Мужчина смотрит на нее внимательным, цепким взглядом хищника, изучающего добычу, он буквально чувствует ее напряжение, резонирующее с его собственным. Ее напряжение схоже с тем, как замирают перед гипнотическим и немигающим взглядом змеи мыши или кролики, ожидающие своей участи. Только в ее напряжение не пропитано паникой, в нем нечто другое, что-то острое, лезвием режущее, кровоточащее. Что-то застаревшее, болезненное для обоих. И он чувствует — этот разговор не предвещает ничего хорошего. Совершенно ничего. Все внутри него сжимается, натянутые до предела нервны искрят, и эти искры заметны всполохами раздражения за плотными стеклами очков.
Мордекай терпеть не мог, когда люди к нему лезли. И в личное пространство, и в душу, и в гребаную жизнь. А делать это продолжали. С завидным, стоит признать, упорством. Надеюсь, твои причины того стоят, - усмешка могла бы показаться почти дружеской, да только больше похожа на оскал, пародию на то, что можно было бы назвать улыбкой, - Лучше бы им было того стоить.
Сирена поворачивается кругом, демонстрируя свою полную безоружность, но это не успокаивает охотника ни единой капли — он слишком хорошо знает, что ее сила сокрыта в ее теле, в ее татуировках, в искрах, что знаменуют собою неизбежное, неотвратимое, смертоносное. Как ведут себя сирены, он знал — успел повстречать на своем не слишком-то длинном веку уже четыре. Так что ее безоружность — мнимая. Иллюзия. Опиум для дурака. Для того, кто не понимает, что несет в себе сам ее вид.
Однако, он скрещивает руки на груди, всем своим видом демонстрируя, что не собирается атаковать. По крайней мере, пока что не собирается. Он знал, что, пожелай сирена — он умрет самой мучительной смертью из всех возможных на этой чертовой планете. Он знал — при желании, ему хватит и выпада, чтобы перерезать ей глотку. Чтобы обагрить песок красным. От ситуации буквально разит трупным смрадом сброшенного в кучу общего прошлого. знаний, которые можно обернуть против друг друга, и иронии, столь явственной, что челюсть сводит спазмом, а на нёбе кислый привкус. Он почти был готов поклясться, что пепла. А может и нет. Сейчас это не играло никакой роли. Все исчезает, стоит только прозвучать одной-единственной фразе, вырывающей из глотки хриплый, резкий, злой и горький смех.
«Мне нужна твоя помощь»
Это последнее, что он хотел бы слышать от сирены. Мужчина брезгливо морщится, едва сдерживая желание плюнуть себе под ноги. Это последнее, что он вообще когда-либо желал слышать от кого-либо вообще на этой чертовой планете.
— И все?
Ему хочется рассмеяться ей в лицо смехом безумца. Ему хочется осклабиться. Выдать, что оно того не стоило, и ей стоит проваливать туда, откуда она пришла. Что он не заинтересован. Что ему за глаза и уши хватило всего того дерьма, которое уже произошло, и вляпываться в очередное из-за очередных Искателей, он не собирается. Но он этого не делает. Почему? Потому, что он слишком хорошо знает таких, как Майя: они не придут за помощью просто так. Они не придут умолять. Они не просят. Они выбирают меньшее из зол.
И он не ошибается.
— Сделка, значит?..
Это не вопрос. Скорее, уточнение самому себе, маленькая галочка напротив длинного списка из тысячи и одного «за» и «против», моментально всплывших у него в голове, зарубка о том, что цена его лояльности, - временной, - должна оправдаться, и не меньше. Ввязываться в очередные свары без выгоды для себя? Увольте. Проще пустить себе пулю в лоб сразу же. Моментально. Как показывает практика, наебывать сирены умеют слишком хорошо.
Что Лилит, что Ангел... Что, вероятно, и Майя.
— Я слушаю.
Слова даются женщине с явственным трудом, который вызывает внутри нечто вроде смутного удовлетворения, мрачно растекающегося по венам вместе с постепенно нарастающим чувством тревоги, стоит ему услышать о Лилит. Нет, его она волнует ровно так же, как и все остальное на Пандоре — то есть, ровным счетом, никак, особенно после того, как их пути разошлись, - но она была силой, с которой стоит считаться. Всегда была. И казалась довольно разумной. То есть, достаточно разумной, чтобы не действовать настолько глупо. Мысли роились в голове, назойливо гудели стаей насекомых, зудели, заставляя мужчину поднимать со дна своей памяти осколки воспоминаний — тех, что старательно покрывались песком, закапывались все глубже и глубже, в надежде, что исчезнут навеки...
Не вышло.
Как бы он не старался, но в привычную ему картину мира такая Лилит не вписывалась. Да, она имела определенные недостатки, да, она была импульсивна и иногда — безрассудна, но чего-то подобного он не мог от нее ждать. Что-то в этом было не так, и Майя, к великому неудовольствию Мордекая, была права: это безумие. Но вмешиваться в это безумие он не планировал. Устал. Хранилищ с него уже хватило.
Он чувствовал отчетливую злость сирены, и эта злость вызывала у него острый укол подозрения. Что-то не сходится. Она явно недоговаривает о чем-то. Возможно, о мелочах. Возможно, о чем-то еще. Мужчина встряхивает головой, внимательно рассматривая пространство над головой собеседницы, и медленно замечает:
— Ты должна понимать, что меня больше с ней ничего не связывает.
Они молчат. Однако это молчание не затягивается надолго — и сирена продолжает говорить. А с каждым ее словом, с каждым ударом собственного сердца, мужчина чувствует, как по его венам медленно начинает разливаться ядовитая смесь из отчетливой ярости, горечи, печали и адреналина. Д Ж Е К. Это имя моментально вызывало отклик, руша тщательно выстроенную вокруг стену самоконтроля и сметая все стены, оставляя только нечто чистое и первородное, животное. Наверное, именно так и работает жажда мести: пламя и кровь. Яд и боль. И ничего кроме. Чистый инстинкт. Коготь, будто чувствуя, нервно кричит — и этот звук отрезвляет не хуже удара. Быстрое осознание ситуации заставляет усмехнуться.
—Значит, ты теперь с прихлебателями Джека. Достойная замена, - в голосе сквозит неприкрытая ирония, — И какие у меня причины тебе доверять, Майя?
Мордекай хмыкает.
- Мне нужно нечто большее, чем твое слово. Мне нужны гарантии. Ничего личного. Я не верю в Гиперион.
[AVA]http://savepic.ru/8348131.gif[/AVA]
Отредактировано Mordecai (2016-02-12 00:37:02)