Прислушайся к себе. Какая музыка звучит у тебя внутри? В бесконечности бессчётных вселенных мы все — разрозненные ноты и, лишь когда вместе, — мелодии. Удивительные. Разные. О чём твоя песнь? О чём бы ты хотел рассказать в ней? Если пожелаешь, здесь ты можешь сыграть всё, о чём тебе когда-либо мечталось, во снах или наяву, — а мы дадим тебе струны.

crossroyale

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » crossroyale » архив завершённых эпизодов » a welcoming gift


a welcoming gift

Сообщений 1 страница 30 из 40

1

- a welcoming gift -

http://s3.uploads.ru/XgzBs.gif

https://33.media.tumblr.com/a430e0d83c5ea17c00b1015638e6c817/tumblr_n8m67u9pQa1qayrkno8_250.gif

http://s6.uploads.ru/KgxAN.gif

http://s7.uploads.ru/TkbGV.gif

- This is a gift, it comes with a price -

участники:
Akki Andersen & Silent Hill

время и место:
Апрель 2015 года, Сайлент Хилл, штат Мэн

сюжет:
And in the spring I shed my skin
And it blows away with the changing wind
The waters turn from blue to  r e d
As towards the sky I  o f f e r  it

Отредактировано Akki Andersen (2016-02-09 19:09:50)

+4

2

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Если в Зоне 7 рыдали над каждым потерянным D, это не повод продолжать подобную практику здесь. Тяжело объяснить этот эксперимент, говорит? Пусть делает отчет в свободной форме. И не забудьте прописать ей стабилизаторы. - д-р К███

Снова работать в поле было восхитительно. По крайней мере, работать официально, по заданию, с корочкой, оружием и подстраховкой за спиной в виде оперативной группы. Андерсен мельком поглядывала на приписанного к ней на сегодня агента («Бишоп, к вашим услугам, доктор Москва»), оценивая, насколько шустро он соображает. В этот эксперимент явно кинули не лучших.

За исключением нее, разумеется, но Фонд и не воспринимает ее "лучшей". Пока не воспринимает. А Пси-7 в последнее время сидит совершенно без работы, странно, что еще не расформировали. Дробят теперь по частям, отправляя на мелкие задания вроде этого.

- В О-5 все еще категорически против того, чтобы этим штукам давали имена, а? - агент кивает на идущую впереди (под прицелами) парочку. - Я слышал, вы все равно назвали девчонку.

Анна неопределенно пожала плечами, оглядывая угловатую полудетскую, полуподростковую фигурку впереди. D-2189, возраст: 12 лет, пол: женский. Кодовое имя, которое она сама назвала в конце их первого разговора: "Люси". Вероятно, это ее настоящее имя, но Акки не просматривала первоначальные личные файлы, ограничившись памяткой-переработкой со всей необходимой информацией. Убила единственного живого родителя (мать) ручным топориком, была помещена в лечебницу близ родного города, откуда ее и забрали. Закономерно неприятно было с ней разговаривать, впечатление совершенно не как от ребенка.

D-2195, которого она мысленно называет просто "Девяносто пятым". Мужчина, 37 лет, вернулся с контрактной военной службы. Провел два месяца с женой и дочерью, отдыхая после ужасов, которые видел в бою, пока не перенес их в жизнь. Девочку утопил в ванной, а вот матери, заставшей эту сцену, досталось куда больше: говорили, что на ней живого места не осталось, не продырявленного кухонным ножом.

- Нашли, кого отправлять с этим мужиком, - недовольно протянул Бишоп, оглядывая Акки. - Он вам в два счета проломит череп, чтобы сбежать.

- В этом эксперименте нужно психологическое наблюдение, агент, - она повернулась и слабо улыбнулась, тряхнув рукой, от чего шнурок крутанулся вокруг запястья. - Помимо шокера у меня с собой целый арсенал, какого он не видел.

"Люси" остановилась, видимо, утомившись. Жаль ее не было, но Анне самой уже надоело идти пешком. Черт бы побрал эту конспирацию, которая не позволяет им просто прилететь прямо к месту.

- Осталось немного, Люси, - "Два-Один-Восемьдесят-Девять" сейчас ну никак не желало произноситься. - В городе не придется много ходить.

Сплошное вранье, конечно, но Андерсен действительно надеялась, что они расправятся с этим быстро.

Уже у обозначенной границы она скинула с головы капюшон куртки-ветровки, чтобы снять ее и упаковать в рюкзак. Температура тут действительно была выше, но до аномальной не дотягивала. Бишоп, оставшийся позади, расхохотался.

- Доктор Андерсен, я понял, почему вас выслали из России!

Акки повернулась к нему, предчувствуя вброс потрясающего своей оригинальностью юмора.

- На фоне снега вы своей макушкой всю маскировку провалите.

Она показала Бишопу средний палец, но от улыбки не удержалась - хоть что-то приятное перед погружением. Времени на остроумный ответ уже не осталось.

- Увидимся, агент. Выйду на связь через 15 минут.

Главная дорога была пуста, что неумолимо наводило на мысли о переполненном Нью-Йорке. «Сложно сказать, что лучше». Отсутствие людей было неприятно, хоть и ожидаемо. Пока все шло по плану: сгущающицся туман, вдалеке совсем скрывающий и улицу, и расстояние между домами. Акки все равно помнила, по какому маршруту они пойдут до школы, но сплошной мутный массив доверия не внушал.

Объекты теперь шли по обе стороны от нее, и "Люси" мрачно, но бесстрастно оглядывала первые обшарпанные домики. "Девяносто пятый" же был более нервным, пару раз поглядел за плечо.

- Эй, дамочка, далеко нам еще? - мужчина на секунду замер, глядя куда-то в сторону, в переулок, но тут же повернулся обратно. - Мне здесь не нравится. Вы поставили своих людей и здесь, что ли?

«Здесь никого нет, идиот, мы оставили всех позади». Ради чистоты эксперимента "Пси" страхует их из-за пределов города, поэтому, наверное, ее так и обвешали оружием. Если все пойдет правильно, здесь должна получиться взрывная смесь; объекты подобраны прямо противоположные друг другу, и воздействие должно было как-то учитывать это.

Анна зажала пальцем кнопку на рации, прикрепленную к карману рубашки, но услышала только тихий треск и шипение. Отличное наблюдение, значит, здесь сдается не только сотовая связь.

- Ну что ж такое, Бишоп, придется надиктовывать тебе на запись, - проворчала Андерсен, запустив руку в карман рюкзака за диктофоном, когда услышала резкий, но тихий звук.

Люси, стоявшая впереди, вдзрогнула и дернулась было, но тут же получила предупреждающий взгляд.

- Выйдете за пределы пяти метров - протокол перестанет действовать, ты же знаешь, - Акки вздохнула, увидев, как сузились глаза девчонки. - Я сама не хочу ничего применять. Пожалуйста, просто держись ближе.

Звук повторился, теперь затрясся, кажется, и Девяносто Пятый.

- Если вы уйдете далеко, я не смогу ничем вам помочь.

«Кажется, эксперимент запущен».

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:07:18)

+5

3

Ученые закрывают глаза. Город просыпается.

Первым рождается туман. Серая мгла, пепел сгоревших душ, разлагающийся на пальцах снег окутывает обветшалые, заброшенные здания, подчеркивает выбитые окна, скользит по асфальту шорохом пропавших шагов. Температура падает на пару градусов, но ветра нет, лишь влажная, липкая промозглость, которой тянет со стороны Толука, пробирается под слои одежды, оседает на рыжих волосах и словно стирает краски, стирает грани, смягчает даже черный цвет.

Город открывает глаза.

Ему нужно время, всегда немного времени, но уже нет необходимости торопиться, невидимая паутина силовых линий дрожит в предвкушении, пальцы города тянутся к добыче, к живым сердцам, к темным сердцам, и вскоре они сомкнутся, ломая души и тела в мясорубке нахлынувших кошмаров. Предрешено. Неизбежно. Словно лавина, пока еще едва заметная на вершине, но грозящая смести все у самого подножия гор. Неукротимая стихия, с которой нельзя бороться.

Станешь ее частью, свернешь не туда, запутаешься в туманных улицах, искаженных собственными воспоминаниями, чувством вины, страхом, который еще скребется внутри, который еще не вырвался на волю, но уже влажно, липко окутывает, скрадывает движения, замедляет.

Город движется.

В этот раз иначе. Он не звал никого, он перестраивался, он рисовал на стенах чужие воспоминания, чужие слова проступали красной кровью и становились его собственностью, последней сладкой добычей, (очищенной) чистой энергией. Но - слишком мало. Не его предназначение. Границы очерчены, не преступить.

Нужно больше.

И сейчас...

В его границы вторглись.

(Осознание).

Он думает об этом (давно) (долго) (быстро). Для него время течет иначе, как и проходят точки реальности. Спираль, круг, перерождение. Внизу, под городом, проворачивается скрипящий вентиль. Туман сгущается.

Город осознает.

Почему он не вторгается в чужие границы?

Почему не забирает то, что ему предназначено? Его голос окреп. Его голос может обрести форму. Люди приходят и уходят. Люди умирают и возрождаются. Божество остается. Его сердце остается. Не бьется. Почему? В уязвимости может быть ключ. Границы можно пересечь. Разорвать. Как плоть, как рассекает нож слой мышц, как вспарывает внутренности ритуальный серп, как проходит в кишках остро заточенный кол.

Городу нужен инструмент. Инструмент прорвал его границы. Нужно лишь направить его не внутрь, но извне.

Кошмары просыпаются.

Город меняется.

Город...

... не город. Его сердце вновь начинает биться.

В тишине слышится звук.

Шорох. Шуршание.

Туман рождает невысокую фигурку. Ребенок? Движется нелепо, словно туго спеленутый, движется медленно. Туман расступается. Раздается, очерчивает маленькую склоненную голову, тело, плотно спеленутое кожаными ремнями. Бряцает тускло пряжка. Асфальт окрашивается кровью, в просветах между ремнями: мясо. Создание поскуливает тонко, оно слепо, оно ведомо, оно движется вперед неумолимой тень, слишком плотной, слишком материальной, но все еще в ощущении кошмара вязкого, липкого тумана, рожденного островом Толука.

В красном круге крови в центре реальности города плачет девушка с темными волосами. Рядом с ней проявляется совсем другой человек.

+4

4

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Холодом пробирает до костей, а дымка, кажется, затягивает даже контактные линзы в глазах; Анне ужасно хочется потереть их ладонями, и одновременно вести себя за их счет, раздвигая туман перед собой. Но она не идет вперед, потому что замечает то, что прежде нее видят подопытные.

- Что еще за шутки? - мужчина пятится назад, к Андерсен, едва не спотыкаясь, и не сводит глаз с существа. Он кажется не напуганным, а раздраженным (странная реакция для адекватного человека, а?)

"Люси" - худенькая, темноволосая, с тяжелым взглядом, внушающая легкий страх всем, с кем говорит, включая Акки - дрожит, как осиновый лист, но не двигается с места. Она стоит прямо на пути у нового объекта, глаза будто расползлись на пол-лица от страха.

