Временами может показаться, что Джудал переступает все мыслимые и немыслимые границы. Временами это действительно так.

Богом забытая страна с кошмарным климатом — да, это действительно то место, в котором хочется оказаться каждому! По воле Аль-Сармен — конечно! — здесь и оказался маги империи Коу. В детали Джудала пока что не посвящали, сказали просто: «Поезжайте туда и ждите дальнейших указаний от наших представителей в той стране». Вот уже неделю Джудал и ждет этих самых «дальнейших указаний», да вот только нет их. Скучно, уныло. Какого черта его вообще сюда послали? Чтоб провалились эти стариканы из Аль-Сармен.

Откровенно говоря, делать Джудалу здесь было совершенно нечего. Он не только не имел права использовать магию и был вынужден всеми силами скрывать черную рух — нет, ну что за черт, а? — но и развлекать себя чем-то другим. В этой стране люди занимались только земледелием и войной, ничего больше здесь не было. Правителями были воины; вместо торговцев также были стражники, которые в спокойное и свободное от тренировок время раздавали еду всем остальным; дома, посуду, одежду, оружие — все люди делали самостоятельно, иногда могли обмениваться различными предметами. Отвратное и скучное место, ничего не скажешь, хотя, стоит признать, их зацикленность на войне, причем лишенной всякой гуманности, — это не так уж и плохо.

Совершенно неожиданным для маги стал тот факт, что по какой-то неизвестной причине в столице этой ненавистной всеми богами мира стране оказался его не самый приятный знакомый — Аладдин. Уж кого-кого, а его Джудал уж точно не ожидал здесь увидеть. Что самое интересное — вокруг него не было никакой особенной активности рух, как это обычно бывает с маги. Впрочем, объяснение этому явлению Джудал нашел уже после поимки Аладдина — тот, как оказалось, воспользовался кристаллами, ограничивающими силу. О них темный маги знал, честно говоря, крайне мало, лишь как-то где-то слышал о том, что есть что-то подобное, что оно примерно так работает и примерно так выглядит, но больше никаких подробностей не знал просто потому, что это ему совершенно не нужно.

В скором времени Джудалу в голову пришла странная и совершенно безумная идея — привлечь на свою сторону Аладдина. Сейчас сложно назвать этого мелкого по-настоящему сильным (пусть и удалось ему пару раз одержать победу, это, скорее всего, произошло по чистой случайности и от реальной силы мелкого в действительности никак не зависело — первый раз он воспользовался силой джинна (если бы не он, Джудал бы точно вышел победителем из этой схватки), второй раз же Аладдину удалось какой-то неизвестной силой временно вывести из строя темного маги, но опять же это произошло лишь потому, что по воле случая жреца заставили врасплох. Сам же Аладдин, стоит признать, демонстрировал слишком низкий уровень владения магией, чтобы даже пытаться тягаться с Джудалом. Тем не менее потенциал у этого зародыша был довольно высоким в силу того, что он был рожден маги. Посему ценность его все же не стоило игнорировать. Вероятно, Аль-Сармен могут и сами попробовать перетащить Аладдина на свою сторону, вот только меньше всего темному маги надо, чтобы на стороне организации появлялся кто-то, кто может стать достойным соперником, возможно, в недалеком будущем. Потому и стоило прибрать этого мелкого маги как можно скорее, пока до него не добрались люди из Аль-Сармен.

Поимка Аладдина не составила особого труда, сложно было разве что выгадать момент, когда никто не сможет заметить то, что Джудал использует магию, дальнейшую судьбу — сковывать его или не сковывать — решили как раз эти чудесные камни, которые не только способны скрыть тот факт, что человек является маги, но и ограничить силу. Смысла особого в том, чтобы его как-то связывать, никакого не было, уж жрец понимал, что он сейчас определенно в выигрышном положении и что с мелким точно справится.

После поимки темный маги решает на какое-то время оставить Аладдина в одной из комнат заброшенного дома, которое Джудал посчитал нужным использовать для своих целей. Сам же он занимается кое-какими приготовлениями в другой комнате.

Когда, казалось бы, все готово, жрец возвращается в комнату к Аладдину. Скрип половиц нещадно разрывает оглушительную тишину — впрочем, это была тишина для обычных людей, остальные же имели возможность слышать невыносимый шум рух; Джудал даже как-то припомнил, что в детстве не мог уснуть из-за этого ужасного звука. Тьму в помещении сжигает свеча, стоящая на полуразвалившемся столе рядом с окном. В помещении пахнет гнилью и чем-то настолько отвратительным, что сложно определить, чем именно это является.

