Краем сознания понимая, что имеет реальный шанс все испортить, Ситарат завис не хуже повалившегося в воду дроида без гидроизоляции. Каждое слово Нокса, будто удар пальцами по струне, звенело в пустоте черепной коробки.
     Все логические цепочки, по которым строилось мышление Ситарата, оказались бессильны перед «разговаривать будем утром, а сейчас я ― твой».
     А ведь он не впервые слышал что-то похожее в свой адрес. И в прошлом не раз охотно следовал этой нехитрой схеме.
― К-конечно…
     «Как мне могло в голову попытаться убить вас?» ― чуть было не сорвалось с языка, но Ситарат вовремя припомнил давнюю ситхскую традицию. Забыть было немудрено ― они с Малгусом в первый же день отказались от этой мысли. И пусть Нокс и Ситарат, конечно, не были учеником и учителем, тенденция нередко сохранялась и в парах ситхов, связанных отношениями иного толка.
     Иногда ― даже если они просто случайно оказывались вдвоем в одной комнате.
     Незатейливая шутка оказала благотворное влияние: под толстым слоем сухих связей, последовательностей и выводов зашевелилось что-то живое, чувственное. Ситарат вспомнил, что уже делал это ― сбрасывал с себя панцирь рассудочности, давая волю привязанности и страсти ― и делал совсем недавно.
     Разве что-то изменилось за последние два дня? Разве между ними возникло что-то, что мешало наслаждаться обществом друг друга?
     Великая Сила, ни один из его прошлых партнеров не заставлял его переживать так сильно!
     Ситарат медлил еще целое мгновение ― издевательски долгое, оно, должно быть, стало настоящим испытанием дня Нокса ― и мгновения этого ему хватило на то, чтобы ответить себе на самые простые вопросы.
     А для сложных, как правильно сказал Нокс, у них еще будет утро.
― Конечно, есть, ― повторил Ситарат уже не просто уверенно, а лукаво, обжигая чужие губы дыханием.
     Надо ли говорить, как сильно он успел изголодаться по этому телу за те два дня, что прошли со злополучной тренировки, и за ту тоскливую вечность, что успел себе вообразить?
     Подавшись вперед, Ситарат поцеловал Нокса, обнял его, подминая под себя и вдавливая в узкую койку. Волнение улеглось, уступив место похоти и мучительной тяге к духовной близости. Оглушенный треском поводка, с которого все же сумел сорваться, Ситарат целовал и целовал своего Лорда, глубоко и жадно вталкивая язык в его отзывчивый влажный рот, терся о него грудью и, пока опирался на локоть одной руки, другой гладил: по лицу, по лекку и шее, по приподнятым угловатым плечам и худой груди с выступающими из-под кожи ребрами, по бокам и талии, и бедрам, промеж которых расположился.
― Я тоже не помню, ― жарко прошептал он, с усилием оторвавшись от чужих губ. ― Но… благодарю за комплимент.
     Одарив Нокса ласковой улыбкой, Ситарат прильнул к его шее, покрывая ее и короткие, лежащие рядом лекку цепочками поцелуев и нежных, едва ощутимых укусов, одновременно запуская руку глубже под одеяло и голодно, с силой сжимая пальцы на его жилистых ягодицах.

     Наконец-то у Ситарата появилась возможность уделить больше внимания телу своего Лорда, сосредоточиться на нем, а не на том, чтобы послушно принимать его ласки. И пусть покрывающая его монтралы кожа в прошлом была другого цвета, с другим узором, а многочисленные мелкие шрамы получил предыдущий «хозяин», чья личность была задавлена Дартом Ноксом, ― какое это теперь имело значение?
     «Я ― твой».
     Он прокручивал это в голове раз за разом, едва не постанывая от удовольствия. И пусть эта крошечная истина была актуальна только здесь и сейчас, этой теплой ночью, на этой тесной больничной койке, Ситарат упивался ей; она заставляла сердце биться чаще, а основание живота ― наливаться раскаленной сталью.