Андерсен устраивает уже и то, что она не бежит. Существо сложно оценить; его ничто не роднит с человеком, кроме очертаний. Оно движется медленно, но неумолимо, уже очень близко; Анна подходит к D, на ходу доставая пистолет, хотя на них, кажется, никто пока не нападает.

- Люси, - она зовет мягко, тихо; не спугнуть бы. - Ты когда-нибудь видела подобное?

Сама Анна точно не видела подобного, и чувствует, что даже тонкие волоски на затылке становятся дыбом от этого вида. Она старается игнорировать тонкие темные дорожки, пролегающие по телу существа, въедающиеся в асфальт пятнами, не выхватывать взглядом странно сокращающиеся красные участки, обнаженные между ремнями.

Девочка мотает головой, и, кажется, всхлипывает.

- Пожалуйста, - голос еще тише, туман словно убаюкивает, заставляя прятать все звуки от чего-то неведомого. - Пожалуйста, пусть оно уйдет.

Фигурка движется ближе, и Девяносто Пятый нервничает еще больше, когда голова поворачивается к нему, невидяще тычется в его сторону.

- Эт у меня что, глюки?! Ты! - он машет ладонью в сторону Андерсен. - Ты, вы меня накачали! Дрянью!

Анна старается двигаться плавно, не перетягивая на себя внимание, но ускоряет шаг, чтобы встать между своими подопечными. Существо тоже перебирается ближе, подгибаясь, изредка дергаясь, мажет за собой кровавый след и сдавленным хрипом игнорирует на новый всхлип Люси.

- Пожалуйста, пусть она перестанет... Прошу!

Девчонка смотрит уже на Акки, мокрым и умоляющим взглядом. Существо в прицеле "Кольта", но палец еще не курке. Акки знает, что риск необходим. Выжидать, видеть, что будет дальше.

- Не двигайтесь, - она придумывает на ходу, не может знать наперед. - Оно может напасть.

О, оно нападет, она чувствует это. Просто выжидает. Что-то выжидает.

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:07:15)

+4

5

Спеленутое ремнями нечто в самом деле выжидает, переступает с ноги на ногу, задушено (словно кто-то заткнул ему рот, запретил издавать громкие звуки, словно он закусил собственную плоть так, что остались следы зубов) стонет. И (для него) отзываются - со спины, из темноты выступают еще две фигуры, и что-то еще движется в тумане, или это сам туман - движется, уплотняется, стягивается душным коконом вокруг своих жертв? Три существа: одно постарше, повыше, прочие едва ли дотягивают до пояса взрослого мужчины, - застывают, словно позволяют разглядеть себя, насладиться зрелищем плоти в расходящихся и смыкающихся просветах ремней. В повисшей тишине слышится лишь скрип ремней и шорох проснувшейся связи (вот только вместо голосов лишь белый шум и едва различимые голоса [ш е п о т], что вплетаются в него).

(он открывает глаза в темноте и слышит воспоминания, слышит прошлое, слышит перенесенные страдания. Он полон ими, сомнениями, виной, страхом и болью, и знает, что должен очиститься вместе с ними, что должен очистить тех, до кого в силах дотянуться, он должен простираться, охватывать, он должен весь мир погрузить во тьму, чтобы вывести к свету [и не осознает, что свет давно померк, что здесь лишь серость и туман, голодный туман, пожирающий души в поисках искупления], и ради этого нужно переродиться)

Мгновение длится долго.

(Он ждет, его [темное] сердце бьется, он ищет)

Чтобы взорваться резким движением. Ремни выстреливают в своих жертв, захлестывают живыми петлями поверх плотной одежды, сжимают удавкой горло, и все три создания  с т о н у т  в унисон, на разные голоса, на грани слышимости, взрывают перепонки (слишком) тонким скулежом, отчаянным, полным затаенной боли и страха, душного, стылого страха, от которого стынут жили и хочется умереть.

(он осознает и принимает, он меняет себя снова, он искупает часть страданий кровью на теле и свежими ссадинами на лице, темная ткань расползается, обнажая плоть, он приводит себя к очищению, чтобы забрать жалость, чтобы забрать инструмент, чтобы прошить себя, перенести, вплавить в чужое сердце, чужое плоть, извлечь себя из земли, в которой рожден)

Создания подтягиваются на ремнях, которые пачкают кровью, и на обнажившейся белесой плоти видны синюшные полосы, на глазах вспухающими застарелыми ранами. Такие раны появляются, если долго не давать следам от пряжек ремней зажить.

(он вырывается из красного круга, и темноволосая девочка замолкает, падает на землю, возвращается в туман, запустив цикл перерождения, запустив цикл смерти, раскручиваясь теперь не петлей, но спиралью, уводящей за грань, за привычные, за иные ощущения, он чувствует ту боль, что должна очистить, и держится за нее, кривит полные губы и прислоняется к пыльным полкам, отрезая от себя туман, и его глаза светлеют в  с е р о е, выцветают тьмой, и краски меняются, розовеет кожа, и пальцы сжимаются на собственном запястье, зажимая ток крови, зажимая ощущение живого, и он стонет, выплескивает себя, зовет, и вместе с ним)

стонут создания, разбивая мысли о сопротивлении, лишая воли всякой воли.

Отредактировано Silent Hill (2015-11-17 19:00:10)

+4

6

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Сдавленный возглас девочки смешивается со стонами в нестройный хор, наполняет уши, и руки Анне более не повинуются. Оружие, отчаянно сжатое белеющими пальцами - не более, чем игрушка, когда она не может заставить себя нажать на курок. Перед глазами темнеет, и, хотя мгновение назад она не могла оторвать взгляда от странных фигур, они словно растворяются.

В нос бьет знакомый дешевый запах, и она невольно дергается, зная, что должно произойти дальше. Как по часам, безошибочно, каждый такой вечер; бесполезно скрываться, и Анна не бежит, подкашивающиеся ноги все равно не унесли бы ее, даже будь это возможно. Человек следует за тенью, падающей на порог ее комнаты, и страх встает поперек горла, не давая ей больше издать ни звука.

Ни сейчас, ни потом - крики не слышат уже очень давно, и в них нет смысла. Только сжаться, пытаться схлопнуться, исчезнуть, перестать существовать в пространстве в эти моменты. Будто это когда-нибудь помогало, а не усиливало боль, следующую по пятам.

От того, как сильно она жмурится, начинают ныть веки, и Андерсен вдруг выныривает, распахивая глаза. Возвращается в туман, в серое, светлое, (не то, что ее детская спальня по вечерам)

Гулкий стук падающего пистолета, и тварь, ползущая навстречу, замирает. На секунду, которой Анне достаточно.

Она дергает за ремень, вниз, ближе к себе, заставляя существо взвыть и тяжело бухнуться на асфальт, и лезвие спрятано достаточно близко, чтобы быстро извлечь его. Кожа перерезается с неприятным хрустом, окрашивая ее ладони, и Анне кажется, что она отсекает по живому; нет времени думать об этом. Сбоку доносится хрип, и это те, за кого она поручилась, не имеет права медлить больше.

Мужчина дергается, давится проклятьями, сам затягивает петлю на своей шее. Акки подхватывает пистолет, но ей никогда не приходилось целиться раньше так, и первая пуля летит мимо ремня.

- Твою... - она моментально бросает эту затею и стреляет снова, уже в существо. Душераздирающий стон, и темные, густые брызги, летящие в стороны. - Режь ремень, живо!

Он ловит подкинутый нож, и Анна резко разворачивается к другой, к второй своей цели. Ребенок оказывается чуточку умнее - замирает, не шевелится, лишь глядит на тварь, рвано придвигающуюся ближе, простирающую к ней освобожденную исполосованную руку.

Смотрит со страхом. С болью. Виновато?

- Люси! - она шагает ближе, и стреляет снова.

Холодеет, слыша в ответ крик - детский, переходящий в визг, существо сгибается пополам, прикрывает рану, (и боль усиливается с каждым мгновением, хотя ты все еще отчаянно надеешься, что она исчезнет сама собой)

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:07:07)

+2

7

Тела одно за другим содрогаются и застывают, скорчившись на потрескавшемся асфальте в позе эмбриона (закрывает живот, папочка, нет, пожалуйста). Стоны стихают, умирает белый шум, и вокруг них снова плотным коконом смыкается туман, глушит тяжелое дыхание и эхо выстрелов. Ремни вздрагивают в последний раз, в тщетной попытке дотянуться, обновить синие следы, но уже медленно выцветают, свежие капли крови темнеют (застарелые, их уже не отмыть). Девочка вцепляется обеими руками в свои плечи и еле сдерживает слезы. Глаза у нее совсем пустые.

(он слышит заполошное биение трех сердец и прикрывает удовлетворенно глаза, выдыхает, слизывает кровь с пальцев в предвкушении)

Город просыпается. Он слышит страх, он чувствует груз вины, он меняется.

Он дышит в унисон с загнанными, сипящими вдохами детоубийцы.

Он выдыхает вместе с забитой сиротой.

Он вздрагивает вместе с девушкой, сжимающей в руках пистолет.

Город их прошлое. Город станет их настоящим. Город проведет их в будущее, если...

(он улыбается еле заметно, он знает, что сохранит это сердце для себя, что войдет в него, что позволит ему... п е р е р од и т ь с я)

Вдалеке снова мелькает тень. Белого шума в радиопередатчиках не появляется, и тень стоит неподвижно, неясным силуэтом, напоминающим взрослого человека. Мужчина вздрагивает, в его руках обагренный кровью нож, и он наставляет оружие на рыжую девушку. Мужчина напуган. Мужчина хочет вернуться, но знает, что не сможет, пока на его пути стоит эта... эта...

("с у к а", - подсказывает он)

- ... сука, отдай пистолет! - движется быстро, и перехватывает взвизгнувшую от неожиданности девочку, и прижимает ее спиной к животу, нож пляшет возле обнажившегося горла, которое еще совсем недавно было захлестнуто петлей. Поверх красноватого следа проступают первые капли крови.

- Мне плевать, что будет, но больше эта хрень ко мне не подойдет! - вопит он, и девочка плачет беззвучно, дрожит, как осиновый лист, бледная до прозелени.

("он тоже бьет своих детей, думаешь, можно хоть когда-то от них избавиться?")

("убей", - призывает он, "убей их всех, они же суки, они же такие  б л я д и, Майки, что эта, что твоя жена, верно?")

Отредактировано Silent Hill (2015-11-19 23:55:49)

+2

8

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]"Вот поэтому ты не работаешь в поле, Андерсен" - смешок, даже беззвучный, кажется неуместным; это натягиваются нервы с тонким звоном.

Существа копошатся где-то поблизости, издают странный писк, смешанный с хрипом, тянутся к Акки, она чувствует это кожей, но не может повернуться. Оружие медленно опущено, раскрытая ладонь - к мужчине, она не будет стрелять, она не представляет сейчас угрозы.

- Пожалуйста, убери нож, - тонкие капли протекают по горлу, расчерчивая тонкую детскую кожу, и, кажется, еще минута, и все вокруг будет украшено этими красными всполохами. - Хоть немного. Ей больно.

