Саартал. Саартал. Саарта-ал. В мыслях Тедрот уже несколько раз и так и эдак протянул это подозрительное мягкое для нордского памятника культуры название, по направлению к которому двигался уже на протяжении получаса, про себя кляня все, на чем свет стоит самым недобрым словом. Ноги ежесекундно увязали в высоких снежных сугробах, которые подобно эльсвейрским зыбучим пескам хватались за лодыжки, смыкаясь вокруг них в попытке затянуть еще глубже, дальше, на самое дно, если оно там вообще было. Метель бросала комья снега в лицо, свистела над ухом, налетая то с одного, то с другого края, толкая в спину и грудь, пытаясь сшибить с ног, забраться под слои брони и теплой одежды. Тихо взрыкнув и дернув ногой, вырывая ее из ледяного плена, Тедрот, наконец, вышел на утоптанную полянку, которая, судя по едва-едва заметно курящемуся над углями дымку, еще недавно послужила кому-то привалом. Усевшись на поваленное бревно, он неспешно избавился от навалившегося за голенища сапог, спрессовавшегося снега и на всякий поганый подтянул амуницию, крепче затягивая ремни, и проверяя, чтобы нигде ничто особо не бренчало, не звенело и не болталось. Осторожность в этой ледяной провинции – залог долгой и относительно счастливой жизни. Хотелось, конечно, развести костер и хоть немного отогреть заледеневшие руки, но у него не было на это времени – когда заказчик платит неплохой аванс надо все делать по совести и вовремя. А отогреться и отдохнуть он еще, пожалуй, успеет, где-нибудь в таверне Винтерхолда, например, в сторону которого ему, вроде как, для начала надо будет сопроводить какого-то обычного-необычного мага. Тедрот в подробности особо не лез, ему с этим магом, все-таки, не дружбу водить, а временно защищать, и то – если вообще оно понадобится.

Снявшись с места, Варон двинулся дальше, мельком думая о том, что со следующей получки надо уже начать откладывать деньги на лошадь – наличие верной скотины с его-то ритмом жизни было бы более чем полезно. Через еще несколько минут неспешного марша через заснеженные, утыканные черно-серыми глыбами валунов пустоши, он все же вышел к окруженному скалистыми стенами месту раскопок. Судя по масштабности постройки, это был не обычный курган, в которых Тедроту в свое время доводилось бывать по вопросу работы действительной и работы, что тесно граничила с мародерством, но его, впрочем, это не очень-то и занимало – задача у него была другая и она явно не заключалась в разбирательстве вопроса архитектурных и не очень изысков. Впрочем, интерес к тому, что маги забыли в нордских руинах, все же присутствовал, он всегда полагал, что чаще всего мастеров колдовского слова заносит куда-нибудь в двемерские руины или, например, к иссеченным драконьими словами стенам, но норды. Кстати, а как, интересно, сами норды отреагируют на вторжение и вскрытие усыпальницы? Вот за чем-чем, а за противостоянием нордов и магов было наблюдать не столько интересно, сколько банально забавно – как за столкновением двух баранов, которые друг другу уступать не хотят и не будут. Занятый своими мыслями он уже успел по мосткам спуститься к входу в руины и перекинуться парой нейтральных слов с сидящими в разбитом рядом лагере стражами, уточняя ряд банальных вопросов вроде числа присутствующих на раскопках людей, вероятных опасностях и прочих мелочах.

Пройдя внутрь, потянув ноздрями затхлый, пыльный воздух, он вышел в пустой коридор, из другого конца которого раздавались обеспокоенные охи и вздохи. Как в итоге оказалось один из учеников Коллегии то ли от большого ума, то ли по дурости попался в какую-то ловушку, из которой все общим мозговым штурмом теперь искали выход. Печальная история. Направляемый время от времени встречающимися на пути участниками раскопок и стражами, в итоге он все же дошел до нужной ему комнаты, широкоплечей тенью, молчаливо замирая в проходе. На этот раз не пришлось даже деликатно прокашливаться, чтобы привлечь к себе внимание, потому что этого самого внимания в первую секунду ему на голову свалилось более чем достаточно. Из-за заваленного какой-то макулатурой стола на него взирал довольно породистого вида альтмер. Варон чуть поморщился, и приязни в этом выражении не было совершенно, чего он собственно и не скрывал. Альтмеров мало кто любил, особенно тут, в Скайриме, после событий тридцатилетней давности. Впрочем, Варона Конкордат Белого Золота не трогал совершенно, это была война не его народа, и уж тем более не его собственная, а Талмор и Империя могут себе хоть глотки порвать, видят боги – в мире от этого станет только чище.

— Варон, — выбрав из всех «вопросов» наиболее подходящий, представился он. О том, что там с «проходом» и «новичком» он не имел никакого понятия, ну то есть как, имел, конечно, весьма мелочное и притянутое, – когда он пришел, они все еще дружно бились над решением возникшей проблемы, – просто говорить сегодня не хотелось совершенно, настроения, знаете ли, не было. Холодно, запахом мертвецов несет откуда-то с нижних этажей, место подозрительное, еще и вынести для перепродажи на черном рынке нечего. Он-то, нанимаясь, надеялся унести отсюда какой-нибудь охренительно дорогой камушек из короны какого-нибудь нордского генерала, но не тут-то было – раскопки длятся не так давно, а все сокровища, скорее всего, погребены где-то внизу под еще не разобранными завалами. Мрак. Пока маг собирал все ему необходимое, Варон достал из подсумка потрепанную карту, на которой квадратом алых чернил с заключенной в него буквой «А» был обозначен немаленький комплекс двемерских руин – Альфтанд, если ему не изменяет память. Кошколюды из группы говорили, что там есть чем поживиться, к тому же руины, по воле случая, находятся не так далеко от Саартала. Проблема заключалась только в том, что поход в такие места требовал не только физической, но и магической сил, и желательно знания таких мест. Тедрот покосился в сторону собравшегося и заулыбавшегося ему мага, на мгновение чуть приподнимая бровь. Этот мер может оказаться не так бесполезен, как кажется.   

— Да, идем, — Варон посторонился, пропуская мага вперед себя и идя за ним следом, минуя коридор, — в Сиродииле я знавал одного хорошего дознавателя, славный был мужчина. Ты случаем не его ученик? — с долей ехидцы в низком голосе поинтересовался Тедрот, щуря кроваво-красные глаза и фыркая. Особенно разговорчивых заказчиков (за редким исключением), он никогда не любил, впрочем, не любил он все то, что издает либо крайне громкие, либо крайне продолжительные звуки, находя тишину и спокойствие куда более подходящей для себя обстановкой. Дойдя до первой залы, Варон вспомнил про руины и мысленно одернул себя – если он хочет использовать этого мера в своих планах, то ему, вроде как, нужно наладить с ним приятельский контакт, как бы неприятно это не звучало. Дружелюбный альтмер. О, Азура! Где-то в Обливионе точно слышно, как трещит по швам мировосприятие Варона. — Да, наемник, — расталкивая двустворчатые, тяжелые входные двери ответил мер, выходя на улицу. В лицо привычно пахнуло морозцем, буйный ветер и метель за то короткое время, что он провел в усыпальнице, явно поутихли, и теперь вокруг стояла можно даже сказать приятная погода, а пейзаж радовал глаз, чуть слепя своей бесконечной белизной. Натянув край полосатого платка на мерзнущий нос, Варон кивнул в сторону лестницы и подмостков, проведших их наверх.

— Саартал, — равняясь с альтмером, произнес Варон и тихо хмыкнул, — почему именно нордские руины, а не... ну, скажем, куда более ценные для магических знаний двемерские развалины, — как бы между прочим аккуратно начал он, надеясь вывести спутника на нужный ему разговор.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA]
[SGN][/SGN]

Отредактировано Daud (2016-01-15 16:56:59)

Варон успел уже как минимум дважды, а может быть даже трижды пожалеть о том, что вообще спустил в адрес эльфа эту ехидную шуточку. Видят боги – лучше бы он просто промолчал, не провоцируя это выбивающееся из всех известных Варону канонов нечто на разговор. На односторонний разговор, если быть точным. Впрочем, судя по болтовне златокожего на заднем плане – разговор с самим собой, и отсутствие какой бы то ни было реакции со стороны потенциального собеседника, не смущали его ни капли. Что же, тем лучше. Варон, сколько себя помнил, всегда был отвратительным собеседником, да и слушателем особенно хорошим никогда не был, изредка разговариваясь на общих собраниях группы или же за огнем очага каджитского каравана. Кошколюды всегда казались ему приятными собеседниками: не шибко многословные, с приятными, шипяще-свестящими голосами, загадками в словах, они были как минимум интересны сказками и байками своего народа и историями путешествий, о которых с удовольствием рассказывали, если правильно попросить. А то, что сейчас бесперебойно, то понижая, то повышая тембр, лепетало у него за плечами, было не столько неинтересно, сколько просто раздражающе. Нет, правда, это существо действительно имеет что-то общее с гордыми жителями Саммерсета, или Варон просто чего-то недопонимает?

Отвечать, да и просто реагировать на слова мера наемник не спешил, лишь время от времени изредка оборачиваясь через правое плечо, чтобы убедиться в том, что тот не сильно отстал и его еще, – какая жалость, – не завалило снегом, камнями, песком или еще чем-нибудь таким. Варон мельком вспоминает о том что, кажется, то ли в школе Иллюзии, то ли еще в какой-то было заклинание называющееся «безмолвие», а потом он думает о том, что был бы очень не против изучить такое для таких вот особенных случаев. Потребовать, что ли, с магов не денег, а знаний? Варон хмыкает и качает головой. Пожалуй, нет. Магические знания мало кому даются легко и ему потребуется немало практики и времени для того чтобы достигнуть желаемого. Не то чтобы у Варона не было времени, – хотя и это имело место быть, – просто он не хотел тратить свои силы и время на то, что вполне вероятно забросит на середине учебы. Пока наемник мысленно рассуждал о качествах магии определенного рода, маг продолжал самозабвенно трепаться о чем-то своем, рассказывая то одно, то другое, то третье. Как все-таки поразительно много можно узнать о биографии определенной личности, просто вытягивая информацию всего из нескольких его фраз. Мер, судя по всему, происходил из достаточно обеспеченной семьи, раз они могли позволить себе оплату услуг сиделки, жил когда-то в Сиродииле, исходя из слов об осаде, где-то в Имперском городе – даже эти крохи уже были ценны, и умный манипулятор даже таким мелочам нашел бы применение. Варон манипулятором не был, он просто хотел отвесить златокожему затрещину, но понимал, что права на это не имеет никакого.

Сначала Тедроту показалось, что двемерские руины магу нисколько не интересны, а точнее говоря, он заведомо трусит перед таящейся в них опасностью, даже в глаза ее не видав, но с лихвой наслушавшись чужих разговоров. Но потом... Вот потом стало понятно, что зароненное зерно искушения быстро дало корни в удобренной тягой к знаниям почве. Просто великолепно. Ловушки, фалмеры, мародеры, которые вполне вероятно встретятся на пути – все это Варона не страшило и страшить не будет до тех пор, пока в его распоряжении есть лук, колчан стрел и меч, все эти опасности были мелочны на фоне слов альтмера о сокровищах, что сокрыты глубоко в скрипучих, бесперебойно работающих руинах. Нет, статуя Азуры из обсидиана Варону была без толку, и из эбонита, кстати, тоже, а вот купить дом где-нибудь в Вайтране или его окрестностях хотелось безмерно, потому что за несколько лет серые, грубые громады Виндхельма приелись и угнетали, точно так же, как постоянное гонение со стороны нордов. А еще он хотел бы сплавать на Солстхейм, побродить средь мест, что столь невероятно напоминали родину, пообщаться с братьями и сестрами по крови и, кто знает, может даже остаться там если не навсегда, то надолго. Мысли текли медленной рекой по глубокому руслу разума, петляя то туда, то сюда, планируя, но Варон успел вовремя себя одернуть – прежде чем строить планы на реализацию сокровищ надо бы для начала эти самые сокровища добыть. Поговорка про медвежью шкуру сейчас была бы очень кстати. О том, что альтмер может присвоить сокровища двемеров себе, Тедрот даже не думал – он скорее напоминал увлеченного любимым делом юношу, чем охотника за наживой, а если Варон и неправ, то его меч никогда не откажется напиться чужой крови и все, финита, только поминай, как звали. От раздавшегося со спины резкого оклика, наемник, дернувшись, замер на месте – будь у него длинный хвост как у каджитов, то он бы уже давно раздраженно метелил им снег. Глубоко вдохнув и выдохнув, он оставил свое раздражение при себе.

— Я шел от Винтерхолда. Но я видел его раньше, когда охотился в тех местах, — коротко пояснил он и кивнул, слушая последующие слова мага, автоматически отфильтровывая все то, что не имело для него никакого особенного интереса. Красивая выходила сказочка: ловушки, двемерис, загадочные послания – прямо-таки полный цвет романтики опасных путешествий. Сердце наемника, впрочем, это нисколько не трогало, ему нужна была нажива – всем остальным пускай наслаждается маленький маг, ему это полезнее. Когда альтмер решился, подходя и запальчиво выкладывая перед ним информацию, Варон едва удержался от того, чтобы не улыбнуться широко и хитро, обнажая чуть пожелтевшие от курения трав зубы. Ох, конечно, дражайший маг, ваш верный слуга пойдет за вами куда угодно оберегая и защищая вас, только бы цена была приемлемой для подобных рисков. Тедрот делано задумался лишь на несколько секунд, вовремя скрыл усмешку за ладонью и все же согласно кивнул головой на слова мера, соглашаясь сопровождать его. Хотя, смотря еще, кто у кого был в сопровождении. Хотелось едко прокомментировать слова Мэгрина о карте и посоветовать ему не лезть в чужие документы даже вроде как случайно, но вспомнив о том, к чему привела первая такая реплика, Варон решил воздержаться от комментариев. — Если вы горите желанием заглянуть туда, то не мне вас отговаривать. Сходим, посмотрим и возвратимся – управимся до сумерек, — негромко отозвался он, занимая позицию подчиненного и повторив жест мера, тоже посмотрел на небо, рассматривая положение светил. Получалось, что к Альфтанду они прибудут примерно к наступлению вечерних сумерек, неплохо, конечно, но можно было бы и лучше. Будь на то воля самого Варона – он бы пришел в темный ночной час, красться он умел плохо, зато не понаслышке хорошо знал о действенности неожиданного нападения. А уж в том, что около Альфтанда будет на кого нападать, он был уверен более чем на половину, потому что, как знал – такие места всегда стягивали к себе бродяг и разного рода искателей приключений.   

Вопрос о доме застиг его врасплох. О прошлом у Варона спрашивали редко, понимали, наверное, что разговаривать об этом он не особо любит, ровно так же, как и всякий другой данмер, понимающий, что теперь (пока что) у него нет родины, нет территории, где он чувствовал бы себя «как в своей тарелке», где никто не попрекал бы цветом кожи и не сыпал бы едкими издевками. О, быть может это плата за не гостеприимство данмеров прошлого, может быть просто неукротимый и въедчивый расизм и нетерпение. Только богам известно. Факт был в другом – никто его не спрашивал, а этот расторможенный, чрезмерно говорливый тип спросил, тем самым ставя в неловкое, задумчивое положение, что внешне, впрочем, никак не отразилось. Варон хорошо помнит, как отец и мать в детстве рассказывали ему про родные, пепельные земли. Он помнит сказки и поверья своего народа, он выучен традициям и знает о ценностях расы, даже сейчас помнит нежный голос матери, поющий ему колыбельную перед сном. Он помнит многое, но лучше всего – рассказы отца о воинственном, гордом доме Редоран, в котором женщины их рода занимали позиции советниц, а мужчины слыли великими воинами, которые в любое время и при любых обстоятельствах стояли на защите своей родины и принципов. Варон помнил все это, только вот Мэгрину знать об этом было совсем не обязательно, ровно так же как и о том, кому и зачем он молится. Данмер хмыкнул, пожалуй, да, о том кому он возносит молитвы вообще лучше никому не знать – такое никогда не поощрялось в народе.

Большую часть пути до Альфтанда Варон все так же не реагировал на треп Мэгрина, рассчитывая на то, что со временем ему это надоест, но как бы не так. Складывалось такое впечатление, что эльф только недавно освободился от обета молчания и теперь спешил наверстать годы безмолвия в один день. Спустя же время, когда на фоне стремительно темнеющего неба забрезжили черепичные купола руин, Варон достаточно резки и грубо одернул эльфа, призывая его к молчанию, а сам, остановившись, по привычке положил руку на рукоять меча, внимательно осматриваясь по сторонам. Тихо, подозрительно тихо. Северные земли всегда славились тем, что на их диких просторах водится немало хищников – волков, например, или, что реже, больших саблезубых кошек, что временами, в поиске добычи, спускаются с гор. А за все то время, что они шли к точке назначения их ни разу не побеспокоили. Более того – Варон знал эти земли, и не мог не заметить того, что даже дичи тут было не так много, как обычно. В совокупности все это приводило к мысли о том, что где-то есть те, кто все это зверье перебил и разделал. Не словами, а теперь уже жестом напомнив Мэгрину о том, что ему следует держать свой рот закрытым, Варон поманил его за собой и двинулся вперед, стараясь как можно более легче и плавней ступать по немилостиво хрустящему под ногами снегу. В такие моменты он понимал, почему охотники носят теплые, но мягкие сапоги из сыромятной кожи или меха – от таких сапог шуму куда меньше. Вскоре, недалеко начали постепенно вырисовываться вековые стены, остатки решеток и колоны, что в свете поднимающейся луны отливали в медь и золото, между руин со свистом носился горный ветер, раскидывая везде и всюду серебрящиеся снежинки. Зрелище, конечно, завораживало, но Варона куда сильнее заинтересовали пляшущие на этих самых стенах отсветы костра и звуки говора и басистого смеха, что до чуткого слуха доносил ветер. Замерев на месте, скривившись, когда Мэгрин по неосторожности впечатался в его спину, обождав, наемник обернулся на него зрячим глазом.

— Если хочешь увидеть свои таинственные, хрен пойми как до сих пор работающие развалины… Молчи, — шикнул Варон и, вскинув руку, резко сжал пятерню в кулак, когда заметил, что маг хочет перебить его и поправить. Как только тот угомонился, Варон продолжил: — веди себя тихо, держись за мной, ступай след в след. Если что-то произойдет – я прикрою. Но! Ничего произойти не должно, если ты будешь просто следовать моим указаниям. Понимаешь? — низким шепотом проинструктировал наемник и, дождавшись утвердительного кивка, кивнул в ответ и тихо сапой двинулся вперед, смотря вниз и тщательно выбирая место, куда поставить ногу. Вообще, начиналось все хорошо, начиналось все просто прекрасно и изумительно: Варон приметил расщелину в дальней части стены и планировал пролезть под ней и уже оттуда в обход двинуться в сторону входа в Альфтанд – даже заскрипи старые двери руин, бандиты – а это были именно они, – просто не успели бы их заметить, они бы скрылись внутри куда раньше. Но, насколько можно понять, ключевое слово «начиналось».

Возникшая в голове Варона мысль, а точнее одно конкретное слово было непечатным и очень-о-очень грубым. А еще он пытался вспомнить, сколько лет тюремного срока ему в прошлый раз дали за убийство мирного жителя, ну знаете, просто сейчас он был очень близок к рецидиву. Точнее не совсем – в прошлый-то раз он никого не убивал, а вот сейчас хотел удавить. Очень хотел. Очень.

Мэгрин, то ли по неосторожности, то ли из-за рассеянности каким-то образом задел приставленное к стене оружие и инструменты для разделки туш, в итоге все это повалилось в снег с зубодробительным лязгом, эхо которого, отражаясь от стен, разлетелось по всему комплексу руин. Если бы Варона сейчас телепортировало на испытание Боэты он наверняка стал бы новым хранителем, потому что попереубивал бы всех к даэдровой матери. Около костра наметилось оживление, залязгало доставаемое из ножен оружие, послышался грохот металлических доспехов, один из бандитов зычно крикнул остальным: «тут враги!» указывая острием меча в их сторону. Хотели приключений? Получите. Вслух озвучив засевшее в голове непечатное слово, Тедрот выпрямился, стаскивая лук, вкладывая стрелу и оттягивая тетиву.

— Беги!!! — рявкнул данмер, отпуская пальцы и шипя, когда тетива неприятно саданула по щеке. Послышался хлопок, вражеский лучник, схватившись за простреленное плечо, повалился в снег с поистине медвежьим воем. Обернувшись на улепетывающего мага, Варон медленно, спиной, начал отступать следом за ним, чудом уворачиваясь от стел и пуская собственные до тех пор, пока один из бандитов, подбежав слишком близко не запахнулся топором. Ценой потерянного где-то в снегу лука, Тедроту удалось припасть на колени и откатиться в сторону, уходя с траектории рубящего удара. Закованный в пластинчатые доспехи главарь бандитов попытался навалиться сверху, но получил ногой в морду и отлетел на несколько шагов назад, мотая косматой башкой. Одному, наиболее ловкому мародеру, все-таки удалось врезать данмеру ногой по лицу, рассчитывая, видимо, оглушить его, но Тедрот вновь откатился, пошатываясь, поднялся на ноги и принялся отступать вслед за своим нерадивым подопечным, мотаясь из стороны в сторону, как пьяный саблезуб и таким образом уворачиваясь от стрел. Уже почти подбежав к дверям, он обнаружил один интересный факт: а подопечного-то около дверей не было, что за… Оклик раздался из-за спины и очень знакомым голосом. Обернувшись, Варон вновь процедил проклятие сквозь стиснутые зубы. Мэгрин, зацепившийся за что-то полой мантии, растянулся на снегу как дитя планирующее делать «снежную бабочку», бандиты подступали все ближе. Варон заметался – у него есть выбор: уйти и наверняка сохранить себе жизнь, кинув мага, чтобы отвлечь бандитов или же спасти ему жизнь. Очевидно же ведь что выбрал наемник, да? Тедрот ненавидел предсказуемость, и даже не мог сказать, что им сейчас двигало им – не жажда наживы точно. Гуманизм? Слабо вероятно, но это, как ни странно, был наиболее приближенный к истине вариант.