— Что, уже очнулся, мелкий? — усмехается Джудал, высокомерно, в какой-то степени даже победно глядя на Аладдина.

В следующую же минуту по зданию прокатывается грохот, он ударяется о стены, разрывает барабанные перепонки, заглушает все остальные звуки в мире. Избранным удается разобрать слова Хуйми Чжи Лю, правителя страны:

— Если в государстве есть двенадцать паразитов: Ди Тинью, Дию Тинью, ритуалы, магия, музыка, добродетель, почитание старых порядков, стремление к роскоши, человеколюбие, бескорыстие, красноречие, острый ум, правитель не сможет найти ни одного человека, которого он мог бы использовать для обороны или наступательной войны. А если государство не может себя защитить, то оно будет расчленено! Мы не дожны позволять этим паразитам распространяться в нашем государстве! Иначе оно будет расчленено, а мы все будем убиты! Если все будут заниматься Единым, то наше государство будет жить и процветать! Слава Войне! Слава Земледелию! Слава Единому!

— И так каждый гребанный день! Я так скоро оглохну! — возмущается Джудал. Возмущений его, к сожалению, не слышит Хуйми Чжи Лю; они, скорее, нашли выражение в словах только потому, что темному маги необходимо было выразить свое раздражение.

— … слава Единому!.. — после этих слов голос наконец-то замолкает.

— Чертов старик… и почему его до сих пор здесь терпят? — задает риторический вопрос, просто в качестве продолжения своего возмущения.

От негодования Джудал даже забыл, что с ним в помещении находится еще один человек. Да разве и могло что-то еще иметь значение, когда минуту назад по милости одного старого хрыча, помешанного на Едином, с чуть не лопнули барабанные перепонки?

Сжатие юным маги посоха настораживает Джудала. Он ждет, станет ли этот мелкий что-то предпринимать. Видимо, ни атаковать, ни делать что бы то ни было еще Аладдин не собирается, сейчас ему хочется поболтать. Вероятнее всего, если бы у него в рукаве имелся туз, он бы его использовал. Впрочем, не всем людям нравится сразу же бросаться в драку, но все-таки юный маги должен был уже понять, что, раз уж Джудал его похитил, у него вряд ли благие намерения, если бы они были действительно таковыми, то жрец вполне бы мог и не утруждать себя похищением. Отсутствие хороших намерений означает, что темный маги может представлять для Аладдина потенциальную опасность, потому в его же интересах как можно скорее обезвредить противника. Впрочем, Джудал все-таки подозревает, что никакого козыря у мелкого нет, — кристаллы на месте, должны выполнять свою работу, джинна у него, естественно, тоже нет. В данный момент он действительно беспомощен.

— В точку. По собственной воле я бы сюда точно не отправился, — отвечает Джудал.  — Сам-то что забыл здесь?

Спрашивает из чистого любопытства, никакой роли ответ Аладдина не играет. Джудал довольно быстро решает, что ни рассказывать хотя бы часть плана, ни придумывать какие-то глупые истории, причины и оправдания никак не стоит, будет сюрприз, пусть немного помучается, ожидая своей участи. Сейчас он бессилен, маленький, загнанный в угол зверек, которого вот-вот съест хищник — полностью, со всеми потрохами, — в конце трапезы усмехнется и оближет свою окровавленную морду языком.

— Зачем я притащил тебя сюда? — переспрашивает, скрещивает руки на груди и устало, криво усмехается, слегка прищуривается, глядя на юного маги. — Узнаешь позже.

В следующую же секунду Джудал решительно хватает Аладдина руку, тащит его в соседнюю комнату. Они оказались в довольно просторном помещении. Кроме полуразвалившегося гнилого деревянного ящика и крепкого с подлокотниками стула, здесь ничего нет. Окна отсутствуют. Всю комнату освещает лишь тусклый свет свечи, стоящей в паре шагов от стула. Невыносимый запах гнили разрывает нос, заставляет задыхаться, приходится терпеть, его ведь отсюда не вытравишь, а в этом обветшалом доме больше нет подходящих помещений.

Темный маги тащит своего пленника к стулу, грубо усаживает его, крепко привязывает веревками хилое тело мальчика — вовсе не из-за страха перед возможной попыткой побега, просто Джудал знает, что тело Аладдина будет довольно сильно трястись от того, что он собирается делать. Взяв посох юного маги, жрец многозначительно его осматривает, а затем швыряет в дальний угол комнаты.