     Хотелось продолжения. Хотелось ― и кого только он обманывал, когда пытался отрицать это? ― вдоволь насладиться своей наградой. И до того податливым и отзывчивым был Дарт Нокс, до того чутко реагировал на ласки, что создавалось впечатление, будто беспокоиться не о чем. Но Ситарат не позволял соблазнительной иллюзии затуманить разум, как и не пытался успокоить Нокса ― в прошлый раз это плохо кончилось.
     Заветная баночка по-прежнему лежала в верхнем ящике тумбы у изголовья кровати… Нокса. В его комнате. И нужно было отвлечься от чужих губ, шеи, груди и плеч, чтобы…
     Потом. Еще успеется. А пока Ситарат решил обойтись тем, что лизнул собственные пальцы и запустил руку глубоко под одеяло, минуя и без того твердый, красноречиво упирающийся ему в живот член и пробираясь дальше, массируя и аккуратно надавливая ― и вместе с тем проверяя, действительно ли Нокс согласен на то, за чем сегодня сюда явился.

     От робкого шепота у самого уха по спине пробежали такие мурашки, что, как показалось Ситарату, едва не встали дыбом плотные наросты на загривке. Таким он Нокса еще не слышал. В этом голосе дрожала тревога пополам с вожделением, и не было и намека на болезненную капризную властность, с которой Нокс обычно занимался вопросом отношения к себе окружающих.
     Такой бледный, в полумраке медотсека он терялся на белой больничной простыни. Такой чувственный и открытый, в Силе он горел ярким слепящим пламенем.
     Не успев толком испугаться, что снова что-то сделал не так, Ситарат, глупо моргая, уставился на баночку в руках Нокса. Из-под когтистых пальцев виднелась этикетка с характерными надписями.
― О… Это… очень… кстати, ― рассеянно улыбнувшись, Ситарат принял этот скромный «дар» и за предусмотрительность наградил Нокса новым поцелуем ― поверхностным и почти невинным, причудливо контрастирующим с действительным положением вещей. ― Расслабьтесь, мой Лорд, ― и добавил, выразительно приподнимая жесткие «брови»: ― Это важно.
     Вязкая гелевая масса приятно легла на пальцы, и Ситарат наклонил голову, нежно касаясь губами округлых белых пятен на лбу своего Лорда. Он мог бы отвлечь его от предстоящих ощущений, которые поначалу наверняка покажутся дискомфортными, и более смелыми ласками, но… не стал. Нокс ведь не хотел, чтобы его щадили?
     И все же не спешил. Плавными ритмичными движениями он пробирался глубже в до сих пор не знавшее мужчины тело, ненавязчиво растягивая тугую мышцу и чуть сгибая палец в фалангах ― многим из его партнеров это нравилось. Нокс тихо вскрикнул и оскалился, чуть морщась ― ему было предсказуемо больно. Его пальцы, до того ласково гладившие Ситарата по спине, сжались, и когти оставили на коже неглубокие, но чувствительные царапины. Благо, возможности современной медицины позволяли легко избавляться от таких царапин, даже самых глубоких. Ситарат разве что слегка вздрогнул и вернулся к шее Нокса, целуя настойчивее и иногда легонько прикусывая его за горло и сбоку, там, где под кожей судорожно билась в такт сердцу полнокровная венка.
     В первый раз это никогда не бывало просто и безболезненно, но мало-помалу узкое отверстие поддавалось. Со стороны они, должно быть, казались практически неподвижными, и лишь шумное прерывистое дыхание выдавало то, что происходило под покрывалом. Ситарат всем телом нежно льнул к своему Лорду, уговаривая его расслабиться уже без слов ― и проникая в него все глубже, со временем добавляя к первому пальцу второй, а затем и третий.