На ходу вытаскивая меч из ножен, он подлетел к магу, заслоняя его собой и вгоняя острие меча в грудь одного из расторопных бандитов, после пнув его в пах ногой и одновременно с этим выдергивая оружие. На снег брызнуло контрастно алым. Боевые вопли и угрозы действовали на нервы. Не теряя времени, Варон не глядя отрезал зацепившийся край мантии и, схватив Мэгрина за руку рывком привел его в вертикальное положение, крича и поторапливая, отступая следом и вместе с ним, убрав меч, навалился на дверь. Стоило образоваться там маленькому зазору, данмер пальцами вцепился в шкирку эльфа и, не рассчитывая силы, пропихнул его внутрь, сам протискиваясь следом и с разгону вновь наваливаясь на дверь, но теперь уже с другой стороны, захлопывая ее перед самым носом у бандитов и слыша, как внутри этой самой двери что-то подозрительно загрохотало да залязгало. Постояв так еще несколько минут, слушая доносящиеся с другой стороны ругать и угрозы, в какой-то момент он понял, что дверь под градом мародерских ударов даже не двигается, не то, что открывается. Отойдя на пару шагов, он убедился в том, что да, дверь закрылась, а точнее говоря, судя по всему – ее заклинило. С одной стороны хорошо, конечно, а вот с другой стороны, – Варон обернулся, заглядывая в едва-едва подсвеченные зеленым, болезненным светом, уходящие куда-то вниз глубины руин, – они в полной заднице. Внезапно вспомнив про спонсора всего этого тотального беспредела Варон зверем обернулся вокруг себя, вперив свирепый взгляд в мера. О, Азура, дай благоразумия, но только не силы. Медленным, тяжелым шагом приблизившись к магу, Тедрот пальцами ухватил его за отвороты одежды, встряхивая и смотря глаза в глаза пострашнее, чем недавние бандиты. Карта. Мысль промелькнула в голове юркой стрелой и гнева на лице данмера в разы убавилось. Этот идиот ему все еще нужен, скорее даже – необходим. Медленно выдохнув, Варон разжал пальцы и отступил на пару шагов назад, растирая щеку, на которой уже заалела оставленная тетивой полоса, и нанесенный ударом ноги ушиб. В голове неприятно мутило и вело, в ушах стоял тонкий, на грани слышимости непрекращающийся писк. Голенями, впотьмах, наткнувшись на фрагмент чуть обвалившегося потолка, Тедрот присел на него, прикрывая глаза и проводя ладонями по лицу.

— Парадный выход переклинило, так что теперь твой выход, с'виит. Сможешь вспомнить – есть тут другие выходы? — не повышая голоса и не смотря в сторону мага проговорил данмер, пальцами массируя виски и пытаясь хоть как-то угомонить раздражающий писк в голове.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Во всей сложившейся ситуации обнадеживало как минимум то, что на слова о предстоящем поиске выхода из этого каменного мешка альтмер не стал непонимающе округлять глаза и впадать в состояние близкое к прострации. Значит, не соврал, значит, действительно изучал планы местных катакомб и кое-что в них смыслил, а с другой стороны, быть может, просто играючи умел прикидываться знающим, скрывая неосведомленность за деланной, напускной уверенностью. Ни в чем нельзя быть до конца уверенным, особенно в отношении того, кого знаешь всего несколько часов. Нет, Варон нисколько не стремился думать о своем спутнике исключительно в негативном ключе, просто здравая настороженность еще никому не мешала, чего, кстати, не скажешь о слепой доверчивости. Лишь в последний момент заметив, как Мэгрин приблизился к нему, протягивая руку, словно он был раненной, но далеко не самой спокойной и покорной зверушкой, наймит на несколько долгих секунд смирил мага недоверчивым прищуром, задумчиво нахмурился, отводя взгляд в сторону, но в итоге все-таки согласно кивнул. Сейчас явно был не тот момент, когда можно строить из себя сильного и независимого в то время, когда все ровно наоборот, да и для предстоящего спуска ему потребуется все внимание и выдержка, для того, чтобы не упустить из вида какую-нибудь ловушку или важную мелочь, к тому же с настолько гудящей головой мечом особо не помашешь. В общем, помощь мага была ему нужна, как ни поверни, да и к тому же просто глупо было отталкивать руку помощи в то время, когда тебе ее протягивают бескорыстно и искренне. Сложив руки на коленях, Варон приподнял голову и прикрыл глаза, вслушиваясь в тонкий, едва слышный звук, какой всегда издавали заклинания школы Восстановления – это было похоже на тихий свист ветра гуляющего средь поросших вереском просторов, на звон серебряных колокольчиков в солнечный день, на плеск талой воды в горном источнике. Что-то красивое даже для его вовсе не утонченного слуха, не поддающееся никакому описанию, являющееся всем и ничем одновременно.

Благодарно кивнув в ответ, Варон, чувствуя себя куда менее разбитым, а точнее говоря полностью здоровым, аккуратно поднялся на ноги, мазнул пальцами по щеке в том месте, где еще недавно горел след удара и вновь перетянув ремни амуниции, выдернул из наплечника прилетевшую в него железную стрелу, наличие которой он и не заметил в разгаре схватки. Ну что же, хорошо еще, что ему руку не перебили, а то была бы та еще хохма. Повторно кивнув на наставление, он двинулся следом за Мэгрином, про себя жалея  о том, что при себе у него нет факела – магический свет, чрезмерно концентрированный, резал глаза. Ну, кто мог знать, что в ходе обычной сопроводительной миссии его почти совершенно случайно занесет в двемерские руины, будь они неладны. Как ни странно, маг действительно держал свое слово и все то время, что они продвигались вперед сохранял молчание, а может быть, конечно, он просто был предельно сконцентрирован на том, чтобы никуда не наступить по неосмотрительности. Ловушек вокруг более чем хватало, а совершенно неожиданно вываливающиеся из труб пауки-рабочие и сферы довершали картину, заставляя ежеминутно оборачиваться и крутиться на все триста шестьдесят градусов, чтобы не упустить ничего и никого из виду. Очень, знаете ли, нервирующее место эти самые руины – одному тут точно не выжить, да и даже в дуэте это казалось маловероятным. В интуицию, особенно свою, Варон верил железно, только в данный момент эта интуиция молчала, сосредоточенная на звуках и попытках предсказать из какой же дырки вылезет очередное «чудо» двемерской, высокой мысли. Пока что, вроде бы, справлялась она недурственно. Когда один участок пути остался за спиной, а они вышли к, судя по всему, некогда обжитому кем-то месту, Варон на время опустил меч, но убирать его в ножны не спешил. Пока Мэгрин копался в бумагах, Варон с интересом рассматривал разложенных на столе пауков, оттягивая в сторону механические лапки и рассматривая брюшко, заглядывая внутрь, и совершено не понимая, как вообще кому-то в голову могла придти идея создания таких уродцев. Весьма сильных, кстати, уродцев – стоит отдать гномам должное. Помимо прочего, слушая предположения мага, наемник успел прибрать к рукам несколько цепочек и колец с драгоценными камнями и найти затушенный, не прогоревший до конца факел.

— Да-да, мой генерал, уже следую за тобой второй тенью, — ехидно отозвался Варон, и печально оглянулся по сторонам, понимая, что карманы убитых обыскать уже не успеет, после чего последовал за альтмером, который в происходящем, судя по всему, понимал куда больше чем он, что, в общем-то, вовсе не удивительно. Неспешно продвигаясь вглубь руин, Варон не мог не заметить того, что они спускались все ниже и ниже, вместо того чтобы поднимать вверх – это несколько смущало, но Варон, глядя на то с каким воодушевлением Мэгрин ломится вперед, молчал, полагая, что тому лучше знать как и что тут устроено. Пауки и сферы в свою очередь досаждали уже не так сильно, потому что после нескольких стычек становилось все лучше понятно, куда и с какой силой нужно ударить так, чтобы механизмы рассыпались на запчасти в мгновение ока. Деактивация же сокрытых ловушек так же не была сильно уж затруднительной – не наступай на подозрительные плитки, не дергай просто так подозрительные рычаги и не ходи туда, откуда откровенно веет смертью – вот тебе и весь секрет. Хотя, честно говоря, ориентироваться впотьмах было несколько затруднительно, а темно тут было даже, несмотря на сияние магического огонька и с горем пополам разожженного факела. Успевая по пути прихватывать всяческую мелочевку из ящиков и сундуков, Варон был полностью доволен – все эти цацки окупят его мытарства с лихвой и обеспечат несколько недель спокойного, беззаботного жития. Может быть даже, он сможет в кой-то веке раздать все долги кому надо, а там, глядишь, еще и на лошадь останется – было бы очень неплохо. Отвлекшийся на свои мысли он не заметил того момента, когда Мэгрин вскрыл дверь, а от неожиданно вылетевшей из-за нее сферы и вовсе шарахнулся, как волк от факела. Конфликт, впрочем, был пресечен довольно быстро и вовсе не наемником. Рассматривая ледяную скульптуру, в которую за секунды превратилась недавняя сфера, Варон перевел удивленный взгляд на мага, от которого такого явно не ожидал.

— Знаешь, согласен. Пожалуй, я сделаю вид, что ничего не видел и не слышал, — медленно произнес он и, заинтересованно подойдя ближе, аккуратно постучал по магическому льду пальцем, кривя лицом и отступая на несколько шагов назад в тот момент, когда сфера, заточенная глубоко внутри ледышки, покосилась на Варона механическим глазом. Мерзкие железные уродцы. Не особо-то и скрываясь, Варон обчистил еще несколько ящиков и забрал со столов те вещи, которые казались более или менее дорогими, но не весили, как стадо мамонтов. Он еще сможет вернуться сюда, если сохранит себе жизнь – он сохранит себе жизнь, если не лишится маневренности – а маневренности он не лишится в том случае, если не будет перегружать себя лишними вещами. Понимаете, да? Такой себе порочный круг. Услышав предостережение Мэгрина, Варон качнул своим мечом из стороны в сторону, как бы демонстрируя то, что оружие все еще при нем, и убирать его он никуда не собирается.

Фалмеры – слово, что до зубной боли знакомо едва ли не каждому искателю приключений. Причем, что интересно: для того, чтобы ненавидеть фалмеров, не обязательно даже было сталкиваться с ними лично – достаточно послушать рассказ про них из уст пережившего подобную встречу очевидца, чтобы понять, насколько все плохо. Безобразные, слепые, но обладающие чутким слухом твари докучали тем, что имели не только развитый интеллект, но еще и обладали склонностью к магии. Похожие на отдельную расу, но абсолютно безумные они не признавались ни одним разумным существом, а оттого стояли на ступень ниже, представляясь лишенными логики, агрессивными монстрами. Да, биться с ними будет куда сложнее, чем с относительно предсказуемыми гномскими машинами.

Миновав еще несколько коридоров и пересекши шумную залу, в которой пришлось рассчитывать и уворачиваться от норовящих столкнуть вниз поршней, в итоге они подошли к высокой, – как и все здесь, – двери, в небольшом коридоре перед которой уже прослеживались следы присутствия фалмеров – их броня, следы жизнедеятельности и жутковатые постройки. За дверью же обнаружился совершенно неожиданно вышедший им навстречу «сумеречный страж», и если бы не скорость реакции мага и вовремя накинутое на фалмера заклинание успокоения, то Варон уже стоял бы с обмороженным лицом, которое и без того особо смазливым никогда не было. Успокоив бешено застучавшее сердце, наемник втащил безропотно вставшего на месте фалмера в коридор и, положив руку ему на плечо, подсунул клинок под пластину хлипкого нагрудника несколькими рывками насаживая его на лезвие, а после, пережав черную пасть ладонью, резанул по тонкой, болезненно-бледной коже на глотке существа, аккуратно подхватывая и тихо опуская его безжизненное тело на пол. Остановив, было ломанувшегося вперед мера, Варон перевернул тварь на живот и стащил с ее спины уродливого вида лук, с интересом рассматривая и проверяя его. Бил такой, скорее всего, не очень-то и сильно, но на первое время сгодится, а потом, когда Варон найдет замену – послужит жутковатым, уникальным трофеем и останется на память об этом месте. Хотя, конечно, можно будет попробовать найти коллекционера, где-нибудь в Маркарте и выручить за эту игрушку немало денег. Варон хмыкнул, трофеи трофеями, а деньги лишними никогда не бывают. Поднявшись на ноги и сменив меч на новый лук, он заложил на тетиву стрелу и кивнул Мэгрину, показывая, что они могут следовать дальше.

Миновав дверь, они вышли в... Варон, честно говоря, терялся в том, как можно назвать это место. Пространство? Помещение? Он не знал, понимал только, что если упасть, свалившись с широких, ничем не огражденных каменных мостков, что спиралью спускались куда-то вниз, то лететь будешь очень-очень долго, а потом умрешь, неизбежно ударившись о каменное дно, в том случае, конечно, если сердце от страха смерти не остановится раньше. Покрепче перехватив лук, Тедрот двинулся дальше, переходя узкий перешеек и выходя на один из «балконов» заросший кладками голубоватых яиц. Кажется, он примерно знал, что за существо оставило их, и его это нисколько не радовало, только корусов им тут для полного счастья и не хватало. Спустя несколько минут напряженного спуска, сопряженного с постоянной борьбой, Варон остановился на очередном ярусе и глянул вниз, видя, как внизу копошатся уродливые твари и их «питомцы», и чувствуя неприятное, резко бьющее по обонянию амбре. Посмотрев на мага, наемник отрицательно покачал головой – идти дальше они не могут, живучие слепцы задавят их числом и просто растерзают. Осмотревшись, Варон указал на находящуюся у них за спиной решетку, за которой был виден еще какой-то проход, доверив вскрытие двери умельцу – интересно, откуда это у уважаемого мага такие умения? – наемник оттеснил его в сторону, первым проходя внутрь и вскидывая вверх руку со вновь разожженным факелом, подсвечивая себе путь.

Тут было куда темнее, чем в уже пройденной ими части комплекса, а откуда-то издалека доносилось пока что едва ощутимая воздушная тяга, везде слышались скрипы и скрежетания, заставляющие напрячься пуще прежнего и сконцентрироваться в ожидании неминуемой опасности. Та самая интуиция, которой Варон столь верно доверял, в данный момент голосила о том, что идти туда не стоит, что там ждет опасность, смерть, ужас, но мер уперто двигался вперед, потому что понимал, что внизу с фалмерами шансов у них будет не больше. Липкое чувство опасности все сильнее расползалось по спине, оплетая собой рассудок, но страха все еще не было – напряжение, внимательность, но не страх. Бояться надо того, что видишь, а не того, что рисует тебе твое воспаленное сознание. Пройдя узкий коридор, они вышли в широкую, низкую залу, вытянув руку с факелом, Варону удалось различить в стене многочисленные отверстия труб, перекрытые раздвижными стенками – из таких, как он помнил, вываливались сферы и пауки. Пройдя чуть дальше, их взгляду предстали три вытянутых, массивных рамы с креплениями, в которых были заключены...

— Да чтоб мне в Обливион прям тут провалиться. Скажи, что это у двемеров такие элементы декора, и что эти штуки не обладают подвижностью, — рассматривая неактивных центурионов, шепотом произнес Варон, опасливо приближаясь к одному из гигантов и аккуратно прикасаясь ладонью к желтоватому металлу, из которого те были сделаны. Ужасные и страшащие грозным взглядом, который неизменной маской застыл на их лицах, они молчаливо взирали на незваных гостей со своих пьедесталов, и Варон надеялся на то, что они и дальше будут просто взирать на них. А все, потому, что биться с такими великанами, особенно когда их целых три, а ты один – самоубийственная цель, с которой даже несколько хороших воинов справились бы с трудом. Шумно выдохнув, данмер отступил назад, отходя от грозных механических воинов и... Да, что за гребанный день-то такой?!

Когда под ногой с каменным скрежетом двинулась активированная, совершенно незамеченная им впотьмах плита, Варон проклял все, на чем свет стоит и испуганно замер на месте. По периметру всего помещения начали медленно зажигаться зеленоватые огни, где-то послышался свист пара, зашумели-задвигались вековые поршни, загремело что-то в трубах. Когда в самом конце под потолком разжегся светильник, Варон отринул в центр помещения, оборачиваясь вокруг себя и замечая, что перекрытые раньше трубы, теперь открылись, смотря на них своими черными жерлами. В силу породы, Тедрот был сдержанным и терпеливым, как и все меры, да вот только сейчас ему как никогда хотелось браниться похуже пьяного норда, а заодно еще рвать и метать, теперь вот только сорваться было не на ком, потому что он сам накликал беду, и судя по всему, беду куда более опасную, чем какие-то бандиты. Ударом меча, откинув подлетевшего к ним механического паука, Варон развернулся, блокируя клинок сферы, которым та пыталась рубануть по магу, и в тот же момент почувствовал, как что-то вцепилось в его ногу, суча когтистыми лапками по поножам. Рубанув сфере по башке, Варон стряхнул с ноги паука и заозирался вокруг. Механизмы все прибывали и прибывали, и казалось, что не будет им ни конца, ни края, а это место станет ему и магу общей могилой. Так бы, в общем-то, и было, если бы Мэгрин вовремя не заметил невзрачную дверь, расположенную в дальнем конце помещения. Кивнув, Тедрот последовал за ним, с хрипом отбиваясь от теснящих их железных уродов, скрипящих и клацающих искусственными жвалами. Дверь, как оказалось, была не просто мастерски заперта, а еще и запечатана каким-то заклинанием. Варон тихо взвыл на одной ноте, только этого им не хватало.

— Попытайся открыть, — произнес он, пинком, отбрасывая назад очередного, едва не ударившего их электричеством паука-рабочего. Отрабатывая мечом на пределе возможностей, ему, не без сожаления, в итоге пришлось призвать себе на помощь духа предка. Впрочем, конечно, эту особенность, что дарована каждому данмеру от рождения, он на подобный случай и берег, только вот и предположить не мог, что когда-нибудь ему доведется в такой «случай» вляпаться и увязнуть в нем по самые уши. Что же такого сокрыто за этой даэдровой дверью, что у нее такая защита? Кстати о защите. У Варона, что говорится, натурально «сердце в пятки ушло» в тот момент, когда до его слуха донесся сначала оглушительный лязг, после не менее оглушительный грохот и уже после продолжительное паровое «фы-ы-ыр». Вскинув голову, он нервно сглотнул, замечая, как к их дуэту, медленно, но верно направляется пара, пышущих горячим паром, центурионов. Знаете, Пустота очень тонко намекала им обоим на то, что зря они не оплатили собственные похороны заранее. Спиной отступив назад, меча взгляд от одного наступающего механизма к другому, Варон свободной рукой коснулся плеча альтмера:

— Мэгрин, я сам тебе заплачу, только Девяти ради, открой уже эту гребанную дверь, — даже не пытаясь скрыть дрожь в голосе крикнул Тедрот, пытаясь переорать оглушительную какофонию шипящего пара, лязга, цокота и грохота. Права была интуиция – лучше бы они пошли к фалмерам, там у них был бы хоть какой-то шанс.       
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Только тогда, когда Мэгрин рывком втянул его в просвет спасительно отворившихся дверей, только тогда, когда он обнаружил себя сидящим на каменном полу, только тогда, когда увидел эти же закрытые двери прямо перед собой от которых, кстати, ползя, попятился. Только тогда он понял – они спасены. Пока что спасены, если быть точным. А еще он понял, что даже в самую темную минуту, – когда подошедший на расстояние удара центурион уже вскинул вверх ужасающих размеров молот, – он не думал о смерти. Вот совсем. Не мелькало перед глазами кадров из жизни, предки не пели ему погребальных песен с того света, а за жестью механизмов он не видел мрачной тени ни смерти, ни Ситиса, ни кого бы то ни было, и неведомым холодом на него не повеяло нисколько. Все что он помнит о том моменте, это только то, что кровь стучала крохотными молоточками в висках, а сердце мощным тараном остервенело билось в грудь, и не от страха вовсе, а оттого, что силы в теле оставалось все меньше, а дыхание немилостиво сбивалось и кислорода в его крови не доставало вот совсем. Сейчас, почему-то, это казалось невероятно важным, чем-то удивительным и непостижимым для разума, может быть, из-за того, что с чужих слов он слышал совсем о другом, может быть, просто из-за шока. Боги может, и знают ответ на этот вопрос, он – не знает, и оттого ему почему-то смешно до истерики, и еще смешнее оттого, что тело, пережившее страх, бьется в крупной дрожи, а по шее течет соленая, горячая испарина. Он бы засмеялся, весело и нервно, забился бы на полу в припадке, просто радуясь за то, что смог и выжил, что они оба смогли, только вот совершенно неожиданно раздавшиеся откуда-то слева звуки резко выбили из него блаженный дух, спуская на бренную землю и навязчиво напоминая о том, что он не один, и что хвалить сейчас надо совсем не себя.

