В голове крутятся несколько тысяч — меньше [ненамного] — вариантов зачем это Мастеру, какие планы. Еще, где-то рядом десяток вариантов, как тот выжил опять, кого сжигал Доктор, почему, как, что, и все то, для чего подходящее для размышлений время отнюдь не здесь и не сейчас — не тогда, когда они на грани очередного восстания киберменов — или на что еще это похоже.
Доктор забывает дышать, напоминает себе, что это полезно уже второй раз за две минуты, и снова забывает. Не то, чтобы это также критично как для людей, но Доктор слишком долго и часто проводит свое свободное - не свободное - время на Земле, и это уже немного да. Доктора немного переворачивает сейчас, когда звучит I am the Master. Speak. Всего переворачивает и звенит в ушах. Доктор отлично понимает, что надо собраться, чего-то там предпринять, чего-то там защищать, спасать, но не может сейчас нормально сфокусироваться на задаче, особенно теперь, особенно прямо сейчас.
А потом на него снова смотрят, и это еще один удар поддых, от которого нужно заново учиться дышать — он еще не научился за предыдущие пять попыток. 
— Мою версию? — это выдыхается с нервным смешком — задыхается нервным смешком. а Доктор дважды пытается улыбнуться, прежде чем у него это получается на вторую попытку. Оба сердца стучат уже где-то под горлом, и приходится сцепить позади этой улыбки зубы секунд на пять, чтобы губы не тряслись, не дергались и о, это хотя бы немного походило на нормальную улыбку.
У Доктора всегда получались плохие мины и плохая игра, когда Мастер оживал вновь, вот обычно всегда получалось, чтобы не происходило — но Мастер, это личный ластик всей идеальный игры и лжи Доктора, когда не получается, просто. не получается. Доктор в миллионный раз за свою жизнь и раз сотый-двухсотый-больше за время знакомства с Мастером жалеет, что не умеет замораживать время. Ему нужно хотя бы пять минут, хотя бы две, эти несколько минут на то, чтобы сглотнуть, вспомнить как дышать, как-то привести в привычный хаос эмоции, и свыкнуться с этим опять. Если бы Мастер рассылал оповещения о том, что он живой хотя бы за несколько дней до их встречи — это было бы просто отлично. Лучше недель. Лучше месяцев. Лучше… ладно, Доктор отнюдь не против, чтобы на его руках больше никто не умирал. Минутка Утопии от Доктора, в момент, когда даже кибермены готовы послушать его версию, его воссоединение с живым Мастером, а Доктора выворачивает наизнанку оголенными нервами и редкий случай, когда говорить что-либо — слишком больно. О, когда Вселенную это останавливало.
— Там, — Доктор не глядя очерчивает рукой пространство позади себя, там были двери, где-то там основная часть здания и куча места, где и правда можно спрятать людей, аппараты, вряд ли космический корабль, но зная Мастера, очень недальновидно отрицать что-то сразу. — Правда заложники? Или зачем, просто зачем, what are you going to do this time?
He need to take less drugs, for sure, — Доктор не видит сейчас как он выглядит, но знает-чувствует-представляет, что у него распахнуты глаза слишком сильно, что в них мешается слишком много всего, и, о, он тоже хочет красивую маску, подтверждающую, что ему наплевать на все происходящее и не наплевать только на жизни людей, на которые в очередной раз собирается претендовать Мастер, только вот не получается, только Доктор в этот раз слишком хорошо поверил в то, что это конец. Well, относительный конец, Вселенная бесконечно, Мастер… Мастер умер у него на руках. Доктору кажется, что тому сейчас не придется пользоваться никакой телепатией, так слишком он думает о том, что не думает, не хочет думать, и что он даже не почувствует сейчас, если Мастер напрямик пробьет всю защиту, за которой Доктор не особенно то и следит, and ll come to his mind.
Впрочем, с удивительным тактом, Мастер не читает его мысли последние несколько сотен лет.
Или отвращением.
He has never asked. He can do it now, by the way, the cybermen in the city, the Master in the city, London in the danger, it is the best time to ask everything you ever wanted, really. You can go ahead.
— You know that I won’t let you, — the only thing he is saying, and it sounds really helpless, he really need this a few minutes, but no one left these minutes for him.