     Ситарат не знал, сколько времени прошло прежде, чем тело Нокса показалось ему достаточно податливым и готовым к большему. Он то и дело отвлекался, чтобы глубоко и жадно поцеловать своего Лорда, чтобы широким жестом погладить его по груди и животу, по бедру, ласково помассировать под коленом и лишний раз пройтись кольцом плотно сжатых пальцев по его члену. Иногда ― чтобы добавить смазки. Один раз ― чтобы ловко избавиться от откровенно лишнего сейчас пирсинга, который он затем украдкой положил на пол рядом с койкой.
     Это действительно было долго.
     Но Ситарат был уверен: его ожидание оправдается.
     Он не стал спрашивать разрешения на то, чтобы уже самостоятельно пошарить телекинезом в сваленной на полу одежде Нокса, надеясь на то, что тот позаботился не только о смазке. И не зря. Не желая привлекать его внимание к технической части, Ситарат вновь накрыл губы Нокса своими, сминая и покусывая их.
     И не оторвался, когда, одной рукой придерживая и направляя собственную плоть, коснулся разгоряченной головкой входа в чужое тело. Разумеется, не спешил: провел вверх-вниз, потерся, едва ощутимо вдавливая. И только теперь, осознавая, что не желает лишиться языка, чуть отстранился, с томной чувственной улыбкой заглядывая Ноксу в глаза.
― Вы восхитительны, мой Лорд…
     Какого же труда ему стоило удерживать себя от единственного движения бедрами. Ситарат весь взмок, волосы спутались и неприятно липли к основанию шеи, а необходимые, даже самые легкие, прикосновения к члену отзывались болезненной дрожью во всем теле.
     Но он терпел. Потому что так было нужно.
     Терпел… и мало-помалу вталкивал себя еще чуть-чуть глубже.

     Вынужденный обращаться со своей «наградой» бережно, Ситарат не мог позволить себе сорваться и с головой окунуться в переполнявшие его чувства. Нокс был тесным и узким, и каждое новое движение обжигало удовольствием и причиняло боль ― плотно сплетясь с ним в Силе, Ситарат едва ли мог отделить его чувства от собственных. Он не знал, способен ли принять на себя хотя бы часть этой боли, но удовольствием делился охотно и без оглядки.
     Удовольствия, в конце концов, хватало на них обоих.
     Одной рукой по-прежнему придерживая себя, а второй ― упираясь в кровать, неоднозначно нависая над Ноксом, Ситарат тешил себя тем, что мог беззастенчиво любоваться им. Тем, как Нокс изгибался, приподнимая плечи, и тонкая бледная кожа натягиваясь, очерчивая узкую клетку ребер. Тем, как напрягались мышцы на его животе и шее, и мелко подрагивали лекку, а тонкие пальцы впивались в простынь, собирая ее неровными складками. Тем, как Нокс жмурился, и в уголках его глаз возникали мелкие мимические морщинки. Когда он стонал, размыкая пухлые и влажные от поцелуев губы, можно было увидеть кончики его клыков.
     Ситарат обожал все это. Каждую деталь, каждую полосу на теле своего Лорда он готов был обвести языком и одарить чувственным поцелуем. Нескладный, худой, сутулый, Нокс сейчас казался ему если не самым красивым, то определенно самым желанным существом в Галактике.
     Возможность владеть всем этим пьянила, кружила голову. Выдохнув протяжный тихий стон, Ситарат надавил сильнее, а затем еще раз, наклоняясь ниже и, насколько мог, пытаясь обнять, накрыть Нокса собственным телом, поделиться своей уверенностью и лишить не только возможности, но и мыслей о том, чтобы сбежать от него сейчас. Чужая боль жгла сознание виной и упреком, но Ситарат больше не мог терпеть. Возбуждение, подогреваемое близостью заветного мгновения, было таким сильным, что, казалось, могло лишить его сознания.