Ее голос дрожит - неубедительно, но вот боль ему знакома, способна остановить, хоть на секунду привлечь внимание; мужчина ослабляет хватку, чуть меньше давит лезвием, но не отводит его окончательно. Люси отзывается всхлипом, все еще едва дышит, не шевелится лишний раз.

Оценить риски: в идеале ей нужны оба D, но, если даже выживет лишь один, Анне за это ничего не будет. Расходный материал, не более, в экспериментах они погибают целыми пачками, все ради малейшего шажка навстречу тайнам, большинство которых они никогда не раскроют.

Одним можно пренебречь, осталось лишь решить, кем.

"К черту риски", умоляющий детский взгляд прожигает ее насквозь, и Анна не может. Она - по ту сторону, за порогом, смотрит в комнату, и растрепавшиеся по маленькому личику темные волосы вдруг кажутся ей почти рыжими; нож не у ее горла, и у нее есть выбор. Ступить за порог, прекратить это (мама, почему ты ничего не делаешь?!) или отойти назад, в тень, в безопасность (он не тронет ее, она - его единственный шанс выбраться отсюда).

Девяносто Пятый тяжело дышит, пот стекает ему на глаза, и обе руки цепляются в его оружие. Он отзывается даже не криком - скорее воем, когда пуля прорезает его плечо (Анна никогда не умела целиться, но сейчас главное было - не бояться), и девочка камнем падает ему под ноги, за ней след - красная дымка. Рука снова начинает чувствоваться лишь через пару секунд, тогда же он и понимает - пальцы пусты.

Акки бы что-нибудь выкрикнуть, заставить остановиться, но времени нет: она бросается вперед, к упавшему ножу, отпихивает по пути в сторону тоненькое тело (шевелится, кажется, отползает в сторону), и уже цепляется в рукоятку, когда ее обжигает болью. Удар отбрасывает ее на пару метров, и перед глазами лишь мелькает - падающие на лицо волосы, отлетевший в сторону пистолет, и искаженное злостью лицо.

"Поэтому ты работаешь в лаборатории, Андерсен - там ты не пропускаешь удары"

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:06:57)

+2

9

Кровь срывается с бледных детских пальцев.

Кровь срывается с толстых мужских пальцев.

Земля жадно раскрывается навстречу жертве.

(он прижимает ладонь к серой стене, и от его прикосновения остается след, от красновато-ржавой отметины вспухают жирные кривые, пульсируют в такт сердцу, расходятся, сжирают, перерождают пространство)

Взлетает к небу резонирующий, бьющий по барабанным перепонкам не хуже недавних стонов, вой сирены.

Кровь вспухает чревоточинами.

Девочка закрывает глаза и ее сотрясает мелкая дрожь.

Под ее ногами асфальт

(перерождается, он вынужден торопиться, потому что нож пляшет не в его руках)

бесшумно трескается, прошивается разломами, в которых пульсирует обнаженная человеческая плоть.  Тела существ проваливаются, вплавливаются с бесформенные пятна, которые вздымаются и опадают, словно в мерзостном подобии дыхания. Туман темнеет, осыпается ржавыми снежинками, осыпается тьмой. Свет уходит вместе с цветом вещей, оставляя лишь красный и черный. Город обступает три человеческих тела, смыкается вокруг них выбитыми окнами, смыкается перекрестным взглядом сотни глаз.

В разломах вдыхает мясо. Пахнет жженной к р о в ь ю. Пахнет болью.

На месте упавшей девушке мужчина видит

("Майки, я вернулась за тобой")

оплывшее тело. Оно поднимается, оно выше на две головы. У него огромные женские груди, истерзанные нарывами, у нее гигантский рот, разрезавший вспухшую голову на две части. Создание делает шаг к мужчине, и тот кричит, глаза едва не вылезают из орбит, он отступает, но его никто не собирается выпускать. Нож застревает в плоти, тварь проглатывает оружие и наваливается на

(Майки)

несчастного и тот захлебывается собственным криком, когда крупные острые зубы впиваются в его живот, раздирая с легкостью мышцы и добираясь до содрогающихся в агонии внутренностей. Гротескная женщина урчит, склоняясь над все еще живой жертвой, причмокивает, чавкает и не обращает внимания ни на кого другого.

Туман исчезает окончательно.

В рации белый шум.

Замолкает

(захлебывается)

сирена.

(он поднимается на ноги и отряхивает ладони)

(Майки не умирает, он не может умереть, он проваливается глубже и дальше в свои кошмары, по кроличьей норе, по узкой тропке в далеком осеннем лесу, под городом проворачивается натужно, со скрипом старый ржавый вентиль, запускающий цикл)

Девочка еле слышно подвывает от ужаса, она отнимает руку от шеи, подставляя взглядам неясный, потемневший след от лезвия потерянного ножа.

Отредактировано Silent Hill (2015-11-20 19:12:52)

+2

10

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Гниет всё: земля, небо, разлагающийся туман, и этот запах грозит впечататься в одежду, запутаться в волосах, намертво прилипнуть к ладоням, которыми Анна упирается в землю. Она спешит подняться хотя бы на колени, нервно вытирая их о джинсы; где-то ткань разорвана от скольжения, но боли она не чувствует.

Лишь легко жжет нижнюю губу, и Акки стряхивает с нее горячие капли - цвет неразличим, красным помечено все, включая ее саму. Кровь пульсирует в голове, выбивая странный ритм, созвучный оглушительно воющей сирене.

И в этот момент она видит, как над ней вырастает фигура. Это не кажется ни иллюзией, ни воздействием, ни странным существом одновременно. Оно реально, но не существует. Призрак, но убийца. Единственный сигнал застывшему, закоротившему мозгу - бежать, бежать, быстрее, дальше, не смотреть, словно перед ее глазами - чужой стыд.

- Люси! - Акки закашливается, но упрямо тянется вверх, поднимается на ноги - в прорезях, во вспухших пузырях земли она больше не может разглядеть оружие. Да оно и не поможет, достаточно только поглядеть на широкую, исполосованную шрамами и взбухшими венами спину, чтобы понять, что ни один нож не будет достаточно остр.

- Люси, иди сюда... - она сама бежит к девочке, пытающейся отползти в сторону от обнажившегося шва в асфальте - слишком слаба, кажется, не сможет двигаться дальше. - Нам нужно уходить. Слышишь?

Хватается за узенький девичий подбородок, заставляет смотреть, фокусировать поплывший взгляд.

- Нужно подниматься. Нужно идти отсюда. Тебе нужно встать, хорошо? - Анна еще раз вытирает ладонь, но тщетно, темное пятно уже кажется частью кожи. - Давай попробуем встать.

Найти что-то, чтобы перевязать рану; но тщательно собранный рюкзак куда-то пропал, и она не может искать, не может смотреть по сторонам, потому что красный врезается в веки, черный застилает их дымом. Андерсен осторожно тянет девчонку за плечи вверх, старается не касаться раны, зажатой детской ладошкой

(похожа на тонкую, кривоватую улыбку, которой давным-давно не было у нее на лице)

Люси уже не так мала, как кажется на первый взгляд по ее темным, внимательным глазам и хрупкой фигурке; тащить ее тяжело, но не бросать же здесь, не дать задохнуться, захлебнуться тьмой. Не дать звуку оглушить ее.

- Давай, пожалуйста, нужно шагать.. - девочка становится на ноги уже увереннее, и вот они почти бегут.

Маячит вывеска; Анна кидается к ней, разбирая в буквах, плывущих в странной дымке, знакомую фамилию. "Не сейчас, не думай об этом". Земля гудит, провожая их, но не заглушает быстрые шаги, топот четырех ног, пока он не стихает.

Не превращается всего в пару.

Люси останавливается всего в нескольких метрах от дверей; смотрит так же тяжело, как в первый раз, и Анна почти может вспомнить белую до больного комнату, стол между ними, и этот взгляд, взгляд перед тем, как она говорит...

- Мама, - одними губами, почти беззвучно, с рыданием, с новым судорожным всхлипом; глядит куда-то за плечо. Анне кажется, что за спиной у девочки что-то блестит, зажатое в маленькой руке.

- Ма-ма.

Акки дрожит, сжимает дрожащими пальцами рацию, вдавливает кнопки до упора, но шум не стихает. Становится осязаемым - но сил повернуться у нее нет.

Кто там?

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:07:00)

+2

11

За спиной женщины очередная бесформенная фигура. Вместо лица - темное пятно, на котором не сосредоточить взгляд, и лишь зев рта - черная воронка с острыми зубами - смотрит на Люси, с м о т р и т  и приближается, растет с каждый шагом, возвышается, довлеет, и ноги девочки вязнут в трещинах, ноги на неверной земле, и плоть под ней дышит испуганно, загнанно

("некуда бежать")

ступни вязнут, холодеют, температура падает.

("никто не поможет")

Нож в руке кажется игрушкой. Слишком легкий. Слишком придуманный. Разве она

("ты виновата")

сможет справиться?

("ты должна быть послушной девочкой")

Фигура проходит сквозь женщину

("никому не рассказывай")

и остается только выставить перед собой последнюю преграду, последнюю надежду, что если съежиться, если закрыть глаза, если притвориться

(он двигается рывком, двигается почти неслышно, возникает - словно призрак за спиной)

что ее здесь нет

(мама не тронет)

но фигура совсем близко, и нож тонет в плоти

(снова)

и кровь выплескивается из рассеченного подобия живота, окатывает с головой, волосы липнут ко лбу, ей так горячо

(и ей так холодно)

что зубы стучат, и она плачет, и она кричит, когда

(мама)

ее обнимают.

- Не стой! - кричит мужчина и хватает женщину за руку. Тянет за собой, в темноту, к лестнице, дальше от

(кричащей, плачущей)

девочки. Пол под ногами вздрагивает, дышит, света едва хватает, чтобы разглядеть темные волосы, бледное лицо "спасителя". Ладонь его теплая, но словно выпачкана в чем-то, и одежда его порвана на плече и боку, и сам он едва заметно дрожит, словно боится

(торжествует)

не меньше Анны, но упрямо тянет за собой, захлопывает дверь, едва ввалившись в узкую комнатенку, где всего света от заляпанной кровью лампы под потолком. Мужчина смотрит на нее почти черными от расширившихся зрачков глазами и закрывает ей рот рукой, вжимает собой в стену. Прикладывает палец к губам.

Крик обрывается.

За хлипкой дверью слышатся шаги.

Мужчина снова берет ее за руку и крепче стискивает ладонь.

"Тихо".

На его лице царапины словно от когтей, но выступившая кровь успела подсохнуть.

Он выглядит так, словно не спал

(он проснулся)

очень, очень давно.

+2

12

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Шум оглушителен, но она слышит слова. Слышит мольбу, всхлипы, тихие увещевания. Анна слышала это и раньше, давным-давно - думала, забудется?

Но молчала и тогда, и потом, никогда и никому не выдавая - думала, никогда не откроется?

И промолчит и сейчас, замерев у дверей, сжимаясь, надеясь схлопнуться в пространстве, обратиться неведимкой - Акки не чувствует себя, страх заменяет ее другой, парализованной, беспомощной версией.

Ее руки виснут, как плети, и лишь чуть вздрагивают плечи, когда женщина - призрак? - проходит сквозь нее.