+

Школа Профессора была удивительным местом что для людей, что для мутантов. Очевидно, почему она казалась удивительной для людей - эдакий аналог Хогвартса в настоящем мире, место, где нет обычных людей, место, где вместе с географией и историей тебя учат сдерживать или правильно использовать своим способности. Но для мутантов Школа тоже была чем-то намного большим, чем учебное заведение. Это было местом, где каждый мог чувствовать себя спокойно и свободно, это было местом, где каждый мог бы тебя понять - они все сталкивались с теми же проблемами, что и у тебя, они все объединены, и ты вместе с ними. Я был уверен, что каждый мутант это ощущает, даже в тот момент, когда переходит порог. Единение.
Эрик тоже это чувствовал, в этом я был уверен. Может быть, именно это претило ему, может быть, именно это было ключевой нотой в общей мелодии постоянных прощаний - Чарльзу Ксавье удалось создать место, в котором комфортно всем, и Эрика Леншерра это нервировало. Это было не то, чего он хотел, не то, к чему он стремился, и, скорее всего, именно ощущение тепла и спокойствия, которое стойко держалось в этом месте, раздражало его. В месте, которое ты покидаешь, не должно быть настолько хорошо.
Общая картина выглядела примерно так: ему было здесь некомфортно потому что он сам выбрал это. Ему удобнее было противиться Школе ради своих целей, он сам выбрал чувствовать лишним среди учеников и преподавателей, среди людей, с которыми у него так мало общего. Может быть, в этом он был прав. Но это также значило и другое: я задал ему вопрос о том, почему он остался, но не спросил, уйдет ли он. Потому что это было очевидно примерно так же, как то, что вода мокрая. Конечно же, уйдет, это же Эрик Леншерр. И даже то, что он в кои-то веки понял то, что пыталась втемяшить ему в голову Мистик, пока он был занят разрушением буквально всех зданий на планете, не меняло этого факта.
Он говорит о том, что я делаю все неправильно, и мне бы на это месте приподнять брови недоуменно, хмыкнуть что-то вроде "лечишь ты так же хорошо, как и убеждаешь?", или "ты уверен, что знаешь лучше Хэнка?", но в его голосе нет ни намека на поучение. Простая констатация факта: вот есть Питер, у него сломана нога, она долго не заживает, потому что он не соблюдает все правила. Я не знал, как реагировать на такое, это было поразительно странно, поэтому я просто промолчал, напряженно наблюдая за всем, что он делает. Может быть, он действительно был прав - в конце концов, никогда ничего не ломавший себе я понятия не имел ни о каких правилах поведения со сломанными конечностями. Нет, Маккой, конечно, говорил мне что-то, но в основном это были попытки удержать меня от применения способностей, даже для того, чтобы побыстрее двигаться на костылях.
Легким движением руки он подтаскивает к себе плед, лежавший в дальнем углу комнаты. Плед плывет по тихой комнате, издавая устрашающее шуршение, напоминая сразу обо всех детских страшилках, в первую очередь почему-то именно о самых дурацких. В черном-черном городе на черной-черной улице... Потом, правда, оказывается, что жизнь намного страшнее всех страшилок, вместе взятых, а черный цвет плох только там, где он не был предусмотрен. Да и то, не всегда.
И только темнота по-прежнему остается страшной. Лорна в детстве очень боялась оставаться в темноте, приходилось включать ей ночник и уверять в том, что если что-то случится, я прибегу так быстро, как смогу - в этом не оставалось сомнений даже у мамы, которая недовольно хмыкала в ответ на мои слова о том, чтобы она оставила ночник в покое и даже не думала выключать. Я никогда не скрывал свои способности ни от сестры, ни от матери, я даже не думал о такой возможности. Для чего? В конце концов, моя способность делает жизнь намного легче, причем не только мне, но и всем вокруг. Мне до сих пор не верилось, что кто-то живет в других условиях, что кто-то может бояться открывать свои способности другим, что из-за этого могут возникнуть проблемы - из-за чего? Из-за того, каким человек родился? Нет, ну серьезно, он же не выбирал себе до рождения, каким будет. Сидит такой ребенок в животе мамки и думает "хмм, суперскорость или телекинез? или может обычным родиться?". Это не чей-то выбор, это просто то, кем мы являемся, почему у кого-то голубые глаза, а у кого-то карие. Ни тот, ни другой не выбирал себе этого. И странно было обвинять в этом мутантов.
Но если реальность была такой, с ней приходилось мириться - и приходилось что-то делать с этим. Конечно, я, как и многие, верил словам Профессора о том, что когда-нибудь мир изменится к лучшему, и люди и мутанты будут жить в мире, но до этого мира еще нужно было как-то дожить, а чтобы выжить, приходилось защищаться.
- Защищать, - негромко говорю я. - Мы должны их защищать - ведь для этого изначально была основана команда?
Я не был сторонником революций. История ясно показывала, что во время революции люди воевали, фактически, против своих же, для несогласия там всегда было слишком много смерти, слишком много крови. То же самое можно было провести более мирным путем - постепенно внедряя новые мысли, проводя реформы. Именно это и было главной целью, а Люди Икс должны стать защитниками отверженных - но не идти войной на правительство, как этого хотел Магнето.
И все же, его радует идея возрождения команды, несмотря ни на что. Как будто это было его личной заслугой, как будто Ксавье, наконец, поддался его уговорам - но ведь это было не так. Просто мир неожиданно напомнил всем нам о том, каким он на самом деле является, и о том, что даже в современности иногда приходится защищаться, чтобы выжить. Люди Икс были необходимостью, без которой все были бы рады обойтись. Насколько лучше был бы мир, в котором даже не возникло бы мысли о том, что нужно от кого-то защищаться. Но, возможно, Профессор был прав. Возможно, такое будущее действительно не за горами.
Я слышу в его голосе одобрение, и даже знание того, что он одобряет по большей части саму идею существования команды, не освобождает меня от внутренней радости. Черт возьми, он смотрит на меня, он знает, что я включен в эту команду, и он всецело это одобряет - я в этих умозаключениях фигурирую не больше, чем одна из безликих пешек, которые можно заменить, но все же. Все же.
Если принять его фразу за истину, можно докатиться до совершенно невообразимых идей. Я не так уж многого в своей жизни желал, как правило, желания мои осуществлялись, даже не успевая облачиться в слова, и касались по большей части чего-то материального, что с таким послужным списком я мог совершить грандиозного? Впрочем, даже если повернуть идею в сторону желания найти отца, лучше не становилось. В любом из имеющихся случаев.
Фраза была непереводимая, фраза была странная, колкая, цепляющая сразу множество мыслей изнутри, для себя я решил, что он остался в школе только потому что еще не знал, куда ему отправиться дальше. Его дом был разрушен, семья - убита, но оставаться здесь он не собирался. Так забавно, учитывая, что жизнь постоянно разворачивает его на путь, который ведет сюда, и Мистик, которая говорила о семье, имела ввиду явно не меня, как мне хотелось бы, но всех знакомых Эрику мутантов, людей, которые готовы были простить ему все грехи и принять обратно. Людей, которые никогда не поворачивались спиной, людей, которых он сам раз за разом оставлял. Он снова уйдет, это очевидно, это даже вслух не стоило говорить, потому что таков уж Эрик Леншерр, постоянно уходит из мест, которые могли бы быть наиболее комфортными для него, от людей, которые всегда готовы принять его, сворачивается на самом неудобном углу земли и сворачивается в клубок, как еж. И это в лучшем случае. В худшем он пытается превратить в неудобный угол земли вообще всю землю.