     И лишь упругим толчком войдя полностью он, наконец, замер, крупно подрагивая и тяжело дыша. Было мучительно тесно. Жарко. Но Ноксу нужно было еще немного времени на то, чтобы свыкнуться с этими ощущениями.
     А Ситарату ― на то, чтобы понять: он своего добился.
     И на то, чтобы запечатлеть долгий страстный поцелуй на шее своего ― во всех смыслах ― Лорда.

     Дарт Нокс хотел еще, и кто был Ситарат, чтобы ему отказывать? С каждым мгновением он все ярче осознавал происходящее, все глубже погружался в эту едва успевшую совершиться близость. Он хорошо помнил ту злополучную встречу на Макебе многие тысячи лет назад, когда впервые возжелал Нокса. Разве мог он тогда даже в самых смелых своих мечтаниях надеяться на то, что этот день, наконец, настанет?
     Избавленный от необходимости придерживать свою плоть, свободную руку Ситарат положил на напряженно подрагивающий живот Нокса ― она была где-то там, глубоко внутри, сдавленная тугими мышцами ― и повел вверх, осязая голодно, жадно. Прошелся по середине его груди, по впалой ямке между ключицами, по жилистой шее, отбрасывая мысль о том, чтобы слегка придушить, и, наконец, придержал его за острый подбородок, подушечкой большого пальца обводя губы. О, эти губы; он хотел целовать их, не отрываясь, бесстыдно скрадывая дыхание вместе с ласкающими слух стонами. Хотел прижиматься к ним, вынуждая Нокса принимать его инициативу, и пробираться в него языком так глубоко, чтобы не только коснуться клыков, но и погладить по ребристому нёбу, чтобы создать обманчивое впечатление всеобъемлющего проникновения. Чтобы овладеть полностью ― физически и духовно.
     Хотел целовать ― и целовал, целовал глубоко и долго, и чужие мышцы расслаблялись как по мановению руки. Целовал ― и потихоньку снова начинал двигаться, приподнимая таз и опускаясь вновь. Упруго, медленно, вязко. Вверх, выходя хорошо если наполовину, и вниз, плотно прижимаясь к чужому паху.
     Дарт Нокс хотел еще, и Ситарат готов был исполнить этот приказ, и исполнять, пока тот не превратится в просьбу, а просьба не перерастет в мольбу, захлебывающуюся экстатическим криком.
     А для этого он должен был быть чуть быстрее.

     Ноксу нравилось. Ситарат слышал это в его тихих сдавленных стонах, чувствовал в том, как иступлено колотилось его сердце, и ощущал в Силе, где яркие лиловые всполохи плясали пламенем и затягивались в тугие томительные узлы.
     И для него это было наградой не меньшей, чем удовлетворение собственной похоти.
     Они сплелись едва ли не в комок: Ситарат силился плотнее прижаться к Ноксу, тереться о него, и тот отвечал взаимностью, сдавливая его руками и бедрами. Во рту пересохло, дыхание вырывалось из груди с едва уловимым хрипом. Тонкое покрывало давно сползло в сторону ― оно и к лучшему, иначе налипло бы на сырую от пота спину.
     Он двигался все быстрее, волной прогибаясь в пояснице и впиваясь в чужое тесное тело упругими уверенными толчками. Чаще, резче, заставляя Нокса скользить спиной по изорванной смятой простыни.
     Глубже.
     Он ждал слишком долго, чтобы теперь соглашаться на полумеры.
     Придерживал Нокса то за талию, то под коленями, подтягивая к себе чуть ближе, но в большей степени не ради физического удобства, а демонстрируя ему свою власть; ласковой улыбкой и медово-блестящим взглядом без слов повторяя: «Мой». Упивался своей маленькой победой и все гадал: найдет ли в себе Нокс силы, чтобы сопротивляться?
     Захочет ли?
     А после того, как Ситарат поцелует его еще раз, по-звериному прихватывая зубами золотистую кожу на его шее? А после того, как опустит свободную руку ниже, обвиваясь пальцами вокруг его стоящего колом члена?