(Холод и жар, страх и влечение, тихое обещание, что все будет хорошо, что ей не причинят вреда)

Они сейчас почти неразличимы, обе скованные страхом: девочка и женщина, застывшим взглядом провожающие-встречающие монстра, существо из... снов, кошмаров, хотелось бы сказать, но из реальности. Анна не видит матери Люси, хотя знает, как она выглядит (улыбающаяся женщина на фотографии, чуть усталый взгляд, но лицо - доброе, открытое; менялось ли оно от криков дочери?).

Для нее у чудовища нет лица, но оно  т я н е т , зовет, шепчет ласково, убеждает.

(мама не тронет)

"Люси, почему ты плачешь?"

Горло сдавливает тугим кольцом, душит прямо поперек, глаза обжигает слезами, но Анна не понимает. Провожает изумленным взглядом оружие, рассекающее плоть существа - ведь она пришла помочь? Разве она не пришла помочь?

"Люси, что ты наделала?"

Акки часто-часто моргает, слезы срываются с ресниц, и, кажется, заполняют собой все пространство. Земля под ногами проседает, как песок, и тянет, тянет ее в соленое море, тянет под воду, и она уже готовится шагнуть - прикоснись сама, мама не тронет, ведь ты тоже ждала ее, верно? ведь ты ждала ее помощи, милосердия, утешения, уже не дитя, но все так же веришь?

Когда над водой разносится крик, он слышен и на глубине; Анна испуганно выныривает ему навстречу.

Бежать под прикрытие стен - это то, чего она хотела всего мгновение назад, все, что она может вспомнить сейчас, усиленно концентрируясь на том, чтобы двигаться. Незнакомец тащит ее в темноту, в тишину, но Анна едва различает что-либо вокруг, пока...

Оказывается лицом к лицу; никогда не видела его раньше. Она окидывает мужчину коротким взглядом, и ладонь, прижатая к ее губам, дрожит, и она чувствует - дрожь на самом деле исходит от ее тела, очнувшегося, вспомнившего наконец о страхе.

Она не хочет знать, что там, за дверью, и жмурится, вжимаясь в стену. Остаются лишь шаги и чужое учащенное дыхание. И так еще страшнее.

Анна до боли сжимает ладонь мужчины и снова открывает глаза, когда шаги обрываются. Она с ужасом смотрит и почти видит, как в комнату тянется нечто, проникает длинными липкими пальцами сквозь дверь, шарит по стене, ищет их.

(ищет ее)

Когда все обрывается, и шаги начинают удаляться, она наконец осторожно делает вдох. Косится на ладонь, уже мокрую от ее слез, но незнакомец убирает ее сам.

- Что это? - Акки шепчет едва слышно, практически произносит одними губами, с ужасом вглядываясь в его глаза - темные, отсвечивающие красным, наверное, от лампы. В комнатке все едва уловимо отмечено этим следом, кровь словно легла слоем на каждую поверхность, прямо поверх пыли.

Не решается больше говорить, но взгляд читается легко.

"Оно ушло?"

"Ты знаешь, что это?"

Женщина дышит тяжело, все еще вжимаясь спиной в стену, и осторожно разглядывает: следы есть и на нем, расчерчивают лицо, и, кажется, пугают ее.

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:04:26)

+2

13

(он отпускает город)

Рыжеватый пепел, ржавая пыль, что покрывает все поверхности, начинает выцветать. Пол под ногами содрогается раз, другой, и прорастает стяжки поверх обломков пульсирующей плоти. Темнота отступает, втягивается в стены и потолок

(в его сердце)

оставляя почти безобидную после ушедшего кошмара серость. Мужчину пошатывает, при тусклом свете лампы видно, что он очень, очень бледен, почти до прозелени, глаза кажутся запавшими и слишком темными, хоть в радужке застыл оттенок сгоревшего пепла. Он медленно разлепляет губы, облизывает их, слишком сухие, искусанные и - медленно же - отвечает:

- Это монстры, - говорит мужчина, вернее, молодой парень - едва ли сильно за двадцать на первый взгляд. Пережитое добавляет ему лет, но возле глаз почти нет морщин

(он старше, он намного старше)

пусть и сутулится, словно под невыносимым грузом. Он не торопится отпускать ладони, сжимает ее в своей, словно не верит в плотность, реальность. Словно боится расстаться (остаться одному), и страх чувствуется в каждом неверном, дерганном движении.

(ему странно касаться плоти, ему странно не терзать плоть, но смыкать вокруг нее свои пальцы, чувствовать биение пульса, биение жизни)

в загнанном взгляде, который бросает на прикрытую, рассохшуюся дверь. В каморке грязно и пыльно, но все же тихо, и, наконец, смолкает, переходит на еле слышный шепот рация Анны. Парень словно успокаивается немного, нехотя отстраняется, ерошит волосы, сухие, испачканные то ли в грязи, то ли в засохшей крови.

- Меня зовут Генри

(он вытаскивает это имя из своего прошлого)

- Генри Хилл. Ох, мне кажется, я тут вечность!.. Я не верил, что найду еще кого-то живого. Но ты осталась после сирены, значит, ты не призрак?.. - он смотрит с надеждой, и со страхом, и есть еще что-то нечитаемое на самом, самом дне, скрытом мутной водой. Говорит быстро, глотает слова, и в его голосе есть этот странный европейский акцент, с которым согласные кажутся мягче. - Эта девочка... она твоя сестра? Как вы попали сюда? По какой дороге?!

Генри снова начинает нервничать, движения его мелкие, суетливые, он отводит глаза и поясняет, снова быстро облизывает губы:

- Можно говорить. Они ушли. На время, но ушли. Большинство не нападают, если не видят или не слышит. И уходят вместе с темнотой.

(когда он забирает темноту в себя, он забирает в себя страхи и кошмары, чужие страдания, плавит их в своем сердце, согреваясь огнем сгорающих в собственном пламени душ)

(сердце рядом с ним не горит лихорадкой, тлеет ровным, теплым язычком свечи, танцует в его дыхании)

- Я хочу уйти отсюда. Какой дорогой? - он шагает ближе и хватает - почти грубо - за плечо.

(он уйдет вместе с ней, когда заберет себе не принадлежащее его серости сердце)

+1

14

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Анна чувствует странное спокойствие; должно быть, оно приходит рука об руку с ответственностью. Когда кому-то рядом страшно, она умеет неожиданно мобилизоваться. Собрать совершенно разбитый, измотанный увиденным разум, который предпочел отключиться на пару минут, чтобы избежать перегрузки.

От молодого мужчины буквально несет ужасом, забравшимся ему под кожу, застывшим в зрачках, сковавшим цепями его движения, и Андерсен не может просто смотреть. Она снова сжимает пальцы в ответ, пока он не отстраняется сам.

Это обещание.

Все будет в порядке.

Мир утрачивает красный налет, из воздуха уходит тяжелый запах крови, и Акки наконец вздыхает свободно, взгляд проясняется, даже теплеет немного. Она честно старается обнадежить, насколько это может сделать до смерти испуганный человек. Она знает, что нужно сказать, но ей тяжело дается само физическое действие.

- Да, я заметила, что это монстры, - прикрыть глаза на мгновение, чтобы прогнать выжженные под веками образы, увернуться мысленно от смутных кровавых теней. - Я видела таких раньше.

Это очевидная ложь, но так спокойнее. Нужно напомнить себе еще раз, что Анна Андерсен - не обычный человек. Не случайно зашедший в город путник, не овечка, приведенная на закланье; она - глава эксперимента.

Упоминание девочки служит этой цели отлично, но заставляет Акки невольно вздрогнуть, передернув плечами. Люси. Одна из двоих, чьи файлы неудачно попались на глаза именно этим руководителям, распределились именно к этому SCP. Ее сложно назвать невиновной, но то, что с ней происходит, снова заставляет дышать тяжелее, слабо душит ужасом.

Несмотря на кровь на ее руках, на то, кому принадлежала фигура, зависшая над ней, звавшая ее (и Анну тоже, но об этом думать не нужно), D-2189 - ребенок. Почти беззащитная, несмотря на запомнившийся блеск оружия.

- Нет, - наконец тихо говорит Акки, поднимая взгляд на - какое имя он назвал? - Генри. - Нет, это не моя сестра. Но я привела ее сюда.

Генри снова шагает к ней, и она спотыкается о светлые глаза (затравленные), о забавную, совсем мальчишескую ямочку на подбородке, о расчертившую лицо царапину, и сбивается на совершенно другую мысль.

Люси, Девяносто Пятый, сама Анна - они оказались здесь не случайно. В отличие от этого парня. Кем бы он ни был, он из гражданских. На этот счет есть сотня правил и протоколов, но Анна помнит только главное: всех, кто не участвует в эксперименте, нужно как можно скорее из него вывести.

Отчаянное касание подсказывает ей еще одно: успокой. Подбодри. Защити.

- Я могу вывести тебя отсюда, - Акки произносит это нарочито четко и медленно. - Если смогу позвать на помощь.

Она осторожно отстраняет его руку, но не до конца; тянет за рукав, увлекая Хилла за собой к двери. Останавливается, чтобы выглянуть и проверить коридор, но заранее знает, что там - никого. Анна выходит из комнаты и медленно спускается по лестнице, все еще осторожно ведет парня за собой.

- Бишоп, прием. Тут нештатная ситуация, код 07-20, - она чуть склоняет голову к рации, но та отзывается только мерным шипением. - Бишоп, ответьте, код 07-20, вы меня слышите?

Эфир пуст, и Андерсен с тяжелым вздохом отпускает кнопку. Молчит до соприкосновения с туманом улицы, и этот пейзаж лучше, чем вспухшая нарывами земля, хоть и ненамного спокойнее.

- Генри, - она произносит это имя мягко, почти ласково, поворачиваясь к нему. - Я помогу тебе, если ты поможешь мне. Мне нужна связь.

Выпуская каждый звук, Анна чувствует резь в нижней губе, саднящей от удара; останавливается между фразами, слабо морщась.

- Рядом с городом ждут люди, которые смогут вытащить нас обоих. Мне нужно связаться с ними.

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:04:17)

+2

15

- Но... - он мнется, он всем видом показывает, что не хочет покидать относительную безопасность разведанного здания. В нем страх борется с надеждой, с мыслью, что его в самом деле возьмут за руку и выведут из этого Ада на Земле, из этого сумасшествия, защитят, но... не эта же хрупкая девочка? Он сам спас ее несколько минут назад, укрыл от тьмы.

Все это читается в его глазах.

(из всего этого верно лишь желание перебраться через пропасти, созданные условности, правила существования)

- Ладно, - сдается он. Оглядывается по сторонам, но серость тумана снова скрадывает все очертания, и он смотрит на передатчик и говорит, - но здесь ничего не работает. Ни сотовый, ни местная связь. Только... только оно начинает шуметь, если кто-то... опасный приближается.

Он вздрагивает, нервно поводит плечами, растирает-касается следа на щеке. Вспоминает.