Я тряхнул головой, убирая лезущие в глаза волосы, и приподнялся, поправляя подушку под собой, чтобы было удобнее сидеть. С выпрямленными ногами этот фокус получился не особенно хорошо, но валяться, глядя на отца снизу вверх, мне уже надоело, да и чувствовал я себя при этом до отвратительного болезненно, как будто не ногу сломал, а жизнь. Себе.
Спасибо, что вообще жив остался - мне иногда в кошмарах приходит тот момент, когда чужая рука забралась мне в волосы и дернула назад, открывая шею летящему вперед фиолетовому клинку. Все могло закончиться там, по крайней мере, для меня, если бы не Мистик. И если бы не отец.
Он ведь сам сказал, что предал своих друзей, свою семью, когда пошел с Апокалипсисом. Тогда казалось, что в этих словах было что-то еще, что-то вроде сожаления о том, что он их оставил, но на самом деле нет. Эрик Леншерр всегда шел своим, особенным путем, даже не задумываясь о том, что можно идти вместе со всеми, не оставляя никого позади.
Но если бы Апокалипсис не был настолько жестоким, если бы он проявил больше лояльности к мутантам, пусть и тем, кто пытался его остановить - пришел бы он тогда на помощь?
Об этом, наверное, не стоило задумываться никогда. Или, по крайней мере, не в ближайшую вечность.
О чем мне еще противопоказано думать - это о прикосновениях. Они сбивают с толку, мешают мысли в единый спутанный клубок, разобрать который не представляется возможным. Он проводит пальцами вдоль ноги, медленно разминает успевшие застояться мысли, и я ловлю себя на том, что не просто не отвечаю ему - не дышу уже полминуты. Это странно. Это так поразительно странно, что не думать ни о чем другом просто не получается, пониженная чувствительность в этом деле совсем не помогает, как будто ее и не было никогда, как будто не я с самого детства щеголял царапинами и синяками по всему телу, которые заживали в течение максимум пары дней - потому что бьешься и не замечаешь этого совершенно. Дело было даже не в самих прикосновениях, а в том, кто это делал. Эрик Леншерр был для меня не просто мутантом, даже не просто всемирно известным мутантов благодаря своим косякам. Он был человеком, с которым я мечтал встретиться задолго до того, как узнал, кто он такой. Он был тем, с кем я надеялся хотя бы поговорить, хотя бы раз в своей жизни - и вот он здесь. Сидит на моей постели и пытается помочь, раз уж Чарльз сказал, только вот представление о помощи у него катастрофически странное. Но я абсолютно готов с этим мириться.
- Они в порядке, - наконец, говорю я, умоляя о том, чтобы он не начал расспрашивать. Та вымученная фраза, которую я бросил в него сквозь магнитное поле, стоя вместе с Мистик и буквально чувствуя, как уходит время, отведенное нам для спасения Профессора, была до невероятия глупой. Я должен был сказать ему еще тогда, но я не смог - горло перехватило спазмом, страх сковал внутренности. Сказать Магнето, что я его сын? Да вы серьезно, что ли? Сейчас, в пылу битвы за Землю с каким-то только выкопавшемся ископаемым, которое строит из себя невесть что? Нет, не время.
Когда наступит это время, я еще не решил.
Я ерзаю, пытаясь при этом вообще никак не двигать ногами и не мешать, пытаясь хотя бы немного успокоиться, потому что замороженные внутренности - это такое себе ощущение, да и вообще, они хороши только в холодильнике и отдельно от тела, желательно, свиного или еще какого. Из ливера потом колбасу делают, которую я терпеть не могу, она даже на запах мерзкая, пожалуйста, успокойся.
- А ты как думал, - хмыкаю я, завороженно наблюдая за тем, что он делает. - И ведь казалось бы, какая-то нога несчастная, а я тут уже две недели круговертю, чтобы добраться до тренировочного зала, уходит двадцать три минуты на костылях - я засекал. За долю секунды может произойти так много, а тут минуты. Двадцать три!
Двадцать три минуты - урок успевает кончиться, ученики высыпаются на коридоры из открытых дверей кабинетов как конфеты из кармана, яркие и шумные, приходится лавировать между ними, здороваться и улыбаться, пытаться удержаться на костылях и отказываться от помощи - я что, несамостоятельный такой, куда мне нужно не доберусь? Двадцать три минуты разделяют расстояние, которое я преодолел бы за мгновение, которое никто из людей не смог бы поймать. Этого слишком много. Это слишком медленно.
Слишком медленно двигаются его пальцы по разгоряченной коже, мышцы устало и благодарно ноют, дополняя и без того нестройный хор внутренностей и неожиданно распухшей головы. Я прикрываю глаза, откидываясь на подушку сильнее, и позволяю себе просто насладиться моментом - дрейфуя на скомканных, неоформленных мыслях, теряясь в них. Потом я, может быть, исколю себе все пальцы, пытаясь понять, что откуда идет, но пока у меня нет совершенно никакого желания разбираться ни в чем.
Из дремы меня вытаскивает голос Эрика и ощущение веса на своих коленях - я открываю глаза и вижу его неожиданно ближе, тяжело сглатываю и понимаю, что многое бы отдал, только бы сейчас его обнять - вот прямо сейчас, на моей кровати, с этой дурацкой сломанной ногой и его попыткой позаботиться о совершенно чужом человеке. Я думаю о том, как многое мы пропустили, как все могло бы сложиться иначе, останься он. Тогда я бы стал совсем другим, но для этого было необходимо, чтобы совсем другим был он. Изначально. Потому что он всегда уходит из тех мест, где ему было комфортно.
- Она не могла добраться до тебя самостоятельно, - говорю я и уже в процессе понимаю, что он не слишком-то мне верит. Нет, конечно, добраться она бы смогла, но это заняло бы слишком много времени, раз ты вообразил себя птицей парящей - я сэкономил нам много времени. - Так что я просто немного помог ей. Не мог оставаться в стороне во всем этом... - я махнул рукой, пытаясь оформить в слова все то, что видел тогда: кровь, боль, разрушения. И страх, который съедал изнутри, я, кажется, так до сих пор и не осознал в полной мере, что тогда разговор шел обо всей Земле разом, слишком странно было мыслить такими объемами. - Безумии.
Что заставило меня вообще отправиться туда? Почему именно я, из всех мутантов с семьями, которые беспокоились за них, именно я оказался на месте, и именно я теперь был в команде Людей Икс. Я ведь всего лишь отправился искать отца - даже не то, чтобы отца, изначально я собирался предупредить Профессора о том, что произошло, о том, что в этом замешан его лучший друг - и не успел, все завертелось, и я больше не мог остановиться. Ураган событий подхватил меня и понес за собой, не давая передышки, не давая времени остановиться и подумать, что я здесь, собственно, делаю, что я скажу отцу, когда мы с Мистик доберемся. Для меня вообще стало неожиданностью его обращение, я не был уверен, помнит ли он меня вообще, в конце концов, столько времени прошло. Да и что я мог ему сказать, когда Мистик так уверенно говорила про семью? Что я тоже - его семья? Да какая к черту семья, когда мне уже двадцать три, а мой отец по-прежнему не знает о том, что у него есть сын.