     Или позволит владеть собой без оглядки на мнимые предрассудки?
     Позволит… и будет сполна награжден за это.

     Тонко улавливая ― и Сила в этом была неплохим советчиком ― состояние своего Лорда, Ситарат трахал его с упоением, но головы все-таки не терял. Это ведь был первый раз Нокса в пассивной роли, и он не мог допустить, чтобы что-то пошло не так. В конце концов, позже у него будет еще много возможностей показать себя страстным и неутомимым любовником.
     Теперь Ситарат был совершенно уверен в этом.
     Для начала он покажет внимание и чуткость. Безмолвно пообещает, что дальше будет только лучше. Закрепит свой (поистине ошеломительный) успех.
     Чувствуя, как содрогнулось тело Нокса, скованное напрягшимися враз мышцами, Ситарат чуть приподнялся над ним, выгибая спину и жмурясь от причудливой смеси боли и удовольствия ― острые когти легко вспороли кожу, и горячая кровь стремительно заструилась по ребрам. Но эта боль стоила того, чтобы держать Нокса в своих руках в момент долгожданного экстаза. Стоила его протяжного отрывистого стона, его возбужденной дрожи и мутных белесых брызг на его подтянутом животе.
     Пользуясь отсутствием какой-либо осознанности в блуждающем взгляде Нокса, Ситарат беззастенчиво любовался им. Улыбался и целовал, наслаждаясь его податливыми губами.
     Восхищался им. Всегда, но теперь ― особенно.
     Продолжать Ситарат не стал, понимая ― его драгоценному Лорду нужен хотя бы короткий отдых. Сам подрагивая от напряжения, близкого к оргазмическому, он протяжным движением вышел из Нокса, рывком стянул и отбросил в сторону откровенно теснящую и мешающую резинку и уткнулся лбом в чужое плечо, хрипло и нарочито медленно выдыхая. Ему понадобилось совсем немного времени на то, чтобы с тихим вожделенным стоном кончить следом ― и тоже на живот Ноксу, мешая его сперму с собственной.

     Утомленный, но всем довольный, Ситарат не ожидал новой ласки о своего Лорда, а получив ее, прикрыл глаза и, улыбаясь, выдохнул протяжное благодарное «м-м-м». Такой непредсказуемый и опасный, амбициозный и болезненно гордый, властный, инициативный и настойчивый, сейчас Дарт Нокс казался ему милейшим существом в Галактике.
     О чем Ситарат ему, разумеется, никогда не скажет.
     Не словами. Может быть, Нокс и сам поймет. Догадается по тому, как Ситарат гладил его по груди и слушал, как стучит под ладонью сердце; по тому, как целовал, вынуждая чуть откидывать голову и открывать шею. По тому, как пожирал взглядом его обнаженное, блестящее от пота тело ― такое горячее и податливое. По тому, как обнимал его после того, каr мягко улегся рядом, как притягивал ближе, прижимая к своей груди, пока бегущая по лопаткам кровь впитывалась в сырую простынь.
     Эйфория долгожданной победы пьянила Ситарата, и, перебирая пальцами по выступающим позвонкам на искривленной сутулостью спине Дарта Нокса, он понимал, что хочет еще. Что сотни ― даже тысячи! ― лет ожидания не утолить единственным (слишком коротким) разом. Но пока тело отдыхало после такой нагрузки, сдерживать свои… интенции было просто.
     А потом будет видно. По крайней мере, в Ноксе не ощущалось и намека на желание встать, одеться и навсегда уйти.
