Когда время проходит в ожидании чего-то, осознанно или нет, то тянется оно очень медленно. Как гулко падающие капли воды с только начинающей протекать крыши в темном амбаре, давно заброшенном. Мерзкие, холодные, никуда не спешащие капли, роняющиеся подобно милостыне, дребезжащей в стакане нищего. Дин буквально видел это сквозь закрытые веки. Ощущал смрадное дыхание неотвратимо приближающегося забытья. Вот уж оно не продлится больше мига и одновременно будет нескончаемо долгим. Тьма сомкнется вокруг, насмехаясь и обнажая прогнившие зубы в образе неумолимого того старика. Капли, монеты… Ряд ненужных ассоциаций, в которых время приближалось к завершению. Он сам это призвал к себе, и жалеть уже поздно.
Даже если бы у Импалы была душа, она ничем бы не смогла помочь. Нет такой силы, которая воскресила бы человека из демона – Дин отказывался в это верить. Но что-то же ему все-таки мешало, что-то осталось, какие-то мелкие крохи того охотника, давно погрязшего в злобе и бессилии перед попытками изменить себя и свою судьбу. Осталось же что-то, да?
Пожалуйста.
Он бы и сейчас мог убить это существо, бывшую машинку, недоразумение чистой воды. Он понимал и осознавал, что может.
Последние мгновения, они все перекрывают. Дин знает, что ничего за ним не остается. Знает, что нет уже смысла лгать – ни самому себе, ни кому-либо еще. Да и не обманет никого, не получится просто.
Не слишком было интересно, выиграет ли сегодня хоть один из них. Вот взять Импалу. Говорит, не отомстила.
Чувствовать бы от этого злую радость, что вот он, молодец какой, Дин Винчестер. Обломал перед своей добровольно-суицидальной выходкой в последний раз. И ведь действительно на одну короткую секунду дернул в улыбке уголки губ, затаенно возгордившись сотворенным. Никому он в этой жизни ничего хорошего не сделал, так хоть до конца выдержал эту позицию. Стойкий. Прямо камень, что и говорить.
… Что-то осталось, да. Что-то щемило сердце, сжимая его, несмотря на лихорадочное биение. Может, страх?
Внутри него шла неукротимая борьба. Винчестера начало разрывать еще до того, как старому артефакту предстояло коснуться тела. Словно внутренние демоны метались по хрупкой оболочке, грозясь порвать ее и переделать под себя, захватить полностью. Как бы в этом вихре найти и не потерять себя, запомнив.
Дин заставлял себя не открывать глаза, стискивал зубы, чтобы не ответить или не броситься на Импалу. Надо идти дальше, пока не станет темно. В чем-то ведь она права. Винчестеры все искажают на своем пути и заставляют порядком нахлебаться грязи, пока кто-нибудь на задохнется. Да, права она. И оказалась слишком слабой, чтобы понять это раньше.
Сейчас.
Метка знает, что Клинок рядом. Заранее, когда он в миллиметре от истинного хозяина, собирается пойти против него. А когда лезвие начинает рвать его, оставляя за собой лоскуты одежду, кожи и мяса, Дин сначала глухо рычит сквозь зубы, и проскользнуло одно лишь слово:
- Стой, - а потом уже не удается сдержаться, и срывается на сдавленный, хриплый вопль.
Он смотрит на Импалу с долей растерянности. Не верил, что ли, в нее, будто она не способна убить. Тем более, его, Дина Винчестера. Кто, наверное, и правда раньше ее любил. Сейчас бы уже ни за что не сказал это вслух.
И он не понимал, почему его детка сделала это. Взяла проклятый клинок и так хорошо постаралась сделать из его живота ножны. Она ведь… не такая.
Да чтобы этот мир прогнил до своего основания, со времен создания, от неба и до преисподней! Он не хочет умирать!
Страшно.
Последняя пульсация жизни, и Дин уже ничего не видит. Он гаснет, сознание сокращается до меркнущей точки, но боль, адски пронзающая внутренности, не исчезает до последнего. Она становится проводником, предшественником рождения чего-то нового или освобождения похороненного. Как уж посмотреть.
Но Дин Винчестер не узнает. Он умер. Ушел дальше. Вместо него в пекло прямым экспрессом отправится проклятое отродье, не помнящее имени своего. А память прошлого еще объявится. Она исторгнется огнем и омоется собственной кровью.

... А кто такой он, Дин Винчестер?