(он предупреждает, потому что если его оружие, если его кинжал, что должен рассечь границы, сломается, все придется начинать сначала)

- Ты из военных? - спрашивает. Трет теперь уже сгиб локтя, переминается с ноги на ногу. - У тебя есть какое-нибудь оружие? У меня был нож, но я его потерял. Если у нас будет что-то... можно пробиться к окраине. К озеру. Когда звучит сирена, монстров всегда больше, но даже сейчас там постоянно околачиваются... псы. Знаешь, такие твари с раздробленными ногами, передние есть, а задние приволакивает... - он сглатывает, трясет головой, отгоняет псов.

- В общем... - выглядит благодарным, что его не перебили, дали справиться с собой, - там есть вышка. Уверен, можно попробовать оттуда. Здесь везде туман, наверное, он и глушит сигнал.

(нет)

(нет, это он ловит позывные, отсекает две реальности до поры до времени, выгадывает себе время)

(ждет, пока их сердца забьются в одном ритме)

(ждет, пока туманы и он сам высекут знак принадлежности на ее костях)

Улица пуста.

- У нас есть... не знаю, черт, не знаю, сколько времени, оно здесь меняется, мне кажется, я тут целую вечность, но без еды не смог бы продержаться долго, верно? - он смеется нервно, и оборачивается к ней, берет за руку, цепляется

(привязывает себя)

(привязывает к себе)

останавливает.

- Я не спросил. Как тебя зовут? Если ты видела монстров... ты была здесь прежде?

(он не показывал себя прежде)

(но в ней есть что-то)

(соприкосновение с иным)

(есть ли другие, похожие на него?)

(если да)

(если он окажется сильнее)

(то... сможет ли поглотить?)

(распространить себя)

(отметить всех)

Он (Генри) смотрит чуть сверху вниз, хмурится, скрывает измождение (не выходит), прячет страх (не получается), и в то же время - старается улыбнуться. Сжимает пальцы в своей ладони, тем жестом, которым тянул ее за собой, закрывал в кладовке. Он напуган - да. Истощен - определенно. Можно ли на него положиться? Довериться? Позволить отправиться следом? Скажут ли ему - "да?

Он ждет.

Отредактировано Silent Hill (2015-12-06 01:16:27)

+2

16

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Его тревога быстро, слишком быстро передается ей. С Анной такое не впервые; порой она чувствует себя, как губка, впитывающая чужие эмоции. Положительные - редко, но за них она всегда цепляется сильнее всего.

Зато все негативное прорастает в ней за мгновения. Потому перед ней и открываются бесприкословно двери камер, комнат для допроса, госпиталей: она идеально работает с жертвами.

- Генри, пожалуйста, - Анна внимательно смотрит ему в лицо, позволяет уцепиться за себя. Если ему так будет спокойнее, то и ей станет легче. - Не бойся.

"Не бойся, потому что тогда боюсь и я".

Страх отражается в ее глазах и остается там (всегда), и это безотказно действует на любого человека. В Акки видят понимание. В Акки видят сочувствие. Это заразительно, это тянет к ней израненных личностей, которым, на самом-то деле, хочется все рассказать; они просто не знают, как. Анна дает им хотя бы иллюзию того, что их могут понять.

- Ты из-за рации? - она слабо улыбается и постукивает ногтем по кнопке. - Нет, военные по ту сторону. Они ждут нас у города. Я... Врач, можно так сказать.

Люди наполняют ее своей болью, жуткими картинами из своей головы, не зная настоящих целей. Они не видят, как Анна стряхивает с себя чужую судьбу, как пыль, проясняет сознание от чужого хаоса, чтобы превратить их истории в сухой отчет. В пособие по тому, что делают объекты. В материалы для изучения.

- Мозгоправ. Я была здесь, чтобы наблюдать за девочкой. С нами был еще один мужчина, но, боюсь, он погиб.

Анна не вынимает руку из чужой ладони, но стоять на месте нельзя. Поэтому она тянет за собой.

"Что-то не так, Анна, ты чувствуешь это"

Генри послушно следует за ней, несмотря на явные сомнения, и Андерсен реагирует на это не так. Она никогда не может оправиться окончательно, впустив человека в свои эмоции: каждый, кто сталкивается с ней, так или иначе оставляет след. Потому, что она человек.

Потому ей было жаль Люси.

Потому ей жаль каждого, кто страдает на благо Фонда (и человечества, конечно же).

Но сейчас дело не в этом. Возможно, виновато поле - здесь она действительно стала единственной надеждой на выживание. Это не безопасные стены камеры, не укрытие, в которое агенты групп захвата часто приводят свидетелей перед тем, как стереть им память. Воспоминания бережно собираются Анной уже после.

Сейчас же они в моменте, все еще в эксперименте. Поэтому, наверное, Хилл так цепляется, смотрит испуганно, изможденно. (шарит по ее душе, выискивая чувство)

- У меня есть только это, - Анна продолжает идти, пытаясь узнать в изменившихся чертах города место, где начался кошмар. На ходу достает маленький электрошокер, показывает его на ладони. - Но это вряд ли поможет против... Здешних. Был еще пистолет.

Она наконец разрывает их пальцы и кидается вперед, опускается на корточки перед едва заметной отметиной на асфальте. Мелкие разводы, капли ее собственной крови. Ни следа монстров.

Зато остался след от их, человеческого присутствия, и это не только красные пятна.

- Пистолет и нож, - она подхватывает оброненное с земли и выпрямляется. Показывает трофеи Хиллу, не сдерживая улыбки. - Значит, живем.

У них есть все шансы добраться до вышки; они повышаются, когда чуть дальше по улице Генри замечает ее оброненный рюкзак. В нем есть и вода, и немного еды, и даже карта города из туристического буклета. Андерсен настолько поглощена маленьким успехом, что почти забывает о последнем вопросе.

- Ох, прости, из головы вылетело, - она закидывает рюкзак на спину и машинально перебирает в пальцах прядь волос, пока думает, как лучше представиться. На каждый случай у нее свое имя (на каждого человека - свой подход). - Анна. Меня зовут Анна.

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:04:09)

+2

17

(отзвук ее имени отдается эхом в темноте, остается на одной из стен полустертой надписью, готовой вспыхнуть ярко-алым цветом пролитой крови; и город выдыхает вместе с ней, обручается с Анной туманом, что попадает в ее легкие, землей, по которой она ступает, взглядом, которым его касается)

- Если... если здесь рядом военные, - медленно проговаривает Генри, пока они бредут вдоль обочины. Пока город обнимает их, пугает шорохами на грани слышимости, шагами за спиной, еле уловимым движением в тумане. Генри почти не вздрагивает, он, кажется, в самом деле привык к этому миру, к его правилам, к его устоям, и даже серость его глаз в одном тоне с окружающей действительностью, с тем пластом реальности, на котором они встретились с Анной. Но думает, соображает он с некоторой заминкой, словно... не привык (или отвык) к общению с другими людьми.

(ему сложно, но он меняется; нет ничего изменчивее тумана; он подстраивается, он тянет чужие воспоминания, забирает чужие вопросы; но ему нужно время)

- То почему они не пришли сюда с оружием? Зачем врач приехала сюда с мужчиной и чужим ребенком? Разве ты не знала, что здесь? Разве ты не знала, что город заброшен?

(у них здесь есть все время мира)

Генри не обвиняет. Он не спрашивает, куда пропал второй спутник Анны, потому что... не хочет задавать неудобных вопросов? Примерно представляет, где его могли потерять? Его доверие к новой знакомой читается на лице, но в то же время в Генри - желание уберечься от ошибок. Он не просит оружие, словно боится отказа, не спрашивает, что в рюкзаке. Кроме страха в нем лишь странная, почти нечеловеческая апатия, и когда Генри не смотрит на Анну слишком долго, он вглядывается в туман - и на бледной коже острее проступают следы мелких царапин.

Он словно вновь впадает в состояние шока, лишившись стрессового фактора.

В повисшей паузе снова слышится эхо далекого стона, словно кто-то очень большой переводит шумно дыхание.

- Всегда лучше бежать, - делится Генри (дает ей время обдумать ответ), бросает быстрый, вскользь, взгляд на Анну. - Не сражаться с ними.

("не сопротивляйся мне")

- В смысле, с монстрами. Это лучший совет. Но самым лучшим советом было бы: не приезжай, - он улыбается, краешком губ, воспоминанием, призраком улыбки, которая, тем не мене, освещает его лицо, касается воспоминанием глаз. - Грустно, когда красивые девушки... - Генри не продолжает. Молчит. Отводит взгляд.

+2

18

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Сколько бы Генри здесь не находился, прежде чем пришел в это состояние, Анна чувствует, что следы остаются слишком быстро. Туман заражает своей плавностью, текучестью, даже не подступая близком. От полной прострации ее удерживают лишь чужие вопросы, которые ввинчиваются куда-то в затылок: Хилл тактичен, но удобнее они от этого не становятся.

- Это сложно объяснить.

Анна косится на мирно умолкнувшую рацию, не подающую ни малейшего признака связи с внешним миром. Нащупывает в кармане диктофон, в крышке которого от падения осталась вмятина.

И отключает его.

- Я работаю на людей, которые... Скажем, допускают некоторые риски, - они медленно бредут по улице, и в основном Андерсен смотрит вперед или по сторонам, изредка поглядывая на Хилла. Как сейчас - чуть исподлобья. - Им был интересен этот город, и они запустили сюда своих лабораторных крыс.

В ее глазах нет враждебности, только плещется где-то в глубине плохо скрываемое раздражение. Злость не на Сайлент Хилл, не на навалившийся кошмар, даже не на себя; Анна не понимает толком, кого винит за не унимающуюся дрожь в пальцах.

- Я должна была сопровождать их. Наблюдать, оценивать, что происходит, - послушно объясняет Акки, потому что идти в молчании, слыша все звуки улицы (пустой и полумертвой) неприятно. - Как видишь, все пошло не очень хорошо.

Хилл понимающе молчит. Не перебивает возмущенно, не смотрит на нее, как на палача, кем она, наверное, сейчас и была для обоих D. Он просто вбирает в себя информацию, и в его лице Анна не видит ничего, что выдало бы реакцию. Разве он не знает, насколько дурно все это пахнет?

- Только бежать нам и остается. Боец из меня никакой, да и монстры эти...

Она грустно улыбается, машинальным движением проводит пальцами по висящему на поясе оружию.

- Не уверена, что наши пули с ними справятся. Они ведь совсем иные.

Хилл идет чуть впереди, когда она краем глаза видит, как меняется его лицо, слышит обрывок фразы. Почти радуется, что в этот момент они сворачивают на другую улицу, потому что комплимент врывается в мысли слишком неожиданно, чужеродно. Тем более от этого человека, подавленного всего секунду назад, который...

Анна, кажется, только в этот момент вообще вспоминает, что рядом с ней человек другого пола; в работе это слишком незначительно, тем более в дикой панике, в которой они столкнулись. Не говорит ничего вслух, но дарит такой же призрак улыбки в ответ на что-то светлое. На что-то приятное и успокаивающее.

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:04:02)

+2

19

(что?)