[October, 1. 1977] Point Pleasant
У живых слишком быстро бежит кровь.
Альберт. Быстро и шумно. Так шумно, что гул этого бега оглушает, дезориентирует, словно бы его огрели по голове пыльным мешком. Нет.

Альберт. Нет. Это не звук бегущей в ушах крови, хоть сердце и ухает в груди, а давление в кровеносной системе зашкаливает так, как, пожалуй, никогда в его жизни. Это отголосок выстрела, всё ещё гремящий...
Альберт!

Он мотает головой, пытаясь сбросить контузию и прийти в себя. Как давно последний раз он так близко находился к проявлению насилия? Почему это происходит? Почему это всегда должны быть выстрелы? Почему никто не подумал о том, что этот придурок может захотеть выкрутиться и вырубит охранника, забирая его пистолет? Почему?!

- Альберт!

Он дёргается и наконец фокусируется с огромным трудом, сильнее давит на рану. Слишком, слишком быстро. Слишком много. У мертвецов не идёт кровь. А эта разве что не хлещет в разные стороны, собираясь в маленькие лужицы вокруг. Картера, этого остолопа, что тут держали за шерифа, кажется, пристрелили - Альберт слишком хорошо знает этот стеклянный взгляд. Помощник шерифа Джайлз невыносимо скулит, сжимая ногу. В порядке только Смитсон, и он, кажется, что-то бормочет, кажется, в рацию. Вызывает помощь? Он не понимает - в ушах теперь стоит звон, звуки всё ещё приглушённые. А в его собственных глазах паника и страх. Он почти парализован, как и в тот самый, невозможно далёкий сейчас раз.

- Альберт.. -  голос Честера становится мягче (он устал. кровопотеря даёт о себе знать).

- Заткнись, - огрызается Розенфильд, морщась и пытаясь совладать с собственной телом. Слишком быстро.

- Ты сможешь, - продолжает уже с большим усилием Дезмонд. У него слишком тёплый, непростительно тёплый для человека в его положении взгляд. Это невозможно. Всё это не должно быть возможно!

- Заткнисьзаткнисьзаткнисьзаткнись! - у него трясутся руки, его всего бьёт мелкая дрожь, а на глазах выступают слёзы. Его напарника, его коллегу, его друга - Честера - подстрелили, он истекает кровью прямо у него под пальцами, и он ничего не может с этим сделать. Ничего.

- Ал, послушай меня, - одному Богу ведомо, как, но Чет кладёт руку поверх побелевших ладоней Розенфильда и чуть с сжимает его пальцы - ровно настолько, насколько хватает покидающих его сил. Его руки в крови, его собственной крови. Руки Альберта в крови Честера разве что не по локоть. Ещё немного, и его стошнит. Вывернет наизнанку от подчёркнуто резкой ирреальности происходящего и своей отвратительной беспомощности. Он всхлипывает. - У тебя получится.

Как ты можешь? Ты схватил чёртову пулю и умудряешься находить слова поддержки для меня?
У живых слишком быстро...

- Не смей, чёрт тебя дери, мне тут умирать, Дезмонд, - Альберт заставляет наконец добравшегося до них Смитсона давить на рану вместо себя, а сам скользящими от крови руками с третьей попытки открывает свой чемоданчик.

Ещё через десять минут они слышат сирены.

▹ мы примем любую биографию Честера, пока она будет сохранять его уникальные черты характера. помните о мельчайших деталях тех нескольких его минут на экране, они - сокровище ▹ мы с удовольствием поможем вам в разработке любой части этой самой биографии ▹ мы легко адаптируем под ваши желания те наигранные им как НПЦ или сформированные хедканонами моменты, которые будут идти в разрез с вашими представлениями ▹ мы считаем, что Честер и Сэм - идеальная пара от поэтому Гордон - хренова сваха. они вместе прекрасны как рассвет. но вместе с тем пэйринг не является обязательным критерием ▹ по части хедканонов - в моём представлении Чета и Альберта связывает некий особый вид дружбы, возможно, за счёт подхода, возможно.. по какой-то иной причине. но у них особая химия и Альберт потенциально позволяет Чету куда больше, чем кому-либо ▹ we will make the Blue Rose Family whole again. ..за исключением Уиндома, конечно >< (но это не точно) ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. лицо, на наш взгляд, Чету вполне подойдёт любое. ▹ грамотность и желание творить