     Улыбнувшись чуть шире, Ситарат потянулся к нему, игриво касаясь губами монтрал, и ласково зашептал, уверенный, что даже если Дарт Нокс не поймет всех слов, смысл он все равно уловит:
― Verciau dar is ja'ti beze rixik svajone…*

     Столь прелестное смущение Темного Лорда разлилось в груди восторженной легкостью, и Ситарат не рассмеялся по единственной причине ― по-прежнему опасался, что его смех будет воспринят неправильно и, несмотря ни на что, обидит. И что ему оставалось делать, кроме как обнимать Нокса, гладить его и заботливо укрывать покрывалом? Разве что нежно улыбаться и лениво думать о том, где расположен ближайший душ и найдется ли у сервисного дроида запасной комплект постельного белья (этот придется не только стирать, но и сшивать по лоскутам обратно).
     И, конечно же, наслаждаться тем фактом, что он ошибся. Ошибся в себе, в ситуации, в Ноксе. Ошибся, когда решил, что единственной досадной оплошности достаточно, чтобы оттолкнуть их друг от друга. Чтобы заставить его забыть об этой горячей, лишенной волос коже, об этой жилистой шее и выступающих ребрах, об угловатой линии талии и ярких узорах на этих лекку…
― Царапины подождут, ― бархатным шепотом возразил Ситарат. Кровь уже потихоньку начинала сворачиваться, а боль была слишком слабой, чтобы обращать на нее внимание. ― Или слухи не врут, и ваш народ действительно ядовит?
     Конечно, Ситарат знал правду: что никакого яда у тогрут нет ни в клыках, ни где-либо еще ― но разве мог он упустить такой повод найти под покрывалом кисть своего Лорда и поднести ее к лицу, будто бы разглядывая окровавленные когти, а на деле ласково массируя и поглаживая его ладонь и расслабленные фаланги?
― Расслабьтесь. Сегодня мы, кажется, уже никуда не торопимся.
     Когда Нокс заговорил вновь, Ситарат, рассеянный и сонливый, сам не зная почему мгновенно проснулся и раскрыл глаза так широко, будто сейчас был ясный день, а не глубокая ночь, а он не утомился и, ложась сегодня в койку, не намеревался получше выспаться. Впрочем, едва успев напрячься, он практически сразу расслабился, иронично усмехаясь собственной… осторожности? Свободолюбивости? Ему ли было опасаться обязанностей, которые частенько возлагало на партнеров это пресловутое «жить вместе»?
     Не говоря уже о том, что с беспокойством о свободе он несколько… припозднился.
― Ну, ― Ситарат уклончиво отвел взгляд в сторону, украдкой сплетаясь с Ноксом пальцами. ― Мне казалось, что мы еще не настолько близки, чтобы вам было… м-м, чтобы вы не чувствовали себя стесненным. Вам и так приходится мириться с неудобствами и лишениями. Нам всем приходится, ― добавил он, припоминая свои апартаменты в Каас-сити. А уж если у него была квартира, которую вполне можно было назвать роскошной, то чего говорить о члене Темного Совета Дарте Ноксе. А что у них было теперь? Хорошо если один теплый ковер на всю базу ― и это при учете любви Нокса к босоногим прогулкам.
     Да, это Ситарат тоже помнил.

     Ситарат чувствовал, что рискует вызвать раздражение, и ненавязчиво старался не допустить этого: обнимал, прижимал к себе, гладил. Бывший раб, когда-то Дарт Нокс был лишен любой свободы, а затем обрел все, о чем только мог мечтать гражданин Империи, слишком быстро, чтобы научиться распоряжаться с умом, не впадая в крайности. Когда-то неосторожным оскалом он мог добиться лишь удара током через рабский ошейник, а затем его воля исполнялась беспрекословно, и Нокс мгновенно отвык от того, что бывает иначе.
     Нынешняя ситуация не походила ни на какую другую из его прошлого. Нокс по-прежнему был Темным Лордом, но уже не существовало ни Совета, ни Империи, да и количество верных ему слуг сократилось в десятки раз. Вот и получалось, что остатки своей власти вкупе с ничуть не убавившимся могуществом он демонстрировал… например, сейчас, в постели со своим новым любовником.