Рывком перевернувшись на живот и поднявшись на ноги, Варон слишком быстро для крайне безразличного подошел к стоящему на коленях магу, одной рукой собирая его волосы в хвост, а другую руку кладя на его плечо, поддерживая, чтобы тот не упал от слабости. Судя по нелицеприятной, кисло пахнущей массе на полу – меру было чуть больше, чем просто плохо и сейчас Варона это волновало чуть больше, чем полностью. По первой просьбе подав флягу, наемник выпустил волосы Мэгрина из пальцев и уже после, косясь в сторону двери, помог ему подняться на ноги, подхватывая чуть крепче, когда почувствовал, как тот вновь начинает заваливаться от все еще не до конца отступившей слабости. В тоже время Варон рефлекторно кивал на все его слова, которые на деле же пропускал мимо своего слуха, потому что содрогающаяся под градом ударов дверь сейчас занимала его куда сильнее. А вот сейчас он до конца осознал, в насколько патовой ситуации они оказались. Заметив, что маг уже более или менее устойчиво стоит на своих двоих, Варон медленно отпустил его, принимаясь озираться по сторонам в безуспешной попытке понять, куда их загнала воля случая, и ровным счетом ничего не понимая. Это место разительно отличалось от тех руин, из которых они пришли, в этом месте, более того, не было ничего такого, что напоминало бы о двемерах или еще ком-нибудь подобном. Белые стены, выточенные словно бы из цельного камня, уходили высоко вверх, туда, где в расщелине виднелся серебрящийся лунный лик, едва прикрытый кореньями да ветками. Пол гладкий, без трещинки и изъяна, устланный костьми и какими-то мелочами словно причудливым, страшащим ковром. И свет, загадочный изумрудно-синеватый свет, льющийся откуда-то чуть выше спины – этот свет нисколько не был похож на свет двемерских светильников, да и вообще не был похож ни на какое известное Варону свечение. До чего же чудно. Обернувшись в сторону источника свечения, наймит уставился на парящий над полом кристалл и чуть склонил голову к плечу, будто заинтересованная пташка. Чудеса как происходили, так происходить и продолжали.

Гремящая под многочисленными ударами дверь немало его нервировала, а резкий восклик мера и вовсе заставил сердце пропустить пару ударов от неожиданности. Видят Девять – лучше бы он сопроводил этого бестия в Коллегию и сидел со стражами у костра, подле нордских развалин, хотя с другой стороны, честно говоря, что-то в нем находило все происходящее просто великолепным и невероятным, даже не взирая на то, что их трижды или даже четырежды чуть не убили. И, пожалуй, Варон этот самый второй голос целиком и полностью поддерживал, обеспокоенный лишь тем, что в скором времени им поведется едва_пережить смерть в пятый раз, только теперь ничто не гарантировало того, что они действительно смогут ее пережить. Варон в могилу не торопился вот совсем, слишком уж мало он прожил, и пока Мэгрин, едва не падая, суетился после стен, бормоча что-то такое из-за чего казалось, что прямо сейчас перед ними распахнуться врата в Обливион, Варон бродил вдоль стен, шаря по гладким их поверхностям руками, ища скрытые рычажки, кнопки или еще что-то, что поможет им выбраться. Это место не может быть тупиком, оно не может стать им могилой, должен же быть тут выход, он всегда есть, просто обычно находится в самый последний момент, да? Так ведь?! Стараясь контролировать себя и не поддаваться панике, мер все кружил по комнате, время от времени оборачивался на альтмера, чтобы убедиться в том, что тот не потерял сознание от слабости и возвращаясь к своему де-факто бесполезному занятию. Когда обернувшись в очередной раз, Варон понял, что даже крепкие гномские двери скоро не выдержат наваливающегося на них колоссального напора, он едва ли не заметался, волчком вертясь вокруг себя и, наконец, разворачиваясь к парящему прямо в воздухе кристаллу, который изначально воспринял, как некий источник альтернативного освещения.

Кристалл притягивал взгляд, неизбежно манил к себе все ближе и ближе, гипнотизируя, словно вампир, стремящийся сблизиться с жертвой, чтобы прокусить шею и испить теплой, живительной крови. Варон чувствовал неведомое нечто, и не мог найти этому своему ощущению названия. В этом камне, каких он ни разу в своей жизни не видывал, чувствовалась сокрытая энергия, чувствовалась сила, сконцентрированная и мощная настолько, что отдавала в ладони жаром, а в тело, – стоило только лишь внимательнее прислушаться, – мягкой вибрацией, собирающейся в ногах, а оттуда расползающейся уже повсюду. Щурясь, склоняя голову то к одному, то к другому плечу, Варон аккуратным, недоверчивым зверем подступил чуть ближе, медленно вытягивая пред собой руку и тянясь к неровным, мутно-белым, отливающим в яркий, – какой был у жемчужин, – перламутр граням. В тот же момент он почувствовал, как со стороны кристалла ему в руку толкнулось сначала волной солнечного тепла, а после лунной прохладой. Казалось, что это живое, и сейчас чувствует его, ощущает, присутствие незваных гостей, но отчего-то изгнать их не спешит, лишь подманивая ближе, словно желая приоткрыть им завесу какой-то очень-очень, до крайности важной тайны. Варон дернулся, услышав скрип порядком измявшегося дверного металла, в зазорах меж которым уже были видны клинки и механические, ежесекундно шевелящиеся механизмы. Чарующая тяга кристалла в тот же момент оборвалась, а ум очистился от наваждения. Благие небеса, занятый каждый своим они совершенно не заметили того, что смерть, усмехаясь, уже холодно дышала им в затылок. Варон не знал, что это за кристальная хрень, как она работает и для чего служит, зато он хорошо осознавал, что хода из этой комнаты нет, и сейчас с секунды на секунду их похоронит под волной взбешенных, словно с цепей посрывавшихся механизмов. Да, может быть их спалит в белом огне, может быть они превратятся в какого-нибудь невиданного урода, может, заразятся неведомой доселе болезнью, – и еще очень много «может быть», да – но Варон предпочел бы рискнуть, чем вот так просто встретить гребанную смерть своими широкими объятиями. Он не собирался умирать, и другим это позволять тоже, кстати, не собирался. А посему, схватив упирающего, верещащего что-то на высокой ноте Мэгрина под талию, Варон, злостно игнорируя его дерганья, насильно потащил его в сторону того, что про себя успел окрестить громким словом артефакт. Он видит, как прогибаются двери. Слух цепляется за лязг и грохот, что по мере приближения к камню становятся все тише. Он тянется, кричит, не слыша себя, и тянется, тащит за собой молотящего его по плечам и груди альтмера и все тянется-тянется. Он видит, как машины прорываются, заполняя все вокруг, грохоча, стремясь к ним, видит летящий прямо в лицо арбалетный болт. Пальцы прикасаются к чему-то теплому и гладкому, на секунды кольнувшему в руку тончайшими иголочками.

Мир стремительно схлопывается, оборачиваясь сначала ярчайшим белым, а после непроглядным черным. На несколько секунд мир словно бы исчезает, разбивается, разлетаясь дробленым стеклом. Варону, кажется, что он одновременно падает и взлетает, ему кажется, что его вертит и так и эдак, и в то же время кажется, что он абсолютно недвижим. Время ощущается как-то странно, то ускоренным до невероятного, то словно бы остановившимся. Краем сознания наемник понимает, что самое странное во всем этом – это не причудливый ход времени, а то, что он вообще ощущает время. Эта прострация, потерянность, казавшаяся растянутой на вечность, сворачивается в мгновение ока, собираясь воедино, и у Варона на секунду возникает такое чувство, будто огромный монстр выплевывает его из своей непомерной глотки. А после, наконец, приходит блаженная тьма.

Варону, кажется, что он умер, ему кажется, что он попал в обиталище Ситиса или скорее даже в само существо Ситиса, при учете того, что сам он есть тьма. Только вот у Ситиса, видимо, какое-то несварение, а бульканье в нем почему-то жутко напоминает, – весьма отдаленно похожий на птичий, – клекот. Странный какой-то этот ваш Ситис, еще и жесткий к тому же, камнями какими-то в задницу упирается, да и воняет, как насидевшийся у костра путешественник. Стоп. Какой к даэдровой матери бродяга? Какие камни? Какой еще клекот? Он вообще умер или...

Варон открывает глаза.
Да чтоб меня ястреб в жопу клюнул. Что еще за...
Да, он все-таки не умер, и дело было вовсе не в Ситисе.

Ярче всего Варон понимает только то, что над его головой распростерлось чужое небо. Не то чтобы он особенно хорошо разбирался в небесах или вообще часто смотрел на них, просто... Просто, знаете, бывает же такое, что смотришь на что-то и вот сразу понимаешь – не мое. В Скайриме небо было совсем другим, более высоким, более прозрачным, каким-то даже льдистым. А это небо было больно и бледно, как умирающий от медленно пожирающей его неизлечимой болезни. Или, быть может, он действительно умер и попал на какой-то из планов Обливиона, а небо тут должно выглядеть именно так? Даэдра его пойми. Варон понимал только, что очень хочет пить и еще, почему-то, сильнее всего – к маме, обнять ее и привычно спрятать лицо в изгибе изящной, тонкой шеи, почувствовать ее теплую ладонь у себя на голове и успокоиться, услышав это ласковое: «все будет хорошо, мой мальчик, ты только в это верь». Варон улыбался как блаженный, понимая, что ничего не понимает, а измученный организм даже не пытался паниковать, вырабатывая и вливая в него гормон успокоения вместо того, что отвечал за чувство беспокойства и паники. Организму было лучше знать – еще одно шоковое состояние не убьет его, конечно, но приблизит к состоянию тупой блаженности, что было просто недопустимо. Только вот улыбка не надолго прилипла к губам наемника. Стоило ему вспомнить все то, что было, стоило вспомнить, что упорство одного идиота едва не стоило прилетевшего прямиком промеж его глаз арбалетного болта, на котором его бесславная жизнь закончилась бы не менее бесславной смертью, как в теле вновь появились силы, жизнь и истовое желание оторвать одному конкретному остроухому кретину его тупую башку. Катакомбы он, видите ли, знает; карты он, знаете ли, рассматривал, – ну, твою-то мерову мать, лучше бы он прямо вот сейчас стартовал куда-нибудь в закат, пока Варон ему уши на пятки не натянул, скотине эдакой.
Не медля и секунда, он стремительно подлетел к Мэгрину, найти которого не составило особого труда, и вцепился в него пуще прежнего. Варон тряс его тряпичной куклой, скалился и шипел что-то очень обидное прямо в лицо, выплескивая если не весь, то большую часть своего гнева за какие-то жалкие минуты. Лишь после, осознав, что Мэгрин не обращает на него никакого внимания, смотря даже не на него, а куда-то за его плечо, Варон осадил свое раздражение. Смесь неразборчивых, клубящихся в глазах мага чувств и эмоций немало напрягла его и вызвала внутри что-то едва ощутимое, чуть похожее на какой-то специфический страх, вынуждая ослабить хватку и позволить с легкостью оттолкнуть себя в сторону, как какого-нибудь юного, надоедливого оборванца. Красный Год? Помнит ли он? Что? Конечно, нет, даэдра его побери, это же было целую прорву лет назад, он тогда еще и рожден-то не был, а посему и прохрипел что-то едва слышное вроде: «пятый год четвертой эры». Что за глупости? Не приведи Девять, у мага после контакта с артефактом помутился рассудок, только этого Варону не хватало, нет-нет-нет. Да и к чему это он вообще? Что он такого увидел? Варон, замерший, словно в нерешительности, ожил и все же додумался осмотреться вокруг самостоятельно.

Если это было сумасшествие, то, кажется, они оба тронулись умом.

Смех Мэгрина звучал на заднем плане звонкой увертюрой к раскрывающему свой занавес театру чистейшего сумасшествия. Черное, черное, все вокруг угольно-черное, припорошенное слоем горького пепла из которого кривыми стволами-пальцами прорезаются обгоревшие, безжизненные деревья. Руины-развалины, высокие трубы, что-то совершенно невероятное, непохожее и перед глазами рябит так, словно он хватанул в таверне лишнего. Все вокруг кажется каким-то не настоящим, кажется, что все это просто какая-то злая шутка, обманка, морок Шеогарата или еще какого-то безумного существа. Нет, о, Девять, нет-нет, быть такого не может. Невозможно. Варон припадает на колени, снимает перчатки с рук и касается ладонями теплой, устланной пеплом земли, загребает ее, пропускает меж пальцев и растирает по ладоням. Родина, родина о которой он вспоминал и думал, родина которую он и тот народ, к которому он принадлежал, потеряли. Вот она. Настоящая, живая, чернящая пеплом глаза и горчащая на языке. Вот она. И ветер тут пахнет совершенно по-другому, и небо выглядит иначе. Варон припадает на обе руки, склоняется ниже и закрывает глаза, слушая, вслушиваясь неведомо во что, и со стороны он, наверное, выглядит не менее безумным. Ему хочется смеяться, хочется рыдать как дите и кричать от боли и ярости. Он теряется в себе, путается как птица в силке. Это все не может быть правдой, не может быть, нет. Он знает – что тут его историческая родина и все же, в то же время он понимает, что это место чуждо ему, что ни оно, ни он не принадлежат друг к другу, словно похожие, но не подходящие друг к другу детали. Третья Эра. Эти слова эхом звенят в голове. Что, мерову мать, значит – Третья Эра?! Как?! Варон поднимается на колени и непонимающим, потерянным взглядом смотрит на Мэгрина, и по нему видно, что верить в слова альтмера он совсем-совсем не хочет.

— Имел я в рот такой поход, — единственное, что хрипит Варон в ответ на слова мага, кое-как пересиливая себя и смиряясь с мыслью о том, что они, если ориентироваться на слова Мэгрина, действительно только что попали в жопу настолько глубокую, что подобную ей и во всем мире не сыщешь, как ни пытайся. — Лучше бы мы к фалмерам пошли, — с нотками нервного смеха констатирует Варон, и смех все же прорезается до конца, выливается хрипом и задушенностью, срывается на надсадный кашель и вновь становится подобен смеху. До тех пор, пока воздуха в легких не остается, а маг с силой не хлопает его по щеке, приводя в чувства. Варон трясет головой, фыркает, кивает и, надев перчатки обратно на руки, поднимается на ноги, осматриваясь. Так, ладно, выдохнули, собрались. Пейзаж не поменялся, мир вполне реалистичен и на сон не похож, им все еще надо что-то делать. И что же? У Варона даже карты никакой нет на такой случай, ну ей богам, что-то вот никогда он не думал о том, что раз и станет путешественников в, мать его, времени и пространстве. Варон ходит туда и сюда, осматривается с интересом и страхом, смотрит на маленьких, насекомоподобных созданий, которые, визжа, бьют брюшком по земле, но агрессии вроде как не проявляют. Так, ладно, да-да, еще раз. Сосредоточиться. В голове обрывки мыслей, разговоры, треп, еще что-то, все не то, не подходит. Варон морщится и хмурит брови, трясет свою память, выбивая из нее информацию и да. Точно, вот оно. Кошколюды из каравана вроде говорили, что-то о городе Балмора, что-то про то, что некогда кто-то там гнал недурственную скууму. Балмора. Пожалуй, надо начать хоть с чего-нибудь.

— Не ори, мало ли кто тут рядом бродит. Нам нужно двигаться в сторону Балморы, слышишь меня? Дойдем до города, и я тебя, ф’лаха там оставлю, уже поперек глотки стоишь, — окликнув Мэгрина и раздраженно шикнув на него, высказав все открыто и без утайки, Варон пошел в сторону виднеющегося недалеко внизу моста, аккуратно ступая на проржавевшее железо этой, кажущейся крайне ненадежной конструкции, и в итоге спокойно переходя на другую его сторону. Оставаться рядом с руинами он не горел никаким желанием, а тут, на другой стороне, вроде как даже начиналась более или менее приятная, живая природа: деревья не выглядели обгоревшими угольками, радуя зеленой листвы, трава пробивалась из-под почвы, а в воздухе витал сладковатый аромат каких-то цветов, которые, – вот же! – росли прямо около дорожного указателя. Так, уже неплохое начало, теперь они хотя бы смогут сориентироваться в том, куда им следовать. Подойдя ближе, наемник провел рукой по запылившимся табличкам и в следующий момент понял, что написанные на них названия городов и расстояния до них затерлись и не поддаются никакой расшифровке. Да что за издевательство-то такое? Не одно, так другое. Раздражает.

Осмотревшись по сторонам в поисках запропастившегося спутника, Варон с удивлением обнаружил его беседующим с не то бродячим торговцем, не то с фермером, на – внимание! – чистейшем, кажется, почти без акцента данмерисе. Странник, пожилой, небогато одетый данмер, успокаивающе поглаживая навьюченного гуара, сначала кивал на слова Мэгрина, а после, выслушав его, рукой указал какое-то направление, попутно с сочувственными нотками в голосе говоря что-то про «отдых» и «Южную Стену». Сказать, что Варон охренел, значило бы ничего не сказать. Родную речь он знал и сам, и знал, кстати, неплохо, но ввиду долгого отсутствия практики ввиду ее ненадобности, акцент у него, наверное, был такой, что местные без зазрения совести обращались бы к нему не иначе как к «чужеземцу». Да, кажется, ему надо срочно пересмотреть вопрос расставания с треклятым альтмером. Во-первых: он все еще был полезен; во-вторых: Варон был обязан ему своей жизнью; и, в-третьих (наемник признавал это с наименьшим желанием): Мэгрин, фактически, все еще находился под его опекой и защитой, да и без его поддержки банально не выжил бы ни в одном переходе, особенно с учетом того, что непонятно еще было, какое именно заклинание шарахнуло его в двемерских развалинах Скайрима.

— Ну что? — когда старик отправился дальше своей дорогой, Варон аккуратно, едва ли не заискивающе заглядывая в глаза мага, подошел ближе, интересуясь о результатах беседы и надеясь на то, что данмер указал им направление до ближайшего города.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Отредактировано Daud (2016-01-18 15:53:45)

Варон не знал и знать не хотел, что сделал и сказал Мэгрин для того, чтобы разговорить мужчину, как минимум потому, что от всей этой ситуации недурственно тянуло душком какой-то неестественности. Даэдровы маги и их заговоры. Неприятно было думать о том, что когда-нибудь потом (если не уже) на него могут вот точно так же наложить какой-то морок, вытягивая из затуманенного магией разума нужную информацию. Варон поморщился и без всякой симпатии скрыто покосился на Мэгрина. Странно было путешествовать с человеком, отношение к которому колеблется с негативного до положительного за какие-то жалкие секунды. Думать о межличностных отношениях и дальше Варону не позволил совершенно внезапно раздавшийся откуда-то раскатистый, специфический звук, вынудивший наемника по привычке схватиться за рукоять меча и вытянуться подобно услышавшему что-то подозрительное псу. Комментарий альтмера остался проигнорированным, а его же восторг в тот момент, когда они все-таки увидели сам источник звука, был воспринят со смесью удивления и непонимания. Силт страйдер – величественное и некогда, – до дня ужасной катастрофы, – крайне полезное существо, возвышалось впереди спокойно стоя на удивительно тонких лапках и ожидая ездоков, которым потребовалось бы быстро и без проблем переправиться в другой город. Варон слышал о них, слышал о том, что где-то на Солстхейме, – их времен, – осталась еще живая особь, а в детстве у него, кажется, даже была игрушка отдаленно похожая на это огромное насекомое. Только вот в данный момент это не то мурчащее, не то вопящее существо не вызывало у него ни толики симпатии, а при мысли о том, что на этом еще и доехать куда-то можно он и вовсе впадал в прострацию. Суть да дело, а руку от оружия Варон убрал только в тот момент, когда они переступили фактическую границу города.

Стоящий за спиной Мэгрина Варон весело усмехнулся в тот момент, когда незнакомый данмер немило послал его спутника в гости к рогатым обитателем Обливиона, попутно же давя в себе искреннее желание, дать этому же данмеру в морду. Так что взгляд Мэгрина в сторону стражника, не только незнакомца научил хорошему тону, но и Варону напомнил о том, что учинять беспредел теперь уже (пока что) нельзя. Если ему, конечно, не хочется прогуляться в сторону мест не столь отдаленных и выслушав нотацию, расстаться с парой сотен звонких монет, которых у него и без того не было вовсе. Выслушав ответ мера, Варон, позволив взять себя за руку, – при этом покосившись на Мэгрина взглядом плотоядного дреуга, – вновь молчаливо потащился за магом, в уме прикидывая, что прикидываться немым в этом мире было бы очень даже неплохо. Не подавай он голоса никто в нем чужака и не признает, хотя, разве что, можно для полноты картины, чтобы наверняка, еще и одежду сменить, но это уже вряд ли – расставаться со своими доспехами Варон не планировал и не планирует, лук свой он уже потерял, так что пока что хватит. Молча, согласным кивком ответив на предложение Мэгрина (хотя, честно говоря, с набранным добром расставаться он совсем не хотел).

Варон еще какое-то время стоял перед мостом, провожая альтмера пристальным взглядом до тех пор, пока тот не затерялся среди невзрачных, причудливых домиков. Что-то Варону не нравилось, вот абсолютно и решительно не нравилось и все тут. Интуиция кричала о чем-то своем на грани сознания, но осознание все никак не приходило, и от этого наемник чувствовал, как раздражается, потому что казалось, что ответ вот он, – близко, только руку протяни, – да вот только осознание все равно не подчинялось, а это таинственное что-то все равно ускользало от внимания. Ай, да пошло оно все к даэдра в пекло, он слишком устал, чтобы задумываться еще и над этими призрачными подозрениями, скамп его разбери в чем. Повернувшись и вернувшись на небольшую площадь, Варон осмотрелся вокруг в поиске тех мест, о которых говорил Мэгрин – обе лавки, хвала богам, нашлись быстро. Недолго думая Варон пошел в сторону той, в которой, судя по имени торговца, заправлял кошколюд. С детьми пустынь отношения у Варона, по какой-то неведомой причине практически всегда складывались достаточно легко и беззаботно, а значит, у него был шанс сбагрить награбленное подороже, и быть может, приобрести то, что ему нужно, за меньшую цену. Не факт, конечно, но попробовать стоило. 

— Krin ajit-ra fasiiri, sera, — толкнув деревянную дверь и пройдя внутрь небольшого, погруженного в красноватый полумрак помещения произнес Варон, стараясь смягчать звуки собственной речи так, как тому когда-то его, забавы ради, учили караванщики. Фраза все равно вышла грубоватой и необтесанной, но свой эффект явно возымела – где-то на втором этаже послышались суетливые, мягкие шаги и тихий, едва слышный, цокот. Спустя пару мгновений хозяин лавки, – косматый, улыбчивый каджит, отдаленно напоминающий скайримского саблезуба, – показался на лестнице, спускаясь к нему, заинтересованно обходя покупателя по кругу, едва задевая того тонким хвостом по ногам, и в итоге становясь на свое место. От кошколюда тянуло едва слышимым, сладковатым ароматом запретного сахара, что вызвало на губах наемника мимолетную, быстро слезшую усмешку.