[August, 30. 1988] Philadelphia, PA
Считается ли пощёчина проявлением насилия, если она используется для того, чтобы остановить истерику и привести человека в чувства? Эта мысль крутится у него в голове на повторе, словно испорченная и заевшая пластинка, сродни одной из тех, что дарил ему Чет.
Чет. Он смотрит в никуда, думая только о том, с каким звуком его ладонь соприкоснулась с лицом Сэма, как тот подавился приступом и будто бы резко уменьшился вдвое, с каким выражением посмотрели после этого на него его глаза. Смотрит в никуда, продолжая отстранённо подкладывать в дымящуюся чашку какао кусочки маршмэллоу. Их там уже больше десяти.
- Сахар тоже наркотик, доктор Розенфильд, - голос из гостиной возвращает его к немилосердной реальности. Сейчас Альберт был бы рад не возвращаться в неё никогда.
- Как ты считаешь, является ли насилием... - он заходит в комнату, держа кружку обеими ладонями несмотря на то, как жжётся напиток, но Стенли не даёт ему закончить фразу, почти тут же встречая его и принимая какао с коротким и таким искренним "Спасибо", что криминалист просто теряет дар речи.
Он подносит кружку к губам, но так и не делает глоток, наслаждаясь пока только ароматом и теплом, ощущением значимости, поддержки. Отходит к дивану, не отрывая взгляда от длинных деревянных полок на стене чуть позади. На тех подчёркнуто ровными рядами стоит с десяток, а то и больше, металлических моделей болидов Формулы-1. Это тоже Честер. Стоит оглянуться и станет безбожно очевидно - все детали, все мелочи, всё, что создаёт тот самый пресловутый уют и ощущение, что в квартире живут реальные люди, всё это - Честер.
- Мне он не успел ничего подарить, - тихо и блёкло произносит Сэм, разглядывая автомобили с неизбывной тоской. - Я не уверен, что он бы когда-нибудь захотел.
- Эй... - Альберт обходит диван и встаёт рядом, замирает и мнётся с секунду другую, а потом всё же приобнимает Стенли за плечо. - Чет..
Он хочет сказать что-то ободряющее, но слова застревают в горле, сталкиваясь с прошедшим временем. Он не может заставить себя говорить о нём в прошедшем времени, и в то же время здравый смысл, тот самый, обычно так им восхваляемый здравый смысл, опыт и практика, утверждают, что спустя полгода после исчезновения надежды уже совсем нет. Шансы на удачный исход падают с каждым часом спустя первые сутки, что уж говорить теперь. А потому его разум сопротивляется времени настоящему. Чет был. Чет есть. Чет будет. Обязательно должен быть.
Сэм опускает голову и криво улыбается ровно на секунду. Это не улыбка, это почти судорога. Это так странно и вместе с тем так естественно - они были знакомы с Дезмондом всего в общей сложности двое с половиной суток, и парень так к нему прикипел, что его исчезновение оставило глубочайший шрам в его жизни. Шрам, который даже Альберт не в силах залечить, пустоту, которую он не в силах заполнить. Это было - будь проклято прошедшее время - есть и будет особенностью Честера Дезмонда. Никто не уходил невпечатлённым. Никто не уходил равнодушным. Никто.
.
Сегодня утром к ним привезли тело. Прямо к ним, первичная аутопсия, смена Сэма Стенли, аутопсийная номер пять. Альберт видел, как его прокатили мимо, как открыли мешок. А потом он слышал звон инструментов и какие-то неясные крики. Возня. Он бросил свои папки, забыл про желание покурить и поскорее разобраться с делами. Через пару мгновений он уже был там. И что это было за тело, чёрт бы их все подрал - им привезли пародиста, изображающего Элвиса Прэсли в лучшие годы. Высокий, худой, загорелый, чёрная копна убранных назад и уложенных лаком волос, яркие черты лице. Характерные. Именно к нему, Сэму Стенли. В аутопсийную номер пять. Это естественно, что он сорвался. Им обоим повезло, что Альберт был рядом, чтобы подхватить.
.
Молодой судмедэксперт садится на диван молча. Пьёт какао и смотрит в пол. Считается ли пощёчина проявлением насилия, если она... или это просто отговорки? Попытки оправдать себе себя, а на самом деле это его собственный симптом. Что, если он тоже сломался? И однажды пробравшаяся в его действия крупица якобы благого насилия просто со временем даст плоды? Компромиссы. Так говорил Честер - надо уметь идти на компромисс, это наше оружие. Он даже дрался за тело этой ...нет, он не станет называть ту девушку по имени. Не станет. Не сейчас. Сэм ему рассказал. Никаких компромиссов. Даже перед лицом апокалипсиса, привычно цитирует он себе и берёт с полки модель Lotus 87 1981 года, а потом опускается на диван рядом со Стенли.
- Знаешь, я тоже боюсь этого, - негромко заговаривает он, крутя в руках машинку. На дне подставки аккуратно, но не слишком красиво скальпелем выцарапано "Чет". - Каждое грёбаное утро. С каждым новым делом. Каждым следующим Джоном Доу. Боюсь открывать проклятую молнию. Боюсь делать анализ ДНК. Боюсь идентификации неизвестных так, что у меня почти трясутся руки. Хочется всё бросить иногда.
Блондин поднимает на него глаза где-то в середине, быстро моргает - со стрессом его тик только ухудшился - и хмурится. На его лице без труда читается вопрос, задать который у парня просто не хватает духу. Или сил. Или, может, он считает что момент между ними такой - слова не нужны для этого. Розенфильд протягивает ему автомобиль. Пусть будет у него. Это страшная сентиментальность, но она напоминает ему Дезмонда, она кажется важной.
- Почему я не ушёл? - Альберт смотрит на чёрные формы с золотыми буквами в его руках. - Потому что однажды.. Когда было особенно паршиво, остановил меня как раз Чет. Он сказал... - "У тебя получится", - говорит в его воспоминании раненый Честер. - "Альберт, кто, если не ты", - даже не запинаясь, врёт он вслух.

▹ см. выше ▹ мы с удовольствием поможем вам в разработке любой части его биографии ▹ мы стандартно легко адаптируем под ваши желания те наигранные им как НПЦ или сформированные хедканонами моменты, которые будут идти в разрез с вашими представлениями ▹ мы считаем, что Честер и Сэм - идеальная пара от поэтому Гордон - хренова сваха. они вместе прекрасны как рассвет. но вместе с тем пэйринг не является обязательным критерием ▹ по части хедканонов о Сэме и Альберте тоже см. выше ▹ we will make the Blue Rose Family whole again. ..за исключением Уиндома, конечно >< (но это не точно) ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. на наш взгляд, Сэм тоже будет хорош в любом лице. ▹ грамотность и желание творить

Дебют.
[August, 27. 1978] Philadelphia, PA
Эрл играет белыми.
.
Дейл не может сказать точно, в какой именно момент это стало уже каким-то устоявшимся ритуалом – но каждый четверг, практически в одно и то же время они встречаются у Уиндома в кабинете, чтобы разыграть пару-тройку партий в шахматы.
– Иногда нужно немного разгрузить мозг, Куп, – иногда добавляет он с какой-то странной и загадочной улыбкой, значение и скрытый смысл которой Дейл из раза в раз пытается распознать – однако из раза в раз безнадежно проваливается в этом.
.
Обычно в кабинете царит почти полная темнота – за исключением света настольной лампы, который направлен ровно на шахматную дочку, из-за чего контраст с окружающим их полумраком становится еще более ощутимым. Дейл видит лишь руки Уиндома, когда тот двигает на доске очередную фигуру.
И всякий раз, когда Купер поднимает взгляд, то понимает, что не может толком различить очертания лица – только лишь тень все той же многозначительной и загадочной улыбки.
Но Дейл чувствует практически каждой своей клеточкой, как Уиндом внимательно и изучающее смотрит на него – и от этого ощущения вдоль позвоночника то и дело пробегают стайки мурашек.
.
Иногда Куперу бывает трудно распознать, что именно Эрл имеет в виду – он вроде бы и не говорит загадками, но всякий раз Дейлу кажется, будто он что-то упускает.
Он сам не замечает, как начинает куда более внимательно вслушиваться в то, что говорит Уиндом, подмечая и подсознательно регистрируя малейшее отклонение.
Однако едва ли ему это поможет в дальнейшем.
.
Но Дейл знает – чувствует почти со стопроцентной уверенностью – их с Уиндомом связывает нечто, что в будущем приведет к оглушительному взрыву и неизбежному коллапсу.
Он бы хотел ошибаться.
.
Миттельшпиль.