― Ах да. Стайность, ― задумчиво изрек Ситарат, запечатлевая свое понимание нежным поцелуем на теплой ладони Нокса. ― Признаться, мне так мало доводилось общаться с тогрутами… Хотя с некоторых пор ваш народ немало меня привлекал, ― он недвусмысленно улыбнулся и поцеловал снова, теперь уже в губы. Признаться, все эти отвлеченные разговоры только сильнее его распаляли, и про себя Ситарат уже всерьез рассчитывал на второй заход. ― Моему свойственна скорее болезненная самодостаточность. Уж не знаю, связано ли это с излишне раздутой гордостью или с опасным вырождением нашей расы.

     Ситарат замер, споткнувшись о целый ворох отвлеченных мыслей. Еще мгновение назад он вовсю лелеял новые пикантные фантазии, которые намеревался воплотить в жизнь, размышлял, перебирал в уме своих партнеров тви’леков и тогрут, найденных им в имперских кантинах, и припоминал интересные особенности близости с ними…
     Теперь же он пытался осознать. Напряженная работа ума отражалась и на лице; в том, как двигались лицевые наросты и жесткие защитные пластины, легко было углядеть всем известную борьбу привычного с объективным. Ситарат уже испытал подобное, когда Дарт Нокс сообщил ему о трех с лишним тысячах лет стазиса.
     Но одно дело ― потерять прошлое, в котором и цепляться-то было не за что. И совсем другое ― оказаться представителем успевшей исчезнуть расы.
     В каком-то смысле, это не было неожиданно. Еще в их времени вопрос вымирания ситхов становился острее с каждый годом, порождая целые фонды и деятелей, что тянули последние средства из опустошенной войнами имперской казны. Одни, вроде лорда Абарона, были идеалистами и действительно работали над проблемой, насколько хватало сил, другие же предпочитали беспомощно разводить руками, довольные легкой прибылью.
     Сами себя они называли чистокровками и делали вид, что не замечают черной иронии в этом сочетании слов, ― потомки диких коррибанских варваров и изгнанников джедайского ордена, порожденные на свет торжеством ситхской алхимии.
     Их кровь никогда не была чистой и с течением времени все больше разбавлялась человеческой, и все меньше детей от смешанных союзов рождались одаренными красными метками древних ситхов.
     Не обращая внимания на волнение и сбивчивую ласку Нокса, Ситарат откинулся на спину, глядя прямо перед собой сухим, ничего не выражающим взглядом. Отец так много говорил ему о долге, о чести, о наследии, так ратовал за родовитые чувствительные к Силе династии и так много ждал от сына, не оправдавшего, в итоге, его чаяний… Каким бы отщепенцем Ситарат не был, он вырос аристократом, в уважении к традициям и ценностям, в согласии с превосходством своей расы над прочими и следующей на ним гордыне.
― Немного… ― задумчиво повторил он, прислушиваясь к шелесту, с которым воздух при дыхании миновал носоглотку.
     Что еще сказать, Ситарат так и не придумал. Вряд ли существовали специальные слова, которые положено было произносить после новости о вымирании твоей расы.

     Связь, по пульсирующим нитям которой он еще недавно упивался обоюдным наслаждением с Дартом Ноксом, сейчас Ситарат не чувствовал. Он не назвал бы себя поглощенным горем, не испытывал желания что-нибудь разбить или впасть в истерику. Бурные эмоциональные реакции никогда не были ему свойственны.
     Их заменила пустота. Глубокая темная пустота с привкусом горечи и апатии.
     Знай Ситарат, как тяжело дались Ноксу эти мучительно долгие минуты молчания, он разорвал бы нити связи самостоятельно. Нокс не обязан был переживать все это. Мало того, что с популяцией тогрут в современности все было в порядке, так еще и сильной привязанности к своему народу выросший в рабстве Темный Лорд никогда не испытывал, пусть и сохранил характерные для него черты.