— Var fusozay. Iss pur je Ta’agre’khaj? Wohreghaht. Var vakasah, Do’Iss? — с добродушным интересом щуря темные глаза поинтересовался торговец, обводя рукой пространство лавки, словно предлагая ему выбирать, половину слов Варон предсказуемо не понял, но последняя фраза, которую он в свое время нередко слышал от караванщиков, с легкостью далась его пониманию. Уже неплохо, все-таки правильно говорят, что другим людям (и не только) нравится, когда с ними хотя бы пытаются говорить на их языке, впрочем, существуют и те, кого это раздражает – данмеры, например, – но кошколюд, судя по всему, остался доволен. Все-таки, вероятно, к нему тут относились не с большим восторгом, а положительно настроенный данмер, который к тому же еще и обратился к нему на родном языке не смог не заинтересовать. Варон хмыкнул, выкладывая перед каджитом несколько украшений из тех, что он добыл в руинах, уже на привычном языке интересуясь за какие деньги сможет продать это или же на что обменять, потому что составленный в мыслях список был не очень-то и маленьким. Проходящая за дружеским разговором мена затянулась на несколько часов, Ра’Вирр отходил куда-то, возвращался с другими товарами, показывал, рассказывал, старался выбирать для него если не самое лучшее, то и не наихудшее. Кое-как распрощавшись с кошколюдом, который, кстати, кажется, уже хотел потащить его на дружескую попойку (одиноко коту вдали от дома и сородичей) Варон продолжил свой путь по магазинам, теперь в большинстве своем, продавая то, что набрал не для мены, а для того, чтобы получить деньги которые им тут, как и в любом другом месте, еще понадобятся. К тому же монеты весили куда меньше чем куча разнообразных украшений и прочего. Заскочив даже в Гильдию Магов, где его приняли как-то странно и неоднозначно, он сплавил там пару зачарованных какими-то бесполезными заклинаниями вещей и несколько мелких камней душ, которые успел вытащить из нескольких пауков.

Когда Варон вышел из дома оружейника, что подлатал ему броню и оружие, на улице уже стоял глубокий, переходящий в ночь вечер. Солнце скрылось за горизонтом, уступая небосклон звездам и лунам, а по мощеным камнем улицам неспешно разгуливал легкий, прохладный ветерок, еще бы стражники не косились в его сторону с такой подозрительностью, тогда бы все вообще было бы просто волшебно. Кое-как, попутно вспоминая указания незнакомого, недружелюбного мера, добравшись до таверны и каким-то чудом умудрившись не влезть в очередные неприятности, Варон вошел внутрь, кивая стоящей почти у самого входа девушке и попутно интересуясь, где же можно найти владельца этого очаровательного местечка. Владелец «местечка» нашелся на втором этаже, а на слова наемника: «к вам сегодня приходил альтмер, должен был снять две комнаты, где мне его искать?», отреагировал безаппеляционным: «был такой, только комната у нас тут одна, вон в той части таверны». Ну, то есть понимаете, да? Приключения все еще, мерову их мать, не заканчивались. Нет, сожительство в одной комнате, на одной территории и к тому же на протяжении недолгого времени, вряд ли можно было бы назвать громким словом «приключение», но, тем не менее, осадок, знаете ли, был. Варону, конечно, было совершенно не впадлу поспать в спальном мешке, который он, – хвала богам! – догадался купить, словно знал и чувствовал, но вопрос личного пространства оставался открытым. Дойдя до комнаты и открыв дверь, Варон закатил глаза, когда первым, что он увидел, стал голубой, мерцающий светом установленной внутри него свечи фонарь. Очень смешно, серьезно, просто до смерти смешно. Фыркнув и сложив вещи около входа, Варон прошел дальше и повернулся, вновь готовясь высказать Мэгрину все, что он о нем думает, но осекся, увидев, что маг, завернувшись в накинутое на кровать покрывало, не то спит, не то дремлет. Ладно, это сможет подождать, им действительно нужен отдых после всего произошедшего.

Расстелив спальный мешок чуть подальше кровати, Тедрот, тихо бранясь на то, что комнаты тут такие вопиюще маленькие, стащил с себя доспехи, складывая их так же около входа и оставаясь в одной темной, расшитой незатейливым узором нательной рубахе, штанах и сапогах. Вновь покосившись в сторону Мэгрина, который, кажется, спал как-то урывчато и беспокойно, Варон недовольно поджал губы, возвращаясь к суме с купленным, и доставая оттуда зелья восстановления здоровья и сил, и зелье исцеления от болезней. Поставив две алых и одну зеленую склянки на прикроватный столик, убрав со лба мера, спавшие на него пряди и едва ощутимо коснувшись его фалангами согнутых пальцев, Варон мысленно отметил холодность и бледность его кожи (кажется, несколько часов назад он не был таким бледным), но какого-то особенного значения предавать этому не стал, решив не мутить воду понапрасну. Еще какое-то время, потоптавшись по комнате, он, решив не тревожить чужой покой, раз сам все равно спать не хочет, взял немного денег и отправился на подземный этаж, где царила хотя бы какая-то видимость оживления. Игнорируя направленные в его сторону взгляды, Тедрот уселся на боковое место за стойкой и выложив несколько монет на стол попросил налить ему самого крепкого пойла, что есть в запасах таверны. Да, пожалуй, выпивка – это именно то, что ему было нужно, и что хотя бы ненадолго поможет ему забыть о том, в какое дерьмо он – они – попали.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Отредактировано Daud (2016-01-19 23:57:42)

Как показывал опыт и голые факты – на всех алкогольные напитки влияли по-разному: одни становились агрессивными и неадекватными, другие уходили в глубокую задумчивость, а третьи впадали в состояние неприличной веселости. Варон, как стабильно показывала многолетняя практика, относился к третьей из перечисленных категорий, в состоянии пьяного угара представляя себя с совершенно другой, менее мрачной стороны. И история, что говорится, повторялась. Влив в себя, как минимум три бутылки гриифа (во всяком случае, третья была последней, которую он запомнил точно и отчетливо) Варон пришел к мысли о том, что, в общем-то, все не так уж и плохо складывается, округ Вварденфелл вполне себе милое местечко, а вон те ребята, сидящие за столом выглядят вполне приветливо, чтобы составить ему компанию. Внезапно подсевший данмер сначала вызвал у группы посетителей состояние близкое к удивлению и прострации, но как опять же показывала практика стоило хоть как-то намекнуть на халяву (в случае Варона – оплачиваемую из его кармана выпивку) как все тут же преображались, становясь милыми и добродушными, разве что брататься не лезли, хотя кто знает куда их заведет этот пьяный путь, иные, вон, в гостях у Сангвина временами просыпались после бурной попойки – не то чтобы Варон в это особенно верил, но чудеса же ведь случаются, и он – ха! – прекрасное тому доказательство.

Варон не считал, сколько прошло времени, не считал, сколько посуды случайно или намеренно было разбито и уж тем более не считал, сколько бутылок они выжрали в добрые пять харь. Зато точно помнил, что посидели они, будь здоров, – не каждый такой марафон выдержит и останется при этом жив, цел и даже относительно подвижен. Когда где-то за скрытыми зелено-желтым стеклом окнами начал медленно задаваться рассвет, Варон, едва ли уже не спящий лицом в стол, пришел к мысли о том, что лавочку пора оперативно сворачивать и стремительно отбывать в честно оплаченную комнату, которая – о, горе! – была столь далеко. Нет, на самом деле ничего сложного не было, но в том состоянии, когда у тебя вата в голове, перед глазами немило мутит, а тело заносит из стороны в сторону, подъем по лестнице, становится подобен восхождению на Красную Гору, а уж подъем по целым двум лестницам – это вообще форменное издевательство. Но наш брат за свою жизнь и не в такой просак попадал, а посему компаньоны были неизбежно покинуты, лестницы с трудом, но покорены, а сам Варон, в итоге, уперся головой в дверь, искренне пытаясь эту самую дверь открыть. Когда спустя две минуты кто-то мимо проходивший заботливо подсказал ему, что дверь открывается в другую сторону, Варон протянул многозначительное «а», отшатнулся обратно и, наконец, раскрыл пред собой дверь убогой каморки, которая, тем не менее, в данный момент казалась ему раем. Раем комната представлялась, как минимум потому, что тут была кровать, и спальник... Но кровать его интересовала все-таки больше.

С грацией обдолбанного тролля ввалившись внутрь, Варон подпер собой стеночку, замирая на месте, поднимая голову на Мэгрина и с трудом сфокусировавшись на нем, утвердительно кивнул головой вместе с тем издавая звук похожий на «угум-с». Алкоголь ли был тому причиной или сокрытая где-то в глубине его души добросердечность, но Варон совершенно неожиданно вспомнил о том, что: во-первых, Мэгрин болеет; во-вторых: о понятие слова «забота». Стоит заметить, что заботливость пьяного вдрызг человека это, к слову, штука крайне странная. А заботливость пьяного вдрызг Тедрота – это мало того, что несколько паранормально, так еще и страннее вдвойне, в чем маг имел честь убедиться в тот момент, когда Варон, отлепившись от стеночки, со словами: «больному нужен холод, голод и покой» попер на него с искренним желанием уложить обратно в койку и заботливо укрыть одеяльцем. В какой именно момент все вышло из-под контроля Варон сказать вряд ли сможет, хотя, знаете, с чисто технической точки зрения план был приведен в исполнение и даже выполнен, просто не совсем так, как планировалось: Мэгрин был в кровать не уложен, а уронен, и накрыт был не одеяльцем, а самим Тедротом. Последний пункт, кстати, можно было бы и опустить, ввиду того, что насколько Варон помнил, все кто ночевал с ним в одной койке постоянно жаловались на то, что от него прет теплом, как от хорошо раскочегаренной печки.

— Приземление прошло успешно, — не то сонливо, не то пьяно, с улыбкой пробормотал Варон и, поерзав и так и эдак, все же сместился чуть в сторону, что ситуации, конечно, особо не изменило, но хотя бы открыло Мэгрину доступ к воздуху. В остальном маг все так же был намертво прижат к койке половиной вароновой туши и помимо этого – его же рукой, которую он убирать даже не думал. Где-то на периферии сознания теплилась еще мысль о том, что вроде как на полу есть специально расстеленный для того спальник и что, вообще-то спать на уважаемых магах-полиглотах Коллегии не то чтобы запрещено законом, но просто неприлично, только Варон плевать хотел на все эти тонкости с высоты Башни Белого Золота, или что еще в этом мире есть высокое? Улыбнувшись, неосознанно боднув Мэга в плечо, он все-таки нашел лицом прохудившуюся подушку и, упершись в нее лицом, закрыл глаза, едва ли не моментально засыпая.

Утро следующего дня началось с головной боли и воздевания ментальных проклятий в адрес всех, в чей адрес их вообще можно было воздать. Хотя, если говорить точно, то головная боль таковой была не до конца – скорее у Варона было такое ощущение, будто его мозг скукожился до размера батата, черепная коробка наполнилась вязкой жижей и при каждом, даже самом малейшем движении этот самый батат в этой жиже начинал бултыхаться. Сравнение, конечно, достойное Шеогоратовых уст, но, тем не менее, зачем прикрывать правду, когда все видно на лицо? Это самое лицо, кстати, со стороны было недурственно так припухшим и отекшим, а сам Варон, подними он голову и посмотри вниз, увидел бы свои щеки. Шевелиться не хотелось, открывать глаза не хотелось, да куда уж там – жить тоже не очень-то и хотелось, но было надо. Амплитуда бултыханий мозгового «батата» участилась в тот момент, когда в голову варварски вторглись мысли о том, что они в Морровинде. Хотя нет, знаете, херня все это – собственное состояние Варона в данный момент волновало куда сильнее, а еще его волновало, сколько же он вчера просадил денег на выпивку и еще его волновало, что это за херня такая сопит у него под боком. Алкоголь, море алкоголя, Варон помнил прекрасно, но девок там явно не было, он бы такое хорошо запомнил, а значит, под боком у него сопела совсем не девка. Кое-как подняв руку, Варон нашел ею лицо рядом спящего, без всяких угрызений совести ощупывая его на предмет знакомых черт. Острые уши, длинные космы, капюшон. Ага, ну здрасте, приехали. Хотя даэдра бы с ним, зато спать было мягко – плюс? Плюс, вот и чудесно.

— Мэ-эг… — медленно проблеял прямо в подушку Варон, затыкаясь так и недоговорив, потому что сил на оставшуюся часть имени альтмера не осталось ровно так же, как и на вопрос: «эта твоя школа Восстановления сможет исцелить мое похмелье?». Ну, зато он хотя бы как-то обозначил факт того, что все еще жив и даже пришел в относительное сознание. Очень относительное, если быть точным. Попутно же, он с трудом вспоминал минувшую ночь и причину того, почему чувствует себя настолько хреново – вот явно не стоило смешивать грииф с шейном – то, на что вчера (хотя, фактически, сегодня) было глубоко все равно, сегодня же казалось апофеозом гребанной логики. Ох, действительно, дорогой Варон, вчера же у тебя мозги в жопе были, да и сейчас они, судя по ощущениям, все там же.

— Жрать... Пить... — двумя самыми обычными словами обозначив снедающие его в данный момент желания, жалобно простонал Варон, с непосильным трудом поднимая голову и поворачивая ее боком, чтобы хоть как-то размять затекшую шею. Уткнувшийся в него альтмер наемника почему-то совершенно не смущал, вероятнее всего потому, что Варон воспринимал его как придурка, которого, ко всему прочему, еще и жалко, а оттого и позволял неприлично много. Больше всего его смущало во-первых: то, что он планировать отдохнуть, а теперь чувствовал себя еще более разбитым; и, во-вторых: то, что они все еще прибывают в глубокой заднице, и в этой же заднице преспокойно себе прохлаждаются в то время, как любой другой нормальный «путешественник во времени и пространстве» уже взял бы ноги в руки и пошел бы придумывать план дальнейших действий – не могут же они тут оставаться и доживать свои дни в другой Эре. Хотя, знаете, они могли бы стать всемирными героями, предотвратить покушение на Императора, да куда там, даже на целых двух Императоров, могли бы многое сделать, многое поведать и рассказать, но вряд ли бы Акатош, коли он существует, оценил бы их старания и вмешательство. Понимая, что от рассуждений о временных коллапсах и уместности вмешательства в естественное развитие истории голова у него начинает болеть еще сильнее, Варон поспешил отложить эти мысли в сторону, дожидаясь активных действий со стороны мага.     
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Отредактировано Daud (2016-01-20 02:14:06)

Умел ли Мэгрин читать мысли или просто был сообразительным парнем – Варон не знал, но оттого был не менее благодарен ему за дарованное чувство облегчения. В голове гудело многим меньше, мозг «расправился», а вестибулярный аппарат перестал играть злую шутку и раскручивать мир после каждого его движения. Тупая боль, конечно, все еще теплилась в голове наймита, упитанным червем, грызя затылок и темя, а чувство голода и жажды не отступали ни капли, лишь усилившись, кажется, но в любом случае, в сравнении с тем, что было минутой назад – все это было сущим пустяком. Сил теперь хватило для того, чтобы поднять руку и для начала выпустить Мэгрина, и даже для того, чтобы после самому принять сидячее положение, перекрещивая согнутые в коленях ноги, опираясь спиной о прикрытую тканым ковром стену и чуть прикрывая глаза. Мэгрина очень хотелось ударить, ну или хотя бы послать к какой-нибудь даэдровой бабушке, потому что ему все еще было хреново, и он не то, что не способен на обсуждение плана дальнейших действий, он просто не может о нем думать и уж тем более – говорить. А все из-за того, что мысли натурально давят на мозг, чуть ли не разжижая его в какую-то серо-красную слизь. О, Девять, что за богомерзкие мысли-то в голове? Интересно, если он сейчас мысленно заречется не пить никогда и ни про что, это будет заранее считаться ложью и грехом, или станет таковыми только тогда, когда он нарушит свои обещания? О плане он думать не хотел, зато о всякой несусветной чуши – только в путь.

Благополучно прослушав половину из того, что проговорил маг, Варон сконцентрировался только тогда, когда тот заговорил о великих домах, и зачем-то повторил это жгущее губы и грудь: «дом Хлаау». Присоединиться к великому дому, который не очень-то и любили его предки? Правда? Может ему прямо сейчас пойти найти представителей своего рода и в лицо им плюнуть?! Взгляд Варона, – раздраженный, подернутый обидой и разочарованием, – уперся прямиком в наводящего марафет альтмера без всяких слов демонстрируя ему все то, что он думал о его «сверхгениальнейших» идеях и на каком именно органе хотел их вертеть. Да-да, вот на том самом, на котором их хотели вертеть Телванни. Варон мог быть хоть трижды наемником, мог быть н’вахом, которого презирают собственные же сородичи за то, что не умеет он четко говорить на родном языке, он мог хоть десять раз проклясть это место – да вот только данмерская кровь в его жилах была громче. Кровь диктовала свои условия, и сила уважения к прошлому, едва ли не почитание его, были сильнее доводов разума. Варону было стыдно, стыдно и обидно даже мысль допускать о том, что придется предать родовой дом, тянясь к тем, кто, по мнению альтмера, может помочь им – какого черта гребанный альтмер решает их дела в провинции данмеров? Варону бы возмутиться, вспылить, как обычно, но он осекается и молчит, лишь губы закусывает изнутри и, прикрыв глаза, громко фыркает, как тягловая лошадь. Он слишком обязан этому идиоту, и этот самый «идиот» уже немало сделал для того, чтобы помочь им, даже сейчас он просто пытался помочь им – искал варианты и пути, нельзя ругать его за это.

Варон вновь вернулся в реальность, но теперь уже от озвученной Мэгрином просьбы. Точнее нет, не просьбы – приказа, требования, называйте, как хотите. И было это столь неожиданно, столь резко и сказано с такой сталью в голосе и едва ли не окриком, что Варон только и смог, что растеряться, чувствуя себя саблезубом на которого без страха, с вопиющим равнодушием чихнул злокрыс. Возмущения не было, были в большинстве – непонимание и удивление такие, что на мгновение даже ощущение разбитости отступило в сторону, притихая. Этот парень еще и так умеет, серьезно? Варон только и успел, что вскинуть бровь, да приоткрыть рот для слов, которых все равно не находилось, но Мэгрин избавил его от необходимости говорить что-либо, вновь повторяя требование и поторапливая, подстегивая. Ошарашенный, решивший не лезть на рожон Варон, поднялся с места и отошел к суме, чтобы взять из нее деньги, после же без видимой цели оборачиваясь к альтмеру, задумчиво смотря на него и уже после, пожав плечами, выходя из комнаты. Даэдра его пойми что. Прежде чем отправиться в резиденцию Моранг Тонг Варон расплатился с хозяином таверны за причиненный ночью ущерб, а так же с горем пополам оплатил снимаемую ими комнату еще на одни сутки, пообещав, что дебоширить больше не будет, и только после спустился на первый этаж, выходя за порог. Интересно, ему все-таки показалось, или он действительно видел кровь на руках Мэгрина?

Улица встретила его неприятно резанувшим по глазам дневным светом, привычным уже городским шумом прогуливающихся и общающихся жителей, запахом песка да трав, и легким дуновением ветерка, что приятно холодил кожу и ослаблял подтачивающую голову боль. Смекнув, что Мэгрин, в общем-то, может и подождать со своим горестным щупом, первым делом Варон направился в лавку Ра’Вирра, приветствуя улыбчивого кошколюда и уже спустя какие-то десять минут разделяя с ним стол, пробуя относительно новую для себя пищу да напитки, и общаясь на какие-то несущественные темы. Странно было чувствовать себя дружным с тем, который в твоем времени вот уже как столетия прибывает в так называемом – Llesw’er – каджитском «парадайзе». Столь тесное прикосновение к прошлому одновременно будоражило кровь и немало пугало, и то было отчего-то прекрасное, удивительное чувство – такое, какое запоминается на всю оставшуюся жизнь, впиваясь в ткань бессмертной памяти обжигающим клеймом. Позавтракав и поблагодарив хозяина дома, Варон поинтересовался, куда ему надо идти, чтобы дойти до здания, в котором базируется Моранг Тонг. Точными указаниями каджита до здания он дошел достаточно быстро, внешне оно выглядело обычно и неброско, ровным счетом никак не выбиваясь из общего городского антуража, но вот то, что встретило Варона внутри, было страшно и удивительно.

Он никогда не думал, что кто-то может жить в настолько угнетающем освещении и обстановке. В доме было тепло, пахло пеплом и горькими травами, а свет тут был алым-алым, как темная, загустевающая кровь, тут не чувствовалось – тут пахло опасностью и каким-то нетерпением да подозрительностью. Варон, даром что данмер, чувствовал себя тут неуютно, особенно при учете того, что при нем не было ни доспехов, ни оружия. Гребанные маги и их «хочу». Стараясь действовать осторожно и привлекать к себе минимум внимания (что по сути своей было заведомо провальным заданием), он все же нашел того, кто имел при себе необходимые инструменты и по памяти выложил торговцу то, что было ему нужно – щуп, изогнутый, типа отмычки, но как бы нет, что-то там для замков. Щупов, оказывается, было аж несколько видов, и отличались они друг от друга по всем параметрам. Едва не взвыв, Варон попросил выдать ему «парочку средненьких» и, расплатившись, покинул угнетающее место, отходя подальше и нервно оборачиваясь, словно боясь, что кто-то выбежит вслед за ним для того, чтобы перерезать глотку.