[March, 4. 1989] Twin Peaks, WA
Иногда Дейл все еще просыпается от леденящего и болезненного-колкого ощущения в груди – как будто бы ту пронзили чем-то острым. Со временем подобное случается все реже и реже, но воспоминания, как и прежде, живут в голове, отпечатанные на подкорке.
.
После ранения и смерти Кэролайн Куперу понадобилось несколько месяцев для того, чтобы восстановиться – как морально, так и физически. Несколько месяцев для того, чтобы отделаться от навязчивого и липкого чувства вины.
В конце концов, с Уиндомом все было не то еще задолго до того, как все это произошло.
.
Но Дейл чувствует – знает – что настоящий взрыв все еще грядет. То было лишь прелюдией, Эрл лишь прощупывал границы своих возможностей.
Границы своего безумия, которое все это время кое-как, но получалось сдерживать, запертое за стенами психиатрической лечебницы.
.
А потом Уиндом делает очередной ход – а на самом деле отвлекающий маневр. Потому как цель у него совершенно иная. Вязкая, черная и с едким запахом машинного масла.
.
Эрл играет белыми.
.
Эндшпиль (?).

▹ см. выше ▹ мы с удовольствием поможем вам в разработке любой части его биографии ▹ мы пока что еще не особо рассматривали концепцию Уиндома Эрла в рамках нашей слегка измененной твинпиксовской реальности, но ежели заявка найдет своего героя, то без дела мы его не оставим ▹ по части хедканонов тоже см. выше ▹ не может быть все абсолютно спокойно в Датском королевстве - истории нужен свой злодей) тем более Уиндом Эрл как никто другой выходит за рамки стандартного антагониста ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. словом - как вам будет удобно) ▹ грамотность и желание творить

В этом мире ничто не вечно, все умирают, всё умирает – Диана осознала это ещё на Первой Мировой, когда покинула Темискиру, и обнаружила огромный мир, полный боли, страдания и войны, любви, танцев и благодарности. Вторая Мировая война была ещё одним подтверждением, что дело не в Аресе, не только в нём, потому что Стив был прав – каждый человек делает выбор, и выбор этот был, зачастую, паршивым. Вторая Мировая была ещё ужаснее Первой, хотя не прошло и четверти столетия между ними. Для Дианы было удивительно то, что вновь немцы становились агрессорами. У неё осталось предубеждение против этой нации, способной променять мирную жизнь на прагматичный поход за новыми землями и убийства, на удивительно рачительных фермеров, со всей душой занимающихся своим делом и удобряющим пеплом из крематориев землю, скармливающих человечину свиньям, делающим сумочки и перчатки из человеческой кожи. В голове не укладывалось, как такое возможно, но мир был таким.
Но бессмертными были произведения искусства, человеческие благодетели и недостатки – люди создавали концлагеря и атомные бомбы, они же умирали, защищая свои семьи и свою землю, рисовали потрясающие картины, создавали шедевры скульптуры, музыки, литературы. В людях была искра от Зевса, в этом не могло быть сомнения, но они были слишком смертными, возможно, чтобы воздержаться от сомнительных экспериментов и войн. Диана поклялась себе, что если будет зарождаться Третья Мировая, то она пожертвует своей жизнью, лишь бы она не началась.
Всегда были слабые люди, которые не могли сами себя защитить, были сильные, обижавшие слабых, как защищавшие их. Простой и понятный мир, где есть добро и справедливость, где амазонки должны были победить Ареса, чтобы навсегда избавить мир от зависти, ненависти и агрессии, остался на райском острове, сотворенным для воительниц Зевсом и спрятанном от остального мира. Эта оторванность от мира дорого им обошлась, а к тому моменту, вероятно, когда Арес бы добрался до Темискиры, защищать уже было бы некого. А ещё становилось понятным, что войну нельзя победить убийством. Война останется и просто примет новый вид – Арес научил её многому.
Поэтому она выбрала для себя музеи – искусство будило в людях самые лучшие их черты, выдергивало хотя бы ненадолго из общей рутины и мрачной озлобленности. Днем она берегла шедевры мирового искусства, а ночью… или даже не ночью, а тогда, когда требовалась помощь слабым, она приходила и помогала. Этому миру нужна была справедливость, а не возмездие или месть.
Время научило её, что необходимо сохранять инкогнито, а Диана Принс осталась в память о Стиве Треворе. Память… Память, как и культура, не передается по наследству, ею нужно наполнять человека, ведь никто не рождается плохим. Каждый ребёнок хороший, но что же с ними становится потом, откуда появляется злость, зависть, ненависть, желание причинить кому-то боль? Возможно, лучше было бы их-таки лепить из глины, а потом упрашивать Зевса вдохнуть и в них жизнь.
По искусству можно было проследить за тем, как менялись люди, как менялось их восприятие, как в них прорастало желание безумия и стремление выделиться не мастерством, а дикостью поведения, эпатажем. За каждой картиной стояла история и, иногда, кровавые подробности, мазки становились все более дерганные и нервные, скульптуры все меньше напоминали реальность, а не чью-то больную и изувеченную душу. Поэтому она любила чистое и ясное античное искусство, которое ей было ближе всего.
Диана всегда с большим интересом и участием присматривалась к работам молодых художников – у них бывали картины куда более искреннее и естественное, чем концептуальные работы знаменитостей. Всё больше молодых художников, обладавших великолепной техникой, занималось только копированием, потому что в душе в них ничего не горело, своего не было, было только ремесло.
Ремесло – не искусство.
Рисовать Ван Гога акварелью – это необычно. Учитывая палитру художника и его яростное безумие, которое он смог отразить в своих картинах, - очень необычно, потому что водная краска все смягчала и сглаживала, как будто бы не желала конфликта, хотя под ней всегда был жесткий и точный каркас карандашного рисунка. Винсенту бы больше подошла темпера, если на то пошло, хотя масло тут было незаменимо. Диана не первый раз видела этого молодого мужчину в музее, а сейчас, не замечая времени, он просидел от самого открытия и до без пяти минут закрытия. Смотритель начинала неодобрительно на него поглядывать и нервничать.
- Всё в порядке, я подойду к нему, - мисс Принс успела остановить женщину раньше, чем та успела вылить на голову художника поток негодования. Ей хотелось домой после рабочего дня, он её задерживал, но всё равно не повод грубить. – Добрый вечер. У вас интересный выбор материалов для такой работы. Мне жаль, что приходится вас прервать, но я долго не смогу сдерживать миссис Андерсон, которая негодует, что до закрытия пять минут, а вы не услышали её предыдущего предупреждения. Но за полчаса успеете закончить набросок? – она обернулась к смотрительнице и успокаивающе улыбнулась. - Не тревожьтесь, миссис Андерсон, под мою ответственность, идите домой, я закрою зал.
Миссис Андерсон была вне себя, но спорить с Дианой не решилась, к тому же, домой ей действительно хотелось.