     Утрата Империи… Это было не то же самое.
     Им обоим по-прежнему не помешал бы душ. Вместо того, чтобы скользить, кожа неприятно липла; растрепанные волосы лезли в глаза. Но от чужих поцелуев Ситарат не отказывался, пусть и отвечал вяло, без интереса. Забавно получилось: он обрел долгожданного партнера, но потерял неотъемлемую часть самого себя. Свою расу. Свою великую могущественную расу, наследием которой так гордился и достойным представителем которой толком никогда не был.
     Положив ладонь на грудь своего Лорда, Ситарат мягко отстранил его от себя, тихо выдыхая и облизывая влажные от поцелуев губы. Сердце в груди Нокса билось тревожно и часто. Впору было стыдиться того, что заставил его так нервничать.
― Немного… это сколько? Где они? ― Ситарат смотрел на него в ожидании обстоятельного рассказа и с какой-то безысходной готовностью принять любые слова, любое ответное действие.
     Выхода-то у него, в конце концов, все равно не было.

     Препятствовать Ситарат не стал ― в конце концов, отталкивать романтично настроенного Темного Лорда себе дороже. Даже такого худого, костлявого и обманчиво хрупкого. Странно это было. Ситарат (почти наверняка) хотел бы остаться наедине со своими мыслями, чтобы обдумать, смириться, свыкнуться, но одновременно не находил в себе достаточно сил, чтобы попросить Дарта Нокса хотя бы на пару часов оставить его в покое. И не потому, что это, судя по поведению последнего, было чревато страшной обидой и спонтанной молнией.
     Странно было бы отказываться от внимания, которого так страстно желал несколько долгих лет, а потом еще три с половиной тысячи. Особенно сейчас, когда Нокс ― обнаженный, с размазанными по коже последствиями недавней близости ― так настырно и доверчиво к нему льнул.
     Приподняв голову, Ситарат мягко коснулся губами чужих монтрал, силясь, насколько мог, успокоить Нокса. Этот излишне эмоционально-возбудимый тогрута чересчур нервничал.
     Встречал ли он уже в этом времени чистокровных ситхов? Кто знает. Понятия не имея о том, что его раса вымерла, Ситарат привычно не обращал на них внимания ― кому какое дело, мелькнул ли в коридорах имперской базы человек или чистокровка? Взгляд притягивали скорее экзотичные инородцы, а он, к тому же, озабочен был в первую очередь своим здоровьем и внезапно возникшими отношениями с Дартом Ноксом.
― Даже если и видел… Мы не разговаривали, ― наконец, отозвался Ситарат, сосредоточенно хмуря бровные наросты, после чего перевел взгляд на Нокса, мягко поглаживая его ладонью по острым болезненно выступающим лопаткам. Его нисколько не смутило количество гипотез и неточностей в чужом рассказе ― они служили отличным дополнением к голым бездушным фактам. Слишком личное это было дело, чтобы он мог удовлетвориться фактами.
     От последних слов Нокса у Ситарата причудливо похолодело в животе. Несколько секунд он бестолково моргал, упираясь взглядом в темный потолок, а потом вдруг тихо рассмеялся, ласково прижимая своего Лорда к своей груди.
― Мы вымерли. Что еще с нами может случиться? ― в шутливом вопросе отчетливо звучала горькая самоирония. Вне зависимости от того, беспокоился ли Дарт Нокс о целой расе или о нем конкретно.
     И все-таки это было очень… трогательно, пусть и звучало дико. Настолько, что Ситарат сомневался в том, как именно реагировать на слова, подобных которым он никогда не слышал ни от родных, ни от самых близких друзей и любовников.
― Благодарю вас, мой Лорд. Вы по-прежнему заботитесь обо мне больше, чем кто угодно другой в моей жизни.
     Начиная с Макеба, где верным решением было бы бросить его на верную смерть во славу Империи.