Город манил своей оживленностью, притягивал шумным гвалтом, суетой и светом солнца, что пробивался меж растянутых между крыш навесов. Варон топтался на место, смотря то в сторону моста, то в сторону уходящей далеко вперед улицы, а после, придя к выводу о том, что Мэгрин уже не маленький, и опекать его ежеминутно просто глупо, все же выбрал улицу. Двигаясь вперед и с интересом осматриваясь, изучая архитектуру, людей, выложенные на прилавки товары и многое прочее, Варон думал, что было в этом что-то удивительное, что-то притягательное и бесконечно родное настолько, что на мгновение ему подумалось, что может все просто и должно быть вот так? Что тот камень не просто забросил их именно в эти времена и именно это место? Что понятие судьбы все-таки материально и надо ей следовать? Сам не заметив того, спустя какое-то время Варон вышел за территорию города к стоящему подле гор храму, спрятанному за полукруглыми, невысокими стенами. Верил ли он в богов своего народа? Скорее да, чем нет – они, как минимум, были материальны. Хотел ли он им молиться? Вряд ли, да вот только в такой ситуации, что еще делать? На ум почему-то пришло воспоминание о Мэгрине, о крови на его руках, которая, Варону, быть может, просто померещилась. С мером что-то происходило, что-то неправильное, что-то связанное с той треклятой дверью в руинах, Варон не знал что именно, но нутром чувствовал это, как звери обычно чувствуют пришествие скорой катастрофы, убегая заранее и спасая свои шкуры да жизнь. Варон не был брезглив, но берег себя так же, как и любое другое разумное существо и чем покупать склянки с зельями проще посетить в храм, дарующий очищение от болезней и душевный покой.

До этого дня в храмах Трибунала Варону, по очевидным причинам, бывать не доводилось. Нет, он слышал, что где-то было нечто им подобное, быть может, все на том же острове, но для него это все равно был новый опыт, потому что больше он привык к скайримским святилищам и часовням которые разительно отличались от того, что он увидел внутри. Свет, приглушенный (который, кажется, был свойственен любому дому) желтоватый из-за цвета стен свет в этом мире, встретил его внутри. В воздухе мягко пахло пеплом, талым воском и запахом сладких цветов. Служители не обратили на него ровно никакого внимания, а если и обратили, то очень умело это скрыли. Постояв какое-то время на пороге, и осмотревшись, наемник неуверенно двинулся дальше, вглубь храма останавливаясь подле Святилища Трибунала и медленно опускаясь перед ним на колени, складывая руки и прикрыв глаза, опуская голову. Его губы быстро шевелились, произнося неслышные слова молитвы, а мысли были направлены к имени дарующей успокоение Альмалексии, выбранной неслучайно и как минимум потому, что предтечей ее была Боэта – даэдра которому Варон посвятил часть себя, находя кровожадность и пылкость этого проклятого божества не столько прекрасными, сколько идеально подходящим конкретно ему. Он не знал, сколько времени провел в таком положении, прося о направлении, успокоении и помощи, но судя по тому, как затекли ноги – не меньше пяти минут точно. Когда голубовато-белый огонек благословления змейкой скользнул по коже, очищая и ослабляя боль, Варон поднялся с колен, но уходить не спешил, решив еще немного осмотреться для общего, так сказать, ознакомления. Тихий и, судя по всему, секретный разговор двух данмеров-служителей застал его в тот момент, когда он ходил по балкону, рассматривая храм сверху – подслушивать не хорошо, но когда кто-то говорит о чем-то интересном, устоять сложно. Скрывшись за парапетом балкона, наемник сконцентрировался, вслушиваясь в негромкие голоса и с каждой секундой, с каждым новым произнесенным словом в голове Варона появлялись мысли о том, что хреновы боги Трибунала – это все-таки не херня собачья, как некоторые думают. Уж боги ли ему помогли или случай, а он, кажется, только что услышал о нужном пути. Поднявшись и сбежав с балкона, Варон спешно направился в сторону выхода, а уже от дверей храма, чуть ли не бегом – в город.

— Мэгрин! — ввалившись в комнату, радостно окликнул спутника наемник, лишь в следующий момент, понимая, что спутника-то нет. Вот нигде. Как сквозь землю провалился. Ну и, какого спрашивается даэдра? В голову невольно закрались недобрые мысли о том, что Мэгрин отправил его за щупом для того, что бы незаметно сбежать, потому что был раздражен его поведением или, может, обижен – хрен этих магов поймет. Но краткий осмотр комнаты выявил то, что все вещи лежат на месте нетронутыми, а Варон если и считал мага придурком, то не настолько, чтобы отправиться в путь без денег и оружия (колдунство-то его, далеко не вечное все-таки), а посему, выйдя обратно в коридор, обратился к хозяину таверны, интересуясь, не видел ли тот волосатого мера, с которым он снимал комнату, тот, хвала богам, дал ему направление в сторону балкона, где видел посетителя в последний раз. Благодарно кивнув, Варон стрелой помчался в указанное место, тихо приоткрывая дверь и смотря на действительно нашедшегося тут мера. Нет, все-таки что-то было с ним не так, странно выглядел, но это ладно, хрен бы с ним, Тедрота в данный момент волновало совершенно другое. Тронув Мэгрина за правое плечо, Варон, пока тот оборачивался, сместился влево, огибая его и усаживаясь на балконный парапет на который же выложил купленные щупы, как бы показывая, что мол: «вот, мой генерал, задания выполнено в точности с вашими требованиями».

— Хоть бы записку оставил, а то искать тебя приходится. Ай, ладно, сейчас такое расскажу, — Варон отмахнулся, складывая руки на коленях и склоняясь вперед, чтобы случайно так не свалиться с балкона и не закончить свой жизненный путь печально и совершенно нелепо. — Я только что был в храме Трибунала, — он махнул рукой куда-то себе за спину, словно показывая направление, весьма сомнительное к слову, после чего продолжил: — служители разговаривали о каком-то конфликте в каких-то двемерских руинах где-то в районе Побережья Азуры, названия руин я уже не выговорю. Там было что-то про учиненную наемниками Телванни и вампирами Аунда бойню, говорят, что столкновение произошло из-за какого-то артефакта, но никто достоверно ничего не знает. Не знаю то ли это, что нам нужно, но было бы неплохо начать хотя бы с этого, звучит как-то подозрительно знакомо: артефакт, маги, двемерские руины. Понимаешь, да? — высказав все это, Варон мысленно вернулся к вопросу нетерпимости практически всех Великих Домов к чужеземцам и, скривившись, все же продолжил.

— Я данмер и, думаю, смогу их убедить в том, что они должны мне помочь. Дома жадны до информации, всегда скрытно или не очень лаялись друг с другом, так что если пообещать им некоторую информацию, которая поможет им обойти конкурентов – они кое-что да расскажут нам, а мелочи тоже важны, а если что просто прикинемся идиотами как-нибудь. Я вот только никак не могу в тол взять, причем тут эти мерзкие кровососущие твари, да еще и клановые, ну да к даэдра их всех. Нам нужно понять, что делать дальше, если идеи? — высказавшись и, наконец, заткнувшись, Варон вопросительно посмотрел на спутника, которому подал немало пищи для размышлений, хотелось поинтересоваться о его самочувствии, но Варон умолчал, боясь, что собьет мера с мысли.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Его равнодушие, – эти странные, неправильные отрешенность и апатичность, – удивляют почти неприятно, вызывая где-то внутри настороженность и напряжение. Улыбка сползает с лица, словно опаленная восковая маска, сменяясь задумчивой, безэмоциональной сосредоточенностью, привычной, конечно, но подозрительной, как у имперского дознавателя, который нисколько не верит в показания подозреваемого. Мэгрин отвечает сухо, говорит фактами и даже не пытается пояснить ему, как работают телепорты и чем Гильдия отличается от Коллегии, не рассказывает никаких «занимательных фактов» о Садрит Море и вообще ведет себя как-то неожиданно закрыто и собранно, не так как обычно. Возможно, Варон и судит о книге по обложке и по первому впечатлению. Возможно, он даже права никакого не имеет на то, чтобы делать хоть какие-то выводы насчет того, кого знает всего пару дней. Возможно, он в корне неправ сейчас и был еще когда-то, только вот он достаточно долго топчет бренную землю для того, чтобы видеть, что личности присуще, а что, вероятно, является пылью в глаза. Живость характера и заинтересованность натуры нельзя подделать так красиво и поддерживать такое состояние постоянно. Он ничего не говорит на этот счет, молчит словно бы все нормально, но все это ему совершенно не нравится, слишком подозрительно, слишком непонятно. Что-то не так, но он все никак не понимает что именно.

Выдохнув сухое «удачи» Варон проводил мага взглядом до самой двери и остался на балконе, но теперь уже спрыгивая на пол, разворачиваясь и опершись об ограждение локтями, после вновь находя альтмера в бродящей внизу толпе и наблюдая за ним до тех пор, пока тот окончательно не затерялся в дневной текучке жителей. Что-то происходит, а он даже понять не может что и как именно – это, знаете ли, немало так раздражает, потому что с его родом деятельности он привык контролировать все аспекты происходящего в той или иной мере. Цокнув языком и нервно дернув верхней губой как раздразненный зверь, Варон оттолкнулся от парапета, заходя обратно в таверну и спускаясь на подземный этаж, заказывая себе какую-то нехитрую пищу и отсаживаясь за дальний стол. Он терпеть не мог бездействие, но с другой стороны – что ему сейчас еще делать? Только разве что думать обо всем происходящем, стараясь хоть как-то занять себя, лишь бы не погружаться в тяжелые думы о том, что все складывается просто отвратительно.

Ни спустя час, ни даже через два Мэгрин в «Южной Стене» не объявился, вновь, словно через землю провалившийся. Поведение спутника и его состояние нервировали Тедрота все сильнее, но то, как можно подумать, было вовсе не беспокойство, которое, быть может, и имело место быть, а скорее мыслью о том, что ему совершенно не симпатизирует остаться тут в полном и городом одиночестве. Знаете, мысль о том, что ты вовсе не один такой придурок всегда каким-то неведомым образом успокаивала, настраивая на то, что у тебя есть тот с кем ты можешь поделиться. Исчезновение Мэгрина стало бы серьезным ударом. Впрочем, метался Варон недолго, отринув в сторону гнетущие мысли, он, понимая, что оставаться в Балморе им еще недолго, решил прогуляться по отведенному для чужеземцев кварталу, возможно, поговорить с кем-нибудь, послушать разговоры и вероятно узнать что-нибудь полезное. Чем, – предварительно оставив на койке наскоро начерканную записку о том, что «ушел подышать воздухом прошлой эры», – и занялся, пропадая до самого вечера. По возвращении записка лежала все на том же месте, а со слов хозяина его остроухий друг так и не появлялся. Ладно, может быть, он тоже знакомится с красотами города, возможно же такое, да? Вполне. Остаток вечера и начало ночи Варон посвятил чтению купленных у трактирщика путеводителей, чистке амуниции и пересчету припасов которые, по-хорошему, стоило бы, конечно, пополнить, да вот только если они будут перебираться на силт страйдере или, тем более, через телепорт, то это явно будет неоправданной тратой денег.

В итоге плюнув на все, в первом часу ночи Варон забрался в спальный мешок, с головой накрываясь тонким одеялом и некоторое время, поворочавшись, все же уснул привычно крепким сном без сновидений. Очнулся ото сна он единожды – когда почувствовал шевеление рядом. Приоткрыв глаза и забравшись рукой под подушку, где был припрятан стащенный из столового помещения нож, наемник, не поднимая головы и дыша все так же глубоко, словно все еще спал, приоткрыл глаза, щурясь и все же различая в слабом, голубоватом свечении фонаря знакомый силуэт. Спокойно выдохнув и более не дергаясь, он убрал руку от импровизированного оружия и, повернувшись к кровати спиной, с чистой совестью и спокойным разумом вновь погрузился в сон, пока тот окончательно не ускользнул от него. Впрочем, как выяснилось далее – он мог бы, в общем-то, и не засыпать, потому что сон, судя по ощущениям, долог не был. Гребанные маги. Варон проснулся рывком, резко, а оттого и неприятно – совсем рядом кто-то кричал. Сначала сонный разум решил, что какая-то напасть приключилась в таверне, но позже, когда звук повторился, стало понятно, что источник его находится в самой непосредственной близости. Мэгрин. Варон продрал глаза, смотря в стену со смесью сонливости и раздражения. Интересно, ему хоть раз удастся нормально отоспаться без приключений и головной боли?

Какое-то время он просто лежал на месте, не предпринимая никаких попыток подняться, и посмотреть что случилось – ну, мало ли, плохие сны всем сняться – просто выжидая, когда кошмар отступит от чужого разума. Беспокойство пришло немногим позднее, ровно в тот момент, когда крик стал более задушенным, после сменяясь хрипом слишком похожим на тот, какой издает жертва, когда ее душат. В разуме на мгновение возник диссонанс – Варон точно не чувствовал чужого присутствия. Вашу же мерову мать, даэдра пойми что, происходит в этой гребанной эре. Развернувшись и оперативно выскользнув из спальника, он развернулся в сторону кровати, чтобы выяснить какого сприганна там происходит, да так и застыл с непониманием в глазах. Мэгрин душил сам себя, причем не просто хватался руками за шею, а душил так, будто в него вселился жуткий, ненавидящий его доппельгангер и в тоже время он, судя по всему, все еще спал, сам не осознавая своих действий. Не тратя времени на размышления и брань, Варон подскочил ближе, ухватывая альтмера за запястья и стараясь оттащить их в сторону. Первая попытка закончилась провалом и довольно-таки болезненным ударом по роже, боль которого точечно собралась в отбитой скуле. Ну, скотина неблагодарная. Едва не взрыкнув от волной накатившего раздражения, наемник, до того старавшийся действовать щадяще и мягко, вцепился в руки Мэгрина, рывком оттаскивая их в сторону и с силой вжимая в койку. Боги, откуда в этом тщедушном теле столько силы? Главное, чтобы он заклинаниями кидаться не начал. Варон нервно сглотнул, вспоминая конфуз с напавшей на них в руинах сферой.

— Мэгрин. Мэгрин. Мэгрин! — когда оклик перешел в рявканье, Мэгрин все же раскрыл глаза. Напряжение временно спало, но выпускать предплечья мера из хватки своих рук Варон не спешил, опасаясь рецидива. Нет уж, твоими стараниями мы тут вдвоем оказались, значит общими стараниями, вдвоем же, и вылезем. Я еще не позволял тебе подыхать, да еще и так глупо. Страх и раздражение в глазах Варона сменяется подозрительностью. Альтмер выглядел отвратительно: осунувшийся, нездорово бледный, как какая-нибудь поганка, с собравшейся в уголках глаз сетью полопавшихся, кроваво-красных капилляров, будто бы он лишь недавно вышел из курильни, или головой висел над дымом костра, а на щеках все еще блестят дорожки недавних слез. С ним что-то было не так, и как бы он этого не скрывал, то уже было не предположением, а ясным фактом. Из-за всего этого дерьма они находятся в вынужденной связке и все что касается этого придурка затрагивает и Варона тоже, а посему он просто не может не злиться и не беспокоится за сохранность того, кто должен вытащить их отсюда, ну как минимум потому, что лучше разбирается во всех этих магических штуках и эрудирован поболее обычного наемника. Интересно, что же это за сны ему такие сняться, которые вынуждают себя неосознанно душить? Варону ему теперь руки узлами вязать или вообще не спать, чтобы этот кретин ничего не сотворил с собой? О, боги, как же все раздражает. Медленно, недоверчиво разжав пальцы, Варон неспешно убрал руки, готовый в случае чего вновь вцепиться в них, как ястреб в кролика, но этого не потребовалось.

— Я сделаю вид, что поверил тебе. Но только не надо считать меня слепым кретином, договорились? — фыркнув, Варон отошел от кровати и ненадолго вышел из комнаты, спустя несколько минут возвращаясь обратно со стаканом воды, от которой едва-едва тянуло пряным запахом скуджаммы. Со взглядом из серии: «хочется или нет, а ты выпьешь это» Всучив тару в руки мага, он присел на край кровати, упираясь локтями в колени и растирая ладонями заспанное лицо.

— Слышал вчера разговоры о том, что с балморским силт страйдером, что-то случилось – то ли повяз где, то ли напал кто-то – в общем, маршрут, говорят, еще дня два работать не будет. Судя по твоей неспешности, могу предположить, что с Гильдией дело не пошло. Видимо, придется остаться в городе еще дня на два-три, — решив хоть как-то заполнить образовавшуюся пустоту начал вслух рассуждать Варон, лишь после обратив свой взгляд на сохранявшего до сих пор молчание альтмера. Бурная и явно негативная реакция, которая последовала на слова о вынужденной задержке, заставила Варона от неожиданности поперхнуться воздухом. Это же как должен был за двое суток надоесть город, чтобы так рьяно настаивать на как можно более скором отбытии? По итогу состоявшейся дискуссии, – на протяжении которой наемник, кажется, и слова вставить не мог, – он вновь оказался за порогом комнаты с кошелем денег и заданием пополнить припасы для предстоящего пешего перехода. О, Боги, как же все заколебало. Варон нанимался сопровождать мага, а в итоге получил под опеку какой-то неправильный аналог «сварливой женушки» – для полноты антуража не хватало только упреков за несуществующие измены с какой-нибудь Хельгой из соседнего села, да побитий скалкой или чугунной сковородой.

Мысленно сделав заметку о том, что доверять альтмеру кухонную утварь не стоит, Варон двинулся в начавший только-только просыпаться город, попутно пытаясь понять какого именно рода припасы и в каком количестве закупать. Мэг ему так и не сообщил, куда они двинуться и на какое количество дней рассчитывать. Впрочем, скорее всего за границами городов будут встречаться фермы или поселения, как в том же Скайриме, а значит, в случае чего они смогут пополнить припасы там. Что до еды, то поймать и освежевать ее Варон сможет и самостоятельно, но закупиться на первое время все равно стоило – он не знает повадок местного зверья, да и толком не разбирается в том, кого из них есть можно, а чье мясо может оказаться в пищу непригодным. Пройдясь по лавкам, докупив зелий, еды и приборов, пополнив запас стрел и докупив еще один спальник, со всем этим добром наемник вернулся обратно в таверну, где улыбающийся и бесконечно «радушный» хозяин напомнил, что скоро срок аренды комнаты истечет и гостям стоит либо доплатить за ее продление, либо убираться. Огрызнувшись, Варон скрылся в комнате, которая еще как минимум полчаса будет принадлежать им, и недобро покосился в сторону мага.

— Ради всего святого, не мельтеши без дела и дай мне собраться. Иди книжку почитай или вещи разложи по сумке, только не беси меня, — недобрым, едва ли не замогильным голосом произнес он и, перетащив доспехи ближе к кровати, принялся неспешно собираться, перетягивая ремни, скрепляя застежки и попутно проверяя все, чтобы ничего не болталось. Финалом закрепив на поясе ремень с ножнами, убрав стащенный и завернутый в какую-то тряпку нож в голенище и навесив на спину лук и колчан со стрелами, он дал понять Мэгрину, что в целом готов выдвигаться туда, куда он укажет, хотя все еще не понимал, к чему вся эта спешка.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Отредактировано Daud (2016-01-21 15:40:00)

Природные пейзажи родной провинции по первой, упущенные из внимания из-за шока и страха, сейчас бросались в глаза своими яркими, наиболее выбивающимися из общего колорита деталями. Витые, словно бы «изломанные» деревья, вытянувшиеся высоко к небу грибы невероятных, поразительных размеров, повязанные веревками покосившиеся столбики, что частично стояли вдоль дорог, необычные и незнакомые растения, которые, вполне вероятно, в их времени уже не существовали – полностью уничтоженные или редкие настолько, что нужно было выложить немало денег за их получение. Последняя мысль холодными коготками мелочности и алчности прошлась по затылку, выдыхая далеко не самую глупую идею на ухо сладкими устами. Почему бы не попробовать собрать семена и отростки, и не вырастить эти растения в теплицах? Ведь можно было бы развернуть целое, связанное с этим дело, подняться на этом, стать большим деятелем. Услышав омерзительный, уже сидящий в печенках клекот, Варон вскинул руку, наотмашь рубя подлетевшую уродливую тварь в роду которой, кажется, перекрестилось все, что только можно и что нельзя тоже. Фыркнув и махнув мечом, чтобы стряхнуть излишки крови, наймит побрел дальше, то и дело, цепляясь взглядом за кружащего вокруг мага и стараясь не упускать его из поля видения или слуха. Вот именно из-за этого в этом месте нельзя было расслабляться – на дорогах Скайрима и то было спокойнее.

Он бы еще долго мог думать обо всем этом: о родине, о тварях ее населяющих, о растениях растущих тут, о потенциальном бизнесе, о том, откуда Мэгрин знает, что он поклоняется Боэте, – кому-то просто явно надо молиться тише, – да и вообще обо всем их плане, но тут тишину нарушил голос мага. Он говорил что-то про Суран, что-то про даэдра и развалины, в которых ему поклоняются, про все эти места паломничеств и что-то еще. Он трепался как обычно – самозабвенно, увлеченно, как дите спешащее рассказать родителю мудрость, которая тому прекрасно знакома, но которую ребенок только-только для себя выяснил. И, если говорить по правде – Варон едва не замер столбом на месте от удивления, которое после сменилось чувством расслабления и спокойствия. Видят Боги – он и подумать не мог о том, что когда-нибудь чей-то пустой треп произведет на него столь успокаивающий эффект. Грешным делом хотелось подумать, что это опять проказы мэгриновых заклинаний, но тот слишком был занят своими рассуждениями, да и сам Варон понимал, что вовсе не в магии дело. Он говорил, понимаете? Говорил так же, как и до этих дреморовых руин, говорил увлеченно и с живым интересом, просто трепался о чем-то, спрашивал о чем-то, а потом, даже не дожидаясь ответа, переключался на другую тему. О, Девять, пускай так будет и дальше, пускай он его бесит, пускай свои трепом сманивает к ним всю фауну, пускай задает тысячи своих нелепых вопросов – лишь бы только говорил, а не молчал, погруженный в свои мысли.

Зря он расслабился, зря отвлекся. Альтмер, кажется, стремился довести его до разрыва сердечной мышцы своими перепадами настроения и неожиданной сменой тем. Варон всеми фибрами своей души заведомо не любил разговоры, которые начинаются с: «мне надо тебе кое-что сказать», или «нам надо поговорить», или «присядь, этот разговор будет долгим» – обычно эти фразы, еще и сказанные столь задумчиво и как-то грустно, не предвещали собою ничего хорошего. Повесив на пояс обрывок перепачканной в крови дикого зверья тряпки, и убрав в ножны так и недочищенный меч, Варон, следуя за магом, поднял взгляд на его обведенный солнечным, рыжим контражуром силуэт, жмуря багряные глаза и как можно тише, нервно выдыхая. Чем ты удивишь меня на этот раз. Шальные мысли, конечно, были, но слушая предельно сосредоточенно и внимательно, лишь раз вскинув вопросительно бровь, Варон ни разу не усмехнулся, ни разу не возникло у него желания вставить меж слов спутника свою саркастическую ремарку или еще что-то, потому что это было важно. Они все еще находились, и будут находиться в гребанной связке, они просто не выживут без компании друг друга, сойдут с ума в одиночестве среди людей чужих и незнакомых, как две рыбы, выброшенные на береговую линию чужой Эры. Это было странно, это было по-своему ужасно, но это же и учило чему-то новому.

Слова Мэгрина нервировали, вновь раздражали, дергали что-то паническое внутри, заставляя бояться за себя, за собственную шкуру и за него, за сохранность его жизни, разума и целостности. Хотелось наорать на него, прижать к земли и сказать что-то вроде: «позволь ка мне, поинтересоваться, что я один буду делать в этом треклятом Морровинде Третьей Эры, а?!», хотелось рявкнуть прямо в лицо: «почему ты не выпил то дреморово зелье исцеления болезней? Почему ты не пошел со мной в храм? Почему ты настолько эгоистичный сукин сын?!». Варон нервно сжал и разжал кулаки, вздернул губу, как раззадоренная, обозленная на всех бойцовая собака. Он не мог ничего сделать, да и вообще не имел ни малейшего понятия о том, что надо сделать. Что бесит его сильнее всех тех фраз и безвыходных ситуаций? Тупое ожидание неизбежного и совершенно неизвестного финала – вот что.

Стоило Мэгрину остановиться, как Варон замер тоже, зверем опуская голову и смотря на него исподлобья, ожидая, что еще выкинет этот парень. Ох, да, детка, давай, добей меня еще какой-нибудь ошеломительной новостью, чтобы я собственными руками случайно свернул твою очаровательную, тонкую шейку. Варон, можно сказать, ожидал чего угодно, но никак не протянутого ему клинка, выполненного, к слову, довольно тонко и приятно, особенно с учетом того, что ковала его, со слов Мэга, девушка. Занеся ладонь над бликующим в свете солнца оружием, Варон поморщился и все же одернул руку, едва ли не как мальчишка, пряча ее за спину. Он не мог этого сделать, скорее даже – просто не хотел. Оружие должно быть свято для своего хозяина и любимо им, и неправы были те, кто воспринимал его как обычный инструмент. Когда ты вкладываешь в клинок часть себя, наполняя его жизнью, любовью и своею душой – оно поет в твоих руках, лежит привычно и ластится к ладони, как прирученный, красивый, но бесконечно смертоносный зверь. В глазах Варон мелькнуло непонимание и что-то похожее на страх, но Мэгрин настаивал и с учетом его слов, – его признания – Варон просто не мог отказать, учитывая в первую очередь свою безопасность и во вторую – чужой выбор. «Просто побудет у меня» — мысленно повторил он за мером. Вытащив из голенища сапога обернутый в тряпье и совершенно бесполезный столовый нож, он выкинул его в поросль пробочника, аккуратно заворачивая в ткань переданный ему лишь на временное хранение кинжал и убирая его на прежнее место. Варон молчал, не отвечая и просто не находя слов для должного ответа – лишь кивнул подчиненно и неизбежно, а после еще раз уже утвердительно на слова о разбитии лагеря.

На небе другой Эры собиралась густая, звездная ночь и небесные тела привычно сменяли друг друга на своем поднебесном посту, молчаливо наблюдая за смертными детьми земель Нирна своими слепыми очами. Они поднялись на небольшую возвышенность, и отошли к образованной в поросшем травой холме, природной нише – это место, огражденное с двух сторон, вполне подходило для временного лагеря. Скинув на землю рюкзак и спальники, Варон, достав меч, отошел разведать местность, чтобы истребить хотя бы часть местной враждебной фауны и набрать сушняка для костра. Отсутствовавший порядка пятнадцати с лишним минут он вернулся обратно с ворохом сухих и не очень веток, а так же пучком перьев и каких-то пестрых, голубых, розовых и желтых цветов, которые набрал тут же, припомнив недавнюю мысль о создании выгодного бизнеса. Скинув кучу сушняка в сторону, он присел рядом с Мэгрином и, улыбаясь, протянул ему состоящий из перьев и цветов веник. Лишь после, поняв, как это выглядит со стороны, он до смешного резко стал серьезным, сооружая на лице выражение непроницаемой сосредоточенности и что-то вроде: «это совсем не то, о чем ты подумал, и мне плевать, о чем ты на самом деле подумал».

— Как думаешь, в нашем времени остались еще все эти цветы? — между делом поинтересовался наемник, собирая из веток подобие слоеной юрты и время от времени косясь в сторону вновь ставшего молчаливым альтмера.

— А? Да я, в общем-то... — поднявшись на колено, Варон стянул с руки перчатку, и чуть отведя руку в сторону, сосредоточившись, с горем пополам, все же зажег в ладони небольшой, золотисто-рыжий и трепещущий язычками лижущего ладонь пламени огонек. — ...тоже кое-что умею, — самодовольно усмехнувшись, выпятив грудь, он повернулся в сторону Мэгрина, горделиво вскидывая подбородок, прикрывая глаза и... чувствуя, как и без того слабое течение магии окончательно перерубило. Надо вот было этому хренову огню погаснуть именно сейчас. Героическая поза стремительно скатилась к понятию «идиотическая».

— Э-эм, ну, ладно... Знаешь, просто сейчас сезон не моего знака и космические потоки явно барахлят... Да, именно так... Так что... Мэгрин, если ты заржешь, я тебе врежу. Давай, зажигай уже эту хрень, мне холодно, — пару раз тряхнув рукой, едва ли не обиженно проворчал Варон и, бубня что-то про «гребанных магов и их ебанные колдунства» принялся расстилать спальники, один из которых кинул к подножию замшелого, довольно большого валуна, а другой практически рядом, на достаточном, но в то же время безопасном расстоянии от костра. Сушняк же он сложил горкой за своим спальником, чтобы время от времени «подкармливать» костерок, должный трещать всю ночь. На мгновение, отойдя к дороге и убедившись в том, что свет костра не сильно бросается оттуда в глаза он вернулся обратно, усаживаясь на постеленный спальник, облокачиваясь спиной об камень и раскладывая перед собой все имеющееся оружие, а рядом кладя тряпку, отдельную флягу с раствором и завернутое в бумагу вяленое мясо никс-гончей, которое, по убеждению Ра’Вирра было «просто божественным» на вкус.

— Укладывайся спать, с’виит, тебе нужен отдых. А я присмотрю за всем, — не смотря в сторону Мэгрина негромко проговорил наймит, укладывая свой клинок на перекрещенные «лотосом» ноги и принимаясь оттирать его от кровавых разводов. Обидное обычно оскорбление сейчас слетело с его губ каким-то мягким и скорее даже шутливым. Рядом закопошилось, но Варон, сосредоточенный на своем занятии, лишь продолжал оттирать клинок, подкидывать в костер ветки, да жевать словно бы прорезиненное мясо, оказавшееся действительно крайне приятным, каким-то даже сладковатым на вкус. Закончив с клинком, луком и кинжалом он перешел к стрелам, оттирая наконечник каждой и проверяя их на баланс, сразу откладывая в сторону те, которые показались ему ненадежными. Время шло, ночь тянулась, кажется, бесконечно, в тишине трещали насекомые, вдалеке слышались крики диких птиц и зверей, а совсем рядом время от времени показывались необычные, парящие в воздухе, но судя по всему, дружелюбно настроенные создания причудливой формы с отростками по всему телу. Пару раз Варон испугался их, но после, опасливо, все же протянул руку к подобравшемуся ближе других, небольшому (вероятно, детенышу) созданию, прикасаясь к мягким, кожистым щупальцам и слыша, как то издает какой-то причудливый, раскатистый, но в тоже время вовсе негрубый звук, который сложно было бы описать обычными словами. Это необычное животное показалось ему по-своему милым, но вскоре отстранилось, отлетая к своим, видимо, «родителям», парящим на безопасном расстоянии от стоянки двух прямоходящих. Покосившись в сторону мага и убедившись в том, что тот не видит, Варон, подчинившись порыву, помахал маленькому существу ладонью, улыбаясь, когда то вновь издало странно-мелодичный звук.

С оружием он закончил, животные больше в радиусе видимости не показывались, а ночь кончаться, кажется, совершенно не собиралась, пытаться же вытащить из сумы какую-нибудь книгу Варон не рискнул, боясь шумом потревожить чужой сон. Надо было занять себя хоть чем-нибудь, чтобы ненароком не уснуть, но ничего толкового, как на зло, не лезло в голову, а мысли сонно путались. Варон прекрасно знал о том, что такое «не спать несколько дней к ряду» или «спать, но крайне мало» – он не раз ходил в дозоре на местах стоянок группы и точно знал, что даже в вымотанном состоянии доберется до Сурана, где и отоспится вдоволь, а посему не волновался за свое состояние. Занятый своими мыслями, слушающий ночь и смотрящий в полыхающие языки огня, которому скормил последние сухие ветки, он начал неизбежно клевать носом, а после, свесив голову на грудь, все-таки уснул, как был – сидя.

Впрочем, сон его опять долог не был.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Его сон был беспокоен и тревожен, неполон и часто прерывист из-за неясных микро-пробуждений, во время которых он, ничего не понимая, словно чувствуя несуществующую в действительности угрозу, на секунды раскрывал глаза, практически тут же закрывая их, стоило ему только убедиться в том, что опасности никакой рядом нет. Ломота в затекающих конечностях дурными, неразборчивыми картинами отражалась в сознании, будто бы сама Вермина ворожила над его сновидениями. Варон не знал, сколько мучился от этого призрачного, мрачного морока, но спустя какое-то время он начал слышать зовущий его по имени голос – тихий, сухой, какой-то не то простуженный, не то просто патологически болезненный. Этот голос был знаком до боли, но как-то неправилен, подозрителен: будто не знакомый его звал, а искусный, хитрый пересмешник. Полностью он очнулся только тогда, когда маг начал настойчиво и целенаправленно тормошить его, окончательно вырывая из пут липкого, неожиданно неприятного сна. Сонное сознание мало что понимало в происходящем, точно зная только то, что сейчас ночь, у него затекло едва ли не все тело, а сам он ужасно, просто до отвратительного устал от всего этого. Растирая свободной рукой неумолимо слипающиеся глаза, другую Варон безропотно предоставил в распоряжение альтмера, все еще не до конца чувствуя и осознавая панику в его голосе.

Варон бормочет что-то тихо и зло, окончательно продирая глаза и с поистине тупым недоумением смотрит на свою руку, которую Мэгрин столь усердно прикладывает к своей груди. О, Боги, Мэг, дорогой, если бы ты был распутной девкой, ну, или хотя бы просто девкой то, наверное, сейчас я был бы одним из самых счастливых данмеров на всем свете. Только вот с имеющимся у нас раскладом я явно чего-то недопонимаю. Кривя губы в ухмылке, думает он, и было собирается произнести это вслух, как замирает, даже не успев раскрыть рта для этой неуместно веселой бы ремарки. Слова альтмера, собственные ощущения, все это доходит до сознания только сейчас, складываясь в единую картину столь быстро и резко, что это ошеломляет почти до глубочайшего шокового состояния. Под его ладонью тихо и холодно, под его ладонью словно бы выбившийся меж льдин моря Призраков торос – ледяной, пустой, безмолвный, только не таящий и не жгущий руку нестерпимым холодом. Но это – тело. Это – кожа, живая, кажется и настоящая. Это – плоть, но плоть бескровная, будто бы мертвая или отмирающая, лишь выглядящая живой. В нем говорит страх, в нем шепчет ужас, а паника сдавливает тугой веревкой горло. Говорят, что мертвых бояться не стоит, стоит – бояться живых. Варон готов поспорить с этим, потому что он уже не помнит, когда в последний раз испытывал настолько плотный, искренний страх.

Его совершенно не пугают раздавшиеся откуда-то издалека голоса, он их, честно говоря, и слышит-то плохо, почти не замечает, банально не придавая этому значения. Его больше пугает то, каким взглядом Мэгрин, что-то внутри него смотрит в сторону дороги, откуда доносится звук бойкой, чужой речи. Его пугает то, как заостряются, становясь более хищническими черты его лица, как напрягается все его тело. Варон смотрит в его глаза цвета венозной крови и молока, Варон видит голод в его глазах, видит того зверя, что обосновался у него под сердцем, со вкусом и жадностью пожирая чужую плоть, снедая и изламывая чужой разум. Он выворачивает руку из хватки чужих пальцев и одергивает ее. Наемник не суетится, не паникует, а просто замирает так, будто встретил медведя на лесной тропе, бежать от которого бесполезно, а вступать в схватку чревато неприятными, быть может, даже летальными последствиями. Он по-змеиному немигающим взглядом наблюдает за тем, как Мэгрин, гибкой, стремительной и, можно сказать, даже несколько изящной тенью метнулся во мрак, сливаясь с ним и оставляя после себя ощущение потустороннего, замогильного и крайне неприятного холода, из-за которого кожа будто бы инеем покрывается, а потроха поджимаются, от страха завязываясь тугим узлом. Варон, даже не вздрагивает, не кривит лицом, когда слышит затихающие вопли со стороны дороги, лишь тянется рукой к голенищу сапога, пальцами чувствуя мягкий холод оружия, который необъяснимым образом успокаивает, внушая уверенность в собственных силах.

Он не знает, сколько проходит времени, не считает минуты, даже не озирается нервно по сторонам, как то обычно бывает в подобных этой ситуациях. Варон просто смотрит в пламя трещащего, блестящего десятками искр костра и тщательно перебирает воспоминания своей жизни, стараясь вспомнить хоть что-нибудь, что помогло бы ему в этой ситуации, да вот только в голове пусто и тихо, и нет ничего толкового. Он сидел и ждал, сам не зная чего, хотя понимал, что стоило бы бежать или подготовиться хоть как-то. Подготовиться, ха! Не уж ли ему волчью яму рыть для того, кто мог бы стать ему, если не хорошим другом, так верным компаньоном, который не отказался бы подать руку помощи? Да и сдержала ли бы его эта смехотворная яма? Осознание приходило неспешно и болезненно, забиралось когтистыми руками под кожу, лезло в тело, в итоге вынуждая признать и принять мысль о том, что все это время он сосуществовал рядом с монстром, рядом с паразитом, чья отвратительность стоит даже выше мерзости верных гончих Хирсина. Варону бы смеяться, ему бы хвататься за голову и со слезами смотреть в холодное, чужое небо, только он спокоен, ненормально расслаблен внутри и напряжен внешне, сам не замечая, как едва не до боли, до белизны костяшек сжимает в руке рукоять серебряного кинжала. Он не знает, поможет ли это ему, но так, отчего-то, многим спокойнее.

Когда Мэгрин возвращается, все так же тихо и незаметно, и садится напротив, Варон недвижим, лишь только глаза поднимает, смотря исподлобья мрачно и с укором. Он чувствует, как сердце пропускает несколько ударов от вида контрастно-алой крови на чужой, побледневшей коже, на тонких губах и тонких пальцах. В глотке отдает горькой, прогорклой полынью, и верить в это почему-то не хочется, и он готов молиться Вермине, готов славить кого угодно, лишь бы все это обернулось дурным сном. Тот кого он знал не сделал бы этого, тот юнец побоялся бы, лепетал бы что-нибудь глупое, трепал бы нелепости и его бы хотелось осторожно стукнуть по голове, чтобы помолчал, да не лез под руку. Тот кого он знал не смог бы хладнокровно изорвать чужую глотку, и умыться чужой кровью. И эту улыбку на чужих губах, хочется стереть, срезать кровавым, грубым шрамом, сшить плотными нитями тугой линией. И этого трепа, – беззаботного и поразительно спокойного, – слышать не хочется, но он слушает, внимательно и сосредоточенно, не двигается и лишь слышит, как набатом бьется сердце, с каждым разом все сильнее ударяясь в грудь изнутри. Наверное, ему просто проще от того, что он представляет перед собой не того улыбчивого, глуповатого, как щенок, мажонка, а кого-то другого, не человека, но тварь опасную до смертельного. И что-то в нем все еще противится этому, что-то в нем не хочет замечать крови, не хочет замечать глаз, подобных прозрачным рубинам и кожи подобной лунному камню. Что-то в нем наивно надеется на то, что Это все еще живо.

Варон не скрывая того усмехается на слова альтмера, гнет губы фальшиво и не по настоящему, но сжимает пальцы еще сильнее, будто думая, что тот сейчас вдруг попробует отнять у него кинжал. Он думает о том, как мог бы метнуться вперед, дотянуться до глотки и вспороть ее от уха до уха, но это не успокаивает, а раззадоривает еще сильнее. Он не хочет слышать его хриплого, скрежещущего голоса, и про себя он считает слова, думая о том, что если дойдет до тридцати, то сорвется. Просто каждому нужна хотя бы видимость оправданности своих действий, потому что на самом деле Варон неожиданно понимает, что раздражен и разбит настолько, что просто хочет смерти, может быть даже не его конкретно, а чьей-нибудь – выпустить пар, изрезать до ошметков, почувствовать на руках теплое и липкое. Он вертит кинжал в своих пальцах, он считает слова, прикрывает глаза и будто бы равнодушно кивает головой. Его коробит то, как он говорит о чужой смерти, о такой смерти. Те ребята, они может быть даже ублюдки, может быть насильники, работорговцы или еще кто, а может быть и хорошие, честные, самые обычные бродяги. Они не знают о них ничего, кроме того, что их убил не человек, а тварь ночи, убил тихо, убил болезненно, убил без возможности защиты, подло и напав со спины.

Не выпуская кинжала из рук, Варон поднимается на негнущихся ногах, и без страха повернувшись спиной к магу, выходит из-за камня, издалека смотрит на тела, что поломанными куклами раскиданы по дороге в окружении раскиданных вещей, да капель, а местами и целых луж крови. Это похоже на безумную, сюрреалистическую картину блаженного художника, потерянного где-то глубоко себе только лишь с тем отличием, что это – реальность. Реальность, от которой Варона тошнит сильнее, чем от запаха гнилого, червивого мяса. Внешне – он спокоен, внешне – непоколебим, и с лекарской отрешенностью он смотрит на глубоко изодранные, распустившиеся кровавыми, мясными маками глотки, и для того, чтобы рассмотреть это ему хватает даже одного глаза. Он хочет пойти туда, хочет мародером зарыться в чужие вещи, но не обогащения ради, а для того, чтобы забыться, чтобы просто не сорваться, чтобы...

Щелчок в голове звучит треском магической искры.
Он понимает, что Мэгрин произнес тридцатое слово.
Его до кровавой рвоты коробит от этого «я убийца» смешанного со смехом.
Повтори ка то, что ты только что сказал, мальчик.

Варон не слушает его более, даже не прислушивается, и сердце стучит сильно и ожесточенно, громко и мощно, как набат горящей, рушащейся часовни. По его венам течет обжигающе горячая и нестерпимо холодная кровь, бьет в голову, впивается в сознание, сминая его, сжимая. И мир сужается до шума крови в ушах, до дрожи в напряженной спине, до боли в руке, на которой четырьмя нитями прорисовываются сухожилия. И глаза у него, кажется, без того алые, наливаются кровью, а к глотке подступает горький ком и в груди горячо, как в печи, и в голове, громовым шепотом, словно бы сама пасть Молага Бала шепчет ему ужасные, кровавые слова, подстегивая, дразня и распыляя еще сильнее. Это был тот самый предохранитель, который действительно не стоило срывать, только вот кто об этом мог знать. Никто. Но знания, говорят, можно вбивать в чужие головы силой, потому что без боли, временами, не обойтись никак. Он слышит обрывки последних фраз, усмехается желчно и зло, так, как не улыбались, наверное, даже цаэски. И по губам его, разве что яд не течет, прозрачный, багряно-золотой, как кленовая смола, коли смотреть на нее при солнечном свете. Но вампир пока еще не может видеть этого, он может видеть разве что его спину, широкую и напряженную, видеть, как медленно и глубоко он дышит, да слышать необычайно громкий стук сердца, которое, кажется, уже болит от столь сильного напора, почти не справляясь с током взбешенной крови в горячих жилах.

Варон разворачивается медленно, смотрит пусто и почти без эмоций, но от того, кажется, выглядит еще устрашающе и дико. Он подходит неспешно, едва ли не лениво и встает рядом, поднимая голову и смотря на свет восходящего светила, разливающего багрянец по холмам и блестящим от росы шляпкам гигантских грибов. Эта ночь была тяжелой, и утро тоже будет не из легких. Наемник улыбается холодной, безликой улыбкой и в изгибе его губ – презрение всех поколений его кровного народа, всех его поколений бывших и будущих, всех детей бескрайних, пепельных равнин. Удар ногой выходит резким и неожиданным, и время ускоряется до скорости, бегущей по венам крови. Повалив вампира на спину, он опускается вниз, коленом встает на его грудь, весом своего тела прижимая к промерзлой земле, и кажется, что надави он еще немного, надави чуть сильнее – проломит грудину, да сломает реберную клеть, и лицо его останется все таким же спокойным, выточенным будто бы из монолитного камня.

— Кто ты? Убийца? — Варон уточняет риторически, усмехается зло и с отвращением, тихо смеется, как отец, что услышал по-своему забавную глупость из уст собственного отрока. Он вытягивает руки, пальцами грубо надавливая на стыки чужой челюсти, разжимая их и спокойно проталкивая в рот самый кончик кинжала, прижимая и царапая им чужое небо, и ему плевать, просто до смешного плевать на страх в этих звериных, очаровательных глазах. Пора бы уже снять маски, раз мы решили поиграть в этот смехотворный карнавал обнаженной искренности, не правда ли? О, он покажет, он знает, что делает и знает, как делает. Его руки по самые плечи, по самую шею в крови. Он убивал зверей, он убивал людей, он убивал женщин и мужчин, убивал спящими, бил в спину, загонял, как загоняют ловчие дичь. Он смеялся в лицо и резал глотки, смотря, как из застывших глаз еще катятся слезы праведного страха. Он знает, что такое быть убийцей, ублюдком, мародером и «непригодной» ячейкой стройного общественного строя.

— Я – убийца, да. А ты – нет, — Варон улыбается почти ласково, но в улыбке этой, обманчивой, отражается оскал чумного волка. О, теперь он прекрасно осознает насколько горько и отвратительно все это, полным осознает свои боль и разочарования, но отчего-то в груди уже тише, и огонь сменяется жутким холодом долгих, северных ночей, воющей метелью, в белизне которой скрываются ледяные призраки, и это – многим-многим страшнее его ярости. Потому что ярость перегорает быстро, а отвращение может тлеть годами. — Убийцы убивают ради наживы, убивают, может, ради удовольствия, ради славы, из мести или по заказу, да из-за чего угодно. Но не из-за голода, не из-за желания поохотиться. Знаешь, кому нужна плоть, чтобы жить? Паразитам. Ты паразит, Мэгрин, тварь бездушная и почти бестелесная. И знаешь... — Варон задумчиво приподнимает бровь, косясь в сторону солнечного света, что линией ползет все ближе к ним, а сам сильнее давит острием кинжала на небо мера, подушечкой большого пальца со всей аккуратностью прикасаясь к удлинившемуся, заострившемуся клыку. — ...Мне даже по имени называть тебя отвратительно. У таких как ты имен быть не должно, как и жизней, но... Только тихо, не говори сейчас ничего, тише, — он аккуратно вытаскивает кинжал из чужого рта, перехватывая его так, что плоская часть клинка прилегает к запястью, а навершие рукояти же тут же упирается под чужую челюсть, захлопывая рот.

— Какой бы грязью ты ни был – ты все еще представляешь определенную ценность и удобство, а потому будешь жить. Хотя, существовать скорее, — Варон усмехается, как-то унизительно похлопывает его ладонью по щеке и, отняв оружие, поднимается на ноги, освобождая и поводя плечами, разминая их и разгоняя кровь. Думал ли он о том, что альтмер не виноват? Что он не знал и знать не мог о том, что с ним происходит? Не думал ли он о том, что должен быть мягче? Думал. Думал прямо сейчас и понимал, что, в общем-то, поступил скверно. Думал, что, наверное, должен был бы утешить, поддержать и сказать, что-то вроде: «все нормально, мы выберемся и из этого тоже». Только вот он слишком устал, а у Мэгрина было два ебанных дня на лечение, которые он лихо и безвозвратно просрал, утягивая их обоих в еще более глубокую топь. За ошибки надо отвечать и уметь расплачиваться. Не говоря ни слова, лишь фыркнув, когда обоняния коснулся сладкий запах пробуждающихся цветов, Варон принялся собираться лагерь, даже не смотря в сторону вампира – пускай делает, что хочет.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Знал ли он, что Мэгрин поступит именно так, просто сбежит? Нет, не знал, скорее, просто подозревал, потому что в действительности поступил бы так же. Хотел ли он его отпускать? Быть может лишь частично, в действительности же страшась одиночества и не желая терять ценный... «ресурс»? В большей степени нет, скорее спутника, компаньона, который дополнял их партию частично умственными и в большинстве магическими факторами. Собирался ли он что-либо делать? Вне всякого сомнения. О чем он думал? О чем он думал, хотите спросить, нервно и дергано собирая предательски дрожащими пальцами валящиеся из рук вещи? Наверное, о том, что не прав, о том, что перегнул палку. О том, что смотрел однобоко, позволив ярости, словно лавовому потоку, похоронить под собой шаткое, хрупкое и его же руками разрушенное доверие и ту благодарность, которую испытывал к магу за то, что он выручал его, – их – и, как минимум дважды оберёг его жизнь. О, он прекрасно понимал, что внес в их разрозненный дуэт еще больше неясности и подкинул подводных камней, которые могут всплыть многим позже, и в действительности он, может быть, даже раскаивался. Только вот одно «но» – он об этом не скажет, никогда, хотя честнее будет сказать – точно не сейчас. И еще одно – сказанных слов обратно не заберешь.

Бранясь, кидая только-только свернутый спальник и сумку на землю, подхватывая оружие, он поднялся и обернулся, окликивая мера зычно и грубо, с какой-то глупой надеждой на то, что сможет остановить, образумить одним только криком. Нет-нет, он кто угодно, но точно не загадочный Драконорожденный, тому предрешено вершить свои подвиги совершенно в другом времени и другой Эре, а они – это совершенно другая песня, не герои, но и не простые странники. Цепляясь пальцами за дерн, взбежав на пригорок, он окрикивает его громче и раскатистей, а сам уже удобнее перехватывает лук и накладывает стрелу, щуря левый глаз и чувствуя, как темное оперение щекочет щеку. Он ведет руку чуть в сторону, не думая делает поправку на движение и ветер. Ждет, но не дожидается. Прости – одно из сотен, которые еще будут. Стрела срывается стремительной, темнокрылой птицей, росчерком в черном небе описывает дугу и бьет точно в цель. Маг валится на землю, а Варон, приглядевшись, ругается, грязно и грубо, выхватывая из колчана и отправляя в полет еще две стрелы. Вот уж подохнуть от клыков кагути он ему точно не даст, и что они вообще там делали в тех гребанных кустах? Но не до этого, вовсе не до этого ему сейчас. Варон за минуты оказывается ближе, натужно, с присвистом дышит и смотрит на мага, что смотрит на него в ответ оправданно зло и с отвращением. Он бы хотел ничего не чувствовать под этим взглядом, но в груди что-то неприятно ворочается и стремясь избавиться от этого, отвлечься, он поднимает Мэгрина с земли.

— Хотел бы – попал, — ровным голосом говорит Варон, не гордясь, а констатируя. Стреляет он куда лучше, чем обращается с магией Разрушения – это факт. Он не стремится помочь упорствующему мажонку, но когда тот все же с неохотой дается ему в руки – обламывает наконечник и аккуратным, единым и плавным движением извлекает обломок стрелы из плеча. Сначала он думает, что надо место раны осмотреть и обработать, и лишь потом понимает – теперь уже это не потребуется и даже кровавых пятен на мантии не останется, будто и не было этого выстрела. Все-таки, даже в этом можно найти положительные стороны, весьма относительные, но все же положительные. Ну, или он просто хочет себя так успокоить. Опять. У всех есть свои слабости, так ведь? Варон идет впереди, слышит злое ворчание в спину, но на лице его все та же маска отрешенности и принятия – Мэгрин имеет на это право, будет иметь и дальше, лучше пускай огрызается, чем копит этот гной внутри, взращивая в себе гнев. Варон останавливается лишь после последних слов, смотря через плечо с укором и немым сомнением, а после оборачивается, складывая руки на груди и слушая, снося все спокойно и стоически, потому что после своего порыва не чувствует уже ничего. Он лишь усмехается на последние его слова, широко и весело. Да уж, собрали они тут такой себе цирк уродов – с них не убудет, они же только начали.

Он идет следом за ним, присматривает, добирает вещи на стоянке и вновь двигается вперед, готовый, в случае надобности, выстрелить вновь. Улыбка на бледных губах вызывает двойственные, крайне двойственные впечатления. О, да, это, вне всякого сомнения, выглядит очень обаятельно, очаровательно и привлекательно даже, и Варон бы обязательно поддался на эти противоестественные, свойственные вампирам чары, если бы был чуть более тупым и позабыл бы про то, что произошло меньше двадцати минут назад. Слова о клане вызывают нервное подергивание в плечах – да, конечно, клан ему еще какой-то подавай, обязательно, только в путь. А скамповых ушей тебе не нажарить, умник? Варон не озвучивает своих мыслей, но все его эмоции прекрасно прослеживаются в отражении глаз. Ах да, конечно, все эти условности с заболеванием и прочим, их межвременные пляски с каждым новым па становятся все интересней и насыщенней. То есть, получается, вся социальная часть теперь будет возложена на его плечи? Просто прекрасно, с его умением отпугивать от себя людей и неловким словом вызывать проблемы там, где их от роду быть не могло – идеальный вариант развития событий, только вот он его совсем чуть-чуть, прям капельку так, нервирует, чтоб его!

Слыша заданный вопрос, Варон рефлекторно приподнимает руку и пальцами прикасается к полосатой, мягкой и украшенной по краям мелкими кисточками ткани, что привычно обернута вокруг шеи. Этот шарф, даже платок скорее – это все, что осталось у него от родного дома в Чейдинхоле, от матери. И по первой Варон морщится, теребя ткань пальцами, совершенно не горя желанием с ней расставаться, а после думает о том, что это меньшее, что он может сделать после того, что сотворил. С явной неохотой он все же снимает платок с шеи и передает его Мэгрину, чуть прикусывая губу изнутри, когда любимая вещь оказывается в чужих руках. То была не брезгливость даже, а скорее просто неохота, природное собственничество и нежелание делиться тем, что дорого. Мать в детстве, кажется, часто говорила, что надо было назвать его на нордский манер – Бьёрном, потому что даже в детстве он напоминал медвежонка. Ладно, пожалуй, он переживет эту потерю, а заодно и станет за Мэгрином присматривать чуть внимательнее. Пока они идут, следуют по дороге, преодолевая весь этот путь и в итоге выходя к какому-то загородному поместью, на полях перед которым трудятся в поте лица рабы, вскапывая грядки с растениями. Варон совершенно неожиданно вспоминает еще парочку вычитанных из путеводителей фактов и, посмотрев в сторону Мэгрина, улыбается той самой гаденькой, мерзкой улыбочкой, которая «не предвещает ничего хорошего». Миновав поля, пройдя чуть дальше, он тормозит альтмера, загоняя его в тень дерева и аккуратно, почти ласково фалангой пальца поднимает его подбородок, прося смотреть в глаза. Очень хитрые, с тенью издевки глаза.

— Есть у меня одна идея... — «только пообещай, что не перекусишь мне горло» хотелось бы весело добавить ему, но он вовремя осекается, понимая, что слишком еще мало прошло времени, и если он от своего гнева очистился, то Мэгрин, напротив, кажется, был на взводе и лишний раз шутить на его счет не стоило, тем более так грубо. Он рассказывает ему свой придуманный за секунды план, который уже по ходу рассказа дополняет додуманными сведениями: он говорит о суранском рынке невольников, о том, что это даже облегчит переправу, а у Мэгрина будет оправданный и весомый повод не раскрывать лица, потому что «некий достопочтенный господин из Тель Аруна настрого запретил демонстрировать лицо выкупленного им раба кому бы то ни было». К тому же низкий статус отвлечет от Мэгрина практически все внимание, фактически сделав тенью наемника, который, соответственно будет вынужден представляться «владельцем». Из минусов же только то, что он сможет передвигаться по городу исключительно вместе с Вароном и, соответственно, наоборот – везде следовать за ним. Что самое отвратительное во всем этом? Ну, скорее всего то, что как минимум, по мнению самого наймита, план просто блистал неожиданной продуманностью и облегчением всевозможных тонкостей.

Закончив говорить, он взглянул в сторону Мэгрина, тушуясь и чуть пугаясь от неожиданности одновременно. Вот знаете, на него за всю его богатую и насыщенную на самые разные события жизнь не единожды смотрели самыми разными же взглядами. Но только, сегодня, честно впервые, без всяких слов, жестов и прочего, одним только взглядом лаконично послали нахуй. Прямо-таки настолько явно и откровенно, что ведь даже действительно захотелось пойти хотя бы куда-нибудь, лишь бы в нем перестали глазами выжигать фигурную, с опаленными краями дырку.

— Это вынужденная, временная мера. Я уверен в том, что потом ты сможешь отыгра... Мэгрин? Мэгрин?! Твою мать, — идя впереди, пересекая навесной мост, и самозабвенно говоря о своем, Варон не сразу понял, что это был за треск позади и почему послышался плеск воды. Обернувшись и не обнаружив мага на месте, но зато обнаружив проломленную доску, Варон ругнулся и выглянул из-за оградительных канатов, на бултыхающегося в воде мага, закатывая глаза и резко прикладывая ладонь к лицу, шипя, когда саданул сам себе металлической пластиной наладонника перчатки по носу. — Вживаешься в роль, а?! Уже побег затеял? — глумливо поинтересовался он с моста, получая в ответ красноречивый не столько ответ, сколько «направления движения», кажется, приблизительно в ту же степь, куда был послан взглядом, а после просьбу убить кагути. Обозначенный кагути действительно уже терся на берегу, явно рассчитывая отведать свежей эльфийской плоти. Ага, как же, разбежался уродец толстокожий. Увернувшись от едва не протаранившего его зверя и в развороте подсеча сухожилие одной из мощных лап, Варон пробил острием клинка крепкий череп, отправляя зверюгу к праотцам.

Убрав оружие, он подошел ближе к крутому берегу и протянул Мэгрину руку, закатывая глаза, когда тот демонстративно отказался от помощи, а после вновь тряхнул рукой, показывая, что убирать ее не собирается. — Давай же, ну, Мэг. Твоя тощая задница едва ли подойдет на роль приманки для грязекрабов или рыб-убийц, потом еще успеем порыбачить, — протянул Варон, чуть вскидывая бровь и усмехаясь, понимая, что после всего сотворенного дерьма ведет себя подозрительно и как-то даже ненормально, лезя со своей дружелюбностью, которая, кажется, никому никуда не уперлась. Когда маг привел себя в более или менее божеский вид, они двинулись дальше, к уже рисующейся впереди арке-входу в Суран.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Отредактировано Daud (2016-01-23 09:57:08)

Врать он действительно умел, красиво так, душу в слова вкладывая и сплетая их так хитро, что временами и сам боялся забыть где правда, а где вымысел и допустить ошибку. Ложь, знаете ли, недурно развивает память, воображение и фантазию, уча с умным видом говорить о том, в чем на самом деле не смыслишь ровным счетом ничего. Разбирался ли он в работорговле? Весьма и весьма посредственно, и то, вытягивая знаний из воспоминаний о тех временах, когда в Скайриме вынужденно приходилось работать с группой людей, занимающихся работорговлей и подпольными боями. Отвратительное было время, благо, что прошло давно и безвозвратно. Проблема была только в том, что лгать долго невозможно, потому что начинаешь и сам путаться в показаниях, да и поддерживать беседу не хотелось совершенно, брезгливость брала за нутро, едва не заставляя с отвращением кривить лицом и фыркать недовольным зверем.

Варону не нравилось, его даже бесило то, как глава этой шайки, – самодовольный мер, – смотрит в сторону Мэгрина, а на слова о перепродаже он рассмеялся тихо, зло и с угрозой, выражаемой еще и в, словно бы случайно, положенной на рукоять меча руке. Поверьте, вы не сможете прокормить его. Варон напрягся, вытягиваясь, словно изготовившийся к броску пес, и он, скорее всего, действительно бы бросился, но Мэгрин опередил его, меньше чем за пять минут, улаживая все их дела. Знаете, это был тот самый момент, который в равной степени подходит, как под определение прекрасного, так и под определение ужасающего, от чего нервные мурашки пробегались по спине холодной волной. Наемник сглатывает чуть нервно, слыша его мурлычущий, как у самых настоящих кошек, шепот и чувствует, как его пронимает под взглядом этих глаз, а сам старается держаться ровно и медленно кивает головой, словно в благодарность и с одобрением, просто играя свою «роль».

Он мог лишь удивляться тому, что Мэгрин, играющий роль «раба» все равно занимал позицию лидера, будто бы именно в городах и было его раздолье. Варон просто старался не думать об этом, не придавать этому какого-то особенного значения, доверяя это Мэгрину, готовый в случае необходимости поддержать его так, как умел. Добравшись, наконец, до трактира и оказавшись в снятой комнате, Варон со вздохом облегчения и тихим стоном сбросил с плеч ношу вещей, тут же наскоро отстегивая наплечник и сдирая с рук перчатки. Подняв руки, заведя их за спину, он взялся растирать ладонью ноющую шею, после крутя головой из стороны в сторону, чтобы успокоить то ли перенапряженные, то ли застуженные на ночном холоде мышцы. Слова альтмера звучат неожиданно и по-своему подозрительно, и сначала он думает, что ему просто показалось, но когда Мэгрин сам подходит ближе, становится понятно, что все он расслышал правильно. Нервно дернувшись, будто желая отстраниться, он замер на месте только тогда, когда маг словами одернул его, недовольным цыканьем отвечая на его слова.

Склонив голову вниз, подставляя шею под холодные ладони, Варон думал обо всем этом, аккуратно вспоминал то происшествие у дороги и чувствовал, что это немало беспокоит его со всех возможных сторон. Его не пугало то, что Мэгрин вампир, его, скорее, пугало то, что ему теперь придется «питаться» – это слово полынной горечью горчит на языке, заставляя покривиться. Питание. Зато на еде сэкономим. Невольно думает Варон и мрачно, натянуто усмехается. Да, конечно – теперь мы во всем будем искать гребаные положительные стороны, просто отлично придумано. Поначалу он молчанием отвечает магу, невольно думая о том, что вместе с вампиризмом тому передалось умение читать мысли, а после понимает, что просто расслабился, не контролируя отражающиеся на лице и в глазах эмоции.

— Спасибо, — не задумываясь, рефлекторно и несколько отвлеченно выдыхает он, мгновением позже аккуратно перехватывая запястья Мэгрина и притягивая их к себе, поворачивая его руки ладонями вверх по которым бездумно проводит большими пальцами, словно наивно надеясь, что все-таки сможет почувствовать исходящее от них живое тепло, но все равно не чувствует ничего. Досадливо цыкнув, он отпускает руки мага и усаживается на кровать, нервно треплет себя по волосам, а после вскидывает голову, как-то хмуро и напряженно окидывая компаньона с ног до головы, мельком думая о том, что когда-нибудь, наверное, сможет привыкнуть к этим его действительно жутким глазам.

— Тебе честно или красиво? — с едва звучащей в голосе ноткой сарказма интересуется он, и тут же отмахивается, раздражаясь собственной несдержанности. — Все не так, Мэг. Все не так. Проблем все больше: другая эра, другие люди, твоя бо... твое состояние, — Варон перечисляет и попутно загибает пальцы, а после отгибает один, тот, который загнул, говоря про состояние, — последнее беспокоит меня сильнее всего. Хотя нет, знаешь, меня абсолютно все беспокоит сильнее всего, но это – особенно. Так не должно быть, — он просто говорит то, что думает, даже не пытается следить за мыслями и языком, и все в голове как-то путается, совершенно не обдуманное и не организованное, и это раздражает еще сильнее. Ему ничего не хочется, потому что кажется, что голова скоро лопнет ото всего этого и разлетится кровавыми ошметками и костной щепой, они только в самом начале пути, а он уже чувствует, как изнутри его снедает желание выкопать могилу, лечь в нее и закопаться, лишь бы больше ничего не трогало, наверное, это было какое-то отчаяние, наверное, только потому, что он банально устал переживший действительно ненормально много для обычного человека, который и подумать не мог о том, что когда-то в его жизни случится нечто подобное. Нет, вы только вдумайтесь – «ты, парень из Четвертой Эры, будешь путешествовать по Вварденфеллу Третьей Эры в компании мага, который станет вампиром, и вообще мы понятия не имеем о том, что с вами там будет дальше, может быть вам придется учить гуара жонглировать скрибами одновременно играя ногой на лютне» – охренительно безумно звучит, не правда ли?

— Пойдем, прогуляемся в местную «святыню». Я хочу побыть на воздухе, ну или не совсем на воздухе. Не важно, — резко отключившись от мыслей о наболевшем, произнес он. В действительности же желая не столько «подышать воздухом», сколько развеяться, отдохнуть коли не душой, так хотя бы телом, чтобы забыться и просто ни о чем не думать. Да, опять. Да, в разгар дня. Да, прямо сейчас. И Мэгрина он берет с собой исходя не с только факта их маленькой, лживой «игры», сколько из того, что теперь он желает держать его еще ближе к себе, контролировать, если то потребуется, лишь бы не позволить до конца стать монстром и обезуметь, скатываясь в кровавую бездну. Частично скинув с себя панцирь брони, оставив лишь поножи, сапоги и перевязь оружия (без самого, впрочем, оружия), мельком коснувшись непривычно обнаженной шеи, он мотнул головой, зовя Мэга за собой и фактически не оставляя ему выбора. «Дом Земных Наслаждений» – звучит, вроде, интересно, сладко даже как-то, как самый качественный, пробирающий и хваткий лунный сахар. Место, ха, остановки паломников – ну-ну, – ничего страшного, свои грехи бывают даже у святых – Вивек вон с Молагом Балом, сколько нагрешил, столько нагрешил, что все до сих пор охреневают. Интересно, это сочтется за богохульство? А, впрочем, какая к даэдра в план разница. Долго идти не приходится, а подсказки горожан не дают потеряться и подсвеченное красными огнями здание, – будем честны, – борделя вырастает перед ними сравнительно скоро.