Первое, что должен сделать Джудал, — это начать проводить беседу с Аладдином; она также должна проводиться и во время остальных действий, которые необходимо предпринять для «лечения». Это самая неприятная и муторная часть всего процесса, но ничего не поделаешь, без этого ни черта у жреца уж точно не получится. 

— В самом начале я хотел бы спросить тебя: что ты думаешь о судьбе? — спрашивает Джудал, пристально глядя на ребенка. — Считаешь ли ты себя по-настоящему свободным? Полагаешь ли, что идешь действительно правильным путем? Есть ли внутри тебя хоть капля ненависти, капля недовольства из-за того, как все оборачивается?

— Я лишь хотел убедиться в том, что ты действительно в этом нуждаешься. Прочту тебе небольшую лекцию, но сначала… — говорит Джудал, прищуриваясь и усмехаясь.

Темный маги достает волшебную палочку, прикладывает ее к правой руке Аладдина и, используя магию грома, ударяет его довольно слабым, но ощутимым разрядом, примерно 7 мА. Палочку жрец решает не убирать — все равно в скором времени снова придется ее использовать. Он начинает медленно расхаживать вокруг стула и говорить:

— Судя по тому, как ты понимаешь свободу, ты умственно неполноценен. Твоя свобода — это лишь отсутствие принадлежности к какой-либо организации или стране. На самом же деле свобода — это возможность быть самим собой. Свобода в том виде, в котором она может существовать, — это не полное отсутствие каких-либо сдерживающих факторов, не свобода «от», а возможность реализовывать себя, добиваться желаемого, того, чего действительно хочет душа, это свобода «для».

На какое-то время Джудал замолкает и останавливается прямо напротив Аладдина, пристально смотрит на него, криво и устало усмехается, а затем продолжает:

— Маги, волшебники, люди — какая к черту разница? У всех один путь, все рождаются лишь ради одного — ради того, чтобы стать собой. Никто никогда не был самим собой в полной мере. Каждый из нас в той или иной мере стремится к этому — кто-то глухо, кто-то отчетливо. Но каждый человек — сознательно или бессознательно — желает обрести себя, найти самого себя и стать цельным. Многие, впрочем, так и не приходят к этому, ведь это наша естественная потребность, а не предназначение, само наличие такого желания не ограничивает нас, мы вольны достичь этого или забыть и плыть по течению, которое никогда не приведет тебя к самому себе. Удовлетворение главной потребности зависит лишь от нас, от нашей воли, а не от судьбы. Именно поэтому для этого необходимо отринуть собственную судьбу. Ведь только так можно стать действительно самим собой; ибо только в этом случае ты будешь повиноваться не судьбе, а себе, своей душе, к тем осколкам, которые хранятся внутри тебя. Ты начнешь слушать шумящую в тебе кровь и поймешь, где именно стоит искать себя. Ты, верно, так сразу и не поймешь, как это важно, но послушай же: смысл жизни каждого человека — это становление самим собой. Люди не приходят в этот мир, чтобы стать пророками, королями, убийцами, путешественниками; это не их дело и в конечном счете неважно. Лишь мы, маги, созданы для того, чтобы также для изменения мира, однако и это не является нашей первостепенной задачей, покуда мы остаемся людьми. Далее. Хоть это и не играет особо важности, я все-таки скажу это. Ты говоришь, что меня ввели в заблуждение. Такое предположение тоже свойственно только умалишенным. Все то, что я тебе сейчас рассказываю, — это не то, чему меня учили в Аль-Сармен. У них другие представления о мире, жизни людей. Они ведь считают этот мир ошибкой, неумелой пародией, а потому отрицают судьбу этого неправильного мира. Я же придерживаюсь несколько другого мнения. Самому мне прийти к таким мыслям, конечно, не удалось бы, Я говорил со многими и много размышлял, когда делать было совсем нечего, — а такое бывало даже чаще, чем мне хотелось бы. В итоге осознание постепенно пришло ко мне. Это понял не только я, но некоторые избранные, которых мне доводилось знать. 