Иногда — такое сравнительно редкое никогда, с Дереком можно разговаривать нормально. Стилински в этом уверен, но совершенно не может вспомнить ни одного примера, и от этого становится почти неловко. Еще, наверняка, такое -наверняка-наверняка- иногда, когда с ним разговариваешь, тебе не кажется, что тебя хотят прожечь взглядом или придушить на месте. В это даже можно верить, потому что такие вещи нередко можно игнорировать — в конце концов, у Дерека такой стиль общения с людьми, что поделать, проблемы с социализацией, трудности в общении и неумение сходиться в вежливом диалоге.
Стайлз бы ему искренне посочувствовал, если бы тот не заканчивал очередную фразой попыткой вышибить из него мозги — у него сложные отношения с подобными хобби, серьезно. То есть на второй раз — это даже почти мягко, Стилински есть с чем сравнивать, но это не меняет факта, что у Дерека охуеть как сложно с умением в нормальный разговор.
Разумеется, свою роль в происходящем в таком стиле диалоге Стайлз не засчитывает.
Стайлз почти порывается выдохнуть, что ну «какого черта, Стайлз», «что здесь ты здесь забыл, Стайлз», «заткнись сейчас же, Стилински» — это, ну, такой привычный и стандартный тип приветствия, что Дерек часто использует. Стайлз протестующе что-то бурчит себе под нос, давясь воздухом и возмущаясь-возмущаясь-возмущаясь.
Объективно, самое ужасное, что может случиться, его доведут до дома, закатят глаза и сделают втык в очередной раз — удивительно, но ущерб Стилински обычно не превышал больше, чем тройку синяков да уязвленного самолюбия. Если объективно со стороны третьего наблюдателя или вот например Дерека, который вряд ли это вообще засчитывает как что-то такое. такое-особенное.
Субъективно, порушенные планы и сбитые внутренние gps координаты, которые приходится настраивать еще раз от новой точки и потерянное время — это очень обидно. Потому что, порой, опоздать на две секунды — это уже конец-аншлаг-все уехали, в смысле, это отнюдь не весело.
И вот это вот «отведут домой» — сейчас - всегда очень неактуально и неправильно, обидно и ну, возвращаться, чтобы снова за ухо оттащили от входа в лес — это чертовски обидно. У него сейчас даже нет Скотта, впрочем, не то, чтобы он сильно спас ситуацию, Дерек — это Дерек и, ауч. В смысле, это должно было звучать, что разумеется, им со Скоттом никакой Дерек не указ, Стайлз немного путает порядок слов и используемые слова.
Субъективно, его не радуют даже эти пара-тройка синяков, его куда больше устраивает их количество остановившееся на цифре «zero». Но когда Дерек тратил время на вежливые вопросы и на то, чтобы поинтересоваться его мнением.
А, ну, да, например, сейчас.
Но это все с корыстными целями.
Закономерность и традиционность действий Дерека не мешает Стайлзу собираться возмущаться таким поведением — но не успевает, возмущенно давясь воздухом и сверкая глазами.
— Дерек? — переспрашивает ответно Стайлз, почти сразу, со всей гаммой эмоций, но получается… ну, как-то получается. Кажется даже не выглядит издевательски, у него вообще другая цель, которую он уже забыл, ну и да, это скорее машинально.  — Совесть, — чистосердечно делится Стилински, пытаясь вывести это на какую-то более приятную ноту и разбавить ситуацию приятной шуткой, Дерек не ведется, Стайлз держится и не добавляет слово «твою». Искренне собой гордится, но на этом поводы заканчиваются. Даже не пожалуешься и не обвинишь себя, что так легко попался в лесу — огромном лесу! — потому что чертовы оборотни с их слухом, а.
Зарывается пятерней в свои волосы и прикидывает варианты, нет, ну, то есть это такое особенно без вариантов.
— Я просто хотел кое-что уточнить, — это все еще чистосердечно, и самое чистосердечное сердечно, которое он готов предоставить Дереку, но да-да-да, он все помнит, как сильно Дерек любит полутона в ответ на прямо поставленный и трижды повторенный вопрос. Впрочем, по факту дважды, по факту, первый раз Стайлз был отвлечен тем, что собирал свое дыхание конструктором обратно в норму, когда его впечатали в дерево. Ему иногда кажется, что Дерек считает, что его спину с твердыми поверхностями связывают куда более теплые и серьезные отношения, чем на самом деле, чем готов признать Стайлз. А Дерек будто фея-крестная помогает Стилински наладить личную жизнь. Нет, спасибо, правда, не стоит, нет, да.
— Oh, ну, I’ve heard, they have heard, they have seen smb, two men were talking, new men, Pete hasn’t seen them here before and one of them looks really similar to Peter Hale! I haven’t said him about this of course and while they had their meeting somewhere in the forest…
Это почти без деталей, но то, как на него почти скидывают невидимое и чертовски тяжелое пианино в роли крышки гроба — Стайлз чувствует почти физически.
— Я хотел прогуляться на место их встречи, — скороговоркой договаривает, зажмурившись и потом осторожно приоткрывая один глаз, а за ним и второй. Нет, ну, тег «меня еще не убивают», и не прижимают к дереву — вполне отличный для начала.
— do you wanna go together?
Это такое «нет, ну, раз уж я туда иду, ты, конечно, можешь составить мне компанию». А не «я знаю, что ты сейчас за уши оттащишь меня домой». Дерек так и не озвучил вслух то, как сильно он мечтает видеть Стайлза в могиле в кровати. … . . . в смысле, его кровати дома, а то это звучит не так. … собственной кровати, собственном доме, подальше от Дерека, так будет точнее, yup. anyway, he didn’t say aloud and Stiles had a really bad memory and he is keeping forgetting what exactly does Derek prefer about him, really.
— oh you can just let me go.
В конце концов, до полнолуния еще есть время, и мало ли что за люди, почти наверняка ничего стоящего внимания, серьезно. Просто ну, стоит проверить.
— I ll go home soon after I have a look. really, — Стайлз почти уверен, что да. Коротко посмотреть-рассмотреть-уйти обратно-отличный план. И это «почти» — мало ли что еще случится во время — даже не мешает ему добавить really сразу же после.