Внутри шумно и вместе с тем тихо, ничто не режет слух резкими звуками, и даже кроваво-красное освещение становится привычным и приятным глазу всего за пару десятков минут, незаметно расслабляя и ослабляя внимание. Тут пахнет цветами и жженым сахаром, курительными травами и дразнящее – чем-то пряным и чем-то мускусным, запретным. Запах будоражит, ласково втекает в тело с каждым вздохом, и мешается с кровью. Воздух, теплый и мягкий, кажется эфирным и плотным, как в жаркий летний день, и даже невооруженным глазом видно повисшую где-то под потолком клубящуюся дымку. Зрение фокусируется слабо, и дрожащий свет десятков свеч идет цветными пятнами, а глаза, с интересом и жадностью, невольно и хватко цепляются за станы проплывающих мимо полуобнаженных дев, разносящих заказы и общающихся с немногочисленными в этот час посетителями. Варон вытягивает одну ногу и сгибает в колене другую, полулежа, спиной опирается об стену и находит накиданные на пол, прямиком на ковер подушки вполне удобными. Ширмы разделяющие помещением одновременно создают впечатление того, что есть личное пространство и в то же время не загораживают вида на танцующих на пьедесталах девушек.

Это место ему однозначно нравится, это место пьянит даже без выпивки, да и вовсе не выпивка нужна ему, или кому-либо из присутствующих. Нет, все идут сюда за другим. И у Варона есть одна греющая разум идея, которая магу, наверное, не понравится совершенно, но не ему учить наемника, ох, вовсе не ему. Варон поворачивает голову и расфокусированным, чуть блестящим взглядом оценивающе смотрит в сторону проходящей мимо нордки, улыбается ей сдержанно, но бесконечно грязно и незаметным жестом подманивает ближе. Девочки тут наверняка знаю те две крайности, за которыми приходят посетители. Он не скрывая того рассматривает ее: алебастрово бледную кожу, волосы цвета нежного льна, тонкие, трепещущие при каждом шаге и бесстыдно прозрачные одежды – кусочки ткани скорее, которые почти не скрывают собой силуэта поджарого, ухоженного тела. Варон молча, кивает, когда видит в ее тонких пальцах знакомый флакон фиолетового стекла. Тихо хмыкает, когда она, опустившись рядом, пальцами едва ощутимо касается его усмешки. Он размыкает сухие губы, чувствуя, как спустя мгновение по губам и языку, прямо в горло патокой течет вязкое и приторно сладкое, дурманящее и пьянящее. Закрывает глаза, когда по широким плечам, едва забираясь теплыми пальцами под ворот одежды, скользят узкие ладони, а бедро оказывается перекинутым через его бедра, и он прикасается к нему, к этой мягкой, манящей коже, скользит пальцами, ладонью ласково, но ощутимо, почти властно, почти по-хозяйски. Запрокидывает голову, зарываясь в светлые локоны пальцами и улыбаясь в девичьи губы, целующие непривычно мягко и в тоже время развязно, чувствуя, как язык скользит в рот, слизывая сладкий излишек наркотика с его языка, разделяя. Млея от обманчивых ласк, прикасаясь в ответ и пробуя, выгибаясь для самого себя незаметно и прижимая ближе, кожа к коже, он ни о чем не думает, просто забывает, чувствуя, как мягко туманит голову наркотик, сладчайшим ядом смешиваясь с кровью и заставляя хотя бы на время забыть обо всем.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Чувство странной, искусственной эйфории волнами накатывало на туманный рассудок, слой за слоем тонкой слюдой накладывалось на него, опутывало, не сбивая, но ненавязчиво отвлекая, погружая в состояние не реального удовольствия, отрешенности от всего мира и всех бед. Это состояние было подобно осознанному сну – ты точно знаешь, что можешь это контролировать, осознаешь себя и свои действия, мыслишь даже быстрее, чем в состоянии трезвости, но все вокруг кажется каким-то ненастоящим, все вокруг находится в какой-то затушеванной, легчайшей дымке и идет пятнами, цветными кругами и вихрится. Спустя время ты начинаешь понимать, что сил в тебе в переизбытке, что их много и они рвутся, просятся наружу, но сам ты прибываешь в состоянии блаженной прострации, тебе наплевать на мир, наплевать на эту силу, на собственные желания, на мысли, проблемы, просто – на все. И тебе начинает казаться, что это и есть свобода – отрицание и вместе с тем принятие всего. Тебе начинает казаться, что мир вокруг идеален, что люди приветливы и учтивы и нет среди них ни плохих, ни хороших, ни красивых, ни уродливых, что на самом деле нет в мире никак проблем и все это глупости да выдумки. Ты начинаешь думать о том, что мир сейчас – это мир настоящий, приветливый, теплый, невероятно яркий и просто прекрасный, а то, что было до того – обман и страшный сон. На излете мысли, на самой грани сознания Варон начинает понимать, почему скууму считают бичом общества и запрещают повсеместно, и эта мысль его почему-то невероятно смешит.

Та нордка, девушка с прекрасной белой кожей, с волосами мягкими, как королевский бархат, с глазами цвета стали и ртути – она ушла, сказала, что на время, что он лишь должен подождать, и она обязательно вернется, чтобы сделать его мир еще лучше. О, он ей верил, он точно знал, что она – сможет. И это, кстати, тоже казалось ему сейчас невероятно забавным. Он не ждет ее, сейчас он никого не ждет, время просто проходит мимо него, огибает его так, как воды бурной реки огибают ставший среди реки камень, задевая лишь немного, самую малость, что это не действительностью кажется, а игрой разума и насланным мороком. Сейчас он даже не уверен в том, что есть реальность, а что нет. Нет-нет, он не видит ни причудливых животных, ни картин параллельных миров, боги не обращаются к нему с небес, а он не мнит себя каким-нибудь героем. Он видит почти явно, видит даже лучше и почти отчетливо различает цвета даже в этой красной полутьме. Слышит слабо, словно через вату, а запахи и вкусы чувствует острее и ощутимее, ярче во много раз. Он чувствует всего себя, чувствует каждую часть себя, но не цельно, а словно бы по отдельности. О, Боги, какое же дреморски странное действие у этой дряни, но, тем не менее, это ему нравится, и он усмехается, понимая руки и шевеля пальцами, наблюдая за ними, почти чувствуя шевеление каждой мышцы и сухожилия. Он все еще может контролировать тело, может видеть, слышать, осязать и чувствовать, но вот мыслить постепенно становится все сложнее. Мысли, до того бежавшие бурным, пугающе бесперебойным потоком, теперь замедлились, словно погруженные в янтарь мухи, ленно ворочались, а осознания доходили долго, муторно и с заминками. Начинало казаться, что время действительно проходит мимо него – быстрое, резкое, ускоренное, а сам он слишком медлителен.

Варон осознает присутствие рядом Мэгрина не сразу. Сначала он слышит его голос, после видит совсем рядом, почти перед самым носом полу ставшей уже знакомой до крайности мантии, а после даже, если так можно сказать, если ему не кажется, чувствует его запах. И от этого, от последнего, ощущает себя если не зверем, то хотя бы зверьком, небольшим, но умным до невероятного. Как интересно. Сознание и мысли сдвигаются и он вспоминает, что, вообще-то, к нему должна была придти та девушка, а пришел почему-то он. И почему он вообще «пришел», когда должен постоянно находиться рядом? А, кстати, почему он вообще должен находиться рядом? Варон морщится, вспоминает, но это дается ему с трудом, будто что-то мешает потоку памяти, и воспоминания в полноте своей приходят уже тогда, когда маг говорит что-то про предков и детей, какие-то умные глупости. Он может лишь удивиться тому, что занятый собственными мыслями он не только целиком и полностью осознает смысл произнесенных Мэгрином слов, но еще и точно знает, что ему ответить. Он бы обязательно ответил, если бы не язык, что ворочается медленно и с трудом, способный, кажется, только на совсем короткие фразы, но на самом деле говорить не хочется вот совсем. Хочется просто слушать голос, хочется слушать пение инструментов в умелых руках музыкантов, хочется слушать звуки пространства. Почему он раньше не пробовал эту треклятую скууму? Зелье, препарат, пугающий и тут же расслабляющий, его действие интересно, его действие дарует покой. Вечный. Варона это вновь почему-то смешит, хотя на самом деле это правда, совершенно не смешная правда – сколько людей уже погибло от этой прекраснейшей дряни и не счесть, и ведь они продолжают погибать, влюбленные в иллюзорный, выдуманный мир.

Его мысли вновь возвращаются к происходящему и тут он почему-то четко и ясно начинает осознавать, что та девица – она уже не придет, забыла или нашла вариант получше, или, – Варон косится в сторону Мэгрина подозрительно, хотя в глазах его не отражается толком ничего кроме, разве что, пьяной поволоки, – кто-то ее надоумил забыть о его присутствии. И если он прав, а Варону сейчас, кажется, что прав он всегда и во всем, то кому-то придется стать заменой. Или может даже не заменой, а вариантом получше. Наемник тянет губы в блуждающей, не лишенной толики насмешки улыбке и, подняв руку, крепко цепляется пальцами за рукав мантии Мэгрина. Он усмехается мелькнувшей на его скуластом, бледном лице тени страха и опасения и вместо ответа на смехотворный вопрос лишь с важным видом качает головой, а после резко тянет мага на себя, совершенно не желая вслушиваться в его лепет про то, что надо куда-то идти, и что он плохой человек и еще что-то в этом роде. Почему? В данный момент ему нет до этого никакого дела, вот совсем, нисколько, его это совершенно не трогает, не волнует и не задевает, потому что он все еще помнит, зачем пришел себя, и если одна часть этого «плана» была сделана, то вторая же простаивала без дела и свершения. Уложив Мэгрина на подушки и на секунду отвлекшись только для того, чтобы плотно задвинуть ширму, чтобы ничей любопытный взгляд не забрался сюда, он возвращается обратно, сосредотачивая на подмятом под себя альтмере все свое внимание. Помнит ли он о, так сказать, его нынешних «специфических» особенностях? Само собой, только Варону плевать на это так же, как и на все остальное. Навеянное скуумой состояние равнодушия к проблемам и трудностям помогает не думать о таких мелочах, заставляя смотреть с совершенно другой стороны.

Варон сдвигает капюшон с его головы и край платка с лица. Он смотрит на его губы лишь краткое мгновение, но смотрит внимательно и пристально, чувствуя, как в груди теплым, ласковым зверем ворочается что-то, вибрируя, словно мурлыкая. Варон склоняется ниже, с легкостью перехватывает его запястья и прижимает их к подушкам, почти как тогда, когда вытаскивал из кошмара, но мягче, словно оставляя видимость свободы, которой пока еще не позволял, лишь улыбаясь в напряженное лицо. Он склоняется ниже и, обдав теплым, сладким дыханием щеку, легко и невесомо прикасается губами к холодной коже шеи, под которой не бьется тока крови, что ему совершенно не мешает, не смущая. Интересно, он чувствует что-либо, или стал глух к реакциям собственного тела? Варон хотел бы, но не спрашивает, молчит, прикасаясь губами к острой скуле и нависая сверху, заглядывая в глаза, теперь уже совершенно не пугающие ни своей пустотой, ни повисшим в них смутным выражением чего-то, над чем он задумываться не спешит и просто не хочет.

— Мастер... — чуть слышно, хриплым шепотом, выдыхает он в сомкнутые губы и усмехается мягко и беззлобно на вопросительный, непонимающий взгляд. О, он пьян сладким сахаром бескрайних пустынь, но помнит все куда лучше. — ...называй меня «мастером», — тут же поясняет он и тихо смеется тому, как Мэгрин дергается в его руках безвольной птицей с подрезанными крыльями. Он думает о том, что его злость очаровательна, и еще о том, что говорит это не только потому, что они должны продолжать «игру», но еще и просто потому, что ему так хочется. Просто потому, что ему нравится эта кротость и смирение, это подчинение, даже пускай он и знает, что это напускное и вынужденное. А кому не нравится быть чуточку выше? Но нет, не лицемерие и даже не властность говорят в нем, а четкое видение защищающего и защищаемого. Наверное, он просто привык присматривать за этим забавным, таким неоднозначным мажонком.

— Просто не думай сейчас ни о чем, , — все так же мягко и вкрадчиво шепчет он и, выпустив одну руку Мэгрина из хватки пальцев, накрывает своей ладонью его глаза. Он закрывает его взор и склоняется ниже, прикасается губами к подбородку, поднимается и льнет к едва теплым губам. Мягко, легко, так, словно это вовсе не он. Так, как такие как он, казалось бы, и не умеют вовсе. В нем чувствуется мягкость, в его движениях ласка, самую малость намек на уважение к другому, и в большей степени некая бережливость и аккуратность, обычно ему несвойственные. Он медленно убирает вторую руку, скользит подушечками пальцев по запястью, по венам, крови в которых, кажется, и нет вовсе. Убрав руку с его лица, Варон упирается локтем одной руки в подушки под собой, держа равновесие, а другую кладет почти на его щеку, четырьмя пальцами легко поглаживая по нежной коже за ухом, а большим пальцем медленно и аккуратно скользя по скуле. Он не прикасается к нему самому, старается не позволять себе лишнего (хотя, ха, на фоне всего этого, как сказать) и не берет нахрапом, как было бы даже привычней, нет, ему это совершенно не интересно, вместо того он слушает чужое тело и чуть улыбается в чужие губы, не ожидая, если честно ничего, просто делая то, что ему хочется здесь и сейчас.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]

Наркотик все еще туманит разум, плотной пеленой обнимает его со всех сторон, не отпускает и обманчиво сладким, пьянящим ядом течет по венам, оседает на губах вкусом тростникового сахара и соком диких фруктов. Оно вынуждает не обращать внимания на чужое сопротивление, не видеть раздражения и отвращения на дне зрачков отражающих алый, как гранаты, свет бумажных светильников, не думать о том, что может сделать неприятно и не бояться того, что в ответ, защищаясь, могут ударить, воспротивившись. Он может разве что усмехнуться, – расслабленно и беззлобно, – не слыша в чужом теле ответа, не чувствуя его и понимая, что, в общем-то, это нормально, что все так и должно быть. И лишь тихо, едва слышно, что-то внутри ропщет обижено и немного даже как-то зло, словно надевшееся и тянувшееся, но получившее в ответ отказ да оплеуху. Ощущения, чувства – все слишком двойственно, запутанно, и сам он даже не понимает, чего хочет и чего добивается. Каджитово зелье здорово и крепко отшибает память, а быть может это у него просто память короткая, как у какой-нибудь златобокой, речной рыбки, что он даже не пытается проводить логических нитей к прошлым своим действиям и обуславливать ими хоть что-нибудь.

Варона забавляет и самую малость злит то, как Мэгрин уворачивается от прикосновений его губ, отстраняясь. Он точно знает, что делает все правильно, что не делает ничего действительно плохого. Он слишком привык видеть смирение и безропотность, и вовсе не кровь своенравного, гордого народа говорит в нем, а его собственный норов, привыкший подчинять и подчинение видеть в ответ. Кто знает, что бы было, будь его разум трезв и чист, – ничего бы и не было, скорее всего, – но сейчас пьяный пряными парами он чувствует себя спокойно, умиротворенно и расслабленно, лишь вновь нависает сверху, расфокусированным взглядом смотря не на, а мимо, но все равно видя все прекрасно и почти отчетливо. Варон улыбается, едва ли не смеется на его слова, с трудом понимая их смысл, все же посмеиваясь, когда он доходит до опьяненного разума. Ему бы сказать о том, что не было ухаживаний, что все это – просто порыв, сиюминутное желание, такое же грязное, как и шлюхи в этом борделе, как и деньги, передаваемые из рук в руки, но он молчит, потому что язык прилипает к небу и говорить действительно сложно. И Варона, по правде, вовсе не волнует то, что эти его слова – благо, что не озвученные, – могли бы не ранить, конечно, но задеть сильнее и глубже, подливая масла в и без того высокий костер. Временами надо, все-таки задумывать над тем, что говорить, только вот кто-то привык сначала сделать, и только потом подумать.

Он усмехается, окончательно отнимая ладонь от его лица и пропуская ее под его спиной, обнимает легко и аккуратно, прижимает к себе с усмешкой на губах. Сколь переменчивы и запутаны, могут быть чужие разумы, мысли в которых молчаливы и не поддаются никакой разгадке. Варон не знает, нравится ли это Мэгрину или же он абсолютно равнодушен, зато точно знает то, что когда кто-то действительно чего-то не хочет, когда кому-то что-то противно до дрожи, то упирается он из всех сил и до последнего, не смотря на разницу в силе или же сложении. Варон вскидывает бровь вопросительно и с чем-то похожим на «это ты сейчас серьезно, что ли» и хмыкает на тычок в собственное плечо, лишь чувствует, как его чуть дергает от этого в сторону, но не сдвигает и уж тем более не останавливает. Сейчас он почему-то вспоминает то, как заточенная в магическом льду сфера смотрела на него, будто бы с человеческим гневом, но его память об этом моменте не пугает совершенно. Если бы Мэгрин захотел – он бы уже был мертв, ведь в его подчинении теперь была не только магическая сила, но и охотничьи инстинкты и «инструменты» детей Молага Бала, существ ночи, вампиров. И в этом, кстати, тоже было найти плюс – он не отвечал ему, но и не сопротивлялся явно и отчаянно.

Этот взгляд, эта улыбка, этот голос и эти слова, хотя скорее слово, всего одно, самое, казалось бы, безобидное, но сказанное, выдохнутое едва ли не в губы так, заставляет что-то внутри дернуться, выдохнуть чуть громче и, не скрывая мелкой дрожи в теле, – на которую, в сущности, просто наплевать, – сдавить пальцами мажью робу. Играть с огнем опасно, но с пепелищем – еще опаснее, непредсказуемей, потому что не знаешь, не угадаешь, когда припорошенные пеплом угли обожгут кожу ладоней и пальцев. И ему почему-то кажется, что если захотеть, если приложить усилия, то даже мертвец может испытать боль, испытать хоть что-то, кроме холода забвенной Тьмы. Варон щурит глаза, нервно мажет языком по собственной сухой губе и чуть морщит нос, едва вздергивая верхнюю губу, что животное, желающее укусить, впиться зубами, но в то же время понимающее, что делать этого нельзя, что делать это опасно и неправильно. Он чуть дергает головой, тянется вперед, к чужому лицу, тянет ноздрями запах кожи, запах волос и чего-то приятно-травянистого, будто бы вновь хочет прикоснуться, но одергивается в последний момент и отпускает, выпускает из рук, разрывая натянувшуюся нить.

— Хороший мастер должен присматривать за тем, чтобы его собственность оставалась целой, — с хрипотцой выдыхает он, хмыкает и, отползя к стене, опирается об нее спиной, льнет к ней горячим затылком, чувствуя приятный холод камня. Он устало проводит ладонями по лицу, чувствуя, что все так же мира не ощущает и забот никаких – тоже. Только блаженность, прострация и что-то смутное, какая-то мысль о чем-то, о чем-то важном, о чем-то нужном, которая уворачивается не показываясь до конца. Вдохнув и выдохнув, опираясь, хватаясь пальцами за стену, Варон с трудом поднимается на ватные ноги, пошатывается и прижимается к ней плечом, переводит дух и смотрит на задвинутую ширму, теперь желая только того, чего хотел в самом начале – глотнуть воздуха, свежего и холодного, почувствовать его кожей. Он молчит, не говорит ничего, знает, что Мэгрин не глупый и сам последует за ним и тащится к ширме, сдвигает ее в сторону рывком, ловит на себе смутные, липкие взгляды окружающих и подергивает плечами, словно стремясь стряхнуть их с себя. Он бредет к выходу, практически ничего не видя перед собой, переставляя ноги механически и то и дело хватаясь за попадающиеся под руку предметы меблировки и стены. Воздух, Боги, самый обычный воздух еще никогда не был так желанен, и когда ему все же удается выйти на улицу, он хватает его сухими губами, закашливается сипло и надсадно, дышит жадно, и подставляет лицо под слабые порывы ветерка. Даже тусклый, вечерний свет немилостиво режет глаза, заставляя жмуриться, щурить глаза и морщиться. До чего же противоречивое состояние – приятное и отвратительное одновременно.

Он не запоминает того, как они добираются до трактира, знает только, что сейчас ему абсолютно плевать на затеянную ими «игру», плевать на то, что о нем подумают наблюдатели, и ему кажется, что прежде чем он оказывается у кровати, на ней – проходит целая вечность. Под закрытыми веками расцветаю цветные круги, а тревога, точащая сознание жирным, ненасытным червем не дает окончательно погрузиться в состояние сна. Ах да, Мэгрин. Тот, кого он подумал контролировать и чей поводок теперь вынужден не то что ослабить, а отпустить. Поводок даже не альтмера вовсе, а того, что сидит, что живет внутри него.

— Запачкаешь платок кровью – засажу стрелу под колено, — спокойно, будто все так, как и должно быть, говорит он и отворачивается лицом к стене, прижимается к ней, стремясь почувствовать холод и остудить кожу. В мыслях он смеется над тем, что сказал вовсе не то, что хотел, наверное, потому, что даже попроси он не трогать, не убивать людей, кем бы они ни были, то все равно не смог бы этого проконтролировать. Он нисколько не надеется на совесть Мэгрина, не возлагает на него никаких ожиданий, нет, вовсе не потому что разочарован заранее, а просто потому, что понимает – контролировать тьму подобно попытке построить замок из облаков – наивно, глупо и бесполезно. Он сам должен решать – сохранять ли остатки разума, или каждый раз глотая кровь людей, существ разумных, уподобляться монстру, которого рано или поздно придется умертвить, если он не остановится и не образумится самостоятельно. А Варон, а что он? Ему просто до дрожи хочется спать и не видеть никаких снов, к чему он и приходит несколькими минутами спустя.
[NIC]Varon Tedroth[/NIC][STA]the memory of ancestors[/STA][AVA]http://s3.uploads.ru/fmIgi.png[/AVA][SGN][/SGN]