На минуту Джудал снова замолкает, словно бы собираясь с мыслями, но в скором времени снова возвращается к своему монологу:

— Тебе стоит ненавидеть разве что только судьбу, ведь это она тебя столкнула с нами. У тебя нет воли, но есть судьба, у нас не было судьбы, но была воля. Именно поэтому мы смогли с тобой встретиться. Если бы у тебя была воля, то она столкнулась бы с нашей, тогда бы у тебя была возможность избежать всего того, что тебе пришлось пережить из-за нас. Если бы у тебя была собственная воля, а не воля Соломона или кого-то вроде него, то тогда бы ты мог получить то, чего ты желаешь, смог бы . Именно судьба отнимает у нас близких, друзей, именно она крадет у нас мечты, именно она . Единственный путь добиться того, чего желаешь, и стать счастливым — отбросить судьбу… Итак, после моих слов в тебе хоть что-то изменилось?

Впрочем, он и без того знает, что первой беседой — простой, совершенно обычной — так просто добиться какого-то ощутимого результата уж точно не выйдет. Нужны дни, возможно, даже недели, чтобы слова хоть как-то подействовали на Аладдина. Но зерно раздора уже посажено в его душе, так что остается лишь поливать его и хорошо за ним ухаживать, тогда оно точно прорастет.

Отредактировано Judal (2015-12-17 08:56:06)

— Ты совершенно не понимаешь то, что я тебе говорю, — с какой-то долей разочарования и презрения говорит Джудал, глядя на своего пленника.

Без особой спешки он подходит к Аладдину, прикладывает уже к другой руке свою волшебную палочку и ударяет его током, на этот раз немного сильнее — 10 мА. В течение трех секунд тело юного маги бьет электрический ток, но и этого вполне достаточно, чтобы вызвать сильную боль в мышцах, сопровождаемую судорожными их сокращениями. От происходящего жрец чувствует какое-то извращенное, садистское наслаждение. Ему нравится наблюдать за тем, как слабое тельце юного маги содрогается от боли, нравится смотреть, как этот ребенок пытается сдерживать стоны и крики.

— Это только начало, Аладдин, — с легкой ухмылкой произносит Джудал, а в глазах его так и блестит жестокость.

Темный маги отходит от Аладдина и подходит к ящику, откуда через пару секунд достает клетку с большой крысой. Она метается по клетке и пытается перегрызть прутья — очевидно, она хочет есть.

— Вернемся к нашему разговору, — вновь бредет к Аладдину. — Ты действительно думаешь, что это было твоим желанием? Именно твоим, а не кого-то еще? Ты можешь как угодно полагать, но главного свидетельства того, что ты действуешь по своей воле, я не вижу. И я никогда и не говорил, что думаю, что Мудрость Соломона непременно означает, что ты являешься рабом судьбы. Если честно, я не имею никакого понятия, что из себя представляет эта твоя странная сила, поэтому и не могу судить. Но что я точно знаю, так это то, что белая рух — это непременно знак того, что ты подчиняешься только чужой воле — воле того, кто создал этот мир. И единственный путь избавить себя от оков чужой воли — это возненавидеть судьбу, навязываемую кем-то другим, не тобой. Вследствие этого твоя рух потеряет цвет судьбы, цвет чужой воли.

Клетка с крысой ставится рядом со стулом, на котором сидит Аладдин.

— Я стал свободным в той мере, в которой только может стать свободным живой человек. Я уже говорил, что когда воля двух свободных индивидов сталкивается, то появляется лишь возможность противостоять чужой воле, не оказаться жертвой ситуации, но не всегда можно воспользоваться этой возможностью. В моем случае все как раз так. Впрочем, я сохраняю достаточное количество свободы, а взамен той части свободы, которую они у меня забрали, мне дали кое-что другое. Так что можно считать, что то, что я работаю на Аль-Сармен, — это мое решение, моя воля. Я сам принял эти условия, а значит, делаю то, что они просят, по своей воле. Здесь нет ни малейшего промысла судьбы, никакой реальной предопределенности и несвободы, только воля свободных индивидов, которые отказались подчиняться судьбе этого мира.

Джудал вновь берет в руки клетку и ставит ее на колени Аладдина так, чтобы дверца была прямо напротив живота ребенка. На губах жреца заиграла улыбка.

— Подобных крыс в трущобах полным-полно. Одна такая тварь может полностью съесть младенца всего лишь за пятнадцать минут. Нередко их жертвами становятся и пожилые люди. Знаешь, крысы очень хорошо чувствует беспомощных созданий, поэтому и нападают в основном на детей, больных взрослых и стариков. Чаще всего крысы сначала выедают глаза, затем переходят на щеки, язык, уши, затем они прогрызают живот и съедают все внутренности оттуда… Если ты не скажешь то, что я хочу от тебя услышать — ты знаешь, что именно ты должен сказать, — то я выпущу эту крысу. И не думай, что я блефую. Если ты не поймешь то, что я пытаюсь до тебя донести, то черта с два я отпущу тебя живым.