[March 28, 1989] somewhere in Palisades Park, Spokane, WA
Звонок поступает в 3:37. Найти Альберта Розенфилда в этот раз оказывается ой, как непросто - приходится для начала проломить своим упрямством несколько часовых поясов, чтобы дозвониться хоть до кого-то в Филадельфийском офисе, а потом и заставить этого человека выдать ему местонахождение Розенфилда в настоящий момент. Хотя бы примерное.

Спокан странное место. Родина Сэма Стенли, которую он покинул с год назад ради того, чтобы на свою беду попасть в сети Гордона Коула. Временное сотрудничество, на самом деле бывшее испытанием, как и все дела Голубой розы, моментально сломало молодому человеку жизнь. И вот Стенли снова здесь. В Спокане. Почти-дома. И не один.

На то, чтобы перенаправить звонок даже у местных, с которыми ФБР в лице специального агента Альберта Розенфилда, было, вроде как, официальное сотрудничество, уходит ещё минут 10. В итоге получает он его только в 3:55.

- Розенфилд, - коротко и устало бросает он в трубку, потому что на приветствия любого толка и стиля у него попросту нет ни времени, ни сил.

- Альберт, это Гарри, - слышит он взволнованный и явно куда-то торопящийся голос шерифа на том конце и закрывает глаза, прикрывая их потом ещё и рукой. - Альберт, что-то не так...

- В чём дело? - резко прерывает его судмедэксперт, опасаясь, что впечатлительный и эмоциональный Труман скатится в несущественное бормотание, сомнения и чёрт знает, что там может быть ещё.

Чуть позади него со шприцом на изготовку стоит перепуганный и всклокоченный Сэм. Через стол и немного поодаль на стуле в смирительной рубашке и нескольких оборотах цепей, опустив голову на грудь сидит он. Или оно? Альберт ещё не решил, хоть уже и сомневается. Всё, что он знает - и то относительно - это как обездвижить и в определённой степени обезвредить эту тварь. Что она такое и как же вытащить её из Джеффриса ему не ведомо.

- Купер, - тем временем доносится из трубки, и у Розенфилда кровь стынет в жилах. А усыплённый до того слоновьей дозой особым методом смешанных транквилизаторов "Джеффрис" приподнимает голову и смотрит прямо на него. Сквозь него.

- Что Купер? - лишь на мгновение запнувшись, всё же выговаривает патанатом, из чистого упрямства кое-как, но  выдерживая этот нечеловеческий взгляд и сгребая в метафорический кулак собственную панику.

- Уиндом похитил Энни Блэкбёрн и утащил в Вигвам, - выпаливает Гарри таким тоном, будто всё ещё не может определиться, хочет он это говорить или нет, верит он в собственные слова или попросту поддаётся истерии. Альберту знакомо это ощущение по его прошлому, и сейчас.. здесь, сидя напротив бешено таращащегося на него чёрными провалами вместо глаз "Фила", он понимает, что отдал бы всё за то, чтобы чёртов Вигвам со всеми его выходками оказался лишь всеобщим помешательством. - Купер пошёл за ними. Мы ждали в лесу всю ночь, а потом он вернулся и вытащил девушку. Всё было нормально, но.. Теперь что-то не так.

"Теперь?", хочет переспросить Альберт, прежде чем обрушиться на Трумана с тирадой о выходящих далеко за грани разумного масштабах его идиотизма, но успевает только приоткрыть рот, потому что "Джеффрис", так отвратительно явно отреагировавший до того на имя Дейла, улыбается. Плотоядно, победно, но всё равно холодно, нездешне. Розенфилд чувствует движение Сэма за своей спиной, но препарат в его шприце им уже вряд ли поможет, поэтому он поднимается со стула и останавливает коллегу движением руки.

Бросать Сэма наедине с этим дерьмом не просто не хочется - это почти преступление. Но и оставлять сообщение Трумана без внимания тоже нельзя. Сейчас, как никогда, становится очевидно, насколько им не хватает рук, на сколько не хватает Дезмонда. Но делать нечего, и каждый из них, вступая в Голубую розу и оставаясь в ней, в каком-то смысле негласно подписывался на подобное. На то, что в их жизни больше никогда и ничего не будет легко. У Сэма был тяжёлый год, полный потрясений, но Альберт в то же самое время постарался дать ему по максимуму всего. Он теперь верит и в Стенли. Стенли справится. У него нет других вариантов.

- Буду к утру, - медленно-медленно, чётко выговаривая каждое слово, произносит судмедэксперт в телефон, неотрывно глядя на существо в теле Джеффриса перед ними. Он пытается уловить какие-то реакции, чтобы смоделировать хоть какую-то линию поведения, но стоит ему только закончить фразу и собраться положить телефонную трубку обратно на рычаг, как "Фил" снова оживает. Он дёргается и срывается со стула, заставляя обоих агентов вздрогнуть и рефлекторно отшатнуться. К счастью, цепи удерживают это, а потому оно просто топчется на месте, скаля зубы и пуча на них свои чернильно чёрные глаза.

▹ мы примем любые ответвления личности Трумана (gay?), кроме уж совсем адских отклонений ▹ мы легко адаптируем под ваши желания те наигранные им как НПЦ (или сформированные хедканонами) моменты, которые будут идти в разрез с вашими представлениями ▹ поможем адаптироваться в слегка изменённом каноне и привнести что-то своё ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. лицо, на наш взгляд, у Гарри проканает любое. но при первом не забывайте про его слегка деревенский, простоватый, нагловатый, грубый и так далее стиль. he's a chowder-head yokel after all <3 ▹ грамотность и желание творить

#w16

ФАНТАСТИКА
^{[тематика]}
— – — ✁ ✄ ✁ — – —

Космос, высокие технологии, страшное будущее, крутые гаджеты и три закона робототехники.

ТИХООКЕАНСКИЙ РУБЕЖ
^{[фандом недели]}

— – — ✁ ✄

до 18.03 включительно.

❖ бонусы
= упрощенный прием
= помощь с графикой при необходимости
= +200 ключей
= специальная награда в профиль