синеволосой. Приходит почти в норму, когда поворачивается обратно тут же становясь заложником пристального взгляда подруги. Подруги ли? Сомнения буквально раздирают душу Прайс, но она не дает им выхода, мысленно перебирая возможности - верить Макс или нет? Простить или оттолкнуть? В итоге она сама уже сканирует Колфилд взглядом в ответ и от ее внимания не скрывается тот факт, как затуманился взгляд Макс, остановившись на ее губах. Какого..?
- Я знаю этот взгляд, - когда первоначальный шок от пронзившей сознание мысли проходит, произносит она. Я сама постоянно смотрела так на Рейчел. Горько думает Хлоя, но вслух этого, конечно, не произносит, - Блядь, ты что, запала на меня, хиппи? - эмоции на лице Прайс быстро сменяют одна другую, когда шок сменяется осознание, резко переходящим в недоумением. Как такое возможно? Это очевидно как солнце ясным днем, что Макс что-то не договаривает, но что именно это может быть? Как вообще возможно, что они не виделись так долго, но Колфилд выглядит более чем искренне счастливой от осознания, что Хлоя пришла в себя. Разве не должны были они стать чужими друг другу за это время? Бред какой-то. Прайс очень, очень недовольна, что даже сейчас, спустя пять лет молчания, Колфилд пытается водить ее за нос.
И Макс, ожидаемо, уходит от прямого ответа, чем злит Хлою лишь больше. Много ли нужно, чтобы вызвать извержения вулкана под названием "Хлоя Прайс"? Отнюдь. И ни четыре месяца комы, ни четыре года этого не изменят.
- Не держи меня за идиотку, Макс, - зло произносит Хлоя, вырывая свою ладонь из руки девушки. Она почти переходит на крик и, стоит сказать, злость придает ей сил. Прайс привычно скрещивает руки на груди в защитном жесте, потому что, господи, какая она идиотка. Взяла да уши развесила! Подумать только, готова была простить Макс за просто так, когда та клала на нее годами. Вот дура.
- Я не верю тебе. Не единому, блядь, слову! - Хлоя все еще не кричит, но в ее голосе столько неприкрытой злобы, что, может быть, прокричаться и стоило. Она буравит взглядом девушку напротив, неотрывно смотря Макс в глаза. Наверно, если бы Колфилд решилась отвести взгляд, то в приступе ярости Прайс бы сама повернула ее голову обратно. Не смотря на то, что чувствовала она себя еще слабо и неуверенно, после четырех месяцев летаргического сна-то, на это ей сил уж наверняка хватило бы. Если захочет снова уйти от темы, пусть попробует сделать это глядя ей прямо в лицо! - не надо нянчиться со мной. Как ты резонно заметила, ты чертовски* задолжала мне, так что выкладывай все, как есть, - тон Прайс не терпит возражений и когда она заводится, ей становится плевать, что она может ранить чувства Макс. Да и, в конце концов, разве не Колфилд в свое время проехалась по чувствам синеволосой асфальтоукладчиком? Может, это приблизит их хоть на шаг к отметке "квиты", раз уж Макс решила наладить отношения. Вот только зашла она не с той стороны. Все эти красивые слова всегда лишь еще больше бесили Хлою, потому что обычно ничего под собой не имели. Колфилд была чертовски права - словам Хлоя верит меньше всего, - Выкладывай, Макс. Прямо сейчас. Я хочу знать все, что ты пытаешься скрыть. Да у тебя это на лице написано, ясно?! Как ты оказалась в Аркадии Бэй снова? Почему ты здесь? Почему тебя вообще волнует хоть что-то, что связанно со мной? Знаешь, не сказать, что мы были отличными подругами уже дохуя лет, - Хлоя ухмыляется слишком болезненно, чтобы даже пытаться скрыть, как эта ситуация ее задевает. А еще она чувствует слабость, потому что ведет себя чересчур активно для того "кому требуется отдых". И нервничать нельзя, конечно. Именно эту лабуду навешивают врачи своим пациентам при каждом удобном случае? Ага, как же, попытайся они даже изолировать Прайс от внешнего мира, черта с два это сработало.
[STA]everyone leaves[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8557596.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Макс молчит, позволяя Хлое собраться с мыслями, прийти в себя. Проваляться в коме четыре месяца, когда для тебя это был лишь мимолетный сон... Ей стоит быть осторожнее с тем, что она говорит подруге, особенно с тем, что касается перемотки времени. Макс хочет уверить Хлою, что Нейтан действительно расплачивается за содеянное за сполна, но это неизбежно бы повлекло за собой рассказ о Джефферсоне, о том, какая правда вскрылась в Аркадии Бэй и что за этим последовало, поэтому она лишь кротко кивает. Не говорит она и о том, что сама там была, уже не в первый раз слушая их разговор, чтобы в итоге забиться в угол уборной и позволить Прескотту сделать то, чему она помешала до этого — нажать на курок. Макс лишь в бессилии смотрит, как сменяются эмоции на лице Хлои, как она отворачивается, сдерживая слезы, и Колфилд на какое-то время забывает о тяжести, которую несет сама на душе, думает о том, как же потрепала Хлою жизнь, сколько всего ей пришлось пережить, включая ее же, Макс, предательство и молчание долгих пять лет. Жалость едва не охватывает ее, но она подавляет ее в себе, зная, что это только разозлит Прайс. Она и без того разводит перед ней сопли, неспособная сдержать радость, счастье от ее пробуждения — неспособная скрыть и другие чувства, что куда глубже, сильнее.[AVA]http://s3.uploads.ru/FG38H.jpg[/AVA]
И Хлоя видит это, спрашивает об этом прямо. Макс вновь хочется рассмеяться: «запала» — еще слабо сказано. И она могла это доказать, если бы позволила торнадо разнести город в щепки, если бы поддалась эмоциям, поставила в приоритет не чужие жизни, но безраздельную преданность, любовь к синеволосой девчонке. Не позволила, не поддалась, не поставила. Ей только восемнадцать лет, а на нее уже взвалили ответственность, выбор, кого оставить в живых — насколько должна быть больной, сумасшедшей вселенная, чтобы поступать так? Макс не убийца, и она спасла город, уберегла людей от ошибок, и Хлоя не умерла, но у нее стойкое ощущение, будто ее руки по локти в крови, что она виновата во всем. И Колфилд, все еще улыбаясь едва заметно, смотрит на недоуменную девушку с мягкостью, грустью. «Я просто скучала по тебе. И рада, что ты вернулась», — срывается с губ выдержанное, спокойное, а затем ходячую пороховую бочку, ныне прикованную к больничной койке, разносит в эмоциональном взрыве, и Макс отпускает чужую руку, резко выпрямляется, поневоле отодвигаясь на стуле от девушки. Страх, парализовавший ее на несколько секунд, отступает так же мгновенно, но напряжение остается, сковывает ее тело, остается тяжестью в синих глазах.[STA]we were in flames[/STA][SGN][/SGN]
— Не повышай на меня голос, Прайс, — ее собственный тон становится тише, острее. Не ответный гнев, но самозащита, неумение до сих пор выносить чужой крик, пусть и это не самые высокие тона, на которые способна Хлоя, позволять ей доходить до них Макс не собирается. Может быть, хорошо, что она успела убрать руку — Колфилд не уверена, смогла бы она себя сдержать, не стиснуть на нервах чужое запястье. Она так долго ждала, надеялась, что Хлоя очнется, но, кажется, в мыслях их первую встречу идеализировала от и до — сейчас реальность услужливо опускает Макс с небес на землю, оставляя ее наедине с недоверчивым, раздраженным подростком, который уж точно не испытывает взаимных с ней чувств. У Колфилд ощущение, будто за ту неделю она прожила не одну жизнь и сейчас слишком стара, блять, для все этого дерьма. И этот бескомпромиссный, командный тон! Макс едва не закатывает глаза. Отчасти Хлою можно понять, отчасти — хочется ее осадить, пока она совсем не разошлась. — Я не обязана тебе ничего выкладывать, слушать твой капитанский тон — тоже, но, — делает ладонью жест «стоп», прерывая следующий поток возмущений и заканчивая, — я отвечу на твои вопросы, потому что так хочу. Как хотела тебя навещать и как хочу сейчас с тобой говорить, — заключительное «понятно?» произнесено не было — Хлоя же сказала не держать ее за идиотку, верно?
— Я поступила в Академию Блэквелл. Я хотела с тобой встретиться, но потом произошло то, из-за чего ты только сейчас очнулась, — отвечать в который раз за свои ошибки — например, почему она не связалась с ней раньше, по приезде, — Макс в порыве раздражения, смешанного с ужасом перед однажды пережитым, не испытывает. Острую вину она чувствует за свой выбор в ту злосчастную пятницу, но то, что она делала или не делала до той октябрьской недели, в чем провинилась или где ошиблась — все это будто не принадлежало ей, принадлежало другой Макс, было настолько давно, что очередное обсуждение ее проступков кажется уже бессмысленным. Давай лучше поговорим о том, что я чуть не убила тебя, ха. — Меня это волнует, — «ты не можешь даже себе представить, насколько» застревает в глотке, так и не высказанное вслух, — потому что я хочу вернуть нашу дружбу, — и снова, как пару минут назад, добавляет предупреждающе. — И не нужно снова строить из себя обиженного на весь свет подростка, раз не хочешь, чтобы с тобой нянчились. Я в курсе, что поступила дерьмово. Я в курсе, что тебе больно, но сейчас я хочу все исправить, сделать лучше, — иронично, что именно после таких слов у Макс все идет наперекосяк. Она ведь знала, на что идет. Знала, что Хлоя ничего не будет помнить, что придется снова развивать их отношения, заслуживать ее доверие. Вот только теперь никакие суперспособности ей не продемонстрируешь, не окажешь помощи в поисках пропавшей Рейчел. И голос, вроде бы ее, но такой насмешливый, едкий, повторяет однажды произнесенное: «Она только использовала тебя».
Их разговор вновь прерывают — сначала зашел врач, вслед за ним на пороге палаты появились Джойс и Дэвид, взволнованные, но счастливые. Макс поднимается со своего места, хватая сумку и куртку, смотрит на Хлою уже безо всякой мрачной, тяжелой решительности — только с глухой, понятной лишь самой Макс тоской, усталой грустью. «До встречи», — произносит она, отступая, кажется, ускользнув от внимания четы Мэдсон лишь благодаря тому, что те не могли оторвать взгляда от дочери. Макс не хочет уходить, но ее присутствие сейчас лишнее — Джойс, конечно же, могла настоять, чтобы она осталась, но... В последний раз посмотрев на воссоединившуюся семью и задержав взгляд на Хлое, Макс покидает палату и плотно закрывает за собой дверь. Делает глубокий вдох, прикрывая глаза и сжимая пальцами куртку до побелевших костяшек. Ее вновь бьет мелкая дрожь, но она сдерживает слезы — достаточно уже наплакалась за прошедшие месяца, теперь ей стоит думать о насущном. Макс делает еще один вдох, с неохотой отходит от двери, идет по пустому, светлому коридору. Теперь у нее есть только настоящее, и черта с два она испортит все вновь.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-07 16:08:43)
- неделю спустя -
Пробуждение было только началом бед Хлои. Жизнь не стояла на месте, пока она застыла в непозволительно долгом сне, а неслась вперед стремительно и неудержимо. Даже слишком стремительно. Каждый день, проведенный в больнице, обрастал такими подробностями, что к концу недели Прайс просто не знала, куда деваться от вываленной на нее информации. В голове все просто не укладывалось.
Помимо прочего гложило то, как они расстались с Макс в ту злосчастную и счастливую одновременно пятницу. Все таки Колфилд была первой, кого увидела Хлоя спустя четыре месяца комы и сам факт того, что Макс была здесь, ждала ее пробуждения, дорогого стоит. Особенно после того, что рассказала ей Джойс немногим позже. Прайс мысленно похвалила себя за то, что ей хватило ума сдержаться и не крикнуть Колфилд в след "Проваливай и никогда не возвращайся", правда, кажется, этого было недостаточно. Как бы то ни было, Хлоя была уверена - Макс Колфилд не вернется в ее жизнь снова. И снова винить ее за это не было ни сил, ни желания. В конце концов, какими бы ни были желания Хлои, мир не обязан крутиться вокруг них. Да и пять лет молчания красноречиво намекали, что иметь дела с Хлоей в планы экс-подруги не входило. Тем более после такого-то концерта. Одно было странно - Джойс не раз упоминала, что Макс едва не жила здесь все эти гребанные четыре месяца, потому что, очевидно, сильно переживала за Хлою. Верилось с трудом по всем известным причинам, но также Прайс знала, что мать не стала бы врать. Какой смысл? И то, что именно Макс была первой, кого она увидела, не было случайностью. Скорее..
..судьбой.
А потом ураган других мыслей занимает сознание синеволосой (не такой уже синеволосой, кстати, что очень расстроило Хлою, которая зареклась при первой же возможности вернуть своим волосам так полюбившийся цвет), потому что после увещеваний Джойс о том, какая Макс замечательная, в разговор встревает муд.. отчим (Хлоя честно пытается привыкнуть называть его как-то адекватно даже в своих мыслях, ведь Дэвид Мэдсен оказался настоящим героем и бла бла бла, вот только старые привычки не так легко искоренить), который, как ни странно, тоже встает на сторону Колфилд. Отчего у Хлои, кстати, создается стойкое впечатление, что предки решили ее со свету сжить с помощью разыгравшегося чувства вины и стыда. Ладно-ладно, она поступила с Макс по-свински и даже не отрицает это. Уже. В конце-концов, ее тоже можно понять, ведь Макс даже не отрицала, что скрывает от нее что-то. И эти ее взгляды, от воспоминания о которых, если честно, сердце то замирает, то стучит как бешеное. Странное чувство, к которому Прайс не знает как относиться, но от того, что в голове прочно поселилась одна Макс-Макс-Макс становится как-то даже не по себе.
Но она резко выныривает из своих воспоминаний-мечтаний, когда имя другой девушки резко всплывает в голове. Оказывается, разливаясь в одах героизму Колфилд и вскользь упоминая собственные, но значительные (даже Хлоя это признает) достижения, Мэдсен едва не утаивает одну важную деталь. И сложно понять, умышленно он это делает или не считает чем-то важным, но у Джойс на этот счет иное мнение. Когда разговоры на тему местного маньяка дефис школьного учителя Марка Джефферсона утихают, повисает неловкое молчание. Хлоя не сразу придает этому значение, пытаясь понять, была ли она тоже пешкой в игре парочки Прескотт младший-Джефферсон, которого та в глаза даже не видела ни разу, кстати, памятуя свой неудачный опыт обвести Нейтана вокруг пальца. А потом вспоминая и еще более неудачный опыт шантажировать Прескотта, который едва не стоил ей жизни. Сколь же велика концентрация конченных ублюдков на квадратный миллиметр в гадюшнике под названием Аркадия Бэй? И когда вся полученная информация, наконец, утрамбовывается в голове Прайс, она складывает дважды два одновременно с тем, как Джойс снова открывает рот.
- Хлоя, дорогая, есть еще кое-что, - девушка переводит на мать остекленевший взгляд. Тон ее голоса, то, как она замялась в самом начале не дает повода усомниться в ужасной догадке. Этого просто не может быть. Нет, нет. Только не она! Джойс ловко сжимает ладонь дочери, успокаивающе поглаживая большим пальцем запястье, - это касается Рэйчел. Она.. она мертва, ее тело нашли на свалке, и... - дальше Хлоя уже не слушает. Она будто лишилась всех органов чувств сразу. Ничего не слышала, не видела, не осязала. В голове воцарился полнейший вакуум. Это не может быть правдой. Не может такого быть, чтобы ее прекрасная Рэйчел, ее ангел была мертва. Лучше уж думать, что она кинула ее как все остальные, свалила в ЛА даже не попрощавшись. Как угодно, только не так.
Нет, нет, нет, нет, нет.
Хлоя сама не понимает, как оказывается в объятиях матери, заходясь в жуткой истерике, пока давится собственными рыданиями. Джойс что-то шепчет ей, гладит по волосам, даже Дэвид пытается неловко провести ладонью по спине падчерицы, но Прайс не замечает всего этого. В голове - неверие, отрицание происходящего, не желание принимать такую действительность и жить в ней. Пусть прошло уже полгода (вообще-то значительно больше, но четыре месяца в коме услужливо выпадают из памяти несчастной) не увенчавшихся успехом поисков, Хлоя каждое мгновение отказывалась даже мысленно принимать возможность того, что Эмбер может быть мертва. Но реальность все равно настигает рано или поздно, безжалостно и бескомпромиссно, сколько бы ты от нее не бежал.
Но рано или поздно любая истерика сходит на нет и когда Хлоя перестает рыдать и метаться в попытках хоть как-то унять острую боль, наступает апатия. Абсолютная и беспросветная. Прайс перестает есть, пить, разговаривать. Отгораживается от матери, отчима и врачей. А больше к ней никто и не суется. Макс больше не появляется и, наверно, будь Хлоя чуть больше в себе, она бы отметила, что оно и к лучшему. У нее больше не было желания иметь дела с Колфилд. Вовсе не потому, что она все еще хранила в себе обиду (хотя где-то глубоко не без этого, конечно), а скорее из-за того, что боялась, что всех ее близких постигнет одинаковая участь - скоропостижная кончина. Хлоя всерьез задумывалась, что, быть может, она проклята? И ей стоило подохнуть от пули Прескотта, а не влачить свое жалкое существование и дальше, угрожая жизни тех, кого она еще любила. В прочем, Хлоя не была на самом деле столь высокого мнения о себе, хотя верить в то, что провидение ее ненавидит было очень легко. Иначе за что ее так жестоко наказывали снова и снова? Одно было ясно - сам факт ее существования ничего хорошего не сулит. Слишком жалкая, ничтожная и подавленная, чтобы сделать счастливым хоть кого-то.
Рано или поздно все это поймут и оставят ее в покое.
И так для всех будет лучше.
То и дело она думала о том, чтобы попытаться убить себя снова, но не решалась привести мысль в действие. Да и какой смысл, если с таким рвением судьба и до нее скоро наверняка доберется? Хлое не нужен был повод умереть, ей нужна была причина жить. Но единственную возможность обрести его она безнадежно проебала.
Макс не появлялась уже неделю. Уже четыре дня, как Хлоя не могла смириться с мыслью, что никогда не увидит Рэйчел снова. Уже ровно сутки, как она не надеялась увидеть Колфилд вновь.