Хочется смеяться, смеяться и биться в конвульсиях, подавиться смехом и свихнуться от слов Аладдина; но Джудал сдерживает себя, лишь широко улыбается, немного безумно, немного жестоко. Наивный, глупый маленький мальчик, который считает, что его слова хоть что-то способны изменить, что они хоть что-то для кого-то значат.

— Не сметь лезть в твою голову? О, как ты заговорил! — говорит Джудал. — У тебя нет права говорить мне «не смей». Ты же принимаешь судьбу, верно? Значит, принимаешь все то, что с тобой происходит, как должное. Избирая такую жизнь, когда ты просто плывешь по течению судьбы, ты лишаешься права как-либо распоряжаться собой, не можешь решать, что с тобой может произойти, а что — нет. Свободный же человек имеет полное право делать с тобой все, что он только захочет вне зависимости от твоих желаний. Отказываясь от свободы, ты обесцениваешь свою личность, свои желания, стремления. Грош цена твоей душе, если ты подчинился судьбе.

Широкая улыбка меняется на слабую усмешку. Он скрещивает руки на груди и бросает на Аладдина высокомерный взгляд.

— Да какая тебе вообще разница? Как будто бы мои слова что-то изменят, — хмыкнул жрец.   

Исказив улыбку, Джудал бросает пристальный взгляд на своего пленника. В течение пары минут он, прищуриваясь, смотрит на Аладдина, после берет клетку и ставит ее рядом со стулом.

— Пожалуй, еще рано выпускать крысу, — проговаривает темный маги.

Он, не говоря больше ни слова, выходит из комнаты и возвращается через три минуты с небольшим флаконом с темной жидкостью. Подойдя к Аладдину, Джудал прикладывает свою волшебную палочку к хрупкому плечу мальчика и ударяет его разрядом в 15 мА. Теперь боль определенно труднопереносима, а судороги настолько сильны, что после разряда мышцы ужасно болят, из-за чего каждое движение начинает причинять невообразимую боль. Обо всем этом темный маги прекрасно знает, ведь не в первый раз он применяет подобное.

Тело Аладдина практически безвольно, именно поэтому Джудалу не составляет никакого труда открыть его рот и влить содержимое флакона туда. Закончив процедуру, он небрежно швыряет бутыль на пол и отвязывает от стула юного маги, после хватает его за волосы, тащит в ту комнату, в которой они были до этого, затем распахивает одну из дверей; они оказываются в совершенно новой комнате. Внутри пахнет плесенью и гнилью; посреди комнаты есть небольшая дыра, в которую вполне может пролезть среднестатистический человек, рядом с ней — деревянная доска; у одной из стен стоит большое зеркало, почти два метра в высоту, к нему-то и повел темный маги своего пленника. Остановившись прямо напротив грязного зеркала, в котором с трудом отражаются маги, Джудал, все еще продолжая держать Аладдина за волосы, наклоняется к его уху и криво усмехается.

— Посмотри на себя, — негромко, в какой-то степени мягко говорит жрец, — ты гниешь. Твое тело, — он засовывает два пальца в рот юного маги и без особых усилий вырывает у него один зуб, — распадается на кусочки. Что делает людей такими похожими на жалкий мусор? Судьба, судьба и только она. Она заставляет нас разлагаться, гнить, ходить так, словно мы живые трупы, которых воскресили по неосторожности неизвестно для чего и неизвестно почему. У таких живых трупов нет свободной воли и быть не может. Разума, настоящих чувств, жизни — ничего этого не может быть у них. Так и у тебя.

Темный маги бросает на пол зуб Аладдина, тащит мальчишку к дыре в полу и бросает его в нее.

— Это место поможет тебе хорошенько поразмыслить!

Дыра закрывается деревянной доской. Джудал, прикрыв глаза, потягивается и думает: «Ну и чем бы сейчас заняться? Раньше утра послезавтрашнего дня его все равно нельзя будет выпускать». Собственно, заняться ему действительно нечем. Помирать со скуки как-то не хочется, поэтому приходится прилагать усилия, чтобы придумать, чем же можно себя занять. Через какое-то время темный маги все-таки решает, что единственное, чем он может заняться сейчас, — это прогуляться по городу, благо в это время суток не так жарко на улице. Он покидает старый дом, оставляя Аладдина в полном одиночестве в сырой яме.

В заброшенный дом Джудал возвращается через два дня, ближе к ночи, когда солнце, ослепляющее и выжигающее все живое, уже скрылось за горизонтом, земля, получившая краткую передышку от палящих лучей, начала постепенно остывать, а улицы столицы практически опустели. Эта ночь, эта чудесная, завораживающая ночь, обещает быть захватывающей, ибо она станет последней для Аладдина — для того Аладдина, которого знают все. Юный маги переродится в совершенно другого человека после последнего, завершающего этапа плана жреца, к исполнению которого он намеревается приступить в скором времени.

По ветхой лестнице поднимается темный маги, держа в левой руке канделябр с горящими свечами, на второй этаж и проходит в комнату с ямой. В нос ему ударяет, казалось бы, уже позабытая смесь запахов — гнили, плесени, сырой земли и чего-то еще, что с трудом поддается определению. Эта смесь запахов настойчиво забивается в легкие, заставляя задыхаться. Джудал морщится и кашляет от этой вони, но старается терпеть. Подходит к яме, ставит канделябр, отодвигает деревянную доску, забирается в эту черную бездну, но на дно не наступает — мало ли на что можно наступить здесь, — а, используя магию гравитации, парит над ним. В яме, откровенно говоря, воняет еще хлеще, чем во всех прочих комнатах, что, впрочем, и не удивительно. Света от свечей, льющегося в яму, хватает, чтобы отыскать в этой кромешной тьме Аладдина. Выглядел он отвратительно и жалко, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Смерив мальчика презрительным, лишенным всякой жалости взглядом, жрец подлетает к нему, хватает за руку, вытаскивает из ямы и швыряет его на пол. Джудал берет канделябр, снова грубо хватает Аладдина и тащит его в ту комнату, где пытал — хотя можно ли назвать это пытками? — его пару дней назад. Он сажает его на тот же стул и вновь для чего-то связывает его — скорее, просто так, так как сил у юного маги вряд ли хватит даже на то, чтобы сделать хотя бы шаг без чьей-либо помощи.

— Думаю, тебе хватило того времени, что я тебе отвел, для раздумий, — говорит Джудал, берет клетку с голодной крысой и ставит ее на колени мальчишки. — Сейчас от твоего ответа будет зависеть абсолютно все. Надеюсь, он будет правильным. Итак, спрашиваю тебя в последний раз — что ты думаешь о судьбе? Ненавидишь ли ты ее? Готов ли ты и дальше плясать по ее дудку?

Ответ Аладдина, впрочем, уже известен жрецу. В глазах юного маги можно увидеть то же, что и в глазах тех, кто пал в порок, — в них читается та же ненависть к судьбе, то же отрицание, то же желание пойти по своему собственному пути, то же стремление к свободе. Именно по этой причине часть рух, окутывающих мальчика, уже окрасилась черным цветом. Тем не менее полностью перерождение не завершилось, остается сделать последний маленький штрих, тогда все наконец и будет кончено. Последний толчок, впрочем, Джудал сделать не может, сейчас все в руках Аладдина, только он может сделать последний шаг, шаг в бездну порока.

Быть может, было что-то печальное в скором и неминуемом перерождении юного маги, в смерти его нынешней души, в рождении чего-то нового в нем, совершенно отличного. Однако никакой грусти темный маги не испытывал, что вполне естественно. Он не привязан к Аладдину вообще, потому и не может сожалеть о том, что прежнего его уже не будет существовать в этом мире. Обычно падение в порок — это не смерть души и не совсем ее перерождение, но Джудал использовал зелье, рецепт которого узнал от Аль-Сармен, а оно именно убивает практически все, что было прежде внутри человека, и рождает в нем что-то совершенно уникальное, создает новую душу. По этой причине к перерождению юного маги можно относиться как к смерти. Больше никогда жрец не увидит того Аладдина, которого знал. Впрочем, вполне возможно, когда-нибудь их судьбы вновь пересекутся, но не в этой, а в другой жизни, когда они будут носить другие имена и хранить в себе иные воспоминания. Тогда, возможно, там, где им посчастливится встретиться, — в загадочной стране, у подножия огромной горы, на берегу прозрачной реки? — они снова заговорят друг с другом и, быть может, во время этого неуверенного диалога вспомнят, что когда-то были Джудалом и Аладдином, великими волшебниками, которые в свое время повлияли на ход истории.