(туман становится плотнее, он недоумевает, онвспыхивает яростью, заражается ею, пропитывается; пронизан багровыми, цвета сгнивших внутренностей, нитями; рельеф прорезают новые пропасти, он готовится свернуться в плотный кокон, закрытый от вторжения извне)

(нет)

- Удивительно, чем только ученые сейчас не интересуются, - натянуто смеется Генри. Кому понравится, если его приравняют к лабораторным крысам? Кому понравится оказаться в опасном месте на пару с девушкой, в каждом слове которой секреты, нежелание сказать больше строго необходимого? Которая усиленно пытается "отмолчаться" на вопросы обтекаемой информацией. - Надеюсь, что мы наткнемся на скрытую камеру и выяснится, что все это постановочное видео для "Разрушителей легенд". Я буду рад оказаться тем идиотом, над которым в конце смеются все зрители в безопасной студии.

Он путает в одно сразу несколько телешоу, словно воспоминания о мире за пределами Сайлент Хилла смываются, стираются. Неловко ведет ладонью по щеке, словно в попытке убедить себя, что царапины на коже в самом деле существуют, а не стали вдруг бутафорским гримом. Сникает.

(слишком далеко, он не чувствует в своих владениях иных душ кроме тех, что уже пожрал; ему нужно не скрыть границы, но расширить их, выпустить себя, следовать плану, следовать потерянной душе, обретшей временное воплощение в созданном его туманами, чужой плотью и кровью теле)

- Они появились как из ниоткуда. Я только нашел дом не самый мерзкий, чтобы отоспатьбся, - пробормотал Генри. Вновь опустил руки по швам, замедлил шаг. - Худшее, что я видел в жизни. Все мои страхи, словно обретшие плоть, - он молчит немного, потом добавляет, нехотя. - Кроме тех, что охотились за девочкой. Они жуткие, конечно, но... - он разводит руками, бросает быстрый взгляд вперед и отшатывается.

- Блядь! - ругается Хилл, и эта эмоция неподдельная, словно вытащенная из прошлого, вырванная откуда из-за пределов города. Он перехватывает Анну за руку, мешает ступить и показывает перед собой, качает головой. - Тут не пройти, - объясняет нехотя. - Снова пропасть. Странно, еще утром ее не было.

(она рождена лишь сегодня)

(она приветствует развергнувшейся пастью гостей)

+2

20

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Анна слабо вздрагивает от его слов о скрытой камере и невольно радуется, что они никак не соприкасаются в этот момент. Что Генри идет впереди, не глядя на нее, погруженный в собственную растерянность; как и она сама. Она не замечает его ошибки, кажется, даже не слушает толком в этот момент.

Потому что голову заполняют мысли, которые так легко подворачиваются в этом месте. Очередной укол совести, напоминание, почему она все еще чувствует слабое прикосновение холода, пробирающего до костей. О пропавших нужно забыть хоть на время, сконцентрироваться на главной задаче, но это сейчас практически невыполнимо.

Они не наткнутся на скрытую камеру, и все, что происходит - не розыгрыш, а пугающая реальность, которую отличаешь от искусственной по собственным обострившимся худшим чувствам. Хилл знает об этом, ему не нужно это объяснять (на нем отпечаток этого понимания, и это не только следы, изрезавшие кожу), но все же произносит вслух слова, которые заведомо никогда не окажутся правдой.

Анна хочет произнести что-нибудь подобное, сказать дежурное "все будет хорошо", но не успевает: Генри снова цепляется в ее руку. Резко, отчаянно. Предостерегает об опасности.

- О, - Акки понимает, что реагирует совершенно неправильно, но удержаться не может. Сбрасывает рюкзак на тротуар небрежным движением - и опускается на колени рядом с ним. - Подстрахуй меня, пожалуйста.

Она далеко не безумна, но любопытство горит в глазах лихорадочным огнем, когда она произносит свою просьбу, глядя вверх, на Хилла, протягивает ему руку. Только для того, чтобы тут же посмотреть вниз, окинуть взглядом пугающую глубину. Город в ней выглядит, как гигантский слоеный пирог, в котором кто-то сделал неаккуратный разрез: Анна видит оборванные трубы, вытаращенные в пустое пространство бетонные балки, целые пласты земли, рассеченные неизвестной силой. Но дальше - ничего. Пустота, полная все того же, уже привычного тумана.

Анна уже не удивляется его количеству.

Хилл, кажется, несколько напуган ее порывом, тянет за руку обратно вверх, пока она окончательно не свесилась в пропасть, и приходится подняться на ноги. Улыбнуться как можно спокойнее, чтобы следующие слова не звучали бредом сумасшедшего; совсем неразумно подрывать доверие единственного, возможно, второго человека в этом городе.

- Прости, я не удержалась. Это так... - Анна подбирает брошенный рюкзак с земли и тянет Генри за рукав куртки в противоположную сторону, подальше от разлома. - Странно.

Она проглатывает слово "захватывающе", потому что это звучит... Слишком.

- Здесь есть еще пути? - Акки вглядывается в еще больше (будто выкачали все краски) побледневшее лицо, и на мгновение останавливается. Осторожно касается пальцами запястья - рука не дрожит, значит, он все-таки не напуган. - Эй. Если мы доберемся быстро, ты никогда больше их не увидишь.

Спасение в маленьком пузырьке, в тонкой игле, которая входит в вену почти безболезненно, не оставляет следа.

- Никаких страхов больше не будет, - она снова улыбается ободряюще, хотя уголки губ тянет вниз. - Там, в нормальном мире, они есть только в твоей голове.

А Генри забудет их навсегда. Это то, что дарит Фонд на память каждому свидетелю - забвение.

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:03:56)

+2

21

Генри поддергивает рукав и смотрит на часы, качает головой. Стрелки близятся к семи... к семи утра? Вечера? В тумане нет солнца, но настоящая темнота приходит вовсе не с закатом, и отследить ее очень, очень сложно. Почти нет равных промежутков, сложно понять, что именно может вывернуть шаткий кошмар в бесконечный, наполненный содрогающейся плотью страх, поэтому Генри касается в ответ пальцев Анны своими (очень холодными) и осторожно сжимает.

- Можно обойти, - он кивает. - Но я не уверен, что мы успеем до следующей тревоги. Забавно, - Хилл улыбается коротко, - с неба падает то ли снег, то ли пепел, а завывает сигналом воздушной тревоги. В этом городе, блин, напрочь отсутствует логика.

Он не отпускает Анну, трет висок свободной рукой висок, переступает с ноги на ногу, отчего с края обрыва срывается пара камешков. Не слышно звука, с которым они падают - словно у пропасти нет дна; но Хилл не смотрит, не вслушивается, но снова оглядывается по сторонам, будто в самом деле видит что-то в тумане. Словно блуждал здесь так долго, что ориентируется почти вслепую.

- Нам нужно найти укрытие. В домах опасно, но на улице - мы погибнем, это без вариантов. Идем, - и Генри тянет ее за собой в серую стылость, к темным очертаниям зданий, дальше от обрыва, на краю которого Анна так опасно балансировала, словно черный провал в самом деле тянул, звал ее к себе, кружил голову зубодробительной высотой.

(он знает, что монстров рождает не только сон разума; что даже позволь он кому-то ускользнуть из города, не познав вкус Рая, страхи останутся, они исчезают лишь очищением, и никто еще не переживал очищение достаточное, чтобы стать совершенным, чтобы стать достойным)

(но эти мысли не для Генри)

(и он молчит)

Они проходят еще полквартала, прежде чем Хилла удовлетворяет надпись "Metropol Theatre" и яркие афиши, указывающие, что перед ними кинотеатр. Хилл еще раз оглядывается, но, конечно, ничего не видит в окружающей серости, поэтому распахивает перед Анной изодранную чьими-то когтями дверь и пропускает внутрь. В вестибюле запустение: много пыли, много (снова) серости, сломанные и составленные как попало стулья. Но Генри уверенно идет дальше, в неприметные двери с надписью "служебный вход". Еще несколько поворотов в коридоре, и, наконец, он кивает.

- Сюда им будет сложно пробраться. Устраивайся. Я постараюсь забаррикадироваться. Это не будет стопроцентной защитой, но... - Генри запинается и виновато заглядывает в глаза Анне, наконец, расцепляет успевшие согреться пальцы. - Только не исчезай, - просит он очень тихо.

+2

22

[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]Анна не очень верит, что где-то в этом городе она вообще сможет "устроиться". Но сейчас действительно лучше внутри; она решает не говорить Генри, не обращать на это его внимание, раз не заметил сам, но уже возле кинотеатра она снова слышит рацию. Тихое нарастающее шуршание, которое вот-вот, кажется, превратится в зловещий шепот.

Поэтому она послушно следует по коридорам и не возражает против того, чтобы остаться в комнатке на некоторое время. Переждать угрозу, которая, кажется, просыпается снова после небольшой передышки. В служебном помещении просторно: у стены она видит диван с безнадежно, правда, посеревшей обивкой, есть даже лампа. Правда, когда Андерсен щелкает выключателем, ничего не происходит, но хотя бы ее наличие уже успокаивает.

- Я не исчезну, - не менее тихо обещает она уже в спину уходящему Генри, и опускает рюкзак на обшарпанный стол в середине комнаты. Разглядывает машинально развешанные по стенам плакаты, запыленные настолько, что изображения на них едва различимы.

Рация снова отзывается едва уловимым шелестом, когда Анна подходит к единственному окну в комнате. Открыть жалюзи она не решается, да и механизм, похоже, окончательно заржавел, поэтому она осторожно раздвигает пару пластин. Бесполезно: снова сплошной туман, опутавший здание плотным коконом. Можно бесконечно вглядываться, но остается только гадать, кто или что на этот раз ходит там.

Может быть, у самых окон, нервно думает Анна и отходит от греха подальше. В комнате все же относительно безопасно, и можно привыкнуть даже к пыли. Которой здесь столько, что во внушительном слое следы остаются очень легко, когда она проводит пальцами по столешнице. Что ж, лучше пыль, чем пепел, который уже не вытряхивается из волос. Где-то на краю сознания проскальзывает мысль, что, вообще-то, здесь не должно быть столько пыли, но додумать ее она не успевает.

Аллергии у Анны, строго говоря, никогда не было, но легкие сейчас кажутся забитыми до предела, и она закашливается буквально до слез. Торопливо тянется за водой в рюкзак как раз тогда, когда Хилл возвращается, и к чертям забывает все вопросы, которые собиралась ему задать, потому что прокашляться не получается еще несколько минут; по-идиотски, должно быть, выглядит со стороны.

- Извини, здесь... Тяжко дышать, - чуть хрипло объясняет она после пары глотков воды и с облегчением вздыхает. Смотрит на Генри, на мгновение задерживается взглядом на пересохших губах и спохватывается, протягивая ему бутылку. - Будешь? У меня есть еще немного еды.

Хилл подходит ближе, и Анна снова обращает внимание на царапины. Вспоминает о ссадине на собственной губе, которая сейчас начинает ныть.

- Нам бы промыть все это, по-хорошему, - она кивает на запекшиеся темные полосы на его лице и осторожно протягивает не испачканную пылью руку. - Можно, я посмотрю?

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:03:42)

+2

23

Свет - неяркий, тоже тускло-серо-белый - загорается, стоит вошедшему Хиллу щелкнуть выключателем. Лампы моргают через раз, но все же хоть немного разгоняют туман. Дышать становится легче, словно пыль стелется к полу, прилипает к поверхности вместо того, чтобы взлетать на каждое резкое движение.