[STA]everyone leaves[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8557596.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
«Что, нечем теперь ее удивить? Не похвастаешься, что спасла ей жизнь? Не пообещаешь, что поможешь найти подружку?» — ее же голос, преисполненный насмешки, брезгливости, выводит ее из прострации. Макс с трудом поднимает тяжелую голову, рассеянно смотрит на свою копию. Она осознает, что спит, но у нее нет ни сил, ни желания заглушить в себе покореженную, темную часть, оставленную в напоминание о пережитом — то немногое, что остается доказательством, что это действительно было и что Макс действительно была там. «Тогда ты ей была нужна, но сейчас у тебя ничего нет — так зачем ты ей сдалась?» Макс вновь опускает голову, упирается лбом в сложенные руки, чувствуя, как тяжелеют веки. Просто забыться, погрузиться во мрак — чем не замечательная идея? Никаких воспоминаний, альтернатив, никаких смертей — кажется, у нее куда меньше требований к понятию «рай», чем у доброй половины людей на Земле. Копия замолкает, и Макс глубоко, облегченно вздыхает, не задумываясь, что все сказанное частью, от и до, продумано и воспроизведено исключительно по ее воле. Гробовая, абсолютная тишина, царящая в этим мгновения, ценится Макс больше всего. Она боится спать, потому что сон означает воспоминания — или вот такие вот встречи с самой собой: уничижение, бичевание самой себя, и в конце обязательно встает ребром один и тот же вопрос. [SGN][/SGN]
Забыться или идти дальше?[STA]not to disappear[/STA]
И когда малейшая, даже фантомная слабость охватывает ее вместе с еще неоформленным в ясное, осознанное, такое усталое-- — ее пинают под ребра и говорят: «иди». Покой рушится, сменяется страхом, и тишина пронзается свистом ветра, ее пробирает холод октябрьского дождя. Напротив нее синеволосая девушка, в руках — фотография синей бабочки. Макс знает, что уже сделала однажды выбор и ничего изменить не может, но все равно пытается крикнуть, сжать, разорвать фотографию — не может, выговаривает то, что уже было произнесено, переводит взгляд с девушки на фотографию, как бы ни хотела вновь и вновь на нее смотреть. Ей уже не жаль никого, ей не хочется этого делать, ей не хочется выбирать — и все же фокусируется на фотографии, и Макс чувствует, знает, что поступает неправильно, но уже сидит, сжавшись в комок, за кабинкой в уборной, слушает чужой разговор, переходящий на рваный, истерический тон--
Выстрел.[AVA]http://s3.uploads.ru/FG38H.jpg[/AVA]
Макс просыпается, вздрагивая, утирает кулаком слезы. Еще минуту-другую лежит, переводя дыхание, чувствуя, как с трудом проталкивается воздух в легкие, затем поднимается на дрожащих руках, смотрит время на телефоне: четыре утра. Начинается новая неделя.
Может, все вправду приходит в норму? Хлоя очнулась, нескоро, но все же пойдет на поправку, и она снова сможет с ней гулять и болтать, как ни в чем не бывало. В Аркадии Бэй все хорошо, а в Академии никто никого не доводит до суицида. В этой реальности все тихо, спокойно, и Макс может позволить себе отдохнуть, очистить голову от тяжелых мыслей — так она думает, сидя на лекции по фотографии, и голос преподавательницы, отчаянно пытающейся, но неспособной удержать внимание класса так, как умел делать Джефферсон, нагоняет на нее тоску. Она смотрит в окно, щурясь от яркого света: только середина февраля, еще все укрыто снегом. Ей не терпится дождаться весны — возможно, тогда она ощутит себя живее. Макс кладет голову на сложенные руки, рассеянно смотрит на женщину перед собой — ее не особо волнует, что она вот-вот уснет, сидя напротив преподавателя. Боковым зрением она видит, как переговариваются между собой Виктория и Кортни, буквально чувствует на себе их насмешливые взгляды. Макс думает, что может встать, подойти и врезать им обеим, затем перемотать — и, возможно, повторить еще раз. Макс прикрывает глаза, делая глубокий вдох. Это не ее мысли. «Почему бы и нет? — собственный удивленный голос отдается болью в висках. — Ты столько дерьма натворила, чтобы докопаться до сути и чтобы они жили, думаешь, не заслуживаешь расхерачить им пару хрящей? Тем более, что никто не узнает... Ах, погоди, точно, ты ведь настолько все похерила, что сейчас и думать боишься о том, чтобы использовать свою способность. Точно, извини».
Раздается звонок, и Макс вздрагивает, открывает глаза. Легко, безразлично она думает о том, что в норму уже ничего никогда не придет. По крайней мере, она так точно.
Дни потянулись один за другим. Класс нагружают проектами, всевозможной работой, и Макс погружается в учебу. Баллы у нее были до этого не ахти, но теперь, когда она всеми силами старается избегать сна и даже изучение научного материала ей кажется хорошим времяпровождением, результаты ее значительно улучшились. Макс не чувствует особой радости по этому поводу — ее мало уже что волнует. Она думает навестить Хлою еще раз, но решает переждать несколько дней. Слишком много эмоций, слишком много всего — для них обеих. Та радость, истерическая эйфория, которую она испытала в момент, когда Хлоя очнулась, теперь кажется ей чем-то далеким, почти нереальным. Ей столько пришлось ждать, столько дней проводить возле нее, все не приходящей в сознание, что до сих пор в голове Макс с трудом укладывалось понимание, что Прайс таки вернулась. Впрочем, как однажды с иронией отметил не-ее голос, в ее голове теперь вообще ничего не могло успокоиться, стать на свое место. Разум, переполненный воспоминаниями, действительными и нереальными — сколько она так продержится? Она изо дня в день продолжает писать в своем дневнике, даже если времени на него нет — у нее должно всегда быть под рукой доказательство, что она сейчас здесь, что это реально.
Джойс звонит ей в пятницу, изможденная, не на шутку встревоженная, и Макс прогуливает последний урок, чтобы выслушать ее, не испытывая угрызений совести по этому поводу. Хлоя не может прийти в себя после известия о смерти Рейчел — Колфилд рада, что говорит с женщиной по телефону, а не в живую, иначе бы та увидела, как кусает она кулаки, сдерживая порыв не то расплакаться, не то ударить в ближайшую стену. Дочери Джойс просто ужасно плохо, и она думает, что Макс поможет Хлое, сможет ее поддержать. Макс вспоминает первый-последний разговор с ней после ее пробуждения, вспоминает, как он закончился, но соглашается. Она и так собиралась сделать повторный визит — к чему оттягивать? Макс думает о Хлое, и сердце бьется о ребра чаще, почти болезненно — словно напоминая телу, что оно еще живо, способно на чувства. Она одевается, берет с собой сумку и торопится на остановку.
С каждым шагом волнение охватывает ее все больше. Она отмахивается от шепота, настойчиво уверяющего, что она больше не нужна ей, что она сделает только хуже. Кажется, начала весны дожидаться уже не надо — сейчас, в этот момент Макс чувствует себя по-настоящему живой: взволнованной, пронизанной беспокойством, заботой, вцепившейся в цель сделать Хлою счастливой, находящей в этом для себя смысл, заставляющий сейчас как можно скорее добраться до поликлиники, пересечь одинаково светлые коридоры, остановиться перед нужной палатой, снимая впопыхах с себя пальто. Еще секунда — и Макс открывает дверь, перешагивает порог и сразу поворачивает голову, всматривается в прикованную к постели фигуру.
— Хлоя, — срывается с губ негромко, с тревогой. Макс думала, что ей стало лучше, но на деле она, кажется, выглядит еще хуже, чем в первый день пробуждения. Она приближается к ней, и пальто, как обычно, отправляется на спинку стула — Макс даже не смотрит, не отрывает взгляда от девушки. Джойс рассказывала, как долго она не могла успокоиться — а затем вдруг стала безразличной абсолютно ко всему, и ни она, ни кто-либо еще не мог вырвать ее из этого оцепенения. Макс думает, что знает, что помогло бы — жажда отомстить и револьвер в руках, но ведь убийцы уже пойманы и оружия никакого в руках нет, и все это было так давно и ею упущено, ею, тогда едва спасенной врачами после пулевого ранения. Макс присаживается на край постели, аккуратно касается чужой руки, все такой же бледной, слабой — напоминание то ли девушке, то ли себе самой, что ощущения до сих поры реальны, что они обе по-прежнему живы. — Ты совсем ослабла, — подмечает очевидное вслух, и с языка едва не срывается: «увядаешь». Джефферсон бы оценил это по достоинству, и она цепенеет, едва, несомненно, не ее мысль мелькает в сознании.
— Ты здесь, ты жива, — в ее голове стоит смех: она убеждает в этом ее или себя? Градация нейтральных цветов — Хлое сейчас бы больше подходила серость, строгий баланс между жизнью и смертью, неуклонно переходящая, приобретающая оттенок все темнее и темнее, пока окончательно не растворится, не откажется от-- Ох, разве это не напоминает тебя, Макс, не считая, что ты этого старательно не показываешь? — И Джойс, и Дэвид так рады, что ты очнулась. Ты нужна им, — ты нужна мне, да, Колфилд? А нужна ли ты ей теперь? И Макс замолкает, вглядывается в чужое лицо с едва осязаемой, как уже въевшаяся в весь ее образ грусть, тревогой.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-08 01:56:12)
Дни тянутся мучительно медленно один за одним, когда ты занят лишь самобичеванием каждое мгновение своей пустой жизни. Хлоя думает о том, как не справедливо, что Рэйчел теперь мертва, что так долго она была зарыта в сраном мешке посреди свалки, когда сама Прайс выжила. Может, это именно Эмбер была той, кому стоило жить? Ее жизнь, определенно, значила куда больше, но судьба и здесь поглумилась так жестоко. Вот только сделанного уже не воротишь. Не вернешь Рэйчел. Не вернешь отца. Зато Макс вернулась. Наверно. Мысли об этом заставляли Хлою ненадолго "оживать", пристально вперив взгляд в дверь, будто по ее велению та раскроется впуская внутрь Колфилд. Но дни шли и ничего не происходило. Как глупо было даже надеяться. В такие моменты Прайс раздраженно сжимала ладони в кулаки и переводила взгляд в потолок, гипнотизируя его до момента прихода полнейшей апатии. Будто снова впадала в кому, оставаясь при этом в сознании.
Дни тянулись очень долго.
Пока Хлоя не потеряла им счет окончательно.
Говорят, прошла лишь неделя с тех пор, как она очнулась. По мнению Прайс - прошла целая вечность. И именно спустя такую вечность Макс все же появляется на пороге ее палаты, когда Хлоя уже не ждет абсолютно. Пусть это и не долгие пять лет, как в прошлый раз, но в понимании Прайс это целая вечность. Макс нужна была ей так сильно, но ее не было. А теперь это не имеет значения.
Макс зовет ее по имени, отчего пульс мгновенно учащается помимо воли. Хлоя ненавидит себя за это, но не может сделать ничего с тем, что в самом деле рада видеть подругу. Сколько бы это не отрицала. Но внешне она никак не реагирует, будто успела забыть, как это делается, хотя внутри все разрывается от ликования.
Ты пришла. Пришла! Ты не бросила меня снова.
Холодное прикосновение к руке все же заставляет ее повернуться в сторону гостьи. Ее лицо - безразличная, осунувшаяся маска - и с этим, пожалуй, она ничего не может сделать. Прости, Макс, что приходится видеть меня такой. Много мыслей в голове, но выдавить из себя хоть слово кажется непостижимой задачей. Так что она лишь сжимает руку девушки в ответ, чувствуя себя еще более больной, чем когда-либо. Ее тело страдает, но душа мучается во сто крат сильнее. Как бы Хлоя хотела избавиться от этого чувства. Избавить себя и окружающих от мук. И Макс будто читает ее мысли, напоминая о том, что что она все еще жива. Так ли это?
- Но не тебе, верно? - едкое замечание, срывающееся с губ, хороший знак. Наверно. По крайней мере, это единственные ее слова за, кажется, прошедшие трое суток. Она не хотела начинать разговор с Макс с такой ноты, но замечание подруги задевает сильнее, чем ее отсутствие вовсе. Прайс успевает подумать, что лучше бы девушка не приходила вовсе, но быстро отметает эту мысль. Делает усилие над собой, выдавая сдавленное "Прости", будто ребенок, которого отдернула мать за невежество, и прикрывает глаза, в уголках которых тут же собираются непрошеные слезы.
- Ты знала про Рэйчел? Я имею ввиду, про нас с ней? Кто-то должен был тебе рассказать, наверно, - неуверенно начинает, не смея разомкнуть век, чтобы снова взглянуть Макс в глаза. Говорить про Эмбер безумно больно, но копить эту боль в себе еще хуже. Хлоя почти чувствует облегчение, освобождая себя от оков удушающего отчаяния слово за словом. Странно, почему она не могла сделать этого раньше. Почему не могла поговорить с Джойс, которая каждый день спрашивала ее об этом. Которая знала Рэйчел лично. Почему предпочла заговорить с человеком из разных с Рэйчел вселенных, которые теперь уже никогда не пересекутся. Мимолетная мысль о том, как здорово было бы познакомить этих двоих, умирает также быстро, как и появляется, погребенная другой проблемой. Более насущной. Уничтожающей итак сильно пошатнувшееся равновесие ее души.
- Они сказали, что я не смогу ходить. Вероятно, это временно, мне предстоит реабилитация, но кто знает? - надежду на лучшее Хлоя давно потеряла, так что совсем не станет шоком, если она окажется еще и прикованной навсегда к креслу калекой. Прайс вновь открывает глаза, тут же натыкаясь на взгляд Макс, надеясь найти в этом взгляде давно потерянную надежду. Может, Колфилд сможет стать той, кто будет верить за них двоих? Может, когда-нибудь и Хлоя сможет перенять эту уверенность? А, может, Макс просто отвернется от нее и правильно сделает. Синеволосая даже упрекать ее за это не станет. Не стала бы, не будь она просто испорченным ребенком.
- Перед тем, как выстрелить, он сказал, что по мне даже никто скучать не будет, когда я сдохну, - снова переводит взгляд на потолок, даже не пытаясь скрыть стекающие тонкими струйками по щекам слезы. Она много раз мысленно возвращалась в тот день, практически самое яркое воспоминание последних дней в сознании. Окрашенное багрово-красным, окутанное в ненависти. Нейтана и ее собственной. Могла ли она что-то изменить тогда? А стала бы? Кто знает. Хлоя не может избавиться от чувства, что ей стоило умереть тогда, - самое паршивое, что я была уверенна, что умру тогда. И прекрасно осознавала, что он прав. Даже Джойс пережила бы это. Может, со временем, даже почувствовала облегчение. Они здесь ради меня, но правда в том, что я никому не нужна. А теперь и подавно, - на языка чувствуется явственная горечь, от собственных слов противно. Или от осознания их правдивости? Хлоя так привыкла быть жертвой, что даже забыла каково это - быть счастливой. Хоть чуточку. А была ли когда? Определенно, да. Вот только это чувство совершенно выветрилось из памяти, уступая место отчаянной, всепоглощающей злобе на мир, людей, населяющих планету, на саму судьбу, которая лишила ее всего, не оставив ничего взамен.
- Посмотри на меня, Макс, - она снова переводит взгляд на подругу, вцепляясь свободной от ладони Колфилд рукой чуть выше локтя девушки, сжимая, пытаясь привлечь внимание к своей боли. Вот только, кажется, Макс итак поглощена ей и своей собственной чуть больше, чем полностью, и в этом нет абсолютно никакой нужды, - чего я добилась в этой жизни? Проебала ее полностью. Вылетела из Академии, подсела на наркотики, погрязла в долгах. Я абсолютно нихуя хорошего в этой жизни не сделала. Бесполезная и жалкая. Я только усложняю чью-то жизнь и, блядь, теперь буду усложнять лишь больше, - странно, но с появлением Макс Хлоя сразу же почувствовала себя немного более живой и это не то, чему стоило бы радоваться. Приятный вакуум забвения, в который Прайс заключила себя добровольно, по крайней мере защищал. Отгораживал от того, чтобы утонуть в жалости к себе. Даже за это Хлоя себя ненавидела - вокруг столько дерьма, убийство Рэйчел, маньяк-учитель, издевающийся над другими невинными девушками - а она способна только лежать здесь и жалеть себя-любимую, будто мир клином на ней сошелся. Будто кому-то есть до нее дело. Или, может, причина как раз в том, что больше и пожалеть некому?
Хлоя приподнимается, еще крепче вцепляется в Макс, возможно даже причиняя ей боль, но она чертовски сильно хотела сделать это сама. В конце концов принимает сидячее положение и пытается отдышаться, выровнять сбившееся дыхание. Кажется, за целую неделю и четыре месяца без движения, это первое усилие физического характера, которое она над собой делает. Да и то без Макс у нее бы ничего не вышло. Жалкая и сломанная. Ей бы стоило прогнать Колфилд, а не вываливать на ту свои проблемы, вызывая чувство жалости и пытаясь с его помощью привязать подругу к себе. Как бы Макс не поступила с ней в прошлом, она была хорошим человеком. Она заслуживала куда большего. Хлоя хотела бы попытаться донести эту мысль до нее, но.. что она могла без Макс? Как сможет жить без нее теперь?
- Слышала, ты настоящий супергерой, ловко вывела на чистую воду этого Джефферсона, отчим рассказывал об этом едва ли не взахлеб, - кажется. Это было словно в прошлой жизни, потому что все, о чем Прайс могла думать после - о столь несправедливой смерти Рэйчел, - капитан гордится своей отважной подругой-пираткой, - неловкая попытка перевести тему в некое подобие позитивного русла. Хорошая попытка, Прайс. Может тебе даже удастся убедить Макс, что ты ей не нужна и стоит жить своей жизнью дальше, оставив Прайс позади как давно пройденный этап. Зря она пришла. Хлое почти удалось смириться, что на Колфилд рассчитывать не стоит, а теперь все так усложнилось.
[STA]everyone leaves[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8557596.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Разве это не тот миг отчаяния, о котором рассуждал Джефферсон? Не та безвыходность, которую она видела в глазах Кейт? Слишком отчетливо бросается в глаза шрам на руке — они не говорили об этом, но Макс и без того понимала, что это означает и чем могло бы закончиться. Разве не Рейчел однажды вытащила Хлою из подобного состояния, поддержала, показала, что еще есть смысл держаться, жить дальше? И разве не она сейчас причина того, что Прайс снова на грани? Макс всматривается в безразличную, опустошенную оболочку, и можно было бы усомниться, реагирует ли она на происходящее вообще, если бы не глаза, в которых Макс видит то ли ее, то ли свою боль: не разделенную с кем-либо, но слишком тяжелую, чтобы выдержать ее груз в одиночку. Она не успевает возразить ее отрицанию — Хлоя уже извиняется, и Макс лишь неопределенно, легко поводит плечами. Затем слабо кивает, не уточняя, что она сама рассказала ей все о Рейчел.
Ты говорила, что любишь ее.[AVA]http://s3.uploads.ru/FG38H.jpg[/AVA]
Ты обвиняла ее, что она предала и оставила тебя.[SGN][/SGN]
Ты плакала, когда нашла ее тело.[STA]not to disappear[/STA]
Как она может быть мертва? Кто может так поступить?
А кто может позволить этому произойти? О, здесь сразу понятно, кто. Ты ведь могла ее спасти, разве нет? У тебя есть чертова способность жонглировать временем, Колфилд, ты могла бы что-то, да выдумать, вернуться в тот злосчастный апрель, приехать сюда из Сиэтла и предупредить, не позволить ей никуда пойти. Ты могла бы сдать Джефферсона еще раньше — сколько уже времени этот психопат преподавал в Академии? Ох, сколько всего ты могла сделать, но не сделала ни-че-го. Почему? Неужели настолько боишься, что Хлоя про тебя забудет, если Рейчел вернется? Если ее ангел, умерший от передозировки и закопанный в мусорном мешке на свалке, окажется живым и здоровым?
— Я много слышала о ней... Порой думала, что хотела бы с ней познакомиться. Вы были с ней близки, — это не вопрос — очевидное утверждение. Их небольшое убежище на свалке, неподалеку от места, где они позже нашли ее останки, их фотографии, диски, слова Хлои о том, как она хотела бы, чтобы Эмбер была в этот момент здесь, как они с Макс похожи и что они бы втроем могли классно провести время — все это она видела, слышала, теперь хранила воспоминаниями в голове, как до сих пор тревожили ее разум образы ее останков, трупного запаха, фотографий, где она лежит в проявочной, парализованная наркотическим действием. Хлоя плачет, и Макс поднимает руку, со всей осторожностью касается ее лица, стирает пальцами дорожки слез.
— Конечно же, это временно, — Макс реагирует слишком быстро, слишком болезненно — не может быть, чтобы здесь произошло тоже самое, чтобы она навсегда оказалась в инвалидной коляске. — Ты обязательно встанешь на ноги, просто... просто нужно время — только не опускай руки, — и в голове бьется мысль, какой иронией, каким злорадством судьбы над ней будет, если Хлоя не оправится от ранения до конца, не сможет больше ходить и останется обузой для своей семьи, и в этот момент Макс действительно сомневается, что сможет такое выдержать. Очередная реальность, где она старается сделать Хлою счастливой, но делает только хуже. Очередной ее неправильный выбор. Макс не сразу осознает, что плачет — неотрывно следит за Хлоей, не замечая, как по щекам катятся слезы. Ей становится по-настоящему страшно.
— Нет, не говори так, не смей, — она поневоле подается корпусом вперед, смотрит в упор в чужие глаза: с горечью, смесью вины и боли, но без того отчаяния, с которой смотрит на нее сейчас Хлоя. И крепко держит ее, когда та цепляется за ее руку, позволяя выпрямиться, впервые после недели, проведенной в сознании. Боль от чужой хватки словно еще одно напоминание, что Макс до сих пор жива, и она не пытается отстраниться — теперь они совсем близко, и она отчетливо слышит чужое дыхание, сбившееся, тяжелое. — У тебя есть столько шансов все исправить, господи, Хлоя, разве ты не понимаешь, насколько твоя жизнь ценна, насколько ты нужна своей семье, насколько нужна мне? — свободной рукой она делает неопределенный жест, будто взмахом ладони хочет охватить помещение, показать всю бесценность момента, бесценность самой Прайс. — Ты выжила, несмотря ни на что, и я счастлива, что могу сейчас с тобой говорить, — она кладет руку ей плечо, смотрит твердо, решительно, мысленно говоря другой себе хоть на минуту закрыть свой рот.
— Я не герой, — ее голос слишком серьезен, ломок. Эгоистка, использовавшая свою силу, чтобы расположить к себе? Убийца, едва не пожертвовавшая сотнями жизнями ради одной? Предательница, позволившая подруге пойти на убой? Кто угодно, но не герой. — Главное то, что правда была раскрыта и виноватые понесли наказание, и Рейчел... — та, которая была так дорога Хлое, та, которую она любила — будет ли она относится к тебе так, Колфилд? Будешь неудачной, но хоть какой-то заменой Рейчел? — Она была отомщена, — не лучшее утешение, но факт оставался фактом: тело девушки было найдено, преступники пойманы, и жизнь вновь идет своим чередом. — Мне так жаль, Хлоя, мне очень жаль... — переходит на шепот, сдерживая очередное «я могла все исправить». Не исправила. Подсаживается к девушке ближе и осторожно, словно боясь, что та сейчас оттолкнет, обнимает ее, сжимает пальцами выпирающие лопатки. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, когда она в последний раз была так близка к Хлое. — Но ты, ты жива, и черта с два я потеряю тебя еще раз, слышишь? И разве хотела бы Рейчел, чтобы ты исчезла? — тихо говорит на ухо и закрывает глаза, чувствуя родное, почти забытое тепло, стук еще одного сердца наперебой с ее собственным.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-08 18:18:22)
Чем больше времени с Макс проходит, тем более живой чувствует себя Хлоя. И не знает, радоваться этому или наоборот. Когда человек смиряется с чем-то, принимает свою судьбу, вытащить его обратно со дна кажется непосильной задачей. Но Макс принимает вызов с таким рвением, что в самом деле зарождает в Прайс надежду. Как она того жаждала и боялась одновременно.
Секунды тянутся очень медленно, хотя Хлое бы хотелось застрять в этом моменте на целую вечность. Только она, Макс и... Рэйчел? Ее дух словно неосязаемо витал в воздухе, оседая то тут, то там при каждом упоминании ныне почившей девушки. Впервые за несколько дней Прайс чувствует, что действительно сможет отпустить. Пусть не сразу, но до этого момента казалось, что новость о смерти Эмбер унесет в могилу и ее. Но надежда уже теплится внутри, слабый огонек, который может потухнуть от даже легкого порыва ветра, но если суметь сохранить его, он разгорится в настоящий пожар, который поглотит не только Хлою, но и всех, кто ее окружает. На самом деле, это не плохо. Это дарит возможность на лучшую жизнь, которой до сих пор Прайс была лишена.
- Она была моим ангелом, - говорить о Рэйчел вслух еще тяжелее, чем вариться заживо в котле мыслей о ней. Может поэтому ей так сильно хочется перевести тему сейчас? Идея выговориться кажется весьма сомнительной, - она спасла меня, когда отца не стало, а ты уехала. А я ее спасти не смогла. Знаю, глупо винить себя за это, но я чувствую себя должницей. Очередной долг, который уже никогда не отплатить, - Хлоя поддается девушке навстречу, стремясь прильнуть к Макс всем телом, но все равно сохраняет дистанцию. Казалось бы, ничтожно маленькую, но и в ней Прайс видит барьер. Который выстроила сама и через который Колфилд не решает пробиться напролом. Сколько еще они будут бегать друг от друга? Сколько еще боли придется принести итак израненным сердцам, чтобы, наконец, понять, что им суждено быть вместе? Или Макс понимает это и только Хлоя до сих пор отчаянно сопротивляется столь простой мысли?
Хлоя усмехается, растягивая губы в какой-то болезненной недоулыбке. Щеки все еще горят, помня легкие прикосновения пальцев Макс, стирающей с них слезы. Она видит, что Колфилд плачет тоже, но сама прикоснуться не решается. Тем более, что все ее силы уходят на поддержание тела в сидячем положении. Похоже, врачи нисколько не преувеличивали - дело плохо. Вот бы Прайс так же легко поверить, что она обязательно поправится, как это делает Макс. Вот бы ей стать хоть чуточку такой, какой Колфилд ее описывает. Вот бы она была всегда рядом.
Но Хлоя не верит.
Слишком боится разувериться вновь.
Мысли разбегаются, рисуя в воображении море радужных перспектив, которые пророчит ей Колфилд. Но Хлоя тут же прогоняет из головы настойчивые образы, слишком позитивные, чтобы быть реальными, для убедительности едва заметно качает головой. Прикусывает губу и молчит. Почему-то не решается разрушить разом надежды Макс, перечеркнуть слова, которые, наверняка, даются девушке с трудом, веским "нет". Для Хлои все кончено, но Колфилд совсем не обязательно идти ко дну вместе с ней. Почему же глупая-глупая Макс этого не понимает.
- Нет, - все же срывается отчаянно с губ, пока Прайс обессиленно падает в объятия подруги. Расслабляется, наваливаясь на Макс все телом, едва не заставляя рухнуть спиной на кровать вместе с ней. Освобождает обе руки и сжимает так крепко, будто пытаясь одним объятием наверстать пять лет разлуки, - не приплетай сюда Рэйчел, прошу, Макс, я... - голос Хлои сам собой срывается, переходя в очередной всхлип. Казалось бы, она уже давно выплакала все слезы и, действительно, ее глаза сухие не смотря на крайнюю степени отчаяния. Упирается лбом в изгиб шеи девушки, вдыхая ни с чем несравнимый запах самой Макс. Как же сильно она скучала. Как безумно сильно.
- Я так сильно скучала. Я верила, что однажды ты вернешься, вернешься ко мне, но... - Прайс делает еще один глубокий вдох, сжимая в кулаки футболку на спине Колфилд, и отстраняется, чтобы видеть ее лицо. Посмотреть ей в глаза, чтобы увидеть ее истинные эмоции. Неужели она значила для нее так мало? Да уж, думать, что она не просто дорога Макс как друг, но и что та испытывает к ней какие-то романтические чувства было крайней самонадеянно. Хлоя просто привыкла видеть то, что хочет видеть, даже если действительности это вовсе не отображает. А этого ли она хочет? - я знаю, что ты вернулась не ради меня. До того злосчастного понедельника ты уже месяц как вернулась в Аркадия Бэй, чтобы учиться в Блэквелле. Я не дурочка, Макс, чтобы не сопоставить дважды два. Когда ты собиралась сказать мне? Знаешь, я думаю, если бы Прескотт не подстрелил меня, то.. - Хлоя свою мысль не заканчивает, да и нужды в этом нет. Прайс уверена, что они обе прекрасно понимают, что именно она хотела сказать. Но синеволосая также думает, что нет смысла оставлять недомолвки между ними, чтобы у Макс не было шанса сделать вид, будто она понятия не имеет, о чем толкует Прайс.
- Мы бы не увиделись вновь. Не по твоей инициативе. Я больше не могу жить во лжи. Не могу жить в иллюзии нужности. Оставь меня и живи дальше. Поверь, я не тот человек, с которым бы ты хотела связать свою жизнь, - но хуже всего то, что ты сама это прекрасно понимаешь. И всегда понимала. Хлоя проводит ладонью по спине подруги, наслаждаясь столь долгожданной близостью, пытаясь впитать в себя эти воспоминания и сохранить в памяти еще на года. Ведь последний раз Макс была в ее руках вот так очень давно. И, кто знает, выпадет ли ей еще когда возможность быть к Колфилд так близко. Она думает о том, что даже в Рэйчел не смогла найти утешение и особенно противна эта мысль сейчас, когда она знает, что та мертва. Эмбер хоть и спасла ее, но до конца своих дней так и не смогла заменить Макс, восполнить в полной мере ее отсутствие. Заполнить зияющую рану в груди так, чтобы от нее и следа не осталось.
Я так сильно любила тебя, Макс. И всегда буду любить.
[STA]everyone leaves[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8557596.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Тепло, свет просторной палаты, защищенной от ветра и холода, не сравнятся с хлестким дождем и надвигающимся на горизонте торнадо, когда они обе, почти бессильные хоть что-то исправить, стояли на открытом утесе, но Макс сжимает Хлою в объятиях так крепко, будто вот-вот вновь выберет ее потерять, оставить одну, — и чувствует, что ее хватка такая же сильная, замирает, переживая одновременно что теперешний момент воссоединения, что прошедший и в этой реальности никогда не бывший — потери. Она едва не падает назад, на спину, но упирается ладонью в матрас, заставляет себя выпрямиться — вновь заключает ее в объятия. Сердце бьется о ребра гулко и часто — так ему тесно и тяжело, и Макс ощущает всем естеством, насколько все это время ей было необходимо, вплоть до категории «жизненно», почувствовать прикосновение чужих — ее — рук. Хлоя вновь отрицает, не соглашается с ее словами, вновь Макс слышит, как ломаются, прерываются ее слова на всхлипе, чувствует на шее ее теплое, прерывистое дыхание. Макс больше ни о чем не думает — осознает вдруг ясно, остро, насколько же ей хочется остановить, заморозить этот момент, растянуть его на добрую вечность как минимум.
— Если не хочешь жить во лжи, — голос ее, утративший нервозную ломкость, обретший твердую уверенность в произносимых словах, и она сама, смотрящая прямо в чужие глаза, сейчас сочетание непривычной для былой Макс стойкости, затаенной, несдержанной нежности, — то не лги себе в первую очередь. Ты не хочешь, чтобы я уходила, — внутренний голос затыкается окончательно, и, вдохновленная маленькой победой над собственной шизофренией, Макс продолжает, не давая девушке шанса прервать ее речь. — И я не хочу уходить. Я не оставлю тебя, Хлоя. Я ждала каждый чертов день, когда ты очнешься, не затем, чтобы в итоге уйти, — объятия ее по-прежнему осторожны, словно она держит нечто хрупкое, нечто бесценное, но сквозь заботу, которую она все не может утихомирить, хоть немного скрыть, проскальзывают стальные ноты не злобы, но мрачной решимости. — Не хочешь быть в иллюзии? Тогда соберись и прекрати быть жертвой, жизнь идет дальше, Хлоя, какое бы дерьмо ни случалось, — ей бы стоило точно так же обратиться к себе, перестать обвинять себя во всем произошедшем, но об этом Макс сейчас не думает.
Забыться или идти дальше? Этот вопрос мучает ее каждое сновидение — этот вопрос стал перед Хлоей. Макс чувствует, знает, что если ничего не сделает, если оставит ее, то Прайс сделает выбор не в пользу на самом деле необходимого. Если она так стремится умереть, зачем ты так за нее цепляешься? Что, если изначально не стоило ломать временной ход, чтобы ей помочь, а, Колфилд? Макс вспоминает те дни, когда им было вдвоем весело и хорошо, и прежняя бесконечная нежность оседает в синеве глаз. Если ей так хочется опустить руки, уйти, то ты ее не остановишь, спустя месяц-другой, спустя год или два, но твоя драгоценная панк-подружка подохнет, и ты не сможешь ее вернуть. Она чувствует, как чужая ладонь скользит по ее спине, и мурашки змеей проходят вдоль позвонков. Макс не хочет, не может ее оставить, и решительность ее теперь слишком сильна даже для той покореженной, прогнившей части, служащей напоминанием о совершенных ошибках. До этого дня Макс не могла с уверенностью, окончательно выбрать: покоя ее в итоге лишали, а жизнь была слишком болезненная, мучительная, чтобы всей силой за нее цепляться — но, кажется, в этот момент она дает финальный ответ не только себе, но и Хлое.
— «Посмотри на меня, Макс»? Я смотрела на тебя четыре месяца, смотрю сейчас, и ты выглядишь еще хуже, чем когда была в коме, — ее пронзительный взгляд наполняется в миг тревогой, когда скользит по исхудавшему лицу, торчащим ключицам. — Можешь сейчас злиться сколько угодно — я и то буду рада, что увижу прежнюю Хлою, — делает глубокий вдох, на мгновение прикрывает глаза. Когда она вновь поднимает на девушку взгляд, тяжесть его притупляется усталой, измученной теплотой, с которой Макс может смотреть только на Прайс. Я хочу, чтобы ты была счастлива — вот и все, неужели вселенная не может позволить мне этого сделать? — Я связала свою жизнь с твоей уже очень давно, — десятки, сотни альтернатив назад, — и одной твоей драмой «оставь меня» эту связь не разорвать, — сжимает пальцами ребра, обнимает крепче — жест упрямства, решимости противостоять что своим, что чужим сомнениям. — Мне не нужно напоминать каждый раз о том, как я поступила — я все помню, — все — и даже больше, чем ты думаешь, чем ты сама знаешь, — и я хочу все исправить, — я люблю тебя. — Я хочу быть рядом, — люблю, черт подери. — Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, — разве я могу тебя оставить? — чтобы ты шла дальше, — подается корпусом вперед, едва не сталкиваясь лбами, шепчет тихо, не опуская взгляда. — Если ты сейчас снова начнешь отрицать все или топить себя в жалости, я всыплю тебе по полной программе и ты проведешь лишний месяц в постели, я клянусь, Прайс, ты слышишь меня?
Во что бы то ни стало, сколько бы раз ни пришлось падать, впадать в отчаяние, вновь подниматься — она будет жить, идти дальше, и она не позволит Хлое от нее отставать.
[AVA]http://s3.uploads.ru/FG38H.jpg[/AVA][STA]not to disappear[/STA][SGN][/SGN]
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-09 02:51:27)
Странно, что есть люди, которые спустя долгие годы разлуки занимают столь значительное место в твоем сердце. Оглядываясь назад, Хлоя могла бы заметить, что так или иначе все эти пять лет Макс все равно существовала в ее жизни. В постоянных собственных упоминаниях, Джойс, их общих знакомых. Больше всего про Колфилд говорила, конечно, сама синеволосая, пусть и никогда не признается в этом даже самой себе. По крайней мере, вслух не признает, но с собой-то можно побыть честной? С замиранием сердца Прайс думает о том, что же успела ее мать растрепать Макс о произошедшем за время ее отсутствия в Аркадии Бэй. Рассказать, на самом деле, было что. Хлоя слишком сильно изменилась за эти пять лет, чтобы это могло остаться незамеченным. Конечно, самой Колфилд, наверняка, было доступно не так много информации - все таки большая часть их "общения" все это время состояла из созерцания Макс безмятежной мордашки подруги, которая никак не могла прийти в сознание. Да и как-то сомнительно, чтобы Макс начала расспрашивать всех и каждого о том, что представляла из себя Хлоя Прайс дня сегодняшнего. Оно и к лучшему - ученики Блэквелла, из которого Хлоя с треской вылетела, могли ей всякой чуши на уши навешать, а Колфилд бы проглотила и не подавилась даже. Значит, из доступных и более-менее достоверных источников оставались только Джойс и.. отчим. Но едва ли Дэвид стал бы ставить под угрозу воцарившийся между ними хрупкий мир и распускать язык. А вот Джойс.. невольно Хлоя краснеет, вжимаясь в тело Колфилд еще сильнее, при мысли, что ее сердобольная мать могла наплести. Да уж, валяться в отключке без возможности контролировать ситуацию - то еще удовольствие, да еще и кучу проблем доставляет. Но Макс была так уверена в ней, что Прайс не могла не задаваться вопросом, что именно она знает? А Макс, несмотря на обещание, делиться с ней ничем конкретным не торопилась.
- Конечно, я не хочу, чтобы ты уходила. Блядь, Макс, ты даже не представляешь, сколько значишь для меня, - Хлоя едва перебарывает желание отвести взгляд, любым способом избежать прямого взгляда Колфилд, чтобы смочь высказать все, что было на душе. Но нужно ли это Макс? А ей самой? Ее целью было подтолкнуть подругу к расставанию, а вместо этого она ей тут чувства открывать вздумала. Логике и Хлое Прайс явно не по пути, - и это не изменится, исчезни ты еще хоть на десяток лет.
Хлою начинает трясти от избытка переполняющих эмоций. Она бы была и рада не демонстрировать свою слабость перед Колфилд, но уже не раз облажалась. Расклеилась из-за смерти Рэйчел (хотя кто рискнет ее эти попрекнуть?), устроила еще одну истерику, а под конец и вовсе включила королеву драмы на полную катушку. Тьфу, от самой себя противно. Вот только Прайс на самом деле всегда была такой, как бы не пыталась внешне отгораживаться. За всей этой мишурой из панковских шмоток, синих волос и извечного сарказма скрывалась все та же Хлоя, которая умела радоваться жизни, веселиться на полную катушку и любить жизнь. Другой вопрос, что теперь не так просто докопаться до сути, до истинного естества девушки, как бы этого не хотелось. В прочем, никто особо и не пытался, а кто пробовал - это попытки давно оставил в прошлом. А все потому, что теперешнюю Прайс можно было охарактеризовать одним емким словом - невыносимая.
- Ты права, мы связаны, но это вовсе не значит, что никто и ничто, например мы сами, не сможет разорвать эту связь, - Хлоя находит в себе силы удерживать прямой взгляд подруги, но в какой-то момент просто не может побороть желание отстраниться. Близость Макс становится все более смущающей и обескураживающей и в совокупности с напористой решимостью девушки просто лишает Прайс воли, - ты же совсем меня не знаешь! Прошло пять лет Макс, я совсем не та, какой была раньше, - произносит она с каким-то отчаянием, подаваясь назад, но Макс держит крепко, не отпускает и, вопреки намерениям самой Хлои, прижимается еще ближе. Они так близко, что могут делиться дыханием друг с другом, которое от этого лишь больше сбивается. В голове Прайс проноситься шальная мысль, что в сопливой мелодраме главным героям в такой момент положено поцеловаться. Именно тогда, когда оба осознают, что уже не расстанутся. Но Макс угрожает выбить всю дурь из бошки Прайс, при чем в прямом смысле, и момент кажется упущенным. В прочем, был ли этот момент на самом деле? С какой вообще стати им целоваться, если они просто.. ? В прочем, черт разберет, кем они были друг другу. Как же хорошо было в детстве, все так просто и однозначно, а теперь Хлоя и не знает, что и думать. А в голове так некстати всплывает момент из прошлого их разговора и Макс, которая не слишком то уверенно отрицает свои не совсем дружеские чувства к Прайс. Блядь. Слишком быстро, слишком много всего. Как вообще случилось, что Макс едва вернулась, что это только вторая их встреча спустя года, а Прайс уже не смыслит без девушки своего существования? Тем более после того, что она узнала про Рэйчел, остаться одной кажется равносильным смерти. Или не просто одной, а без Макс?
- Черт с тобой, надеюсь, ты понимаешь, на что подписываешься, - конечно, этого Хлоя тоже никогда не признает, но она принимает позицию Макс. Ломается под тяжестью ее доводов, что, на самом деле было не так уж и сложно, учитывая что именно этого она так страстно желала. Прайс мягко отводит руки Макс от своего тела, откидываясь обратно на подушки. Хлоя стонет от облегчения, чувствуя как мышцы расслабляются. У нее совсем не было сил, что, в прочем, не удивительно, учитывая происходящее в последние дни, - я смертельно хочу жрать, кажется, уже как минимум трое суток ничего не ела, - на самом деле, Прайс совсем не кажется, но она не решается открывать Макс такие подробности. Больше никакой жалости, ни со стороны Хлои к себе, ни со стороны Макс. По крайней мере, на сегодня с нее точно достаточно.
[STA]everyone leaves[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8557596.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
26 апреля 2014 года.[STA]and you caused it[/STA]
[SGN][/SGN][AVA]http://s2.uploads.ru/fND2u.png[/AVA]
Время все же умеет залечивать раны, хоть и делает это небрежно: рвет швы и оставляет на память шрамы, — и с приходом весны Макс оживает, обретает подобие радости и спокойствия. Она не решила, дело ли в проснувшейся после зимы природе или в идущей на выздоровление Прайс, но чувствует, что с каждым днем становится легче. Во время почти ежедневных с ней встреч она и вовсе чувствует себя счастливой, улыбается от одной мысли, что Хлоя жива и сейчас с ней, и этого становится на время достаточно, чтобы не думать о по-прежнему мучающих ее кошмарах, беседах с самой собой — обо всем том грузе, который она по-прежнему несет в одиночку. Желание рассказать, поделиться невыносимым притупляется само собой, стоит Макс взглянуть на Прайс: страх сделать ей больно, разрушить восстановившуюся их дружбу перевешивает все остальное. Каково ей будет жить с пониманием, что Макс решила пожертвовать ей? Что в момент, когда Прескотт нажал на курок, ее лучшая подруга забилась в угол, рыдая, не вмешиваясь в происходящее?
И Макс решает молчать.
Она всерьез опасалась за Хлою, когда время приблизилось к годовщине пропажи Рейчел — двадцать второго апреля она пропала и была найдена лишь в октябре, — но, к счастью, день этот прошел относительно нормально — как вообще может нормально проходить день с мыслью, что ровно год назад твоя подруга умерла от передозировки и была закопана на городской свалке. Макс тогда прогуляла учебу, чтобы провести как можно дольше времени с Прайс. Оценки ее, к слову, вновь опустились до прежнего уровня — лишний свободный час теперь проводится в компании лучшей подруги, но никак не учебников. И Колфилд не особо об этом жалеет.
Апрельский день светлый, теплый, и Макс подставляет осунувшееся лицо лучам солнца. Она рада, что Хлоя идет на поправку, может выходить на прогулки и уже даже потихоньку ходить, хоть и по-прежнему передвигается с помощью инвалидной коляски — сейчас Колфилд лишь смутно осознает, сколько усилий ей понадобилось, чтобы заглушить внутреннюю истерику в момент их первой встречи на улице. С какой бы жалостью она не относилась к инвалидам, но после той пережитой временной петли, где Хлоя, измученная и ослабленная, смирившаяся со своей судьбой, просила прекратить ее страдания, от одного вида коляски Колфилд попросту передергивало — видеть Прайс вновь зависимой от нее, пусть и временно, кажется, каждый раз стоит ей очень больших нервов.
Это был твой выбор — принимай последствия, дорогая.
Сегодня они добрались до пляжа — благо, Аркадия Бэй не самый большой город, чтобы на это ушло много времени. Макс всматривается в горизонт пристально, будто что-то ища — например, признаки приближающегося торнадо, — но затем переводит взгляд на Хлою и слабо улыбается. Тон их взаимоотношений оставался по-прежнему неоднозначным: дружба, только восстановленная для Прайс спустя пять лет разлуки и четыре месяца комы, для Макс была куда более насыщеннее и значила гораздо больше, но ничего подобного в разговорах не поднималось. Как и насчет всего пережитого в другой временной петле, Колфилд решает, что пусть все идет своим чередом — она уже облажалась порядочное количество раз, пытаясь что-то исправить, чтобы желать вновь что-то предпринимать. Горизонт сегодня чист и светел, и Макс глубоко вдыхает насыщенный морской воздух.
Она окидывает побережье оценивающим взглядом, на рефлексе прикидывая, стоит ли с этого ракурса сделать снимок. В сумке покоится камера, но большую часть времени Колфилд таскает ее из привычки, больше формальности, чем реальной нужды — после пережитого в проявочной Джефферсона один лишь звук затвора заставлял ее нервничать, и на какое-то время она потеряла всякое удовольствие от любимого дела: каждый раз смотря сквозь видоискатель, она неизбежно возвращалась к тому испытанному ужасу и отставляла Полароид в сторону. Камера Уильяма ныне так и пылится на полке в комнате Прайс — в этой временной петле, разумеется, Хлоя не могла ее подарить Макс в честь прошедшего дня рождения. Она вновь смотрит на Хлою, и Макс поневоле думает, что с куда большей охотой запечатлела на снимке ее, а не тихие ныне, в отличие от злосчастного октября, воды.
— Я рада, что ты быстро идешь на поправку. Совсем скоро встанешь на ноги... — ей хочется спуститься вниз, разуться и почувствовать нагретый солнцем песок, пройтись по самой кромке воды, вспоминая, как приходила сюда в детстве с родителями, потом с Хлоей — отчаянно игнорируя уже иные образы, обстоятельства, которые в конечном счете их сюда привели перед надвигающимся торнадо. Кажется — да, точно, — тогда она ей говорила, что сделала столько всего, чтобы вернуть ее обратно — и что это сработало, что она справилась. Даже судьба не хочет их разлучать, да? Макс останавливается, поворачиваясь к подруге, чуть наклоняется — в кресле Хлоя все же ниже ее, — глядя с хитрым прищуром. — Но, знаешь, есть один плюс... — протянув руку, словно желая коснуться ее щеки, Макс в итоге щелкает девушку по носу, — пока ты не в состоянии меня догнать, я могу делать, что хочу, — проворковав и отступив на пару шагов, чтобы оказаться вне досягаемости, Макс упирается руками в бок, явно довольная таким раскладом, насмешливо косится на Прайс.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-12 01:01:38)
Время неумолимо и беспощадно, его ни за что не повернуть вспять и не заставить себе подчиняться. По крайней мере, это то, что знала Хлоя. Хотелось прожить каждую минуту как-то особенно, научиться, наконец, ценить то, что она уже имела. И теперь, кстати, ей действительно было что ценить. На самом деле, какие-нибудь маленькие приятные мелочи, которые заставляют человека любить жизнь, есть у всех, но не каждый способен их разглядеть. Не каждый умеет быть счастливым, предпочитая о гипотетическом счастье лишь грезить. Жизнь - лабиринт, и если тебе посчастливится найти правильный путь, ты получаешь свое право на лучшую долю. Прайс казалось, что она нашла свою дорогу, после долгих скитаний и кучи совершенных ошибок - Макс и была ее путеводной звездой. И Хлое оставалось лишь ставить на то, что это не путь в никуда. Что ей не придется свернуть вновь, потому что кто-то (даже если она сама) так захотел. Потому что кто-то навязал ей свою волю. Не смотря на то, как Прайс страшилась перемен в глубине души, отчаянно создавая иллюзию жажды изменить все, она твердо решила - то бы ни случилось, в этот раз она не отпустит Колфилд. Не позволит ей уйти. Только если это будет позицией самой Макс, ее обдуманным решением, а не необходимостью становится жертвой обстоятельств снова. Макс была всего-лишь человеком, но для Хлои она словно соломинка для утопающего - каждому из нас необходим человек-олицетворение чего-то большего (быть может, целого мира?), за которого необходимо держаться. Потому что держаться за кого-то всегда проще, чем пытаться поддерживать себя на плаву самостоятельно. Потому что верить в кого-то это совсем не то же, что верить в себя. Потому что жизнь - это черное и белое, и только кто-то другой способен привнести в нее краски. Макс была таким человеком и этого хватало для того, чтобы не задумываться постоянно, а была ли сама Хлоя таким человеком для Колфилд. А достаточно ли силы ее любви, чтобы сделать счастливыми их обоих? Прайс знала, что не умеет делиться, особенно чем-то дорогим, но рано или поздно ей придется сделать это с Макс. Позволить кому-то еще любить ее. Позволить ей полюбить кого-то другого. Или самой стать для нее всем.
И Хлоя всегда выбирала последнее.
Дни шли своим чередом, постепенно устанавливая собой размеренный темп, к которому волей-неволей привыкаешь. Который после становится рутиной. Хлоя не любила все обыденное, постоянное, повторяющееся раз за разом. Она всегда жаждала чего-то нового, безумного и на всю жизнь запоминающегося, но, скажем откровенно, когда ты в инвалидной коляске, список подобных развлечений резко ограничивался. Но Хлоя научилась не жаловаться. Сначала она страдала громко и во всеуслышание, чтобы каждый, кто решился подойти к ней ближе, чем на пятнадцать метров, осознавал, насколько ей все это осточертело. Бессмысленное валяние в койке день ото дня, а после выписки - ровно то же самое, только в другой дислокации. Заебись, ничего не скажешь. Зато Макс приходила навещать непутевую подругу почти каждый день, а когда она уходила, за дело брались с особым усердием Джойс и Дэвид, заставляя Прайс буквально утопать в заботе и внимании. Не смотря на то, что отчим к своей чести был более сдержан и скуп на эмоции, да и мать Хлои женщиной излишне сердобольной не была - синеволосую подобный расклад начинал искренне раздражать. Потому что когда ты годами кладешь на всю эту семейную идиллию, в такие моменты чувствуешь себя как минимум неудобно. А то и вовсе разорвать хочешь непутевых родственничков, возомнивших себя черт знает кем. А если еще характер Хлои брать в расчет, то и того хуже. Но Прайс менялась, по собственной ли воле, или воле Макс - не понятно. И, пусть и эту тайну Хлоя скорее унесет в могилу, чем позволит ей стать достоянием общественности, ей это нравилось. Ей нравилось, что ее внутренний яростный огонь "я всех ненавижу и хочу спалить дотла этот город" перерос в запал иного рода, к тому же, не менее сильный.
Ей нравилось проводить время с Макс, как в старые-добрые, и порой Хлоя позволяла себе просто забыть, что между ними пропасть глубиною в одно предательство и пять лет разлуки. Тем более после того, что Макс сделала для нее в день годовщины пропажи Рэйчел. Да и в сотне других дней со момента ее пробуждения. Если задуматься, Колфилд не делала ничего особенного, но она была рядом всегда, когда Хлоя нуждалась к ней, поддерживала морально и физически и, что самое главное, не позволяла почувствовать себя одной. Эмбер тоже когда-то сделала подобное для Прайс и Хлое не хотелось думать, что тем самым загнала себя в могилу. Синеволосая (точнее, все менее синеволосая) отгоняла от себя чувство вины за случившееся с Рэйчел, но все равно не могла не чувствовать ответственность, что не удержала, не надавила, не заставила признаться. Не уберегла в тот злосчастный вечер, отпустила, выпустила из виду и потеряла... как она знает теперь, уже навсегда. Позволила ли бы сама Эмбер случиться чему-то подобному с подругой? Кто знает. Соперник им достался явно не по зубам, тем более когда их двое и они оба конченные психи. И каждый день Хлоя просыпается с мыслью о том, что нужно перестать жалеть, нужно отпустить и жить дальше. Что она должна жить. Прайс не любит быть должницей, но этот долг она готова нести вечно.
- Не сказала бы, что это можно назвать быстро, - ворчливо произносит Хлоя в один из таких дней, когда они совершают прогулку на берегу океана. Свободно, красиво и романтично. Будь Прайс фотографом как Макс, она бы мечтала лишь о том, чтобы запечатлить этот момент в вечности. Но даже Колфилд, имея под рукой камеру, не спешила этого делать. Хлоя знала, что что-то не так, что тому была причина, но сколько бы она не спрашивала, Колфилд с темы отчаянно съезжала. И даже когда Прайс поддавалась влиянию взрывного характера и пыталась настойчивостью выудить интересующую ее информацию, эффект был примерно тем же - никаким. Оставалось только лелеять надежду, что настанет день, когда Макс сама ей все выложит. А пока наслаждайся жизнью, Прайс, и меньше страдай самокопанием. Повторяла она себе периодически, что так же периодически все же возымело эффект.
В какой-то момент они останавливаются, и фигурка Колфилд начинает раздражающе маячить перед глазами, а не сбоку, как обычно. Если спросите, почему Хлою это бесит, то причина до грустного банальна - она ненавидела смотреть на Макс снизу вверх, потому что прекрасно знала, что на самом деле девушка значительно уступает ей в росте. Но потом Макс делает немыслимое и дилема роста сама собой задвигается в дальний угол сознания, уступая место разгоревшейся за секунду ярости.
- Я УБЬЮ ТЕБЯ, КОЛФИЛД! - гневно вопит Хлоя, проворачивая колеса своего кресла, чтобы приблизиться к Макс. Но та все равно проворно уворачивается, не позволяя расстоянию между ними сократиться, что, в общем-то, не кажется чем-то удивительным, - ТАЩИ СЮДА СВОЮ ТОЩУЮ ЗАДНИЦУ НЕМЕДЛЕННО, ЧТОБЫ Я ИМЕЛА ВОЗМОЖНОСТЬ ОТ ДУШИ ЕЕ НАДРАТЬ! И Я НЕ ШУЧУ, ХИППИ, - кажется, праведный гнев Прайс лишь разгорается, потому что получить долгожданное возмездие не представляется возможным вообще никак! И это бесит жутко! Но, знаете, если чему Хлоя и научилась за время общения с Колфилд, так это что есть другие способы воздействия на девушку, помимо грубой физической силы. Которую серьезно Прайс бы все равно никогда не применила. Чего не скажешь о хитрости и провокации, в чем Хлое не было равных.. по крайней мере, в узком кругу ее знакомых.
- Спорим, это самый смелый поступок, который ты совершала за свою унылую задростскую жизнь? - Хлоя щурится злобно, но по мере того, как в ее голове зреет план, на губах расцветает ехидная улыбка, - тебе даже предкам рассказать будет нечего! Как на счет поцелуя? Поцелуй меня, Макс, и, возможно, это прибавит тебе десяток очков дерзости в моих глазах, - произносит Прайс под аккомпанемент собственного учащенно забившегося сердца. Конечно, Хлоя лишь задумала дерзко проучить задиру, но что, если Макс не струсит? Что, если за собственными мотивами скрывается нечто большее? Прайс отмахивается от этой мысли, прекрасно осознавая, что надолго в дальний ящик ее задвинуть уже не удастся при любом раскладе.
[STA]someone returns[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8625839.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Макс даже не нужно делать мысленный отсчет — Хлою разносит мгновенно, и она лишь смеется, нарочито расслабленно и легко отступая, делая широкие шаги, не позволяя разъяренной Прайс ее настичь. Учитывая, насколько коляска ограничивает скорость чужих передвижений, удается ей это легко, и Макс предпочитает не задумываться, насколько может оказаться злопамятной Хлоя и что она предпримет эдак через пару месяцев, когда уже будет на своих двоих.
— Да что-то как-то не охота, — отзывается на ее возмущенные вопли, щурясь от лучей солнца, в интонации выдерживая будничный тон, хоть и голос так и дрожит от смеха. Упирается ладонями в чуть согнутые колени, вновь становясь на одном уровне глаз с Прайс и снисходительно воркует, прекрасно осознавая, что, не будь Хлоя в коляске, Макс бы уже давно пришел капитальный-- — Кажется, у тебя появился новый стимул быстрее встать на ноги, — и, завершая картину «пробуждение древнего зла в душе хиппи», показывает ей язык.
Макс слишком хорошо знает подругу, чтобы думать, что она оставит это просто так, но она не может сдержать улыбки, глядя на нее, теперь отвечающую ей хитрым прищуром (переход из режима пороховой бочки в режим хитрожопой засранки, судя по всему, произошел успешно). И поневоле ловит себя на мысли, очевидном понимании, что только рядом с ней может так улыбаться, смеяться, чувствовать себя по-настоящему живой и не изъедать себя мрачными мыслями — по крайней мере, не постоянно, — и от этого еще больше наслаждается моментом, неповторимым, бесценным. Им обеим легче переносить ситуацию, если не грузить себя воспоминаниями, мыслями «а что было бы, если...», если отвлекаться на такие мелкие, пусть и мгновенно выводящие из себя Хлою вещи.
У них тоже может быть все хорошо.[STA]and you caused it[/STA]
[SGN][/SGN][AVA]http://s2.uploads.ru/fND2u.png[/AVA]
Она выпрямляется, засовывая руки в карманы джинс, выслушивает Хлою, уже собираясь вставить между ее словами свой, несомненно, остроумный комментарий по поводу провокаций со стороны Прайс, но когда смысл произнесенного доходит до Колфилд, она замирает, красноречиво уставившись на девушку, давая той сполна насладиться ее растерянностью. Ей стоит сказать что-нибудь — хотя бы невразумительное «чего?» — но она не может выдавить и слова. И только сама Макс осознает, что ошеломило ее совсем не то, что Хлое хватило «дерзости» о таком попросить. Она уже переживала это, она уже целовала ее — точно так же спонтанно, на спор, потом едва себя сдерживая, чтобы не засмеяться вслух от реакции Прайс, вмиг отскочившей и явно не ожидавшей, что ей хватит на это смелости.
Все это однажды было и стоит перед глазами Колфилд так, будто произошло только вчера, а не полгода назад и в другой временной петле. Так, будто и нынешняя Хлоя, сидящая перед ней в инвалидной коляске, должна помнить, что уже произносила подобные слова, уже была поймана врасплох, стоило Макс положить руки ей на плечи и подняться на носки, чтобы поцеловать. Колфилд моргает, заставляя себя отвлечься от воспоминаний и вернуться к настоящему, перебарывает в себе столь знакомое, но такое не нужное в этот момент чувство грусти, невозможности восстановить то, что было разрушено по ее же воле.
— «Возможно» прибавит? — наконец, интересуется с насмешкой, медленно приближаясь и наклоняясь (время повторных провокаций) к лицу Хлои. Она вновь совсем близко, и отступать ей уже будет некуда. Когда она ее обнимала в палате, чувствовала на шее ее дыхание, это ощущалось совсем иначе, не воспринималось в таком ключе — теперь же к ее решительности примешивается естественная нервозность, мурашки по коже то ли от ветра, то ли от мысли, что она делает — собирается сделать. Макс смотрит в чужие глаза и поневоле растягивает губы в нарочито наглой улыбке. — И только десятку? — понижает голос до шепота, чувствуя, как колотится сердце в груди, и Макс не успевает осознать момент, когда ситуация перестает быть шутливой — больше ни о чем не думая, упирается руками в подлокотники и подается вперед, сокращая и без того малое расстояние, касаясь чужих губ своими.
Как часто люди сначала делают что-то, а потом думают и жалеют о содеянном? Продумывают уйму вариантов того, как поступить было бы рациональнее, логичнее и выигрышнее. Жалеют и клянут собственную опрометчивость, чтобы после при случае поступить ровно так же? Хлоя, определенно, была из тех людей.
Она уже в миллионный раз прокляла свой болтливый язык и несдержанную натуру, слишком одержимую быть отмщенной даже когда дело касается столь невинной шалости. Но кого в итоге Прайс поставила в тупик? Себя или все же Макс? Даже не зная наверняка, какие действия предпримет Колфилд - поцелует или сведет все в шутку - Хлоя успела мысленно побледнеть, позелеть и едва не начала рвать на себе волосы. И дело было даже не в том, что она не хотела этого гипотетического поцелуя, а, скорее, боялась его. Боялась все испортить. Просрать в очередной раз все шансы, дарованные ей судьбой. Прайс была почти готова сама свести на нет брошенный вызов. Почти. Но так и не сделала этого.
- Очень вряд ли, но тебе все же стоит попытаться, - продолжает подначивать Хлоя, невольно напрягаясь, когда Макс наклоняется к ней. На самом деле, за время проведенное вместе после ее пробуждения, они часто оставались наедине. Обнимались и всячески взаимодействовали физически, но ни разу с поры их второй встречи Хлоя не задумывалась, что все эти невинные по своей сути жесты могут нести какой-то подтекст. Скрытый смысл, который можно распознать только на подсознательном уровне. Будто внутренний голос нашептывал, что пора действовать, но в какую сторону? С чего вдруг ей вообще задумывать об этом? В прочем, уже немного поздновато для подобных размышлений. Тем более сейчас, когда Макс так близко с одной определенной целью. В какой-то момент Хлоя хочет прошептать в ответ "Ты уверена?", но тогда бы это автоматически переросло из дружеского поцелуя на спор в поцелуй с подтекстом. С тем самым, который Прайс еще не готова была вкладывать в их отношения ввиду того, что вообще сомневалась, что это необходимо. Зачем усложнять итак слишком сложные отношения?
Но Макс целует ее.
И у Хлои дух перехватывает.
Она все еще ужасно боится. Ее охватывает паника, отчего девушка резко впивается пальцами в плечи подруги, а сердце в груди колотится как сумасшедшее. Хлоя едва сдерживает порыв тут же оттолкнуть Колфилд, потому что, если быть откровенной, не была готова к подобному повороту событий. Даже не смотря на то, что сама его спровоцировала. Да она ни секунды по-настоящему не верила, что Макс решится! Прайс была в замешательстве, но даже в таком состоянии не могла игнорировать теплое чувство в груди, которое с каждой секундой и десятком стремительных ударов сердца лишь ширилось и разрасталось. Глаза Хлои все еще были широко раскрыты в немом шоке, а тело натянуто, как струна, когда в мозгу словно щелкает невидимый переключатель. Прайс не стала бы просить, если бы не хотела этого. Не задала бы Колфилд вызов, заранее предполагая, что исход лишь один - ее, Макс, поражение. Зачем бежать от самой себя, если все итак складывалось неплохо?
Хлоя знала почему.
Потому что только это способно разрушить их дружбу раз и навсегда.
Прайс отпускает себя, расслабленно выдыхает через нос и прикрывает глаза. Ее губы начинают шевелиться напротив губ другой девушки, пока хватка на плечах Макс ослабевает. Хлоя наклоняет голову в сторону, чтобы иметь возможность прильнуть к Колфилд еще теснее, так, чтобы не осталось ни единого миллиметра, разделяющего их, а ладони мягко скользят вдоль плеч Макс, пока не смыкаются за ее шеей. Она полностью отдается этому поцелую, позволяя разрастающемуся в груди теплу поглотить себя целиком и без остатка. Но все равно неуверенно приоткрывает рот, пробуя на вкус новые ощущения, и захватывает своими губами одну губу Макс, не сильно сдавливая. Притягивает Колфилд ближе и одновременно сама поддается на встречу. Будь у нее такая возможность, она бы просто приросла к Макс и никогда не выпускала из объятий.
Легкие горят от недостатка кислорода.
И меньше всего теперь этот поцелуй похож на исполнение спора между двумя подружками.
Напоследок Хлоя проводит языком по нижней губе подруги и плавно отстраняется. Кажется будто от любого резкого движения голова пойдет кругом, в прочем, перед глазами итак все пляшет от недостатка кислорода и переизбытка эмоций. Хлоя смотрит на Макс блестящим, немигающим взглядом, будто боится пропустить даже самое крошечное изменение эмоций на лице подруги (подруги ли теперь?), пока рвано хватает ртом воздух.
- Блядь, Макс, да я бы дала за это целую сотню! - наконец, отдышавшись до более-менее вменяемого состояния, произносит Хлоя, откидывается на спинку своего кресла и широко улыбается. Сейчас она впервые рада, что сидит, иначе ноги бы точно подкосились. И при этом она нарочно не уточняет, что конкретно имела ввиду - победу Макс в споре или ее навыки поцелуев. Но в то же время она понимает, что им необходимо поговорить об этом, и боится произнести хоть слово на этот счет. Она все еще не разобралась в собственных мыслях на счет произошедшего, но прекрасно понимает, что реакция Колфилд волнует ее куда больше. В слепой панике Хлоя снова притягивает к себе девушку, вовлекая в новый поцелуй. Пусть это не сможет длиться вечно, Прайс отдаст все за то, чтобы продлить момент счастливого неведения как можно дольше.
[STA]someone returns[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8625839.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Макс вздрагивает, стоит чужим пальцам вцепится в ее плечи стальной хваткой — она не видит, но остро чувствует, насколько испугана Хлоя, — и в этот момент готова отпрянуть, судорожно придумывая оправдания и сводя разрушенный момент к глупой шутке, недоразумению. Точно так же была перепугана Прайс, когда Макс в первый раз повелась на ее провокацию, но тогда она не была в инвалидной коляске и могла отступить. Сейчас же отступать было некуда — только оттолкнуть девушку, и Колфилд в эти секунды почти готова принять такой исход, отойти и замять инцидент, еще глубже засунув не нужные в этом времени и этой Прайс чувства. Сохранение их дружбы — сохранение жизни Хлои — далось слишком большой ценой, чтобы позволять себе идти на поводу у своих желаний — если бы только Макс знала, что Прайс думает так же...
Макс сжимает пальцами несчастные подлокотники до побелевших костяшек — она не смеет коснуться девушки, и без того зная, насколько она напряжена. Дурная мысль перемотать — теперь любая идея о использовании своих сил по умолчанию является хреновой — на долю секунды все же мелькает в сознании: Макс бы шутливо отказалась, и ничего бы такого не было. О том, что будет после того, как она отстранится или ее оттолкнут, Колфилд попросту боится думать, хотя ей должно быть уже не впервой принимать не лучшие последствия своих не лучших поступков.
Хлоя ее не отталкивает — Макс лишь успевает прерывисто, удивленно выдохнуть, когда чувствует, как чужие руки перестают сжимать ее плечи и обвивают шею, не оставляя шанса привести в исполнение идею, кажущуюся теперь такой глупой, отпрянуть и разрушить момент, как расслабляется, пересиливает свой страх девушка. Прайс так тянет ее к себе и сама прижимается к ней, что Макс с трудом удается удержать равновесие — как бы ей не хотелось прильнуть к ней, очевидно, пока девушка находится в инвалидной коляске, осуществить это невозможно. Навалиться на Хлою и перевернуть коляску кажется тоже затеей не ахти, и Колфилд поневоле отвлекается, чуть мешкается, опираясь на подлокотники, выбирая удобное положение.
Хлоя целует ее в ответ, и Макс чувствует, что готова расплакаться — не то от счастья, не то от горечи воспоминаний, — и лишь чудом себя сдерживает, несмело касаясь родных губ, словно не веря — вправду не веря, — что это реальность и что это действительно с ней происходит. Не очередной кошмар, не издевательство ее подсознания, не мучительное прощание — это все настоящее, и Хлоя никуда не пропадет после этого. Нарочитая насмешка, шутливая наглость испаряются мгновенно — тело ее пробирает дрожь, и она не смеет открыть глаз, наслаждаясь моментом, которого уже никогда не будет.
Для дружеского, спровоцированного поцелуя на спор они целуются замечательно долго.[STA]and you caused it[/STA]
[SGN][/SGN][AVA]http://s2.uploads.ru/fND2u.png[/AVA]
Макс, помедлив, с трудом выпрямляется — ноги, теперь словно ватные, слушаются ее очень плохо, дыхание начисто сбито и, кажется, такими темпами ее схватит сердечный приступ. Взгляд ее не отрывается от чужих глаз, изумленный, счастливый, и Колфилд лишь улыбается в ответ Прайс, не имея сил что-либо произнести. Хлоя не оттолкнула ее — она ответила ей. Макс с трудом делает глубокий вдох, пытаясь совладать с эмоциями — всякие мысли уже давно покинули ее голову. В этот бесценный момент она чувствует себя по-настоящему счастливой. Ей хочется рассмеяться на слова Прайс, но не успевает — только и делает вдох, прежде чем ее вновь притягивают к себе, целуют.
В этот раз Макс опирается лишь одной рукой — другой она касается чужой шеи, проводя пальцами по коже и чувствуя такой же бешеный, как и у нее, ритм пульса. Целует в ответ несдержанно жадно, перестав заглушать в себе собственные желания — сколько ей пришлось ждать и сколько всего пережить, прежде чем наступил этот момент! Макс уже во второй раз сдерживает слезы — расплакаться неизбежно означало бы испортить момент, — и с огромной неохотой слегка отстраняется, прерывая поцелуй, давая себе возможность отдышаться: катастрофически не хватает воздуха, и внутри все горит.
Она поднимает взгляд и смотрит в чужие глаза, видя такой же блеск и мешанину эмоций. Ее пальцы зарываются в волосы на затылке, перебирая неизбежно испорченные химической краской пряди, и Макс не может оторвать взгляд от родных черт. Как она могла пожертвовать этим? Как она могла решить, что жизни других людей ценнее жизни Прайс? Макс вздрагивает, на секунду-другую прикрывает глаза — и вновь смотрит на Хлою с непередаваемым счастьем, нежностью.
— Что ты чувствуешь ко мне? — задает прямо вопрос, еще ослабшим от нехватки воздуха голосом, пока хватает решительности. Тон ее мягок, спокоен — Макс не торопит и не давит на девушку, и, кажется, даже готова принять и такой исход, что Хлоя не сможет то ли решить для себя, то ли сообщить об этом Колфилд, для которой уже давно — на пару временных альтернатив — все было очевидно. Она скользит взглядом по лицу, останавливая его на губах, и, переборов желание поцеловать девушку еще раз, вновь заглядывает в глаза, смотря со смесью облегчения, такого короткого, редкого для нее умиротворения.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-13 14:26:00)
Когда жизнь постоянно поступает с тобой дерьмово, ты постепенно смиряешься и привыкаешь. Хлоя хотела бы верить, что у нее когда-то все наладится, но уже не могла. Программа, что жизнь полное дерьмо и может подкидывать только неприятные сюрпризы так крепко въелось в сознание Прайс, впиталось в саму подкорку мозга, что ничем нельзя было эту установку оттуда вытравить. Какой бы поворот не сделала судьба - хороший ли, плохой ли - Хлоя всегда будет ждать подвоха. Никогда не доверится мнимому благополучию, ожидая удар ножом в спину в следующую минуту. И даже когда минута проходит и ничего не случается, Прайс не может расслабиться. Потому что жизнь ее потаскала. Потому что жизнь заставила ее понять, что для нее уже ничего не светит. Что все время она лишь должна расплачиваться за мнимые грехи и просвета ждать не стоит. Хлоя была уверена, что смерть от пули в том чертовом толчке вполне ожидаемое и оправданное окончание ее жизни, но потом ее выплюнули на поверхность и словно поместили в другую реальность. В реальность, где все, кто был дорог ей, отвечает девушке тем же. Где никто не презирает ее и не морщит в отвращении нос, услышав крепкое словцо из уст Прайс. Где даже Фрэнк не шлет ей гневные смски с требованием уплаты долга, пусть Хлоя и понимает, что это не может продолжаться вечно. Обидчики за решеткой, тело Рэйчел, наконец, упокоено, и даже с мудотчимом она примирилась. Вряд ли Хлоя когда-то сможет назвать его "папой", но хотя бы нейтральное "Дэвид" в благодарность за все дать ему способна. Эта реальность, конечно, не была абсолютным белым, но в ней было так ничтожно мало черных пятен, что Прайс не могла поверить в то, что она в самом деле существует. И что ей, Хлое, в ней тоже нашлось место. Она не могла избавиться от ощущения, что тот самый "нож в спину" прилетит тогда, когда синеволосая будет ожидать этого меньше всего.
Может, это и был тот момент?
И когда она отстраняется от Макс второй раз, выныривая из восхитительного своей глубиной чувств поцелуя, на ее лице возникает тень недоверия. Недоверия к этой жизнь, этому миру, этой реальности. В которой все настолько хорошо, что у Хлои не возникает иного желания, кроме как в ужасе сбежать, закрыться в своей комнате и скурить пару косячком, пока мысли в голове снова не превратятся в вакуум. Это помимо желания поцеловать Макс снова, конечно. И снова. И еще бесчисленное количество раз. Если бы она могла это осуществить, было бы проще. Просто раствориться в подруге и собственных чувствах к ней. Тогда бы не пришлось думать, что-то решать, на что-то решаться. Тогда можно было бы просто существовать в одном моменте, не задумываясь j последствиях, откинув прошлое и будущее и посвятив себя целиком и полностью настоящему. Но в жизни так не бывает. Настоящее - это лишь неуловимый момент и тот, за который хотела бы зацепиться Хлоя, теперь остался в недалеком прошлом, из которого в реальность его уже никогда не вытащить. Прайс может сохранить его в памяти и, черт возьми, сделает это, но теперь пришла пора двигаться дальше. Как забавно, что именно в такой переломный момент жизни она прикована к инвалидному креслу. Не способная двигаться физически, она все же должна решить свою судьбу сейчас. И Хлоя склоняется к тому, чтобы позорно сбежать.
- Макс, я не.. - не готова? не хочу? не могу сделать это? боюсь все разрушить? боюсь себя и собственных чувств? Хлоя отводит взгляд, не решаясь больше смотреть подруге прямо в глаза. Огонек в ее собственных потухает от раздираемых все естество Прайс противоречивых мыслей. Она не может отрицать очевидное - Хлоя испытывает к Макс что-то. Что-то глубокое и сильное, что заставляет желать ее быть с Макс каждую минуту своей жизни. Что заставляет сгорать от одной мысли, что кто-то еще прикоснется к ее Макс, отберет ее, завладеет ее вниманием полностью, оставив Хлою где-то позади. А то и вовсе не у дел. Прайс не знает, путает ли чувство собственничества с любовью, поэтому не может ответить на поставленный вопрос так сразу. Но она понимает, что есть факторы, которые нельзя списать на простое желание владеть - неизменно учащенное сердцебиение, потеющие ладони, невозможность сдержать улыбку в присутствии девушки, побороть желание прикоснуться к ней. Жажда всегда находится в ее обществе. А еще теперь, когда Хлоя знает вкус ее губ, никогда не сможет отказаться от желания попробовать снова. Это такие простые вещи, осознание которых включает горящие неоном команды. Хочу. Люблю. Жить без нее не смогу. Но почему тогда так сложно просто признать это? Перед самой собой, а после и перед Макс? Хлоя знает, чего конкретно боятся, но не сможет жить дальше только на этом чувстве. Постарайся она уберечь собственное сердце сейчас и оттолкни Макс, сожаления об упущенном рано или поздно сожрали бы ее с потрохами. Она делает глубокий вдох и поднимает взгляд на Макс снова. Глаза в глаза.
- Помоги мне, хиппи, - Хлоя протягивает к Макс руки, чтобы та помогла ей подняться. Она чувствует себя почти способной сделать это самостоятельно, но не хочет разрушить момент ее барахтающейся по полу тушей, если "почти" так и окажется лишь "почти", - не могу говорить нечто подобное глядя на тебя снизу, понимаешь? Карлик должен знать свое место, - Прайс нагло ухмыляется, крепко цепляется за руки своей спутницы и подтягивается на них, с трудом приводя тело в вертикальное положение. Но когда она уже стоит на ногах, становится легче. Просто стоять на месте, как бревно. Но все лучше, чем и дальше овощем в кресле проседать. Хлоя прекрасно знает, в чем причина. Она уж давно абсолютно здорова, она может ходить, врачи не раз говорила об этом. Все это демоны в ее голове. Они не позволяют жить ей полноценной жизнью, потому что в глубине души Хлоя этого и не хочет. Боится, что когда она полностью станет прежней, а не полупарализованной калекой, снова станет никому не нужна. Но что, если это ее шанс убедиться в обратном?
- Это чертовски страшно, Макс, - произносит она не скрывая волнения в голосе. И не сразу разберешь, имеет ли она в виду свое гипотетическое признание или толкует о возможности вот так стоять на своих двоих. Она опирается одной рукой на Макс, перекидывая руку ей через плечо, а второй помогая себе передвинуть одну ногу так, чтобы стоять было удобнее. Гипнотизирует какое-то время свои ботинки, пока снова не поднимает взгляд на Колфилд, - но я совру, если скажу, что не люблю тебя. Во всех возможных смыслах. Ты - все для меня, Макс, - прозвучало ужасно слащаво и ванильно, но Хлою сейчас это волнует в последнюю очередь. Она решилась. Открыла свои чувства первой, позволила Макс владеть ситуацией полностью и замерла в ожидании приговора, - а ты? - резонный и короткий вопрос звучит в голове Прайс словно пушечный выстрел. Если даже предположить, что Макс руководствовалась лишь брошенной провокацией, глупо игнорировать тот факт, что она целовала Хлою с не меньшей, чем ее собственная, отдачей. Никакой спор не заставит человека целовать другого так. Не тогда, когда он не чувствует что-то тоже. Но что, если иллюзия влюбленности Макс в нее тоже лишь у Хлои в голове и никогда ее пределы не покинет? Одно Прайс знала наверняка - это раздавит ее.
[STA]someone returns[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8625839.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Она хочет сказать нечто вроде «все в порядке», «мы можем поговорить об этом в другой раз» или «мы можем вообще об этом не говорить», но не может — до последнего она была уверена, что примет любой ответ Прайс, но стоит ей заговорить и отвести взгляд, как Макс замирает, чувствует, как внутри все опустилось от страха: неужели все же отвергнет? Неужели настолько страшно или настолько рано, чтобы о таком задумываться, пытаться разобраться? Они никогда не говорили об этом за все время, проведенное с момента пробуждения Хлои. Никогда, впрочем, обстановка и не была такой, чтобы об этом задумываться — Макс была просто рядом, поддерживала ее, всякий раз убеждала, что Хлоя нужна ей, нужна своей семье, обнимала ее и была всячески к ней близка, но могло ли это восприниматься Прайс как нечто, что куда глубже пусть и крепкой, давней, но все же просто дружбы? Могла ли она думать, что их взаимная нужда друг в друге имеет такой контекст? Макс нервно закусывает губу. Сейчас все решится.
Макс слишком ждет от Хлои ответа, чтобы среагировать на колкий комментарий — только крепко держит в ответ и помогает подняться, не совсем уверенная, что это закончится для Прайс хорошо. Как бы быстро она не шла на поправку, но тело, чуть меньше полгода прикованное к постели, привыкает к физическим нагрузкам очень медленно, и Колфилд может только надеяться, что все будет хорошо и что уже к лету Хлоя окончательно забудет про инвалидную коляску. Макс наблюдает обеспокоенно за тем, как привыкает к новому положению девушка, насколько ей тяжело это сделать — Макс поневоле приближается к ней вплотную, готовая в любой момент если не поймать — силенок будет маловато, — то хотя бы скорректировать ее падение, позволив завалиться обратно в коляску, а не встретиться лицом с асфальтом. Макс лишь кивает, не отрывая взгляда от ее лица, жадно ловя эмоции. Она могла до этого думать, что может подождать, может не торопить, но сейчас чувствует не только страх быть отвергнутой, но и едва ли не жизненную потребность, наконец, услышать то самое, что так хотела добиться все это время.
И Хлоя, наконец, говорит. Макс скорее на рефлексе, чем осознанно, чуть склоняет голову, давая девушке перекинуть руку через плечо, сама освободившейся рукой обнимает ее за талию, поддерживая. Кивает легко, не смея сказать «понимаю» — их страх все разрушить очевидно взаимен, вот только, в отличие от Хлои, Макс уже успела это сделать несколько раз. Она делает вдох, но дыхание тотчас перехватывает, стоит прозвучать словам, которые Колфилд в последний раз слышала перед тем, как обречь Прайс на смерть. Она замирает, словно не верила до последнего, что ей ответят взаимностью, и не сразу приходит в себя от вдруг пришедшего, такого простого и очевидного понимания, что как бы ни похерила она временные петли, какое бы дерьмо ни натворила, в любой из них Хлоя, пусть может и обижаться, справедливо злиться за пятилетнее молчание, все равно признается, что любит ее. Ошеломленная, она даже не замечает, когда начинает плакать.[STA]and you caused it[/STA]
[SGN][/SGN][AVA]http://s2.uploads.ru/fND2u.png[/AVA]
— Люблю, — произносит. Кротко, негромко — кажется, шум прибоя заглушит слова, — и с непередаваемым, бесконечным счастьем, теплым, слишком огромным для хрупких ребер чувством, что за все время не смогло ни исчезнуть, ни проявиться в достаточной мере. Для восемнадцатилетних обычных подростков звучит слишком громко, наивно — для полноты прибавить еще «навсегда», — но их вряд ли возможно причислить к категории обыкновенных. Внутри что-то болезненно колит — напоминание, что не все так просто и радостно, как могло быть, напоминание о том, что ей пришлось предать, чтобы в этот момент стоять рядом с Хлоей, видеть ее и слышать, обнимать — целовать. Она моргает, только сейчас понимая, что плачет, утирает ребром ладони слезы с лица. Ты плачешь от счастья, Колфилд, или от стыда? — Люблю и сделаю все, чтобы ты была счастлива, — лгунья, ты пожертвовала ею, ты оставила ее умирать. Макс щурится от солнечного света, делает глубокий вдох, успокаиваясь — моргает и словно спохватывается, окидывая Прайс полуудивленным взглядом. — Тебе не тяжело стоять? Или поцелуй прибавил сил? — искренне обеспокоенный тон сменяется беззлобной насмешкой, и Макс улыбается, смотря на подругу.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-13 19:52:01)
Хлоя выдыхает облегченно, даже не замечая, что все это время задерживала дыхание. Макс отвечает тихо, одно короткое слово, но, казалось бы, в нем сосредоточена вся жизнь Прайс - она, определенно, не может такое пропустить. Даже произнеси Колфилд его одними губами, Хлоя бы уловила это столь ожидаемое движение. Не смотря на то, что она была почти уверена (черта с два, кого ты пытаешься обмануть, Хлоя?), все равно испытывает невероятное облегчение, когда они обе уже вынесли свой вердикт. Теперь-то дороги назад точно нет. Никаких недомолвок и тайн. Пусть не сразу, но Прайс хотелось верить, что со временем вся правда, которую они задолжали друг другу, выплывет наружу вместе с заветными словами любви. Даже если это не будет просто, а оно наверняка и не будет зная характер Прайс, они смогут это преодолеть. Потому что теперь они будут вместе и в горе, и в радости ... так, стоп, это же свадебная клятва. У них пока все не так серьезно. Хлоя действительно подумала пока? В чем-в чем, но в том, что она хочет быть с Макс до конца своих дней Прайс была уверенна, пусть и мысль о свадьбе даже не произнесенная вслух звучит крайне нелепо. Хлое плевать на штампы, на рамки, на общепринятые правила. Она просто хочет быть с Колфилд, та хочет быть с ней и, значит, они будут вместе. Вот и все. Ее логика проста и предельно понятна. И ей это нравится.
Хлоя оставляет на губах девушки короткий смазанный поцелуй, пока поворачивается так, чтобы обнять Макс по-настоящему. Переставляет ноги, чтобы развернуть корпус и едва не падает на колени. Но Колфилд удерживает ее и это кажется очень символичным - то, что Макс поддерживает ее. А Хлоя обещает себе, что будет поддерживать ее во что бы то ни стало. Осознанная, наконец, влюбленность делает их Хлои чертовски ванильную особу, чтобы несказанно раздражает. Но Прайс не концентрируется на этом, не желая портить момент, и думает о том, что еще придет в норму. Попустит, как говорится. Хлоя не без помощи Колфилд становится на ноги крепче, обвивая руками шею девушки и прижимаясь к ней.
- Только ты и можешь сделать меня счастливой, Макс. Все это время я знала, что это будешь ты, - пусть прошло целых пять лет, пока они обе осознали, сколько значат друг для друга, одно было ясно с самого начала - от судьбы не убежишь. Хлоя чувствовала, что было нечто большее в их воссоединении, что оно произошло не случайно. Что даже тот выстрел, который едва не оборвал ее жизнь, что-то значил для них обоих. Может, это было именно тем спусковым курком, который подтолкнул Макс сделать шаг ей навстречу. Что ж, если так было нужно, Хлоя готова была смириться даже с этим. Хотя, признаться, было бы весьма прискробно умереть и так и не узнать ... Прайс сильнее склоняется девушке, едва не вжимаясь носом в шею Макс, пытаясь отогнать дурные воспоминания о том дне. Последние слова Прескотта перед выстрелом никогда не перестанут звучать в голове едва ли не громче самого выстрела.
Да по такой швали как ты никто даже скучать не будет.
Выкуси, ублюдок! И по кому теперь не скучают? Едва ли у Нейтана много посетителей в тюрьме. Наверняка, его папочка понял, что отмазать чадо не удастся, и слился по-тихому. А вот Хлоя с превеликим удовольствием навестила бы ублюдка и рассмеялась ему в лицо. И Прайс в самом деле смеется, от облегчения, сбрасывая с себя оковы сковывающего тела долгие месяцы напряжения. Наконец, она стоит на своих ногах и уверена, что Макс ее не бросит даже при таком раскладе. Не исчезнет однажды в ночи, как это уже бывало. Теперь Колфилд другая, она больше не ребенок и может сама отвечать за свои поступки. Хлое хотелось верить, что если даже родители настоят на том, чтобы она вернулась в Сиэтл, Макс не оставит подругу так просто. Или девушку? Кто они друг для друга теперь, когда роли просто друзей мало для них обоих. Прайс не хочется выяснять это прямо сейчас, ведь у них для этого еще куча времени впереди.
- О, не льсти себе, Колфилд! Если твои поцелуи и способны залечить мои раны, то только душевные. И то, для того, чтобы наверстать пять лет игнора, тебе придется целовать меня еще очень много раз. Так что можешь начинать прямо сейчас! - Хлоя отстраняется, чтобы взглянуть в глаза девушке и широко улыбается. Она не врала, когда говорила, что только Макс может сделать ее счастливой и проведенное после долгой разлуки время вместе тому доказательство. Прайс уже не помнила, когда в последний раз смеялась или даже улыбалась так широко, как могла себе позволить это в присутствии Макс. Химия между ними это что-то необъяснимое, что-то созданное на уровне инстинктов, что нельзя приобрести ни с один человеком, если не суждено. Пусть Хлоя была далеко не самым религиозным человеком, но в судьбу она верила. Потому что как сильно она бы ни была влюблена в Рэйчел (или только думала, что влюблена?), не чувствовала рядом с ней и толики тех эмоций, что переполняли ее в присутствии Макс.
- Макс, я должна сказать тебе кое-что, - Хлоя опускает руки на плечи девушки, и какое-то время смотрит ей в глаза, не решаясь добавить что-то еще. Опускает взгляд себе под ноги, прикусывая губу. Прайс знает, что может сделать это. В отличии от Макс. Она не знает ничего. Только родителей и самого пациента посвящают во врачебную тайну. Посчитает ли Макс предательством то, что Хлоя столько времени скрывала, что проблема ее нахождения в инвалидном кресле уже давно перестала быть вопросом физического характера, а стала психологического. Прайс делает глубокий вдох и поднимает голову, прикрывая глаза. И делает шаг назад. А за ним еще один, пока не подходит вплотную к креслу и опускает в него самостоятельно, крепко удерживаясь руками за поручни, - врач сказал мне, что опорно-двигательный аппарат работает без сбоев еще месяц или два назад. Все это время, я была здорова, но... - Хлоя переводит взгляд на океан, такой непривычно тихий и безмятежный. Будто он перенял состояние ее наконец успокоившейся души, - что-то у меня в голове блокировало мою способность двигаться самостоятельно. Я боялась снова начать ходить. Боялась... - Хлоя нервно облизывает губы, не решаясь закончить. Если бы она не пообещала сама себе, что больше никаких секретов, то ни за что бы не решилась признаться, - что стану не нужна тебе. Что тебе снова станет наплевать. Что только чувство вины и жалость удерживали тебя рядом со мной. Макс, я такая глупая, - Хлоя опускает согнутые в локтях руки на колени, опускаясь и утыкаясь в них лицом. Она не плачет как Колфилд совсем недавно, но явно на грани этого, - я больше никогда, никогда не буду сомневаться в нас. Обещаю! - произносит она надрывно, но приглушенно. Шум воды едва не заглушает ее слова, но Хлоя не может поднять голову и прямо посмотреть на возлюбленную. Вот кем была для нее Макс сейчас и, возможно, задолго до сегодняшнего дня тоже. Несколько глубоких вдохов и Хлоя все же выпрямляется.
- Отвези меня к Джойс и Дэвиду, я бы хотела, знаешь, сделать им сюрприз, - Прайс улыбается Макс стыдливо, все еще не решаясь в глаза и продолжая как ни в чем не бывало гипнотизировать линию горизонта, - и нужно избавиться от этого ужасного цвета волос, - Хлоя моргает и все же смотрит на Колфилд долгим немигающим взглядом. А после смеется, расслабленно откидываясь на спинку кресла. Рано или поздно она все равно должна была сказать это. И чем скорее эта история с инвалидным креслом станет прошлым, тем лучше.
[STA]someone returns[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8625839.png[/AVA]
[SGN][/SGN]
Макс не знает, кому сейчас тяжелее удерживаться на ногах: Хлое, что была прикована к постели несколько месяцев, или самой Колфилд из-за переполняемых чувств. Все решилось и прояснилось настолько стремительно, тотчас стало обыденным, очевидным, и теперь с недоверием воспринимается мысль, что буквально лишь час назад так точно они до сих пор сомневались, не смели признаться друг другу в том, что отрицать, игнорировать становилось с каждым днем все труднее. Может, тогда ей стоило заговорить еще раньше? Перестать старательно, но неумело скрывать, что для нее их дружба значит куда больше, чем могла Прайс подумать — представить? Колфилд лишь чувствует, как легко касаются ее губ чужие, не успевая ответить на поцелуй — Хлоя с трудом, но все же поворачивается к ней корпусом, и Макс внимательно за ней следит, удерживает крепко, не давая упасть, затем упирается лбом в плечо, когда девушка ее обнимает и прижимается к ней. Макс кажется, что даже сквозь шум прибоя и ветра она отчетливо слышит стук сердца, что однажды едва не остановилось из-за нее.
И она, совершенно счастливая, думает, что больше не хочет позволять прошлому мешать их будущему, поддается эмоциям и убеждает себя, что у нее — у них — есть шанс добиться, чтобы все было хорошо; что пусть жизнь идет своим чередом: Хлоя выздоравливает постепенно, их отношения начнут развиваться, и Макс не нужно ни корректировать, ни портить для этого временной ход. Над Аркадий Бэй не нависает никакая угроза, и за прошедшее время Прайс еще не оказывалась на грани смерти, не считая злополучной комы, из которой она все же выкарабкалась. Видимо, судьба больше не против, чтобы они были вместе, и Макс лишь нужно если не сбросить, то хотя бы научиться нести груз воспоминаний одной, не разрешать себе и думать о том, чтобы рассказать правду. Она ведь будет делать все, чтобы сделать ее счастливой, верно? Хлоя ни в чем не виновата, что произошло, и она не обязана разделять с ней весь пережитый за ту неделю кошмар. Макс сама сделала выбор — и сама будет жить с последствиями.[STA]and you caused it[/STA]
[SGN][/SGN][AVA]http://s2.uploads.ru/fND2u.png[/AVA]
Макс обнимает подругу крепко в ответ, чувствует ее дыхание на шее, кивает слабо на ее слова — могла бы сказать, повторить, что вправду так хочет, что обязательно это сделает, но мысль о совершенных ошибках, что невозможно исправить, застревает в горле острым комом и не дает выдавить и слово. Она больше не плачет, но от переполняемых чувств едва ощутимо дрожит, до сих пор чувствует слабость в ногах и не хочет, чтобы этот момент прерывался: Хлоя, живая, к ней прижимающаяся, и Макс может ее обнимать, целовать, говорить сколько угодно, что любит — то ли из страха, что все может в любой момент завершиться, то ли из желания жалко, но компенсировать все упущенное время — в любой из пережитых альтернатив.
— Я и не против, — посмеивается, видит широкую улыбку Хлои и сама не сдерживается, улыбается радостно — от одного осознания, что вправду может сделать что-то хорошее для подруги, что может для нее значить очень многое — все — и что именно в ее, Макс, присутствии она сразу становится такой веселой, смеющейся — оставляет, потихоньку отходит от образа озлобленного, обиженного на весь свет подростка, которого уже успела знатно потрепать жизнь. Она хочет уже потянуться, желая поцеловать, но останавливается, стоит выражению чужого лица измениться, стать намного серьезнее. Она замирает, вопросительно на нее смотря и не зная, что могло послужить причиной такой смене эмоций, с неохотой выпускает из объятий, позволяя самостоятельно вернуться в инвалидное кресло, поневоле обращая внимание, что для того, кто едва начал ходить, Хлоя делает это с каждым разом все лучше.
— Хлоя... — только и выговаривает, смотря, как прячет она лицо в руках, поневоле подходит вплотную и опускает ладонь на плечо. Вновь просыпается неприятный, болезненный осадок на душе — Прайс не виновата в том, что опасалась подобного исхода. Макс сама подготовила почву для паранойи остаться одной, оставив Хлою на долгие пять лет, и теперь пожинает плоды «работы». Именно из-за нее Хлоя только сейчас встает на ноги, хотя могла это сделать намного раньше. Взгляд ее наполняется чувством вины, и на мгновение черты искажаются от боли — благо, Прайс не успела выпрямиться и заметить, — и Макс наклоняется, бережно целует ее в макушку, тихо произнеся. — Я не оставлю тебя, слышишь? Теперь все хорошо, и ты можешь ходить, — прикрывает на секунду-другую глаза, перебарывая накрывшие было эмоции, отходит, когда Прайс выпрямляется, уже не выдавая ничем вновь обострившуюся тяжесть в груди.
— Они очень обрадуются этому, — несмело улыбается в ответ, переступая через появившуюся было робость, заставляет себя вернуться к прежнему тону беседы, непринужденному и счастливому. Делает глубокий вдох, чувствуя, как ерошит ветер темные волосы, и лишь смеется тихо, слыша последние слова Хлои, обходит коляску, толкая ее вперед по дорожке, впрочем, через несколько метров вдруг останавливаясь, наклоняясь и вновь касаясь губами чужой макушки.
— Я люблю тебя, Хлоя, — повторяет тихо, но твердо, с упрямой решительностью. Хочет еще что-то добавить, но закусывает губу, сдерживаясь, выпрямляется и везет коляску дальше, мысленно повторяя, что обязана сделать все, чтобы у Хлои-- мысленно себя поправляет: чтобы у них все было обязательно хорошо.
- июль 2014 года -
Рано или поздно этот день должен был настать.
Их с Макс отношения развивались так резко и стремительно, что многие мелочи просто выпадали за ненадобностью. И речь не только о романтике. Когда Хлоя впервые после пятилетней разлуки привела Колфилд в свою комнату, та даже в лице не переменилась. Конечно, прошло много месяцев, которые они провели вместе, до того момента, пока Прайс была в состоянии подняться на второй этаж, но все же что-то не давало ей покоя. Макс объясняла свою нейтральную реакцию тем, что бывала здесь в моменты, когда Хлоя еще лежала в коме. Изучила каждый сантиметр пространства в ожидании пробуждения подруги. Это было странно, почему Джойс пустила ее? Конечно, мать Хлои прекрасно знакома с Макс еще с незапамятных времен, но что-то подсказывало Прайс, что спроси она Джойс об этом напрямую - показания бы разошлись. Не сильно удивилась Макс и тому, когда Хлоя впервые закурила косяк в ее присутствии. Похоже, пагубные привычки даже комой не вытравишь. Конечно, Колфилд могла наслушаться каких угодно баек за это время, но была еще куча мелочей, которые сложно было оправдать. Особенно в первые дни после того, как Хлоя встала на ноги и вернулась к привычному образу жизни. Макс как-будто знала ее такой, хотя это и было невозможно. И это, определенно, тревожило Прайс.
Но портить себе жизнь напрасными подозрениями чертовски не хотелось.
Жизнь медленно, но верно возвращалась в свою колею. Близилась осень, начало учебного сезона, новый год в Блэквелле для Макс. А Хлоя, как всегда, оставалась не у дел. Поэтому мысли о том, чтобы попытать счастья поступить куда-то снова (только не в чертову академию искусств, ни за что!) все чаще посещали теперь снова абсолютно синеволосую голову Прайс. Возможно, оно и к лучшему, ведь прожигать жизнь годами уже не казалось хорошей идеей. Как и пойти по стопам матери и посвятить себя работе в закусочной на века. Нет, это, определенно, не для Хлои. Хотя бы потому, что в ней нет и толики приветливости и дружелюбия, которыми так щедро была одарена ее мать. Конечно, если копнуть глубже, это вовсе не было каким-то врожденным даром, но ... попробуйте себе представить раздающую незнакомцам улыбки направо и налево Хлою Прайс? Вот-вот. Значит, стоило направить свою неуемную энергию не на саморазрушение, а на развитие. Глядишь и толку будет больше.
Но начать жизнь с чистого листа неизбежно означало покончить со старой.
А в старой у нее осталось так много дерьма.
Выплатить долг Фрэнку. Оставить обиду на Макс окончательно в прошлом. Перестать злиться на отца и принять, наконец, тот факт, что он вовсе не хотел ее бросать. Как и Рэйчел. С Эмбер все было еще сложнее. Хлоя ходила на ее могилу, хотя это было мероприятие не из простых. Прайс даже не плакала, лишь непрерывно кусала губы и не могла найти в себе силы выпустить ладонь Макс из своей руки. Кажется, она сжимала руку девушки так сильно, что едва не сломала ее. Но Колфилд не жаловалась, не издавала ни звука протеста, лишь молча поддерживала и Хлоя как никогда была ей благодарна без этого. На самом деле, в тот памятный апрельский день Прайс не врала, не утрировала и не преувеличивала. Она правда не мыслила своей жизни без Макс Колфилд теперь. И вздумай та снова покинуть ее ... в этот раз Хлоя бы точно не справилась. Но ни за что не стала бы говорить об этом самой Колфилд, не стала бы манипулировать и играть на чувствах. По крайней мере, так хотелось думать. Что в ее прогнившей насквозь душе осталась еще хоть капля благородства. Но по большей части Прайс уповала на то, что Макс все же не сделает этого. Что уж теперь-то она точно ее не оставит. Теперь, когда знает, как сильно Хлоя ее любит, а сама Прайс - как Макс любит ее. Хлоя размышляет об этом иногда. Ее лицо становится серьезным и задумчивым и неизменно Макс выводит ее из транса. В такие моменты Прайс неизменно говорит ей, что любит и скрепляет признание поцелуем. А Колфилд смущается каждый чертов раз, и Хлоя любит ее за это лишь больше.
Но Хлоя все равно чувствовала, что застряла на месте.
Кое-что удерживало ее от того, чтобы окончательно отпустить мысли о Рэйчел. Перестать сожалеть и винить себя, что позволила произошедшему случиться. Все как один убеждали Прайс, что в этом нет ее вины, но убедить Хлою не так-то просто. Особенно когда противный червячок разъедает изнутри и не дает жить нормально. Рано или поздно она должна была сделать это - отправиться на место убийства Эмбер - и проснувшись этим утром решила, что день настал. Конечно, она не смогла бы сделать этого сама и тут же выложила свой план Макс. Завуалированно, окольными путями убедила, что ей нужно прямо сейчас отвести Кофилд в ее "секретное место". Как итог - они обе в ржавом пикапе Хлои мчатся на встречу приключениям. Или особенно горестным воспоминаниям. Прайс верила, что этим событием ознаменует начало новой жизни, но даже предположить не могла, во что эта поездка выльется на самом деле.
- Добро пожаловать в ржавое сердце Америки! - с улыбкой произносит Хлоя, когда они оказываются на месте. Разводит руки в стороны, будто пытаясь обнять это место, и чувствует, как ее начинает бить озноб. Прайс хотелось бы верить, что в этот раз обойдется без истерики, но уверенность ее таяла с каждым шагом к месту назначения. Она проходит еще несколько метров, останавливается напротив отслужившего свое желтого школьного автобуса и замирает на месте, обнимая себе руками и глядя вдаль. Макс осталась где-то позади, но Прайс знает, что девушка ее вот-вот настигнет, - Макс, ты ведь знаешь, почему я привезла нас именно сюда? - едва ли не шепчет, нервно облизывает губы и обессиленно опускает голову. Будто заранее смирившись с поражением. Плохая была идея, очень плохая. Она не может, еще не готова. Нужно проваливать отсюда прямо сейчас!
[STA]something coming[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8660630.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]
[STA]choir of furies in your head[/STA][SGN][/SGN][AVA]http://s6.uploads.ru/U1gFs.jpg[/AVA]
Макс думает, что она счастлива — по крайней мере, старательно себя в этом убеждает. В ее жизни наладилось практически все, не считая, разумеется, оставшегося груза прошлого: Хлоя окончательно выздоровела и теперь может ходить, они уже несколько месяцев как встречаются и во всем остальном Колфилд тоже не имеет проблем. Учеба идет своим чередом, в Аркадии Бэй жизнь по-прежнему тихая и размеренная, никаких маньяков и иже с ними не объявлялось, и Макс полагает, что этого вполне достаточно, чтобы верить, что все вправду хорошо и что никакого подвоха нет.
Когда Хлоя хочет показать ей свое «секретное место», Макс едва сразу же не отказывается, но не может сказать «нет» подруге — как всегда, впрочем. Соглашается, но ощущает нарастающую тревогу — не только свою, но и чужую: Хлоя знает, что произошло на свалке. Но все равно едет, и Макс думает, что она таким образом хочет окончательно поставить точку на Рейчел, оставить ее и идти дальше — и приходит к выводу, что должна хотя бы попробовать поступить так же. Она смотрит на Хлою, сохраняя молчание, и сдерживает порыв взять ее за руку — нечего отвлекать от дороги.
На свалке стоит жара, все заброшено и пустынно, и Макс оглядывается по сторонам, даже не пытаясь изобразить любопытство: она знает все эти места, столько раз побывав тут в других временных петлях и в частности в этой, когда показывала полиции, где находится тело Эмбер. Вздрагивает поневоле, метнув взгляд на Прайс, когда та повторяет уже однажды сказанную фразу — слегка трясет головой, приводя мысли в порядок, четко для себя разделяя, что произошло, а чего никогда не было.
Устроенное стрельбище с фатальным рикошетом пули — кажется, Макс перемотала не один раз, чтобы уберечь подругу от ее меткости и навыка стрельбы, — первая встреча с Фрэнком, на которого Макс навела пистолет, но не смогла выстрелить, спасение Хлои прямо из-под колес поезда, когда она застряла на ровном месте на рельсах... Кажется, реши Макс рассказать все Прайс, это заняло бы не один день, чтобы передать на словах все пережитое. Поневоле улыбается слабо, несколько вымученно — не расскажет ведь, не решится: тогда произошло больше плохого, чем хорошего, и Хлое не стоит знать, какой ценой им досталась теперешняя их жизнь, спокойная и счастливая.
— Знаю, — выговаривает через силу. Хочет еще что-то добавить, но в горле стоит ком — лишь кивает сама себе, словно принимая решение, берет Хлою за руку и ведет ее дальше — до нужного места идти совсем чуть-чуть. На дворе жаркий июльский день, но ее бьет дрожь, и пусть солнце слепит глаза, но Макс словно вновь идет по пустынной свалке в кромешной тьме, освещая дорогу лучом фонаря. Пролетающая стайка птиц напоминает о потревоженной их шумом сове. Сердце бьется так же часто, болезненно, но теперь нет уверенности, что они настигнут Прескотта и заставят его заплатить все, и в руках Хлои нет пистолета — будто бы он чем-то помог.
Ей стоит добавить, что они справятся и что все хорошо, что она рядом и что-- да, в принципе, сказать что угодно, лишь бы поддержать Прайс, но это касается не только ее, но и саму Колфиллд, которая себя этими фразами не успокоит — проверено. Им обеим предстоит подойти к месту, где покоилось тело Рейчел, увидеть его воочию и заставить себя поставить на нем точку. Макс сжимает руку Хлои крепко, будто боясь, что та засомневается и уйдет — или что сама струсит и убежит? Ноги словно деревянные, ее не держат — она с явным усилием заставляет себя идти вперед, прекрасно помня дорогу и с точностью повторяя уже проделанный ими однажды маршрут.
Она еще тут.
Не смотри, Хлоя.
— Не смотри, Хлоя, — повторяет тихо, не осознавая, отпускает чужую руку, подходя ближе. Никаких ограждений, предупреждающих знаков, как и самой ямы — все расчищено, убрано, не оставлено и напоминания о том, что тут полгода пролежало тело «ангела», умершего от передозировки. Макс понимает умом, что ничего уже нет, но все равно ощущает трупный запах и рвотный позыв. Она прикрывает глаза, останавливаясь, делает глубокий, судорожный вдох.
Жжение иглы под кожей — собственное тело легкое, ватное, отказывается ее слушаться. Силуэт незнакомца — это не Нейтан — и спина Хлои, не замечающей, что происходит сзади. В горле застревает крик, но вырывается только шепот. Берегись, Хлоя. Блеск оружия в лунном свете. Испуганный, не понимающий взгляд синих глаз и только успевший сорваться с губ возглас.
Выстрел.
Макс падает на колени, обхватив голову руками, хочет сжаться в комок и исчезнуть. Она вновь тут, в настоящем, задыхается от июльской жары и невыносимого солнца, и Хлоя, живая, находится рядом, но слезы все равно льются по ее щекам, а легкие горят от недостатка воздуха — она не может сделать и вдоха. Тело ее бьет крупной дрожью, и внутри все раздирает от невыносимых эмоций, воспоминаний. Ей кажется, что она слышит в своей голове голос Джефферсона, смех Эмбер, которой никогда не слышала.
Это ты виновата во всем. Это ты могла, но не предотвратила ничего. Это ты сделала выбор, едва не убила Хлою. Это ты--
— Прости, — хрипит, сдерживая порыв взвыть, сжимает пальцами голову, раздираемую от боли. — Хлоя, прости, это я виновата во всем, мне не следовало-- — она ловит ртом воздух, пытаясь сдержаться, собраться с мыслями, силами, но не может. Зажмуривается, утыкаясь лбом в землю, и единственный раз услышанный выстрел стоит в ее разуме на повторе, становится какофонией. — Из-за меня все произошло, я позволила этому произойти--
Упирается ладонями в землю, с трудом приподнимаясь.
— Я убила тебя, — слова срываются до того, как приходит осознание произошедшего, и она замирает, уставившись на девушку широко раскрытыми, испуганными глазами.
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-25 17:45:18)
Хлое кажется, что она не может быть сильной. Ни для себя, ни для Макс. Поэтому она и берет Колфилд с собой, чтобы та поддержала, утешила, была опорой. Думает ли она в этот момент о том, что чувствует сама Макс? Едва ли. Хлоя только учится не быть эгоисткой, но совсем не умеет. Да и с чего бы ей считать, что горе Колфилд может превысить ее собственное? Ведь это она потеряла лучшую подругу здесь, не Макс. Макс Хлою никогда не теряла, если та, конечно, расценивалась ее лучшей подругой. На самом деле, Прайс знала, как много значит для Макс и в глубине души даже немного злилась, что ей повезло больше. Что ей не придется сказать прощай лучшей подруге прямо сейчас и двигаться дальше, оставив их общие воспоминания позади. И не смотря на то, что Хлоя понимала как глупо так думать, не могла ничего с собой поделать. Она привыкла искать спасение в злобе, привыкла восстанавливать баланс душевных сил за счет того, чтобы спихнуть вину на кого-то другого. Ведь если Хлоя признает виноватой в собственных бедах себя - это уничтожит ее.
Но Макс сильная. Она привыкла быть сильной за них обоих или просто она единственная, кто способен на это. Берет Прайс за руку и заставляет дойти до места назначения. Хлоя не сопротивляется, хотя внутри нее все холодеет от ужаса. Она едва борется с желанием вырвать руку и вернуться обратно, запрыгнуть в пикап, вжать педаль газа на полную и умчаться отсюда как можно дальше. Вместе со сковывающим девушку ужасом накатывает приступ тошноты, вызванный нарисованными в воображении картинками. На самом деле, Хлое не приходилось иметь дело с трупами раньше, но она будто чувствует этот ужасный запах. На глаза накатывают слезы и Прайс зажимает свободной рукой себе рот, пытаясь заглушить громкие всхлипы, срывающиеся с губ. Хлоя чувствует себя бесконечно несчастной, глядя прямо перед собой остекленевшим взглядом. Не знает наверняка, но кожей чувствует, что именно здесь было первое место погребения Рэйчел. Прайс даже не подозревала, что спустя многие месяцы будет настолько больно.
- Макс, - срывается с губ несколько истерично, а тело окатывает очередной волной холода, когда Колфилд отпускает ее руку и отходит. Хлоя тут же обнимает сама себя, желая каким угодно способом сохранить остатки тепла, но бесполезно. Ее тело трясет от озноба так сильно, что, кажется, она вот-вот начнет стучать зубами. Хлоя сильно прикусывает губу в попытке все же сдержать всхлипы и чувствует появившийся во рту металлический привкус. Это плохо. Проносится в мозгу воспаленная мысль, но ее тут же смывает уже не сдерживаемым потоком слез. Она не может этого сделать. Не может попрощаться с Рэйчел. Не может пережить ее утрату. Сколько бы времени не прошло, она...
Макс падает на колени и Хлоя не сразу соображает, что это сделала не она сама. Это действие отрезвляет не хуже пощечины и она подлетает к Колфилд в считанные секунды. Прайс не знает, как это выходит, но боль Макс в одно мгновение затмевает ее собственную и Хлоя уже не может думать ни о чем другом. Весь ее мир сужается до крохотной фигуры девушки, с силой обхватывающей голову и пытающейся укрыться от всего на свете. Но Хлоя не может позволить ей закрыться, задохнуться в собственном горе, потому что она единственная, кто способен понять Макс. Кто может ей помочь, кто жаждет этого больше всего на свете. Если бы Макс только позволила, если бы...
- Макс, Макс, посмотри на меня, - падает на колени перед ней, сжимает ладонями плечи и шепчет в самое ухо. Пытается прервать полубезумный бред, потому что от слов Колфилд им обеим становится лишь хуже. Но Хлоя не позволит этой пучине засосать Макс и сама будет держаться на поверхности ради нее. Потому что это единственное, что способно сделать Хлою сильной - слабость Макс. Колфилд ее игнорирует, приподнимается, а Хлоя так и остается стоять на коленях, гипнотизируя землю перед собой.
Я убила тебя.
Если прежде Хлоя не до конца понимала, как слова могут звучать как "гром среди ясного неба", то теперь знает наверняка. В голове так отчетливо раздается пистолетный выстрел, что, кажется, Макс вовсе и не сказала, а выстрелила. Как Прескотт тогда в туалете. То ощущение, которое Прайс не забудет никогда, за которое будет цепляться, напоминая себе, что она жива, жива. Что она смогла выжить и что больше ничто не способно выбить почву у нее из-под ног. Так она думала до этого момента, переживая лишь из-за смерти Рэйчел, и сейчас осознавая с такой ясностью, как сильно ошибалась.
- Ты ведь шутишь? - собственные слова звучат будто откуда-то издалека, а не выходят изо рта синеволосой. Хлоя садится прямо на землю, поднимает на Макс одновременно ошарашенный и подавленный взгляд и хмурится. Почему она вообще придает так много значения одной случайно оброненной фразе? Наверняка Макс имела ввиду не то, что сказала. Это просто не может быть правдой! Если кто и пытался ее убить, так это Прескотт, Хлоя была в этом уверенна абсолютно, но что тогда Макс хотела сказать этим? - что за черт, Макс? Это какая-то идиотская шутка? Я не понимаю, не понимаю, - теперь приходит очередь Хлои хвататься за голову, потому что как бы она не убеждала себя, что это бред, она прекрасно понимала, что шутить чем-то подобным Макс не стала бы. Тем более в том состоянии, в котором они обе сейчас прибывали.
[STA]something coming[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8660630.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]
В мозгу бьется, мигает подсказкой уже не паническое, но осознанное, необходимое: перемотать. Плевать на обещания, данные себе, Прайс, окружению, на громкие слова в диалоге с самой собой, что больше никогда такого не произойдет и что ты справишься. Слова, только что произнесенные, не должны прозвучать; место, на котором они стоят — без сил сидят, — не должно быть увиденным. Время еще есть, Макс, и ты можешь отмотать до момента, когда вы только сюда пришли — затем уговорить не идти, увести. Разве в первый раз тебе отговаривать Хлою? Признание в убийстве такое же фатальное последствие, как и само убийство.
Ей кажется, она слышит отчетливый шепот на ухо: «Она не должна знать», — но рациональный и все же не-ее голос заглушается бесконечной усталостью, невозможностью дальше нести этот груз. Макс страшно и слишком тяжело, и она не хочет больше сдерживаться, усмирять внутренние мучения. В этом месте ничто уже не напоминает о давних событиях (и о тех, что остались лишь в ее голове), но сознание ее отказывается с этим смиряться: рисует разрытую яму и труп девушки, расколотый череп Хлои, три злосчастных патрона; отвратительный запах гниения, собственную беспомощность и черты чужого лица в резком свете фонарика.
Макс обхватывает себя руками, садится, упираясь коленями в землю. Стоять, дышать тяжело, и она с трудом делает вдох, чувствуя, насколько болезненно проталкивается воздух в легкие. Мгновенный страх охватывает ее — осознание своего действия и его последствий: то, к чему она привыкала все это время после недели, когда ей было дозволено играться как угодно судьбами, ошибаться и исправлять — еще больше ломать. Хлоя, растерянная и испуганная, сидит напротив, и взгляд Макс упирается выше ее глаз — в место, куда аккурат попала злосчастная пуля.
— Тогда, в уборной, — выдавливает из себя слова, когда внутри все сжимается, болезненно скручивается от чувства неправильности; в горле застревает невидимый острый ком, и Макс рвано выдыхает, слабо покачиваясь на месте, с трудом удерживает равновесие. — Я была там. Я видела-- Я знала, что произойдет, — вот, что чувствуют преступники, когда раскаиваются в своих проступках? Макс пытается посмотреть в глаза Хлое, но перед ее носом все размывается от слез, плывет от легкого головокружения. Какой-то части ее подсознания откровенно смешно: столько времени протянуть, чтобы в итоге сорваться, добровольно пойти на плаху.
— Я не вмешалась и позволила Нейтану в тебя выстрелить, — как только финальные слова произносятся, Макс понимает, что не может сквозь слезы сдержать улыбку. Нервный, негромкий смех пробирает ее до крупной дрожи. Ей тошно от самой себя, ей страшно услышать, что скажет Хлоя — если она вообще сможет подобрать слова. Макс думает, что хочет исчезнуть.
— Хуевая из меня подруга, да? — упирается ладонями в сухую землю, впивается в нее пальцами — ей кажется, она вновь роет яму, ей кажется, ее руки в крови. — Хуже придумать нельзя. Я предала тебя, Хлоя. Еще раз. Я обрекла тебя на смерть, — она моргает, опускает взгляд вниз. Нервозная улыбка все еще дрожит в уголках губ. — Я опять напортачила. Я так старалась, чтобы у тебя все было хорошо, но делала только хуже, — и вновь все разрушила, и без того хрупкое, с трудом выстроенное за прошедшие месяца. Макс упирается ладонями позади себя, закидывает голову вверх, жмурит глаза от яркого солнца; сегодня безумно жарко и душно, и ее грудь тяжело вздымается, изнутри разрывается от бешено бьющегося сердца.
Снова, снова все повторяется. Снова все идет к черту.
— А ведь здесь ты тоже погибла, — кивает в сторону участка земли, где некогда покоилось тело Эмбер, рассказывает спокойным, обыденным голосом — внутри все ломается, корежится еще больше. — Здесь и неподалеку, где устроила стрельбище. Рикошет от железки — выстрел себе в живот. А поезд! — она не смотрит на Хлою — бродит отсутствующим взглядом по свалке вокруг. — Едва не раздавил. Столько раз спасала, чтобы в итоге... — качает головой, наконец, упирается взглядом в чужие глаза — уставшим, растерянным вдруг от запоздалой мысли-- Макс рассеянно улыбается, касается пальцами виска. — Ты и не помнишь, Хлоя. Только я, только в моей голове--
Макс думает, что так оно и было всегда: совершалась ошибка, проступок и преступление, травмы и смерть — перематывалось, исправлялось, оставалось по умолчанию все хорошо, а внутри что-то ломалось, стиралось, оставляло осадок с каждым взмахом руки. Груз воспоминаний, теперь принадлежащих только ей, десяток трупов, ныне живых благодаря сделанному ею выбору, — и Хлоя, единственная, кто стала расплатой за счастливый конец. Она смотрит на девушку с не высказанной до конца горечью — нет, она не в порядке, она никогда не будет в порядке, — и следующие слова срываются с губ неосознанно, с тяжелой уверенностью:
— Лучше бы я умерла тогда.[STA]choir of furies in your head[/STA][SGN][/SGN][AVA]http://s6.uploads.ru/U1gFs.jpg[/AVA]
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-25 17:45:37)
Хлоя чувствует себя так, будто обдолбалась. В голове вакуум, будто из нее выкачали все мысли, эмоции и чувства разом. Вот только ожидаемой эйфории не наступило. Что не удивительно, ведь реальность такова, что наркотики в кровь Прайс не поступали уже давненько, а значит туман, что заволок мысли, вовсе не был спасением. Он разрушал ее целиком и полностью. Миллиметр за миллиметром. В какой-то момент Хлое начало казаться, что даже ее тело рассыпается, настолько ей хотелось просто исчезнуть, забыться и не существовать. Прайс даже не могла понять, почему было так больно, ведь Макс не может говорить это всерьез, такого быть не может, но все равно шестым чувством ощущала, что происходящее не шутка. Если кто и мог так жестоко разыгрывать, то только сама Хлоя. Да у нее же нет тормозов, да и голову на плечах она не носит 24/7 явно. Но Колфилд... Макс совсем другое. Слишком чуткая и ранимая, она привыкла считаться с чувствами остальных. И уж точно не стала бы играть чувствами Хлои.
Ведь так, Макс?
Мысленный вопрос так и остается не озвученным, потому что узнать ответ чертовски страшно.
Прайс резко вскидывает голову, когда Макс начинает говорить. Ей кажется, что каждым словом Колфилд словно бьет по лицу наотмашь, но Хлоя не может даже руками загородиться. Разве может она уберечь сердце лишь прикрывшись? Единственный человек, который способен защитить Прайс от Макс, это... конечно, сама Колфилд, но сегодня она ей явно не союзник. Напарница-пиратка, лучшая подруга, партнер, возлюбленная, девушка... предатель? Снова? Хлоя просто отказывается верить в это, кажется, будто мозг просто не способен вместить в себя такое.
Она была там, была! Она все видела!
Бьется в голове мысль, словно раненная птица. И даже со слезами, заструившимися по щекам с новой силой, не находит выхода.
- Нет! Нет, нет, нет, я не верю, Макс, - на самом деле, очень даже верит. Хлоя думала об этом не раз и не два, но жить в самообмане, в иллюзии беспечности для нее всегда было проще. С тех пор, как она все потеряла, она не могла позволить сердцу кровоточить еще сильнее. Потому что не после каждого кровотечения возможно выжить. Она уверяла себя и окружающих, что ее не так просто обвести вокруг пальца. Что она никому не доверяет, что вокруг одни предатели, но правда в том, что она открывала сердце так легко. Так быстро поверила, что само провидение вернуло к ней Макс, чтобы теперь не отпускать никогда. Что это ее судьба. Вот тебе и судьба, - скажи что это не правда, Макс, пожалуйста, - даже если это ложь. Добавляет мысленно, но не произносит, закрывает лицо руками и не сдерживает рыданий. Сделай что угодно, лишь бы эта реальность перестала существовать. В груди разрастается ком, который не дает Хлое дышать. Она задыхается, делает рваные вдохи, прижимая ладони к лицу лишь теснее. За что судьба может быть настолько несправедлива с ней? Что можно сделать такого, чтобы заслужить то, через что Хлое пришлось пройти... и приходится проходить сейчас. Она ведь верила ей, доверяла как никому другому, она простила ее, правда, простила. Крошечный червячок сомнения, который ни на секунду не покидал мысли Прайс с самого тринадцатилетнего возраста, не в счет.
Хлое хочется закрыть уши руками, лишь бы не слышать, не видеть, не чувствовать. Просто исчезнуть. Провалиться сквозь землю и пропасть навсегда. Попасть в какой-то, несомненно, лучший мир, где не будет Макс, их общих воспоминаний и прошлого Хлои. Потому что хуже, чем здесь, быть не может.
- Я думала, ты любила меня, - голос звучит надломленно и опустошенно. Произносит, но сама уже не верит. Любила, а? И просто смотрела, как гребанный псих застрелил ее. Да, они не виделись пять лет, но это же не повод... - ты ведь не узнала меня, правда? Просто не знала, что это я. Ты испугалась. Я понимаю, Макс, - на самом деле черта с два, не понимает и никогда не поймет, но ради нее Хлоя готова на многое. Пусть только этот ужас перестанет быть правдой.
Но Макс ее слова не подтверждает. И не опровергает тоже. Она говорит нечто совсем иное, отчего Хлое становится в десятки раз хуже. Как бывает, когда ты итак стоишь на краю пропасти, но кто-то упорно подталкивает тебя перешагнуть через край, подбрасывая новые и новые аргументы. В этот момент Хлоя почти боится Макс, потому что то, что она произносит просто не может быть правдой. Прайс не понимает почему, но с Макс явно что-то происходит. Она бредит и Хлоя не может просто бросить ее. Как бы больно от ее слов ни было.
- Нет! - произносит слишком резко и истерично, будто мысль о том, что это Макс стоило умереть способная материализоваться от одних ее слов. Наплевав на все, Хлоя на четвереньках подползает к девушке, потому что ее внешний вид и сохранность презентабельного вида одежды сейчас последнее, что действительно беспокоит Хлою, цепляется крепкой хваткой за запястья Колфилд, потянув девушку на себя, - подожди, Макс, стой. Так не пойдет, нет. Начни с самого начала, - она решительно не понимает, что происходит, но даже сейчас беспокойство за Макс вытесняет собственные переживания. Да, Хлоя всегда была эгоисткой, но благополучие тех, кого по-настоящему любила, ценила превыше всего. Если это было действительно важно, Прайс не задумываясь перешагнет через себя. Она бы даже жизнью пожертвовала, если бы пришлось, в этом Хлоя абсолютно уверена. Как бы ни было тяжело решиться.
[STA]something coming[/STA]
[AVA]http://savepic.ru/8660630.jpg[/AVA]
[SGN][/SGN]
Чем дальше отступает море от берегов, тем сильнее пройдет цунами — Макс не выдерживает собственных переживаний и смотрит, ловит эмоции девушки, слышит закономерное отрицание, шаблонное, но фатальное «я думала, что...», и Колфилд зарывается пальцами в собственные волосы, сжимает до боли пряди, чувствуя, как раскалывается голова, чувствуя, что вот-вот — и она потеряет, оттолкнет от себя Прайс окончательно. Ей остается только дослушать, узнать всю правду — она не простит, Макс уверена, она не захочет иметь с ней ничего общего, и ей самой от себя отвратительно.
— Что «нет»? — былое спокойствие трескается, истончается — и без того поверхностное, исчезает совсем, и ее голос ломится, звонкий от доходящей до кульминации истерии. Она вздрагивает от хватки пальцев, крепко схвативших ее запястья, и она хочет вырваться — не осознанно, инстинктивно, избегая еще одной череды образов: проявочная, вспышки камеры, ее беспомощность, скованность, — но на сопротивление не остается сил. — Тебя бы не тронули, ты бы не впала в кому. Ох, если бы я сделала это с самого начала, не было бы и торнадо! — голос ее с каждым словом все повышается, дрожит от отчаяния, и Макс уже все равно, к каким последствиям это приведет — она слишком устала продолжать думать о них, все равно ошибется.
— Всей этой гребанной недели! Ни суицида Кейт, ни твоих смертей, ни кого либо еще, — бессильная злоба наполняет ее, ненависть к обстоятельствам — в голове звенит чей-то смех, острый язык комментирует ее наивность, беззащитность перед несправедливостью мира, и Макс зажмуривается, трясет головой. Впервые она перестает думать о Хлое: о ее чувствах, мыслях, оттолкнет ли она или попробует понять невообразимое — Макс думает о себе и выговаривается, высвобождает все, что мучило ее до этого мига, и злость переполняет ее, провоцирует продолжать. — Нет, я не испугалась, Хлоя, я знала, что он нажмет на курок, ты понимаешь меня? — она поднимает взгляд, смотрит в упор — сквозь, разрываемая воспоминаниями. — Я уже видела это.
— Как ты думаешь, как я помогла полиции? Как докопалась до правды? Откуда узнала о Джефферсоне, о том-- о том, что он делал и что случилось с Рейчел? — как иронично, вновь звучит голос, что правда вновь раскрывается именно на ее могиле. — Мы это сделали, Хлоя, вместе. Я и ты, — делает несколько глубоких вдохов-выдохов, бесполезно пытается привести мысли в порядок. Ощущение, что она лишняя, не покидает ее: исчезнуть, избежать разговора, убрать эту боль, эти чувства — все. — В другом времени, где я спасла тебя от Нейтана, — ей кажется невозможным все втиснуть, объяснить на словах: ни передать все эмоции, ни охватить все последствия, ни рассказать все детали.
— У меня появилась хренова способность управлять временем, и я разъебала все, что только можно, и все ради тебя! — это не стремление оправдаться, доказать любовь — бессильная злость, обида, что в итоге-- — ...все было зря, Хлоя, абсолютно: каждый мой выбор, каждое принятое решение. Все, что мне оставалось в конце — указать на того, кто умрет-- — она всхлипывает и опускает голову, упирается лбом в колени. Слезы по-прежнему ее душат, не дают вдохнуть полной грудью. — Разве я могла? Разве можно было--? Как можно вообще выбирать такое?
Она сжимает кулаки — если бы не чужая хватка, ударила бы в землю. Почему именно она? Почему именно ей достались силы и она должна была через все это пройти? Почему кто-то решил, что она должна выбирать, кто пойдет на убой — что она выдержит, примет последствия своего решения? Все время Макс думала только о том, как плохо, больно приходится Хлое; ломала ради нее пространство и время, лишь бы спасти, что-то исправить в ее жизни, и без того преисполненной горестей; проходила через ад, но не теряла духа, держалась за мысль, что обязательно сделает все, чтобы никто не навредил Прайс — и только сейчас задумывается, задыхается от несправедливости, от жалости к самой себе.
— Я решила, что справлюсь, что вынесу в одиночку, — рыдания затихают, и у Макс нет сил поднять голову, увидеть чужое лицо и понять, что творится на душе у Прайс — она лишь переходит на сдавленный шепот, едва не скулит, и покореженное подсознание тешится, упивается ее никчемностью. — Я люблю тебя, Хлоя, и я была так счастлива, что ты выжила, я так ждала момента, когда ты очнешься, но это я виновата, это все из-за меня... — она не смеет открыть глаза, не смеет взглянуть на девушку. — Мне так жаль, я не хотела делать тебе больно — и все равно: я выбрала твою смерть.[STA]choir of furies in your head[/STA][SGN][/SGN][AVA]http://s6.uploads.ru/U1gFs.jpg[/AVA]
Отредактировано Max Caulfield (2016-02-25 17:45:52)
Вы здесь » crossroyale » архив завершённых эпизодов » the silence of fireflies [h.e. part 1]
