[audio]http://pleer.com/tracks/55551350NZQ[/audio]
Когда Оберхаузер все же подносит пальцы к тщательно оберегаемому шраму, к той детали, которую Кью прячет с мазохистским удовольствием мученика, он испытывает сильный соблазн резко дернуть плечом и не дать себя коснуться. Но он уже согласился. Дороги назад нет. Все мосты сожжены, и пепел их развеян по ветру. Он говорил себе это не раз, повторит и в этот. Ничего так и не происходит. Пол не взрезают уродливые трещины, ночную тишину не нарушает ни один звук. Франц гладит его шрам, и мир вокруг замирает, подчиняется этому мгновению.

Он слушает Франца молча, не пытаясь перебить. Даже внешне никак не реагирует, лишь смотрит на него с... некоторой долей сочувствия? Кью незнакомы эти ощущения, он не испытывал ничего подобного слишком давно. Общество Оберхаузера делает свое дело. И пока что квартирмейстеру кажется, что в этом влиянии не так много дурного, как он представлял себе раньше. Отгородившись, спрятавшись от мира с его тысячами оттенков эмоций, он не стал сильнее. Он лишь ненадолго оттянул неизбежное. И быть может, даже хорошо, что все это в нем вскрыл именно Франц Оберхаузер, а не кто-то другой, кто отнесся бы к нему с большим пренебрежением?

Страшные мысли.

— Мне нет дела до чужой внешности. Красив человек или нет, его пол, возраст — все это не имеет для меня значения, — признается Кью и берет его за руку, когда тот отворачивается, заставляет посмотреть на себя.
— Для меня ты не изменился, — говорит квартирмейстер негромко и не отводит взгляда. — Изменилось только мое отношение к тебе.
Он не поясняет, в этом нет необходимости. Лишние разглагольствования только все испортят. Кью и так на пределе откровенности, еще немного — и сорвется. Он не сомневается: Франц поймет все правильно. Поймет и оценит по достоинству.

Кью медленно застегивает пуговицы пижамной куртки и тянет к себе откинутое одеяло.

— Я попытаюсь уснуть, — он отпускает ладонь Оберхаузера и ложится, кладет голову на холодную подушку. — Ты будешь рядом?
Ему нужно бояться Франца, он видел его в деле, он знает, на что способен этот человек. Но Кью отчетливо осознает, закрывая глаза, что он — один из наиболее защищенных людей в окружении Оберхаузера. Его защищает кровь, что течет по венам. Его защищает родство.

Впрочем, родственные связи не помешали Францу избавиться от отца. Но совсем иное дело — единственный сын, продолжатель рода, наследник династии. Кью не приходилось думать об этом раньше, не приходилось чувствовать бремя сыновнего долга на своих плечах. Ему казалось, он далек от этого пережитка прошлого, казалось, что семейные ценности находятся от него на расстоянии миллиардов световых лет. Он открестился от них, когда погиб отец, тот, другой, вознесенный жестоким провидением на жертвенный алтарь. Возможно, отец, смеющийся со старых глянцевых фотографий в альбомах, которые Кью так и не находит сил выкинуть, был бы рад, если бы его сын снова нашел семью?

Возможно, ключ к счастью кроется не в отказе от чувств, но в принятии.