- Аппетита нет, - бормочет Генри и морщится, словно при воспоминании, чем ему пришлось утолять голод последний раз. Были ли это крысы, или забитые камнем собаки с разрезанными пастями, прогорклое мясо, которому на вкус лет двести, которое воняет почти тошнотворно, волокна приходится долго вымывать и сдерживать тошноту, чтобы не вывернуться наизнанку, чтобы все это - не зря. Или он просто нашел один из старых автоматов и разбил чудом уцелевшее стекло, добыв ценные, очень калорийные шоколадные батончики, после которых в животе долго сохраняется жирная тяжесть и очень хочется пить. Генри не говорит об этом, не рассказывает, в нем нет желания поделиться чем-то Анной, кроме скупых крох информации, оброненных ненароком.

При этом он не молчит больше.

- Я до сих пор не верю, что ты существуешь, - выдыхает Хилл и тянется взять за руку, лишь в последнее мгновение одергивает ее, ощутив тепло кожи. - Прости, нет. Да, конечно, ты можешь, но воду жалко, - он усмехается устало. - Здесь ее не так-то легко достать. Краны работают только когда приходит тьма, и тогда в них одна лишь кровь.

Генри передергивает плечами и едва заметным движением садится чуть ближе, теперь касаясь бедром бедра Анны. Он смотрит внимательно и жадно, словно в самом деле испытывает жажду, вот только его вода - это Анна, она его святой источник, к которому хочется приникнуть губами в ожидании, что прохладная влага освежит запекшиеся губы, облегчит исстрадавшиеся в одинокой пустыне легкие, подарят второй шанс. Хилл смаргивает и отводит взгляд, прячется за длинными ресницами, улыбается неловко краешком рта: понимает, что его поймали на этом подглядывании, понимает, каким измученным, верно, кажется со стороны.

- Мы можем поискать другое место, - говорит Генри. - Если здесь слишком пыльно. Мы еще сможем успеть. И у тебя... - он все-таки забирает тряпочку, которую Анна успевает смочить, и первым тянется к уголку ее губ, к ссадине. Приближает лицо, чтобы лучше увидеть при тускловатом освещении, и почти ловит ее дыхание.

+2

24

- Нет, не нужно, - запоздало и медленно отвечает Анна, в первый момент замирая, когда ткань касается разбитой губы. Опускает на мгновение взгляд, и делает короткий вздох, но скрыть страх в голоса это не помогает. - Не хочу снова туда... Наружу.

Она использует несколько мгновений молчания, - не говорит, пока он осторожно стирает потемневшую кровь, не мешая, - чтобы разглядеть Генри еще раз. Вблизи еще более заметно, насколько он катастрофически молод, несмотря на искаженное усталостью и постоянной тревогой лицо; сколько бы он здесь не находился, город оставил на нем отчетливый отпечаток. Она видит залегшую между бровей складку, и на этот раз уже ей приходится перехватить мысленно невольное движение, порыв разгладить ее пальцами. Увидеть выражение спокойствия, хотя бы временно.

Здесь они в безопасности, но Анна не может отделаться от ощущения, что он все еще напуган. Видит немую просьбу в глазах, хотя Хилл не озвучивает ее, вряд ли осознает сам.

- И все-таки я тебе подвернулась, - ладонь ложится поверх его, отстраняя руку, когда она мягко улыбается. - Странно, правда? Я думала, что это... Конец. Что мне никого не спасти отсюда.

Включая себя, ровно до того момента, как Генри появился на дороге, оттянув ее в сторону от опасности. Еще один живой, как и она. Живой, теплый, не разбитый городом, хоть и глубоко раненный им, и Анна знает, что уже не сможет отпустить его. Должна вывести, должна видеть, как он покинет кошмар. Как серые глаза прояснятся, а во взгляде исчезнет отчаяние.

Она не в силах отвести взгляд или отодвинуться, и Хилл этого не делает тоже: момент, в который точно случится перелом. Анна понимает, чувствует его буквально кожей, и есть всего два выхода. Вспомнить протоколы, правила, собственное благоразумие, подсказывающее, что нужно разорвать эту неожиданную связь прямо сейчас; одним махом, оставив его здесь, в безопасности, с едой и питьем, и найти выход самой. Найти вышку, установить связь и позвать подмогу, которая заберет и выведет его в безопасность. В нормальный мир, где ему и место.

- Хочу тебе помочь, - тихо произносит она, осторожно касается указательным пальцем скулы. Обводит самую крупную царапину, осторожно, едва касаясь, чтобы не сделать еще больнее.

Снаружи ее ждет только туман и мрак, а Хилл - здесь, живой, теплый и нуждающийся в ней. И все становится настолько просто, что у Анны перехватывает дыхание от этого осознания, от легкости, с которой она так доверяется незнакомому человеку.

И эти видения редко оказываются правдой; но если она знает его, она знает, что он сделает дальше.

Анна оставляет за собой право на маленькое промедление, но не отстраняется, когда ловит равный вздох на своих губах.[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:03:39)

+3

25

Генри тянется к ней подсолнухом, завидевшим солнце; едва заметно поворачивает голову, чтобы продлить касание пальцев, заглядывает в ее не серые глаза. Словно ловит на крючок, прежде чем выронить ненужную уже тряпицу, потянуться навстречу и обнять за талию. Руки его обхватывают, прижимают ближе к себе привычным, знакомым движением; и в то же время чувствуется неловкость, неопытность, словно Хилл знает, как нужно, но никогда еще прежде не. Дыхание смешивается, прежде чем он все-таки сокращает расстояние до первого поцелуя, сухого, короткого вопроса - дозволено ли? Не оттолкнут ли?

(он ставит на Анне первое клеймо, оставляет ее в липкой, влажной серости потерянных душ; ему все еще странно касаться и ощущать иначе, нежели вытягивая внутренности, нежели грубостью врываясь в узкую, полную крови рану, и спутанный новым опытом, он не замечает, как Анна робко, неумело, непонимающе тянется ему навстречу, и серость блекнет)

Второй поцелуй увереннее. Генри закрывает глаза, ветровка скользит под его руками. От Анны еле заметно пахнет кровью и пылью

(это его отметины)

но у разомкнувшихся губ ее собственный вкус. Хилл медленно, словно у них все время

(этого)

мира, словно до сих пор не верит в реальность происходящего, отстраняется.

- Прости, - говорит тихо, почти шепотом. - Я не... нет, я хотел, просто... Не время и не место, но... - Генри запинается, отнимает руки, чтобы оставить их у Анны на коленях. Они по-прежнему сидят очень близко, и окна по-прежнему залеплены туманом. Хилл дышит чуть чаще, чем нужно, он раскраснелся, на щеках розовые пятна, и он прикусывает губы, словно не может забыть чужие, словно хочет снова вернуться к ним

(голодным псом, успевшим откусить первый кусок сочного бифштекса)

заблудшим сыном к

(своей жертве)

своему божеству, обещавшему утешение.

(он слышит грохот невинного, чистого сердца, что раскрывается навстречу городу, что сокращается ровно как то темное, испещренное шрамами, истекающее вечность кровью, спрятанное в грудной клетке обретшего плоть Бога; он не обещает искупления, но слышит обращенную к себе просьбу, и слышит отклик на нее откуда-то из полузабытых слов, начертанных чужими страданиями, чужой памятью на его стенах)

- Я рад, что мы встретились, - добавляет Хилл. И его все-таки влечет ближе, пусть и неудобно, пусть и неловко, поэтому Генри тянет с плеч ненужную, лишнюю сейчас ветровку, пока снова целует Анну, на этот раз решительнее, смелее, словно поверив в происходящее.

+2

26

Её поражает собственная робкость, странное ощущение, будто она медленно перестает себе принадлежать; руки не сразу слушаются, когда Анна обнимает Генри за шею, неловко касается волос, прежде чем прижать к себе сильнее. Вдохнуть поглубже, чтобы ответить на новый поцелуй. И она тонет в неожиданной нежности, которой здесь, действительно, не время и не место. Будто им нарочно дали передышку, маленький шанс на то, чтобы найти успокоение, которое они кинулись искать друг в друге.

Но отстраниться, отреагировать на смущение Хилла, использовать его, чтобы сдать назад - немыслимо. Она ждала чего угодно, но не этого тепла в глазах, которые больше не кажутся остекленевшими; не этой мягкости от иссушенных губ, измотанных жаждой. Чего ему недоставало здесь больше - еды, воды, человеческих прикосновений? Или хотя бы просто присутствия, которое бы соединило его с внешним миром, напомнило, что там есть другие, живые люди. Не призраки и обманы, подкинутые кошмаром, за одного из которых, кажется, он все еще готов ее принимать.

- Я тоже, - тихо отзывается Анна, и поддается снова, пропуская осторожное касание языка, и опускает руки, помогая стянуть куртку, и тело успевает ориентироваться быстрее, чем разум. Генри нетороплив, словно пробует, приноравливается, но она списывает это на молодость (совсем мальчишка), на желание успокоиться (он под таким страшным стрессом, не понимает, наверное, что творит), и все "но" уже готовы сложиться в "да", потому что иного ответа она дать не может.

С Анны будто тянут не одежду, а оболочку, бережно скрывавшую душу, обнажая на много большем уровне, чем она сама способна понять и уловить. Ей кажется, Хилл спрятал ее от тумана, оставив его там, за окнами, откуда ему не добраться, и не замечает, как сама впускает его все дальше: позволяет расползаться, впечатываться в кожу там, где касаются изучающие ладони. Сама тянется к серости, теснит, смешивает с источаемым светом, потому что её душа чиста. Способна выжить, хотя и ищет защиты, ищет опору.

Генри неумолимо изменяет её, отвлеченный чем-то новым, и не видит очевидного: его ждет то же самое.

Свет в комнате снова моргает, заметно даже сквозь прикрытые веки, заставляет слабо вздрогнуть, и холод все равно пробирается в комнату сквозняком. Анна тянет Генри за руку резким жестом то ли прорвавшейся решимости, то ли отчаяния, заставляет соскользнуть со стола. Привлекает к себе ближе и замирает на мгновение, снова оглядывая его. Красивый (слишком для этого города, для кошмара), и она закусывает губу, чтобы случайно не выпалить это вслух, только смотрит молча чуть сверху вниз, заглядывает в глаза, которые теперь ничем не напоминают туман, кажутся почти прозрачными.

Неловкость накатывает снова, и Анна поспешно топит ее в тепле; слишком быстро тянется за поцелуем, чтобы заметить что-то неуловимое во взгляде, странность в движениях. Не может, не хочет думать сейчас, потому что, когда Генри стоит перед ней, поверх его плеча она снова видит окно и плотную пелену за ним. И прячется обратно в ощущения, прогоняет прогорклый вкус пепла чужими губами, цепляется в плечи Хилла, чтобы унять дрожь в теле.

Ей все еще безумно страшно здесь.[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:03:28)

+1

27

Он не думает ни о чем.

(воспоминания - принадлежащие городу, пожертвованные богу - словно разноцветные бусины, он перебирает их, решает, какие нанизать на ожерелье, какие вышить тот ошейник, что должен лечь на светлую кожу, плотно обхватить; он может ударить Анну под ребра, толкнуть на стол, ножом срезать ремни на джинсах; он может опуститься на колени и одними зубами попытаться добраться до нижнего белья, он может, он помнит)

Он ловит Анну за подбородок и говорит:

- Не смотри.

Он снова и снова касается ее губ, успокаивает - Анну и себя. Говорит - обоим.

- Смотри только на меня. Я вытащу тебя из этого кошмара.

(ты вытащишь меня за собой)

Генри не подталкивает Анну к дивану, не пытается потребовать больше, чем та может сейчас предложить, и медлит с каждым прикосновением. Вынуждается тянуться к себе, приставать на цыпочки, потому что сам - выше, дальше. Ладонь его спускается с лопаток ниже - на поясницу, и остается на уровне ремня джинс, словно дальше начинается заповедная территория, на которую все еще не решается ступить отважным исследователем.

(ему не хочется причинить боль, ему не нужно причинять боль сегодня)

- Я остановлюсь, если ты попросишь... - шепчет Генри. Он не отстраняется, наоборот, теперь тянет к себе, прижимает сквозь слои одежды к своему разгоряченному телу. Он смотрит на Анну сверху вниз, поглаживает большим пальцем раскрасневшуюся щеку, задевает уголок рта. Он смотрит - зачарованный, словно провалился в сладкий сон посреди кошмара, словно - до сих пор - все еще  н е  в е р и т  в ее существование.

(что-то отзывается в нем, в самой его темноте, что-то слышит Анну, что-то звучит с ней в унисон; и он теряется в этом зове, в этой просьбе, в этом "хочу", рождающимся в серости яркой кляксой черноты, потому что иного он не знает, потому что иное не сможет вспомнить)

И Генри не ждет ответа.

Он снова наклоняется, сминает губы уже не с прежней нерешительностью, но полный жадной настойчивостью; пальцы его сминают ткань блузки, вынуждают прогнуться, чтобы удобнее перейти с поцелуев к шее, втянуть шумно воздух

(напоенный ее чистотой)

и чуть виновато проговорить:

- Я попытаюсь остановиться. Анна, все как во сне, Энни, я не... - хоть дыхания хватает, Генри снова прижимается губами к светлой, белой коже,

(еще одно клеймо, испятнать если не липкой серостью, но чернотой)

пока тянет блузку выше, кладет теплую ладонь на талию, поглаживает открывшееся и смотрит в темные, потерянные глаза.

- Ты такая

(чистая)

(нужная)

(мое)

красивая, Энни, даже окажись ты моей фантазией, я ни о чем не буду жалеть.

Отредактировано Silent Hill (2016-03-06 22:04:24)

+1

28

- Генри... Стой, - Анна успевает опомниться слишком поздно, поддается мгновению, открывается для поцелуев, вздрагивая едва заметно от прикосновения губ - чуть требовательных, но сладких. Она все еще не может не смотреть, не вспоминать о холоде, но Генри успокаивает.

Уверяет, что все будет в порядке; не словами - ладонями, скользящими по пояснице, бледной меткой между ключицей и плечом, там, где блузка безнадежно сползает, и она не может больше бояться при всем желании. Отвечает сбитым вздохом, слабо давит ладонью на затылок, почти выпрашивя еще один поцелуй, запуская пальцы в перепачканные волосы.

Они все еще оба в пыли, в чужой крови, запятнанные городом и кошмаром, и Анна не должна бы забывать. Стягивает с плеч Генри весь пропахший улицей плащ, откидывает его на стол, к своей ветровке, потому что сейчас они точно не вернутся наружу, в холод и туман.

- Ты напуган, Хилл, - остатки здравого смысла в Анне все-таки еще есть, и она отстраняется на мгновение, честно пытаясь ими воспользоваться. Берет его лицо в свои ладони, смотрит в глаза, стараясь не теряться в нетерпеливом, чуть поплывшем взгляде. - Ты и я... Это просто страх. Мы напуганы, сбиты с толку, и не можем...

Она слишком, просто непозволительно открыта, уязвима, вместо того, чтобы быть сильнее: взять себя в руки, вспомнить о проклятом задании, которым ее сюда закинуло, о дисциплинарном наказании, о том, что в отчете ей придется рассказывать все до мельчайших подробностей, даже если сейчас хочется думать только о губах Хилла, о том, что она почти чувствует учащенное сердцебиение, настолько тесно прижата к нему.

Но Генри меньше всего выглядит напуганным, когда снова тянется к ней, зовет непривычным, неожиданно томным именем, и Анна срывается. Вновь приподнимается, вровень к нему, сама впивается в губы поцелуем, в котором - все, и страх, и непонимание, и желание забыть хотя бы на несколько минут, где они находятся. Пальцы соскальзывают с пуговиц его рубашки в лихорадочной спешке, а длинные волосы путаются и едва не застревают в блузке, когда Анна помогает стянуть ее через голову.

- Этот город меня с ума сведет, - она жарко шепчет в губы, снова смотрит Хиллу в глаза, рвано вдыхает его дурманящий запах. Расстегивает наконец злосчастную рубашку, ведет ладонями по его плечам под тканью; все жмется ближе, разгоряченной кожей к обнаженному животу. Анна уже не разбирает собственных слов, повинуется охватывающему жару, кружащему ей голову. - Ты сведешь.[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:03:19)

+1

29

(он касался ее прежде; воспоминания просыпаются витиеватым почерком на обугленных стенах)

(он касался ее прежде; своими улицами, старой, расшатанной кроватью, пропахшими старостью простынями)

(он касался ее прежде; ловил последний вздох, сорвавшийся с губ, принимал в свои объятия, позволял тонуть в тумане)

(он касался ее прежде; и касается сейчас)

Генри вздрагивает, словно от удара статического электричества, но тут же мягко улыбается и запускает пальцы в длинные рыжие волосы, щекочет ими ладони. Анна выглядит сбитой с толку, хватающейся за любое проявление человеческого тепла, и он хорошо знаком с этой жаждой

(они все приходят к Нему жаждущие, сбитые с толку, и он раз за разом отдает себя, дарит понимание истинной их страсти, тайных стремлений; но сейчас в нем сжигающий - судный - огонь едва тлеет, придушенный светом, прибитый туманом)

- Это ведь не запрещено. Мы не делаем ничего плохого, - шепчет Генри. Он снова теряет напор, пока пытается справиться с неудобными крючками на спине, пока освобождает Анну от остатков одежды, пока ладони его не ложатся на маленькую, крепкую грудь с розовыми ореолами сосков, пока не сжимают их - нежно, так же ласково, как губы скользят по открывшейся шее. Анна льнет к нему, так близко, что Генри может разглядеть каждую точку на тонком ободке радужки вокруг расширенных зрачков. Она мало похожа сейчас на ту собранную, сосредоточенную женщину, что перешла границу города несколькими часами ранее.

(он чувствует, как воспоминания щекочут кончики пальцев)

(он слышит надтреснутый, старческий голос)

("я — есмь. ты — будешь. между нами — бездна.
я пью. ты жаждешь. сговориться — тщетно")

(чужие слова давно принадлежат ему, и теперь он дарит их Анне в каждом прикосновении, он возвращает эти воспоминания своей хозяйке, пусть и не понимает, как Анна принадлежит его улицам - и не принадлежит вовсе)

- Энни, - зовет Хилл

ложь, наконец, становится правдой, потому что иначе он не может; он создает новый пласт реальности; он создает его - для Анны)

и меняет их местами, подсаживает на край пыльного, шаткого стола, чтобы наклониться к груди, прикусить по очереди соски, потереть один большим пальцем, пока язык кружит вокруг другого. У Анны солоноватый привкус, она дышит быстро и тяжело, ладонью Генри давит на талию, вынуждая прогнуться, обхватить его ногами, чтобы удержать равновесие. Он отрывается лишь, чтобы поднять глаза, поймать ее взгляд и спросить:

- Можно? - словно они еще не перешли рубикон, словно могут вернуться назад.

+1

30

Она торопливо кивает, нетерпеливо облизывая губы, и стонет мягко и тихо ему в плечо, когда Генри входит резким движением; цепляется во все, до чего может дотянуться - в его шею, в шершавый край стола, пытаясь удержаться. Не потеряться в накатывающем удовольствии, в тепле, которое теперь почти обжигает, жжет их обоих, и Анна не может отделаться от ощущения, что в комнате становится ярче.

Будто окружающий мир мог бы поменяться для них, по их желанию, освещенный мелькнувшими искрами.

Анна прогибается послушно навстречу и притягивает его еще ближе, теснее, вдыхает сбивчиво в такт движениям. Хилл все еще смотрит, как завороженный, из-под полуопущенных ресниц, будто все еще никак не может ее разглядеть, убедиться в том, что она здесь; и ей хочется доказывать снова, хотя более явное подтверждение найти сложно. Анна не может удержаться, скользит изучающе по широким плечам, прослеживает пальцами позвоночник, обводит ладонью напряженное бедро, и напоминает: мелкими поцелуями по шее, гортанным стоном, что она существует.

Более живая, чем еще полчаса назад.

Ей странно не меньше: удовольствие смешивается со странным, теплым чувством, почти нежностью, которая никак не вяжется с ее неожиданным порывом. Возможно, она действительно сходит с ума, но Генри, в которого она все еще вжимается почти судорожно, чьи бока сдавливает коленями, заставляя двигаться чуть быстрее, кажется ей другим. Не испуганным, разбитым незнакомцем, увязнувшем случайно в кошмаре: его голос кажется теперь почти знакомым, новое имя - данным давным-давно.

Я — есмь. Ты будешь. Через десять вёсен
Ты скажешь: — есмь! — а я скажу: — когда-то…

Это странно, безумно, граничаще с чем-то больным, но Хилл кажется ей возвращением домой.

- Боже, - Анна сжимается внутри сильнее, стискивает пальцы на его плече, вдавливая в него ногти, оставляя заметный след. Снова запрокидывает голову, чувствует жгучие, почти грубые поцелуи, которые расползутся на бледной коже яркими пятнами. - Генри...

- Не отпускай меня, - она шепчет-стонет, запечатывает поцелуем в местечке за ухом, словно пытаясь заставить запомнить дольше, чем на эти мгновения. Намного дольше, как если бы у них был шанс выбраться. Смотрит в глаза, такие же темные, почти пьяные, дрожит и плавится под взглядом, в котором читает: он запомнит. Анне было бы почти страшно, не будь настолько хорошо, не прошибай тело судорогой от каждого толчка, от чужого хриплого стона, от пальцев, сжимающих ее едва ли не слишком сильно.

(от ощущения, что больше ее не отпустят никогда)

И Анна меньше всего думает об этом сейчас, оставляя новые красные полосы по спине, выгибаясь снова, собирая губами солоноватый пот с висков Хилла, не в силах перестать касаться его каждым сантиметром тела.[Ava]http://i.imgur.com/GtuoPYC.png[/ava][sta]bis der Tag erwacht[/sta]

Отредактировано Akki Andersen (2016-03-12 15:03:13)

+1


Вы здесь » crossroyale » архив завершённых эпизодов » a welcoming gift


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно